Вчера, помню, под вечер, уже солнце за тучи зашло. Взяли мы по бутылке. Я, значит, Кирюха блаженный, Жорка Цуцура – хохол. Куда? К бабе? Не дай Бог! За церковь, она так в отдалении стояла. Раньше, говорят, красивая была, за три версты видна. Теперь там склад горючего, сами понимаете, вся заросла, так, громада лишняя. Но выпить там удобно – тихо. Там на старых ящиках возле кучи угля примостились - люкс! Примостились, значит… Даванули, как положено, по стакану и пошли разговоры, воспоминания… Когда, сколько, с кем ну, как всегда, понимаете? Кирюха вспомнил:
- Нет, слушайте, было такое в шестьдесят втором, кажись. Вёл я машину от Ульяновска до Пи, до Пи, до Ленинграда. Я тогда, помню, за дорогу пять бутылок, и ни один «крючок», понимаешь, ни один не прицепился – о! Но подле Ладоги, чувствую - всё, хана. Тогда я даванул последнюю без закуси, понимаешь, и довёл машину до места, сдал чин-чинарём, и всё. Очнулся в больнице.
А вернулся – благодарность получил за своевременную доставку груза, а ты говоришь…
- То щё - начал Цуцура.
Ты, Кирюх, должно помнишь Гришуню хромого? Он тогда в колхозе бригадиром был. Его участок свёклы рабочие с мехзавода раньше всех убрали и сдали туда, в закрома родины. Ну, Гришуне премия. Не премия, а значит, магнитофон, понимаешь, что за штука? Кто хоть из вас видал его?
- Я видел. Ящик такой в виде чемоданчика, ручку крутишь, и музыка…
- Сам ты ящик. Никакой ручки, всё на электричестве, маг-ни-то - фон, понимаешь?
Ну, Митька – гармонист и Оська Барабуля на большой трубе туш отгрохали. Хлопцы качали Гришуню.
Приспособил он подарок к трактору и повёз его по всей деревне. А деревня у нас большая, колхоз богатый, потому в самом центре поставлена была пивная лавка, корчма, по-нашему, со столиком, как в столице.
Подкатил Гришуня до этого бару и кричит: «Настя»!! «Настя»!!! А Настя тут как тут и в руках по кружке пива. Гришуня насупил брови:
«Горрылки!!!» - Настя, как на экране, метнулась, глядь – в руках по кружке горылки. Опрокинул Гришуня один бокал, запил кружкой пива, довольно крякнул. Рванул ручку трактора и оказался во дворе правления колхоза.
Вытер пот, извинился по-русски, дал задний ход и, проскочив через Марьин курятник, оказался в овине. Дал передний ход и прошёл по Осьмухину плетню, стесал угол хаты и выскочил на майдан.
Разогнал мелкотню да любопытных баб и замер перед своей хатой.
Привстав над сиденьем, как на стременах, заорал: «Матрёна!»
Матрёна выплыла из избы, стала. Вытирает руки о подол.
- Дывысь, яку штуку тоби прывиз!
-- Хорош, щоб в тоби шкура полопалась, пьянь несчастная!
Щоб в тоби очи повылазылы от сивухи той…
-- Матрррёна!! Давай тры крбованця. Я тоби штуку прывиз!
-- Тры кола тоби в глотку, пропойца антихристов! Мабуть тоби галушек, чи рассолу капустного подать?
-- Матрррёна!!! По добру кажу, давай тры карбованця, а то хату сворочу!
-- Ах, ты превражий сыну, чого захотив, тры карбованця! Чи ты прынис их мэни? На тютюн да на зэлэну отруту всы гроши повыжив!
-- Ой, Матрёна, ой, душенька, не допекай, сворочу хату, казав, сворочу!
-- Чуэтэ, люды? Вздурыв чоловик. Ах ты, дукач! Ах ты, богач, пьянь несчастная, насмехаться! Валы хату, валы, хай будэ так, коли тоби ридных диток не жалко. Весь рид твий бидна голота, так и мы с сумой пийдэмо по шляху! Валы хату!
Гришуня снова привстал над сиденьем, прищурил один глаз, беря на прицел угол избы.
-- Ну, добре! Сторонысь!! - Крикнул жене и дал газу.
Трактор протаранил обе стены и выскочил на огороде.
Изба тяжело вздохнула и осела. Матрёна утробно завыла, бабы завизжали, а мужики закачали головами, и пошли глотать спорную горилку.
Гришуня повернулся к жене, осклабил белые зубы на чёрном от сажи лице, спокойно сказал:
-- Ну, що? Чула ты, як говорыл: сворочу хату?
Пришёл участковый. Составил акт. Матрёна кричала ему, чтоб проучил негодяя, чтоб в кайданы заковал, чтоб шкуру с него, подлеца, на ремни порезал…
Участковый, молча писал, а затем деловито сообщил:
-- Не беспокойтесь, Матрёна Сосипатровна, три года вашему муженьку обеспечено, это как пить дать. Обещаю.
Матрёна смякла. Бабы стихли. Только шмель жужжал над носом Матрёны Сосипатровны.
-- То як же на тры рокы? А хто ж моих сырот кормить будэ? Хто ж тоби дав таку волю чужымы чоловикамы распоряжаться?! Ты Христей своей распоряжайся, а моего мужика не тронь!!
-- Так он же хулиган сущий. Да ещё такой ущерб – хату своротил.
-- Не твоя хата!!! – Кричала Матрёна на три деревни, прижимая
к забору огромными кубанами грудей оробевшего милиционера.
-- Наша хата! А потому що хочемо, то и робым !!! Грыгорий, поихалы до матери, вона даст тоби три карбованца !!!
Закончил Цуцура, и мы допили последнюю, бутылку. А Кирюха философски произнёс:
-- Да-а-а, до чего доводят бабы.
1966г.