Жил-был поэт. Внешностью был не уродлив, даже можно сказать красив. Статный мужчина не очень высокого роста, с легкой щетинкой и усами. Одевался он просто, но нотка изысканности всегда присутствовала в его наряде. Аккуратен в одежде, но как подобает поэтам немного «нерадив» в словах своих стихотворений, на цензуру всегда и везде плевать! Плевать на власть и безвластие! Он имел некое собственное представление своего мира. Безвластие – плохо, а власть –хе-хе - еще хуже, нравственность – позабыта, безнравственности – нет, любовь была лишь до революции, но общество до революции не знало, что такое свобода, а, следовательно, не могло свободно любить. Таков уж был его мозговой уклад. И как каждый уважающий себя поэт, он имел пару тройку вредных привычек, ну, скорее всего четыре привычки, да и даже не сказать, чтобы вредные: алкоголь, хорошие сигары, рифма и одна женщина, какая-то женщина кхе-кхе с лишним лет, называл он ее своею милою, но речь не о том.
Комнату в Петербурге снимал он у старой хозяйки внешности Екатерины Алексеевны, большая, серьезная женщина в летах, слегка потерявшая зрение и слух, но терялись они в нужные и выгодные для нее моменты, бывало, попросит поэт снизить плату за жилье, так она и не услышит его, уйдет к себе в комнату, напевая мотивы. Но деньги она наиудивительнейшим образом всегда считала внимательно и аккуратно, пересчитывала каждую божью копейку, и зрение появлялось на эти несчастны пятнадцать минут для этих несчастных сорока рублей и пятидесяти копеек.
И вот однажды поэт просто ушел. Вещи его были нетронуты, на столике, рядом с остывающим и недопитым утренним кофе, лежали новые и тоже несчастные сорок рублей с пятьюдесятью копейками.
Он просто ушел. На место его в этой прекрасной комнате, стоимостью сорока с половиной рублей, пришла молодая, худая, даже костлявая, девушка, но тоже поэтесса. Расставила в комнате все иначе. Будто и жила тут все свои двадцать с половиной лет.
А поэт просто ушел. Он не возвращался, он знал, на его место придут другие, с другими рифмами и точно знающие, есть ли нравственность и любовь, хороша ли власть, или безвластие лучше. Придут другие с другими мыслями.
Поэт ушел. Исчез. Остался без него Петербург. Стихи его читают надоедливые школьники, пишут по ним сочинения, но даже не подозревают смысла его стихов, они даже не задумываются есть ли любовь и нравственность, хороша ли власть, они даже не будут думать, они будут играть по сценарию не думающих прежде взрослых.
Он ушел и был, собственно, рад этому.