Детский вопрос

Леонид Патракеев
               
    - Дедушка, скажи мне, что такое война?

Оторванный от книги, которую читал, я с удивлением посмотрел на семилетнюю внучку Иришку.

- Что ты сказала? – подумав, что неправильно  понял ее, спросил я.
- Расскажи мне, что такое война?- повторила она, глядя на меня серьезными глазами.
-Ответить на этот вопрос – не просто, - протянул я, выигрывая время, и спросил:
-Почему это тебя вдруг заинтересовало?
-Я ночью во сне увидела девочку, - стала рассказывать Иришка, - которая вместе с другими людьми бежала по лугу, потом рядом с ней земля взлетела вверх и девочка упала.  Я видела, как она лежала на земле, и платье на девочке становилось красным. А еще красными были ромашки, что стояли вокруг нее. Потом я снова увидела эту девочку, уже в своей комнате,  в чистом белом платье, она посмотрела на меня и сказала: «Меня убили на войне». Постояла еще немного рядом со мной и пропала.

Сказав это, Иришка замолчала.

А что было потом?- спросил я.

-Я больше ничего не видела, - отозвалась внучка.

Не говоря ни слова, я смотрел на Иришку, внезапно вспомнив, что в детстве часто видел один и тот же сон, словно я солдат и бегу атаку по большому лугу, потом рядом со мной земля взлетает вверх и все исчезает.

Встав стула, я поднял внучку на руки, бережно прижав  ее к себе, затем посадил на диван и сам сел рядом.  Живя с врожденной памятью о войне, много читая и думая о ней, я мог бы немало рассказать об этом огромном сплаве трагедии и подвига, но какие  найти слова   для семилетнего ребенка, я не знал. Бывало  и раньше, Иришка  поражала меня своими  вопросами, на которые я не мог сразу ответить. Когда внучке было пять лет, она, сидя в детском кресле  автомобиля и глядя в окно, поинтересовалась у меня - зачем живут люди. Я растерялся и, не зная, что ответить, перевел разговор, а Иришка, взглянула неожиданно взрослыми глазами и, словно жалея меня, не  стала переспрашивать. Но сейчас она ждала ответа.

- Ириша, - начал я, потом остановился, взглянул в окно и предложил:
- Пойдем к речке.
-Пойдем, - согласилась внучка.

Мы вышли на улицу из небольшого деревенского дома, в котором вдвоем проводили лето и через луг пошли к воде. Пройдя  примерно половину расстояния, я понял, что могу ей сказать, остановился, оглянулся  и спросил у Иришки:

- Ты видишь наш дом?
- Да, - кивнула она головой.
-А теперь представь, что вместо  дома стоят обгоревшие стены и только труба от печки торчит.

Потом помолчал и продолжил.

-Ты же знаешь, завтра должна приехать мама,  и вот неожиданно  нам  приходит известие, что она никогда не приедет, потому что погибла.

Иришка молчала. Я присел рядом с внучкой.
 
-Посмотри, какое чистое небо над нами и солнышко такое ясное, а можешь  представить, что небо черное от дыма и солнце еле видно.

Внучка посмотрела на небо. Я взял ее за руку.

-Ты же помнишь, какая чистая вода у нас в речке, а теперь вообрази, что она стала мутной от крови. Так вот все это и еще холод, голод,  разлука, боль, смерть и страдание, Ириша  и есть  - война.

Внучка слушала меня, напряженно застыв и взглянув в ее глаза, мне представилось вдруг, что это не моя внучка стоит передо мной, а  та далекая девочка из ее сна – убитая на войне.

Я обнял ее маленькое тело в светлом платьице.

Иришка обхватила мою шею руками и крепко прижалась.
- Дедушка, это страшно.
-Страшно,- согласился я, - очень страшно. И только люди, что могут победить этот страх, могут победить войну.

Я поднял ее на руки, подошел к реке и, посадив на пригорок, сел рядом. Мы  слушали птиц, смотрели на воду и на плывущие в ласковом небе белые облака. Из глаз Иришки ушло напряжение, и рядом со мной опять сидел семилетний ребенок. Немного погодя она поднялась и, набрав ромашек, стала плести венок. Я лег на теплую землю, раскинув руки. Иришка сплела венок, надела его на голову и подошла ко мне.  Ее  волосы в белых  ромашках, просвечивало солнце и,  глядя на Иришку снизу вверх, я  вдруг отчетливо понял, что память о войне, так долго живущая во мне будет теперь жить и в ней.