Они ехали в автобусе, обычном маленьком кусочке пазла мироздания. Он несся с законной, для большого города, скоростью - шестьдесят километров в час; а на ржавеющем корпусе была приклеена реклама газировки. "Каждый день прекрасен", - гласил слоган.
Это был отдельный мирок со своей иерархией: кондуктор – монарх, а пассажиры - его подчиненные. Был ли Бог? был, и все его признавали, только называли иначе – власть.
Одни стояли, другие сидели. Кто-то говорил, а кто-то не издавал ни звука. Здесь были и дети, и подростки, и люди среднего возраста, и старики. Кого-то связывали невидимые нити судьбы, но всех они свяжут потом.
В транспорте было шумно.
– Да, в семь часов у метро.
– Нет, сегодня я не смогу.
– Я не знаю, как делать русский.
– К черту эту работу.
– А в магазине акции...
Все эти голоса, детские и взрослые, женские и мужские, тихие и слишком громкие, сливались в один единственный угнетающий гул. Он окружал со всех сторон, непреодолимо заставляя вслушиваться и разбирать, слово за словом, пустые разговоры, влезать в чужую жизнь. Те, кто молчал - внимательно слушал, об акциях, работе, школе, встречах, жизни. И эти голоса врезались в пейзаж за окном, заставляя капли дождя лишь сильнее украшать грязное стекло. Этот огромный ураган голосов подчинял деревья и приказывал им шевелить своей листвой, этот поток поднимал пыль и носил ее сквозь время, этот промозглый ветер подхватывал полосатый шарф и нес его по огромному городу.
И сквозь гул было слышно лишь отчетливое "тик-так, тик-так" – звук уходящего времени. Молчаливые, одинокие люди – они все без исключения услышали его, но не придали значения – их подчинила власть и приказывала дальше разбирать разговоры.
Мирок разделился на два потока: угнетающий гул и навязчивое тиканье, которое вскоре привлекло внимание всего народа. Каждый на секунду отвлекся от беседы, прислушиваясь, но гул был так громок и в то же время, звучал привычно и обыденно, что каждый подумал "послышалось" и вернулся в сферу собеседника, пронеся лишь с собой какое-то неприятное чувство тревоги.
Звуки становились все громче, люди старались заглушить тиканье и даже те, кто ненавидел общество, заговорили: "А вы не знаете, сколько времени?", и другие, кажется, совсем не удивленные вопросом, гласно отвечали "без пяти два".
Никто не хотел признавать страшное, а потому пытался убежать от будущего, предварительно заметя свои следы. Все мечтали спрятаться в человеческом пустом гуле, надеясь, что их слабый голосок никто не услышит.
Но тиканье учащалось и учащалось. Воздух стал слишком жарким и густым, и дети заплакали. Взрослые догадались позвонить близким, а подростки воткнули поглубже свои наушники.
Гул стихал из-за неизбежности. Все знали, что будет, но почему-то никто не хотел этого предотвращать. Каждый лишь ждал, нисколько не подавая вида, что знает что-то.
Гул окончательно затих, и писк электроники захватил все пространство, а тиканье закончило свой отсчет.
– Пи, пи, пи, – и в мирке повисла бесконечная тишина.
Нити оборвались, и один сильный пеньковый канат судьбы связал всех пассажиров.
Talis hominibus fuit oratio, quails vita.