Г Л А В А С Е Д Ь М А Я
В результате ежедневного нагнетания насилия и террора властям удалось устрашить колхозное крестьянство настолько, что переломило его. Работа в колхозе от зари до зари стала нормой.
Разумеется, власти понимали, что только мерами жесточайшего насилия можно было добиться определенного успеха. В 1939-1940 годы урожай зерновых был очень высоким. Таким же он был и в военном 1941-м, однако собирать же его уже пришлось при другой власти – немецко-румынской военной оккупации.
После окончания неполно-средней школы летом 1939 года я и несколько моих одноклассников отправились в соседнее село к тупиковому полустанку железнодорожной ветки, связывающей станцию Котюжаны Юго-Западной железной дороги с Выше-Ольчедаевским сахарным заводом.
Здесь часто нанимались сезонные рабочие по ремонту ветки, и мы намеревались предложить себя. На полустанке с иронией выслушали нас, не отказали и предложили назавтра к восьми часам утра прийти к участку работ вблизи хутора Дибровы (ныне Блакитне).
К месту работы явились не все. На ветке стояла дрезина, груженная лопатами, ломами, кирками, тачкой и другими незнакомыми нам инструментами для железнодорожных работ. Мастер-железнодорожник вручил каждому из нас кому лопату, кому кирку или лом и мы пошли к участку полотна, где предстояло вести ремонтные работы.
Это были чередующиеся отрезки насыпи, размытые дождевыми потоками. Мы сгребали смытый водой мелкий щебень и песок, грузили в тачку и, подвозя к нужному месту, подсыпали его под шпалы, утрамбовывая кирками и ло¬мами. Мы очень быстро овладели инструментами и руководивший нами мастер, подправляя наши промахи, остался доволен.
Недели две мы своевременно приходили к местам работ и уже кое-кто из нас начал подсчитывать заработок, как вдруг все оборвалось. Причина, по которой нам пришлось оставить работу, заключалась в том, что наши родители были членами колхоза, следовательно, и мы, их дети механически становились колхозниками.
Исключением среди нас был лишь один, да и то не одноклассник, а старше нас Фартушняк Иван – сын одного из считанных единоличников, продолжающих молчаливо сопротивляться коллективной форме ведения сельского хозяйства.
Кто-то из членов правления колхоза, каким-то образом узнав о нашем самовольстве, решил немедленно его пресечь. Наших родителей письменно уведомили о решении правления колхоза запретить своим детям, работать «на стороне», одновременно обязывая их немедленно отправить на работу в колхоз для участия в уборке урожая.
Лето было необычно жарким. Урожай зерновых, какого много лет уже здесь не знали, превзошел все ожидания. Впервые при колхозном хозяйствовании колхозникам выдали в качестве аванса два килограмма зерна за отработанный трудодень в первой половине текущего года.
Это была сенсация. Впервые после голодных лет хлеборобы увидели на своем столе не только белый хлеб, но и праздничные караваи, пирожки, вареники и многое другое, что можно было слепить из пшеничной петльованной (пеклеван¬ной) муки.
И мы повиновались, пошли убирать урожай. Заканчивались сроки покосов и скирдования обильного урожая, наступала пора обмолота и вывоза зерна в качестве поставок государству.
Обычно процесс обмолота затягивался до глубокой осени, иногда даже до конца года. Но пока был еще только конец июля, и вдруг, стало чрезвычайно тревожно.
На окраине села, по пролегающему здесь шоссе стратегического назначения со стороны Бердичева и Винницы, в западном направлении через Мурованные Куриловцы к Дунаевцам и Каменец-Подольскому, где проходила советско-польская граница, потянулись длинные колонны сухопутных войск Красной армии.
В основ¬ном двигались стрелковые части, реже кавалерия, изредка тан¬ковые части — легкие танкетки. Крестьяне поговаривали: быть войне.
А тем временем в селе лихорадочно действовали заготови¬тели. Шла широкая агитация, а вместе с ней контрактация-продажа еще не заработанного в колхозе зерна.
На селе существовал товарный голод. В торговой сети сельской кооперации от¬сутствовали товары повседневного спроса. Ткани, одежда, обувь, спички, соль, мыло, керосин, нитки, иголки, синька, дрожжи и многое другое было дефицитным.
Если в сельской кооперации что-то из выше перечисленног и появлялось, то купить его мог только полный пайщик потребкооперации. А такими были немногие, так как для полного пая требовалось вложить 250 рублей, а о таких деньгах колхозник мог только мечтать.
Заманчивым контрактом, привлекавшим к себе внимание крестьян, оказалась покупка породистого годичного теленка из Германии. Не помню, сколько зерна необходимо было законтрактовать и по какой цене для того, чтобы за него купить теленка.
В следующем 1940-м и даже в начале 1941 года в селе стали появляться породистые безрогие телята, из которых в ближайшем будущем крестьянская семья надеялась заиметь кормилицу – корову.
Современному читателю это может показаться не столь существенным, чтобы об этом писать. Но надо вспомнить, что после тотальной коллективизации, осуществленной в 1929-1931 гг., а затем уничтожающего все живое голодомора 1932-1933 гг., в селе исчезли не только коровы, бычки, лошади, но и домашние животные — кошки и собаки.
Появление в крестьянской семье коровы было по тем временам редким и жизненно важным событием. Поэтому крестьяне заключали контракты, заранее ограничивая себя до минимума употреблением хлеба.
Отдавали отборное зерно пшеницы, которое вскоре вывозилось в зернохранилища «Заготзерно», затем в Германию. Не знаю как в других местах, но в нашем селе условия контрактации были выполнены. В село привезли породистых телят.
Нашей маме достался теленок и стал он как бы собственностью патроната. Корова из него получилась лишь в 1941 году.
Отработав лето 1939 года в колхозе на уборке урожая, мы, лишь незначительная часть бывших одноклассников Котюжанской неполно-средней школы, обратились и были приняты учащимися в восьмой класс Выше-Ольчедаевской средней школы, в которой намеревались продолжить учебу с тем, чтобы окончить среднюю школу и получить аттестат зрелости.