18+
***
- Миссис Пи! Миссис Пи, вы вернетесь сегодня? Или завтра?!. Или...
- Молодой человек, это в высшей степени невежливо сокращать таким образом мое имя. Я уже неоднократно замечала, что мое имя Амалия Пиджертон и именно так ко мне следует обращаться. Относительно же вашего вопроса - я позвоню, когда получу более точную информацию от врачей касательно здоровья мистера Пиджертона.
Ее собеседник, только что сбежавший со ступеней широкого крыльца, некогда служившего для приема гостей, приезжающих в каретах как в каретах, а не в каретах "скорой помощи", схватился за голову, судорожно оглядываясь по сторонам словно в поисках помощи или поддержки, но получить ему ее явно было не от кого: хмурые замерзшие медики загружали носилки с неподвижным, но активно стонущим пациентом в недра машины, миссис Пи загружалась следом сама, а больше на огромной территории старого особняка в классическом стиле не было ни единой живой души. Ну, по крайней мере, той, что разговаривала бы на английском. Или хотя бы просто на человеческом языке.
Он в отчаянии раскинул руки и позволил крику души вырваться на свободу:
- И что мне здесь делать одному?!
Из глубины машины старая английская леди, всю жизнь прослужившая здешней экономкой, смерила его взглядом, достойным королевы, под которым немедленно захотелось распрямить плечи и вспомнить, что такое национальная гордость.
- Разумеется, достойно выполнять свой долг, мистер Торн. Полагаю, вам известно, в чем он состоит.
- Аминь, - пробормотал, захлопывая окно в цивилизацию, то есть заднюю дверь машины, парамедик и сочувствующе кивнул нервно моргающему парню: - Если увидишь призраков, звони до того, как получишь приступ, откачивать проще. Ну и ехать сюда долго, особенно если вода поднимается. Может, даже вертолет вызывать придется. В общем, удачи! - подытожил он, запрыгивая на место рядом с водителем и с грохотом захлопывая последнюю дверцу. Через несколько минут даже шум двигателя затих среди мокрых деревьев неухоженного сада, и оставшийся на подъездной дорожке молодой человек с хвойным именем осознал, что выскочил на улицу в одной футболке (с красной птичкой из Angry birds, подруга подарила на Рождество), обхватил себя за плечи и обернулся на дом. Дом свысока смотрел на него в свою очередь, кое-где щурясь частично выпавшими стеклами в окнах, и казался ворчливым склочным стариком. Очень одиноким и очень склочным. И очень высокомерным во всех смыслх слова. По спине у мистера Торна, который должен был исполнять свой долг, забегали мурашки размером со слона, по коже продрал мороз - ну, или ветер - и он вздрогнул, когда с ветки старой ветлы с громким карканьем сорвался и полетел по своим делам крупный ворон. Ну или очень черная ворона.
- И зачем я только смотрел "Женщину в черном"?.. - простонал он, еще раз оглянулся, убедившись, что это просто ветер качает мокрые ветки, и бегом вернулся обратно в дом, заперев за собой дверь и глубоко вздохнув. - Так. Прежде всего, свежий чай. И печенье. А потом долг. - В глубине дома, в его необитаемой части, что-то тренькнуло и стукнуло мягко. Он приказал себе не вздрагивать и закатил глаза: - Ну вот что им стоило завести кошку?!.
На кухонных часах было начало одиннадцатого, когда рука, слепо шарившая в квадратной жестной коробке, нашла вместо бисквитов одну пустоту. Не сразу поверила и попробовала еще раз, и только вторично подтвержденный факт окончившегося печенья заставил владельца руки оторваться от кипы старых бумаг, исписанных выцветшими чернилами и иногда отпечатанных на дурных печатных машинках, и заглянуть внутрь, чтобы затем разочарованно застонать:
- Уже все?.. Вот черт, мне казалось, там было больше... - Он задумался, не сходить ли за еще одним пакетом, но пакеты хранились в холодной комнате в нижней части особняка, где раньше были служебные помещения, и он решил, что обойдется сандвичами из холодильника. Правда, к холодильнику тоже надо было идти через холл, но там было электричество и вообще все знакомо, так что можно нарушить приказ не выносить еду из кухни и поужинать прямо на месте, в комнате, где он разбирался с первой порцией архива. Хоть какая-то компансация за неудобства у него должна быть, правда же?!
Убедив себя в собственной правоте и еще раз сказав сам себе, что он один в этом доме, а стало быть, это самое безопасное место на земле, Саймон Торн отправился в путешествие за едой.
То, что "один" - понятие весьма относительное, он понял примерно тогда, когда большие часы в холле пробили без четверти одиннадцать, а Саймон как раз выгружал на поднос свежезаваренный чай, от которого поднимался уютный аромат. За окном начался моросящий тихий дождь, сонно стучавший по стеклам, и, когда после боя часов затих гул их старой пружины, в доме стало совсем тихо.
К полуночи поднялся ветер, и Саймону пришлось, зажигая весь свет по дороге, отправиться обратно в холл, закрыть окна и заодно поставить еще чаю. Окна были большими и скрипучими, а на ковры, о стоимости которых Торн мог только догадываться, уже нанесло мокрых листьев. Еще и пыльное покрывало, закрывавшее до сих пор парадный портрет над каминной полкой, упало от очередного порыва ветра и разнесло вокруг себя клубы не менее антикварной пыли.
- Миссис Пи меня убьет... - пробормотал Саймон, жестоко чихая. Потом закрыл последнее окно и посмотрел на портрет. Ничего особенного, если честно. Обычный, официальный и парадный, какой был в каждом мало-мальски приличном доме. Особняке. С портрета на него смотрели строгие глаза мужчины лет...30? 40? Должно быть когда-то они были темно-зелеными, но теперь было почти не различить. Нос прямой, губы сжаты, словно ему не нравилось, что его рисуют. Перстень с дубовым листом, охотничий костюм и гончая у ног. Саймон отпил из большой кружки, которую притащил с собой, чай.
- Ну что...добрый вечер, я полагаю, сэр?
Разумеется, портрет ему не ответил, и он, улыбнувшись краем губ, повернулся, чтбы забрать с собой еще пару сэндвичей и пойти уже спать.
Как раз в этот самый момент по небу прокатился раскат грома, а свет в холле потух на мгновение совсем, а потом включился на треть мощности, оставляя по всему дому неровно мигающие старые лампы. Лучше бы уж совсем вырубило. Он поставил кружку на стол и вздохнул, принимаясь собирать на поднос чайник и тарелку. А когда поднял глаза зачем-то, увидел перед собой лицо. Совсем близко. То есть он подумал, что это было лицо из той доли секунды, пока не моргнул и оно не исчезло. Но этой доли хватило, что бы его с замершем дыханием отшатнуло едва не к камину.
- Чертов свет... - прошептал он, оглядываясь на портрет, - ну и бардак же у вас в доме, сэр, как вас там.
В коридоре за холлом хлопнула дверь. Саймон пару секунд разрывался между "зарыться под одеяло и не показывать носа до рассвета" и "а вдруг воры?". Но гнев миссис Пи показался страшнее мерцающего света и он, сходив в кухню за фонарем, все-таки пошел смотреть. И даже положил ладонь на дверную ручку.
«Нет.»
Ручка оказалась ледяной и он ее отпустил.Саймон обернулся на голос и увидел только стену. Ветер. Он снова взялся за ручку.
«Нет..!»
Он отдернул руку и обернулся.
- Какого черта?
Ветер тряс оконные рамы. Он взялся за ручку и повернул ее, закрыв глаза, отшатываясь от приоткрывшейся двери.
«Нетнетнетнетенет!!!..» - выло однотонным злым непрерывным шепотом. Стоило двери открыться и скрипнуть, он затих, будто и не было.
На другом конце дома, на летней веранде, едва заметная в неверном свете тень, напоминающая человеческую фигуру, медленно обернулась от окна и растаяла в тенях от листвы.
Саймон, чувствуя, как у него предательски слабеют коленки, очень быстро посветил в глубину комнаты, стараясь не глядеть особо в темноту, и захлопнул дверь. Ручка, кстати, стала уже просто прохладной - от ладони нагрелась..?
- Ну вот, воров нет, есть много ветра и много нервов, а уж, должно быть, у викторианцев столько стрессов не было, пробки на дорогах, аккумуляторы там, война Самсунга с Эпплом раунд сорок четыре, вот они и относились ко всему этому делу поспокойнее... верно ведь я рассуждаю, сэр? Не знаю, как вас по имени... - Он продолжал говорить вслух, поспешно шагая по коридору назад, не оглядываясь и стараясь убедить себя, что это просто кажется или просто эхо делает такой отзвук шагов за спиной, словно за ним кто-то идет, очень легкий и тихий и...
- Пошли вон!! Брысь отсюда!..- вдруг, резко развернувшись, заорал и врубил фонарь на дневной свет. В коридоре было пусто и тихо. Чтобы осветить его, нужно было очень, очень много света. Или много людей, мелькнуло в голове, и против воли представилось, почти увиделось воочию, как стены были новыми и чистыми, как сияли все дверные ручки и каждый канделябр, горели толстые свечи и ходили везде горничные в коричневых платьях и белых передниках, лакеи в ливреях и еще важный, полноватый дворецкий с усами, строгий, но добродушный, и дом был вовсе не ворчливым стариком, а кем-то в годах, ухоженным и полным достоинства и очень гостеприимным...
Саймон, повинуясь порыву, погладил пыльную стенную панель и постарался не шмыгать носом от внезапно нахлынувшего сочувствия; у него защипало в глазах.
- Ты хороший, я знаю... - шепотом, всем сердцем сопереживая и открываясь. - Ты прости нас, что плохо о тебе заботимся... Миссис Пи славная, но откуда же у нее столько денег, сколько было у Монтегю. А тебе бы понравилось, если бы люди сюда вернулись, правда?..
Дом не ответил, только вздохнул - или это снова было лишь воображение парня, на редкость нелепо выглядящего в этом коридоре в своей футболке. Он погладил старый канделябр, отряхнул ладонь и джинсы и вернулся в свою комнату, обжитую и уютную. Подумал еще, достал свечи из ящика, где их был большой запас, и зажег несколько штук, поставив на подоконник и не стал выглядывать из окон в сад. Он продолжал разбираться с документами еще сколько-то, потом зевнул, подумал, что на секунду закроет глаза - и проснулся от пения птиц и мокрого солнечного рассвета, с шеей, отчаянно болящей от сна на столе. И оставшимся коротким огарком в стакане на подоконнике. Дернул на себя раму и зажмурился, рассмеявшись громко, когда на него пролился влажный, холодный, свежий и живой воздух, словно потоком воды смывая остатки ночи.
- А может, не так уж и плохо пожить тут одному, - вслух решил, жмурясь, Саймон, представляя, как владелец этого дома, да хоть тот джентльмен с портрета, по утрам просыпался рано и любовался садом из окна своей спальни, держа в руках чашку чая или кофе, думал о чем-то прекрасном, или о планах на день, а возможно, и вспоминал о минувшей ночи, оглядываясь на измятую постель с перинами и подушками, и сбитыми одеялами, в которых зарывался кто-то ужасно милый в утреннем свете...
Ладно, с фантазией у него всегда было отлично, это Саймон знал за собой с детства и уже даже немного жалел, что миссис Пи сегодня вернется - фантазию это место будило как никакое иное.
- Ну что ж, с добрым утром, друг мой, - погладив подоконник и закрыв раму. Ладно, пускай вряд ли ему светит кто-то милый в постели, но уж кофе он себе точно обеспечит.
Торн нацепил толстовку, чтоб не замерзнуть до завтрака, пригладил пальцами волосы и бодро отправился в сторону кухни.
Проходя через холл, он пожелал доброго утра неизвестному джентльмену на портрете (хотя уж наверное, это не мог быть кто-то иной нежели Монтегю?), прошел несколько шагов и вернулся.
Полотно было на месте. Портрет был закрыт.
Саймон оглянулся, пожал плечами, поежился и решительно стянул ткань с картины.
Человек, и перстень, и гончая были на месте. Вот только он никак не мог понять, как сумел разглядеть все это ночью в неверном свете, если сейчас, днем, едва различал детали картины сквозь многолетний слой антикварной пыли..?
Саймон ушел, потом вернулся, залез на подтащенный стул и еще несколько мгновений смотрел в запыленные зеленые глаза за серой толстой пеленой и глубоко вздохнул:
- Миссис Пи меня убьет. И любой реставратор, наверное, тоже, - и провел влажной тканью кухонного полотенца по портрету, стирая пыль с лица изображенного на полотне человека.
***
...Саймон отнял мобильный от уха, посмотрел на потухший экран и бросил ни в чем не повинную технику на обеденный стол, за которым сидел, запуская пальцы в волосы и взъерошивая их до последней степени. Вот тебе и "вернется сегодня"! В больнице ему сказали, что мистеру Пиджертону поставили водитель ритма и несложная операция прошла хорошо, но вот в чем дело, его супруга так переживала, что у нее случился гипертонический криз несмотря на селедочное строение тела и теперь они лежат в соседних палатах до восстановления. Неделю в лучшем случае! В лучшем!!
Парень с птицей (уже не той, что сердитая, а просто) на толстовке едва нашел в себе силы поблагодарить девушку из приемной, а не заорать, чтобы и за ним тогда уж приехали, чего там мелочиться. Вот тебе и подработал летом! Вернется Брюс из своей Мексики, не жить ему, точно!.. Бойтесь своих желаний, как говорит восточная мудрость. Они, черт бы их побрал, могут сбываться!! Он вспомнил себя нынешним утром, стоящим на рассвете у окна и давшим волю фантазии, застонал и упал лбом в стол, пару раз стукнув им о прекрасную потрескавшуюся ясеневую столешницу. Столешница была все равно крепче. Саймон с тяжелым вздохом выпрямился, огляделся по сторонам и выдохнул:
- Ладно, все равно деваться некуда, будем закрепляться в блиндаже. Ну что им стоило завести хотя бы крохотного котеночка?!.
Блиндажом решено было сделать кухню как самое теплое и обжитое место в доме, к тому же с запасом еды и работающими розетками. Саймон притащил туда надувной матрас, который служил ему кроватью, постельное белье, кучу одеял, проверил свечи фонарь и зарядку айпада и решил как можно более приятно скоротать ночку. От мелиссы в чайнике поднимался ароматный пар, запах приводил душу в совершенную гармонию и не было еще одиннадцати, когда он уютно уснул на середине второй серии "Обмани меня", так и не узнав, кто же убил адвоката по разводам.
По ушам ударил дикий грохот и его отзвуки разлетелись по всему дому. Саймон подскочил на метр, уронив айпад, с колотящимся сердцем и дикими глазами озираясь по сторонам. Никого, разумеется. Откуда тогда..?
Его взгляд упал на осколки чайника в луже остатков травяного чая; сердце начало понемного успокаиваться.
- А.... вот оно что. Должно быть, на край его поставил. - сам себе объяснил вслух, провел ладонями по волосам, вылез из-под одеял, вставая на ноги...
Из темноты за окном на него смотрел полупрозрачный призрачный человек.
Саймону понадобилась секунда, чтобы принять решение. На уровне инстинкта примерно амебы.
Он заорал, как сумасшедший, схватил что попалось под руку и швырнул в лицо за окном.
Послышался печальный звон разбитого стекла.
- Миссис Пи меня убьет. Точно убьет. Или это я кого-нибудь убью. Или сам повешусь, и тогда это меня все будут бояться. И вообще, это нечестно! Я думал, мы познакомились!
Последнее было аресовано дому, конечно же. Бредущий в обнимку со своей постелью и айпадом молодой человек миновал, вздрагивая и оглядываясь от каждого шороха, несколько дверей и попытался коленом открыть дверь в свою старую комнату. Попробовал еще раз, положил все на пол и попробовал снова.
- Ну вот. Замок опять заклинил, что такое... А хоть кого мне тут стесняться. Вот черт!!! Чертово одинокое место, так несправедливо!!- прокричал во весь голос, шарахнув по стене кулаком. Эхо отзвучало и затихло.
Фонарь на полу мигнул и погас.
Саймон почувствовал, как у него холодеет затылок. Издалека что-то обрадованно шелестело и двигалось все ближе. Он опустился на пол, пару раз стукнул по фонарю - тот загорелся снова, высветив метнувшиеся от луча крохотные тени, словно расползшиеся по стенам и застывшие в ожидании. Чье-то дыхание было все ближе и ближе, Саймон повернулся и сперва быстро пошел, а затем побежал в другую сторону, в необжитую часть дома, взлетев по скрипуим ступенькам какой-то узкой лестницы на второй этаж, где знал только кабинет хозяина с архивом, расчихался, влетев в какую-то покрытую пылью и паутиной занавесь, потерял равновесие и упал, выронив фонарь, упавший куда-то и погасший, и подняв голову, увидел приближающуюся к нему черноту, бесформенную и заполняющую собой весь коридор с канделябрами... Заорал еще громче и кинулся со всех ног в противоположную сторону, толкая все двери подряд, ничего не соображая от паники и видя, что коридор вот-вот закончится и тогда, тогда эта чернота зальет его целиком, закупорит глаза, нос, уши, будет везде и внутри него и...
Дверь вдруг легко и бешумно распахнулась под его ладонями. Саймон не раздумывая влетел в комнату, захлопнул ее за собой, задвинул медную задвижку и услышал, как взвыло досадливо с той стороны, - уже сползая по сасшей его двери на пол и пытаясь отдышаться... И медленно поворачивая голову, пытаясь понять, где он. Вздрогнул, когда заметил нечто серое огромное среди прибранной почему-то комнаты... и понял, что это кровать. Воспоминание зашевелилось, что-то ему говорила миссис Пи...
Он поднялся на ноги и прислушался. Тишина.
Ну конечно.
Спальня хозяина дома, того джентльмена с портрета.
Погибшего сэра Монтегю.
- Ох. Неужели это вам я так не понравился...- едва слышно пробормотал, сглатывая, Саймон, судорожно оглядываясь.
«Боюсь, причина гнева как раз в обратном. Я вынужден принести извинения...»
Голос отдался шорохом от стен, превращаясь в едва различимый тихий шепот, будто один и тот же человек шептал сразу в оба уха. Монтегю посмотрел на четыре стены и медленно вздохнул, так, будто в самом деле вздохнул. Яркое пятно. И крик. Он помнил яркое пятно и крик, словно сквозь толщу воды. Он без особого любопытства посмотрел в коридор, ногами увязая в чем-то черном, начавшем впитываться и подниматься выше, потом вернулся, оставляя грязь за дверью.
«Вам не стоит выходить», - прошелестело шумом листьев, втекающим в комнату. Приоткрывшееся окно скрипнуло, и ветер оставил пару сухих листьев на покрывале.
Саймон внезапно передумал куда-то идти. Точнее, у него вдруг ослабели колени и он решил, что безопаснее будет сесть обратно на пол. Дверь такая надежная, твердая... Не то что все остальное в этом доме, чтоб его...
Шепот и слова были не громче и не четче шороха сухих листьев; из приоткрытого окна тянуло холодом, но это был просто осенний ночной холод, и Саймон потер ладони друг о друга.
- Согласен... я, пожалуй, пока останусь. Если никто не возражает, - проговорил одними губами. Ну вот, сам с собой уже разговаривает, ладно, отлично... но страх, клещами зажавший душу, потихоньку отпускал. Словно... Словно здесь была тихая заводь в бурном море.
Тени мешались и вздыхали грустно, тишина становилась плотнее, или сумрак чуть прояснялся, но возле окна, если смотреть на самой грани зрения, словно чуть иной от воздуха и прочего был различим силуэт... Или он сам себе придумал этот силуэт. А что, ничем не хуже всего, что уже произошло.
- Это... А... Сэр Монтегю, это вы?..
Имя заставило увидеть яркое пятно четче. И заставило обнаружить себя у двери, не помня, что он вообще делал в этой комнате изначально. Впрочем, это было не ново.
«Жаль сада. Он был красив... должно быть, вы правы. Я давно ни с кем ни говорил. Сколько времени прошло?»
Голос был за плечом сейчас. Но за плечом не было никого, и силуэта не было больше на прежнем месте...
Но тишина все еще был не зловещей, а тихой, как ей положено, и хоть страх не уходил до конца, Саймон рискнуть попробовать подняться. И даже не упал сразу обратно. Закрыл глаза, открыл их. Губы дрогнули в улыбке.
- Много... наверное. Это я...из-за меня? Я здесь один и портрет ваш я вытер... вы из-за этого... Пришли? Сэр Монтегю?..
«Я никуда не уходил, к сожалению. И в любом случае, не имею ни малейшего представления, из-вас это или нет. Здесь больше не тихо. Вы не представились, молодой человек. Вы любите розы?» - ловя и находя себя снова и снова, чтобы секунды то возвращались, то выпадали из памяти. У него была модная книга какой-то женщины. Остин. Она была скучна, и он оставил в ней розу закладкой. Потом забыл. А потом, почти сразу, пришел он. Что было между, он не знал.
«Книга о предубеждении. Страница сто тридцать шесть....»
Где-то здесь и была грань. Та, которую Саймон всегда про себя считал той самой гранью дозволенного и которую, по слухам, истинные люди творчества переходили постоянно. Для простых смертных оставался секс - тот, который настоящий, с любовью и всем прочим. Все идет-идет-идет, потом переходишь грань - и за ней происходит невероятное, за ней другая шкала ценностей, другая логика, другая правда и все это естественно, как сама жизнь. Но тут все дело в доверии.
Он опустил руку, которой держался за дверь, и сделал несколько осторожных шагов по направлению к голосу... но голос уже был не здесь.
- Розы... они красивые, очень. Тут в саду несколько кустов, говорят, они все еще цветут. Хотя вы, наверное, знаете... - Разговаривать с призраком? Вполне нормально. Он точно за гранью. Это так здорово! Даже секс не нужен.
Саймон посмотрел на книжную полку над камином:
- Вам не помешает... Вы не уйдете, если я зажгу камин? И тогда открою "Гордость и предубеждение"... А, и я Саймон. Саймон Торн. Я историк... скоро буду. Если выдержу экзамены через год.
«Неужели в самом деле столько времени?..» - по земле в саду прошел тихий шорох смеха. Историк. – «В книге должна быть роза. Я положил ее туда в день коронеции Георга IV. Розы. Роз было много. Очень. Розы...» - затихающим шепотом, забывая о присутствии в комнате кого-то еще. "Кто-то еще" кашлянул у камина. Монтегю перестал думать о розах и всмотрелся в лицо.
«Крайне рад знакомству, хотя сожалею об обстоятельствах. Зажгите камин. Его давно не зажигали.»
Саймон и больше закашлялся, если бы не боялся спугнуть не то сон, не то видение. Ну или глюк, чего уж там. Хотя этот был довольно убедительным...
Но Георг iv!! Это же 1820й!.. Если он тут с тех пор, неудивительно, что человека слегка заносит на розах.
Огонь в камине занялся на удивление легко; а может, дело было в том, что поленья были сложены правильно, или в том, что дом любил своего последнего настоящего хозяина.
Саймон согрел ладони и осторожно вытянул книгу с полки книгу, сдул с нее пыль и едва не развалил ветхий переплет. Очень осторожно приоткрыл страницу - роза была там.
Сердце куда-то ухнуло и заколотилось, бросив в жар. Парень сел на ковер перед камином и уставился в огонь ошалелым взглядом:
- И кто из нас сумасшедший теперь... то есть это я не вам, сэр... Бартоломью? Вы здесь?..
«К сожалению, - помедлив немного, будто существовал только когда Саймон заговаривал с ним. Возможно, так и было. Он не чувствовал тепла от огня, но все равно остался рядом, смотря на засохшую и потерявшую цвет розу, снова тихо посмеиваясь. - И вряд ли смогу вас покинуть, пока ваши новые знакомые ждут под дверью...»
- А это были не... - он чуть не ляпнул то, что утянуло бы его обратно за грань, в нормальный мир, и прикусил язык. Больно, кстати. Рядом прошелестел опавшими листьям смех - Саймон поежился и поднял голову, снова видя - на самой грани круга света, очерченного огнем:
- Они там, да?.. А...вы позволите мне остаться у вас в, м-м, у вас в гостях до рассвета?..
«Мне кажется, я довольно четко обозначил свое приглашение... что же, возможно, я подобен этой розе теперь. Бросьте ее в огонь, - треском пламени, вглядываясь в оранжево-красные всполохи, или овсе смотря на него из них.
- Если когда-нибудь решите покончить жизнь самоубийством, мистер Торн, советую изменить решение. Это невыносимо скучно.»
-Ну уж нет! Она мне нравится. Обе, и жизнь, и роза. - Ответил Саймон раньше, чем подумал. - Спасибо. У вас... у вас очень спокойно. А те, снаружи, они, эм... Нельзя ли их как-нибудь... Убрать? - не получив ответа, подождал немного и скрестил ноги, зевнув широко и тряхнув головой: - Разве вы покончили с собой? А... почему? Если вы мне простите такой вопрос, конечно.
«Что вы несете, молодой человек? Или вы полагаете, что я похож на самоубийцу? - холоднее, треском пламени взвиваясь едва не до дымохода, медленно успокаиваясь, глядя на выцветший узор ковра. - Я не знаю, что произошло. Но, думаю, ваши знакомые могут повредить вам лишь если сердце у вас девичье.»
Саймон покачал головой, проходя по комнате и садясь на кровать, перелистывая осторожно страницы при свете камина. Было бы издание в приличном состоянии, должно быть, какой-нибудь букинист им бы заинтересовался, тем более если найти хорошую связь с историей хозяина поместья...
- Сэр Бартоломью, а что вы...
Что-то щёлкнуло вдали, он вскинул голову – и зажмурился от неожиданно яркого света, залившего спальню в одно мгновение. Когда Саймон проморгался и опустил руку, - люстра под потомком светила так, будто ее только что проверил и ещё не ушел после ремонта электрик – комната оказалась меньше, а рыжее пламя камина поблекло. И разумеется...
- Сэр Бартоломью..?
Разумеется. Трансформатор заработал, и галлюцинации кончились.
Саймон вернулся к двери и с некоторым трепетом повернул ручку, выглядывая наружу.
Свет горел и в коридоре тоже, пусть и не так ярко, но вполне прилично. Стояла тишина. Обыкновенная, ничем не возмущённая, привычная тишина дома, пусть и большого. Никаких шорохов и шёпотов. Никаких силуэтов.
Никаких призраков.
Саймон опустил глаза на книгу, которую так и держал в руках. Вздохнул с досадой и захлопнул её вместе с высохшим, розово-серым цветком.
***
За целый день работа, за которую ему должны были заплатить, не продвинулась ни на йоту. Но вся комната, бывшая когда-то курительной и бильярдной, а теперь ставшая любительским аналогом архива, а проще говоря складом старого хлама и бумаг в коробках, была завалена этими самыми бумагами, Саймон - с ног до головы покрыт пылью, а единственную незанятую часть пола занимала композиция из семи пустых кружек с остатками чая.
- Черт, это только поздние бумаги... - он посмотрел на часы. Почти семь и все без толку!.. Или это он бестолковый... Ладно. Еще час будет светло, можно попробовать посмотреть в других комнатах...
Чтобы обходить с канделябром наперевес бесконечные тихие анфилады, понадобилось куда больше мужества, чем могло показаться. Двери открывались почти все, все поскрипывало и бесконечно отзывалось шорохами и вздохами старого дерева и старого дома, как постанывает и шумно вздыхает старый человек, совершая самые простые действия. Саймон методично приоткрывал двери, заглядывал в комнаты, отмечал на схеме проверенные места и не заметил, как быстро сгущаются сумерки снаружи...
Эта комната предвещала удачу меньше, чем любая иная; Саймону казалось, это даже и помещения не хозяйские, а комнатки старшей прислуги, но дверь поддалась с трудом, с замком пришлось повозиться, и уж это, вместе с жарким предчувствием навело на мысль о надежде. Он поставил канделябр, вытащил перочинный нож и методично раскачивал замок, пока тот наконец не треснул, громко ломаясь, - и в следующий миг наверху кто-то побежал, громко топая, что-то разбилось и треснула ткань, и все это медленно начало приближаться. Саймону стало так страшно, что он вломился в комнатку, налетев на старенькую дверь всем телом, расчихался от поднятой пыли, поднял свечи, чье пламя плясало и рвалось, осмотрелся иза-за локтя, не обращая внимания на мелькающие тени, - и словно что-то притянуло взгляд - он стрелой метнулся к чьей-то узкой кровати, упал на колени, отпихнул, стараясь не глядеть и не думать, то, что лежало под нею, дотянулся пальцами до ящика, вцепился, с воплем вытаскивая жуткую тяжесть, ощутил прикосновение к рукам, заорал дурным голосом - и выдернул ящик наружу, обдирая руки и вгоняя занозы под пальцы. Дверь грохнула об стену; сквозняк задул свечи. В темноте что-то тонко взвыло, хихикая и шипя, - Саймон понял, что если не сейчас, то его вообще парализует, и бегом рванул из комнатки. Замотал головой, плохо понимая, куда бежать и где прятаться...
В конце коридора на лестнице едва заметным свечением обернулась и стала подниматься наверх статная фигура. Без единой дополнительной мысли он ринулся туда.
... Когда спустя несколько минут парень захлопнул дверь спальни сэра Бартоломью и прижался к ней спиной, сползая вместе с тяжеленным ящиком, у него колотилось сердце, тряслись руки, а на виске саднил кровоподтек от упавшего карниза. Да и руки, когда опустил ящик на пол, тряслись как ненормальные. И тоже были все в царапинах и занозах...
- Вот черт... Думал, все, я кончусь... Вот черт...- бормотал сам себе, хихикнув и думая, как бы такими руками разжечь камин, - когда вдруг подпрыгнул на месте, вздрагивая от вспышки - и уставившись на пламя на оставшихся с утра поленьях. И отчаянно ища глазами... - Сэр Бартоломью... Это вы? Да?..
...Молодой человек поднял шум в доме. Бросил камень в муравейник, пожалуй, как казалось. Заставил дом...начать двигаться. Часы в зеленой гостиной, которые остановились в день панихиды пошли утром, пробив 5 утра и рассвет. Он понял это, когда вдруг вспомнил о птицах на одежде. И о том, что в его комнате спит человек. Он посмотрел на дом. Дом посмотрел на него. И вдруг оказалось, что он больше не часть пыли на старых книгах. И что он....помнит человека, спящего в его постели.
Он смотрел на него днем. Молча, юноша не замечал. А потом юноша сделал глупость, начиная пинать камень, который бросил в муравейник. И едва не поплатился за это. Его знакомые могли быть вполне настойчивы, если хотели.
«Добрый вечер, юный джентельмен. Я сегодня... - вдруг вспоминая, что значит "сегодня", - я могу попросить вас об услуге?»
У Саймона еще немного шевелились волосы на затылке... ну как немного. Стояли не совсем вертикально вверх. Он покосился на с таким трудом отбитый у... "знакомых" ящик, который при более ярком свете камина оказался старым растрескавшимся сундуком с медными зелеными заклепками - сотня фунтов на е-бай, если повезет с аукционом - и закрыл глаза плотно, на мгновение. А открыв, видел его. Не просто знал, а видел. На границе света и полумрака. Губы сами по себе улыбнулись, и он даже решился попробовать встать... даже почти получилось. Но Саймон решил посидеть пока еще.
- Я так рад... так рад, что вы здесь. я скучал. - Это тоже вырвалось само по себе и было правдой, как ни странно. - Вы... вы мне помогли сейчас, спасибо... огромное. Да, конечно, все, что угодно....
Юноша на него смотрел. Не в его сторону - на него. Сегодня становилось...яснее . Бартоломью посмотрел в сундук и в глаза Саймона. В сундуке было большей частью больно и пыльно, но отговаривать юношу его открывать он отчего-то не стал, промолчав.
«Не стоит благодарности. Завтра, когда будет светлее...принесите сюда поздних хризантем из сада, если это не доставить слишко много неудобств. Для чего вам ящик Мэри?»
Саймон пару мгновений смотрел на него, словно собираясь сказать что-то, что странно прозвучало бы здесь и сейчас (хотя что не прозвучало бы, было бы вернее), - и кивнул:
- Хорошо. Я принесу, конечно, это нетрудно, и хризантемы еще есть, я видел... а вы не хотите сами потом дойти до ограды? Там так красиво кусты облетают, и листья разноцветные... Джек их покрасил. - Пока говорил, он все же кое-как поднялся. Ноги дрожали, но сделать несколько шагов до камина он мог; уселся снова на пол, боясь упустить нездешнего человека из взгляда, и принялся вытаскивать занозы зубами, выбрасывая мелкие щепки в огонь. И надеясь, что дерево было не слишком гнилое. - Так это... это сундук Мэри?.. Я просто искал документы о том, что с вами случилось, я подумал, вы не станете сердиться, ничего не нашел больше нигде, а потом нашел этот сундук... если бумага не развалилась, я попытаюсь... Попытаюсь узнать. Что-нибудь.
Бартоломью посмотрел на огонь и тихо на окно в сад из парадной. С деревьев тихо облетала листва.
«Я не могу выйти дальше зала. Сожалею, что не смогу составить вам компанию при прогулке. Однако я прослежу, чтобы вам... не мешали наслаждаться осенними видами.»
Саймон думал о бумаге и Мэри. И о зеленых глазах на портрете. И... о многом. Бартоломью улыбнулся.
«Благодарю. За комплимент. Зачем вам... знать?»
Саймон поднял глаза, не отрываясь от самой мерзкой занозы между пальцами. Пару секунд хлопал глазами, а потом жарко покраснел, запоздало сообразив, что вряд ли комплимент относился к... прекрасному саду, разбитому вокруг этого чудесного дома. Куда больше на кандидатуру подходила та картинка с мужчиной возле окна спальни, утренняя, свежая, пахнущая дождем и жизнью, которая запала в ум с того первого утра в одиночестве...
Ладно, думать о широких плечах без одежды было не надо, не надо, не-на-до...
Как водится, мысли немедленно понеслись в направлении, прямо противоположном нужному. Саймону даже показалось, что взгляд глаз его собеседника как-то несколько меняется в сторону поднятых бровей, и он тряхнул головой, замотал ею (изображение смазывал?..) и вскинул руки:
- Н-нет!! То есть я не... не слушайте, то есть... с-спасибо, а я, я... Я хочу узнать, что с вами произошло! Тогда... почему вы не... почему вы здесь. И почему вы не можете в сад попасть. Вы грустный, может... может, я смогу помочь.
До этого момента он и сам не знал точно, зачем и с какой целью делает то, что делает. А теперь цель предстала абсолютно четко и предельно ясно. Помочь человеку, раз оказался рядом. К тому же, сэр Бартоломью помог и ему уже. К тому же, он красивый... Черт, нет, опять....
Сэр Бартоломью был действительно несколько удивлен. А потом, посмотрев на юношу снова, неожиданно для себя рассмеялся шорохом травы под ночным ветром. Он не был уверен, что это смех, но то, что билось вокруг него и было теперь им напоминало его тень. Так, как он смеялся раньше.
«О, благодарю вас. Не уверен, что это удачная идея, но все же. Знаете, мне, пожалуй жаль, что я не мог знать мыслей людей раньше. Сколько бы времени не было потрачено впустую... – мысль отразилась улыбкой. – Мне лишь больше жаль теперь, что я все же не могу сопровождать вас в сад...»
Он смеялся. Пусть едва слышно, пусть это был не звук - тень звука, но он смеялся, определенно, и... это было хорошо. Саймон подумал вдруг, что почти не напрягает зрение или еще что-то за глазами, чтобы видеть нездешнего человека. И что в первый раз это было лишь едва различимое присутствие, а теперь... Теперь было настроение. Смех и выражение лица. Изменение... это почему-то заставило сердце замереть и застучать быстрее, но уже от радости, а не от испуга.
...к тому же, он сказал, что ему жаль, что он не может...
- О, я уверен, вы читали их мысли ровно настолько, чтобы получать всего лишь все, что хотели,- притворно серьезно покивал, убедился, что кровь особо не течет, - и поднялся, чтобы притащить сундук к огню. На этот раз осторожнее и едва его подняв... Точнее, едва перетянув по полу к камину. Как же он его с первого этажа сюда донес.?!
- Ладно, теперь все от везения... вы разрешаете мне открыть, сэр Бартоломью? - посмотрел на него через плечо, стоя на коленях перед сундуком, - вздрогнув, когда обнаружил, что через его плечо склоняются над находкой. - Вы... может, вам будет удобнее в кресле?.. - посмотрев на кресло с той стороны от камина.
Он не знал, как оказался ближе. А потом он выпрямился у камина, больше не смотря на него, и испытывая ту же... боль, что была в сундуке перед камином. И пыль. И, позволив себе вольность, вдруг вспомнил о всей бессмысленности пришедших мыслей.
«Прошу меня простить. Боюсь, вы заставили меня забыть о том, что я мертв. Разумеется, сундук ваш.» - замолчал ненадолго, снова смотря на листья в саду. Замок на сундуке в спальне тихо щелкнул.
Саймон не был уверен в том, что ему казалось. И он решил сосредоточить внимание на сундуке, а не на том, в чем не был уверен. Совсем даже.
Замок открылся на удивление легко, хоть и был весь проржавевший. Доски трещали и скрипели, ругаясь на потревожившего их смертного, а в окно ударились под порывом ветра ветви старой ветлы, напугав... Ладно, почти напугав Саймона. Вот уж верно говорят, человек ко всему привыкает...
- Не нравится ?.. - прошептал едва слышно, обращаясь к бесящимся знакомым сэра Бартоломью. - Еще больше не понравится...
Крышка потихоньку откинулась, открыв содержимое.
...Прошло больше времени, чем могло показаться, как в тишине спальни раздался голос, заставивший силуэт у окна поднять голову и обернуться.
- Сэр Бартоломью, а... вы знаете, кто такой Майкл Пиджертон?..
...Имя вернуло. Он не заметил, как снова стал листвой и пылью и потерял себя в них. Имя отдалось эхом в пустых коридорах и болью другого рода, едва не физической, криком и ощущением падения. Имя отдалось страхом и неподвижностью. Бартоломью взглянул на бумаги и вздохнул гулом от пробивших полночь часов.
«Пиджертон? Кузен Мэри. Ее любовник, как я полагал. О.»
О. Да, это было подходящее слово, чтобы выразить... состояние. Легкий силуэт вздохнул, и Саймон не то понял, не то уже даже увидел глубокую морщину, что обозначилась между бровей. И очень осторожно отложил чудом не рассыпающиеся в прах страницы дневника. Ох уж эта мода на дневники...
- Сэр Бартоломью, в тех записях, что мне удалось разобрать пока что, она пишет, что он... она ругает его за глупость. За неумение сделать хоть что-то с толком. В одном месте перо прорвало бумагу... - он помедлил, но все же решился, готовясь к буре. - Она... если вы знали, что у нее есть любовник... она не слишком сильно любила вас?
Видимо, молодой человек забыл, что Бартоломью слышал его мысли. И лишь от того, что подумал он одно, а вслух сказал иное никак не меняла сути истины. А по коридорам дома прошел холодный ветер, заставляя всех, кто прятался по теням, забиться в них еще глубже.
«Бог мой, вы же не думаете, что я женился на ней из-за любви. Она была... нет. Нет. Не он. Не...»
Ветер тряхнул двери его комнаты и замолчал, стихнув на пике и едва не перерастая в ураган. Пламя в камине треснуло, ярко вспыхнув. А потом была тишина.
«Простите меня за проявление чувств столь... ярко. Ваши мысли были неожиданными для меня. - едва слышным шепотом, - разрешите откланяться.»
Ветер был другим. Не тем, что... от знакомых. Он заставил пригнуться, втягивая голову в плечи и пережидая острые мурашки, поползшие по спине. Побежавшие даже, если быть точным. Саймон прикрыл ладонями затрепетавшие старые листы, - и слишком поздно огляделся снова, открыв зажмуренные было глаза.
- Сэр Бартоломью... сэр Бартоломью?!! Нет, нет, вернитесь, пожалуйста!!. - Юноша вскочил, отчаянно оглядывая пустую комнату, схватился за голову и едва не сорвался на ругань. - Ну как так?!! Какой же я дурак... - Падая на край кровати и опять уставившись на открытый сундук. - А если он больше не придет..? Что тогда мне делать? ..
Старый дом сочувственно молчал, тихонько скрипя рассохшимися полами.
***
На рассвете Саймон, нарядившись в непромокаемый плащ с капюшоном и резиновые сапоги, с рюкзаком на спине целеустремленно крутил педали старого велосипеда по размокшей дороге в сторону Бакерс Вилладж - одного из тех городков размером с американский торговый центр, о которых упоминал не то Гейман, не то Пратчетт в своей истории про несостоявшийся конец света. Велосипед дрожал всеми частями, грозил развалиться на поворотах, но был сделан лет сорок назад, а стало быть, должен был прослужить еще лет десять минимум; заново накачанные шины приминали мокрую траву по обочине, а уже через пару миль он понял, что совершенно зря пренебрегал неоднократными приглашениями Мигеля в его фитнес-центр.
К половине одиннадцатого он с трудом сполз с велосипеда, чувствуя каждую кочку из тех, по которым проехал, зато через пять минут пил чудесный горячий кофе с чудесной обыкновенной яичницей с сыром в обществе чудесных обычных живых людей. Ему даже показали, где найти библиотеку.
Которая оказалась закрыта из-за того, что пожилую леди-библиотекаря свалил ужасный грипп. Насчет гриппа Саймон выяснил у другой пожилой леди, хоть и без библиотеки, но с собачкой по имени Душенька Элвис. Хозяйка Душеньки Элвиса, узнав о страшнейшей необходимости приезжего добраться до архивов Монтегю Мэнор, вызвалась проводить алкающего знаний студента к дому библиотекарши и по пути рассказывала ему о своем проклятом семействе и прелестных гортензиях и хризантемах, в то время как Душенька Элвис, тоже проникшийся Саймоном, всю дорогу пристраивался к его ноге. Безуспешно, к счастью.
В дом библиотекарши миссис Бутс он попал уже "старым знакомым из Лондона". Судя по жестко накрахмаленному воротничку миссис Бутс грипп уже начал сдавать свои позиции, Саймона напоили чаем с такими же жесткими сконами (которые он искренне хвалил) и согласились войти в его положение и открыть библиотеку.
На часах было почти два, когда в пыльной насквозь комнатке заскрипели половицы и загорелся свет - пара маленьких ламп под потолком.
- Здесь никто ничего не трогал последние пятьдесят лет, если не больше, - пояснила кашляющему Саймону миссис Бутс. - Я состою на должности куратора публичной библиотеки Бакерс Вилладж сорок второй год, и когда спросила у предыдущего куратора, что лежит в этой комнате, он сказал, что хранит тут самые бесценные бумаги - то есть те, что не имеют никакой ценности. Вы первый на моей памяти, кто спросил о документах, "о которых никто не спрашивал", а поскольку у вас есть право работы с архивами - прошу. К сожалению, каталог здесь составляли только пауки. Надеюсь, вы их не слишком боитесь.
- Уже нет, - пробормотал себе под нос Саймон. - Сколько у меня времени, миссис Бутс?
- Сколько вам угодно, юноша. Можете хоть заночевать здесь, я оставлю вам ключ.
Он улыбнулся.
Были уже сумерки следующего дня, когда воодушевленный Саймон со стучащим сердцем крутил педали обратно к Монтегю Мэнор. К ночи стало теплее, и от влажной земли поднимался туман, пряча дорогу уже в нескольких метрах впереди, но мысли молодого человека были так заняты возникшей после двух дней разбора и изучения пыльных документов теорией, что он едва ли обращал внимание на стремительно опускающуюся темноту. Вчера вечером, появившись в том же кафе, где завтракал и спросив, может ли где-нибудь переночевать, он стал центром внимания и хозяйки, и ее незамужней дочери с родинкой у правого глаза и вязаной брошью на дешёвой блузке; комнату на ночь ему предоставили на выбор, причем если бы остановил выбор на дочкиной комнате, все были бы явно довольны. В качестве платы за гостеприимство Саймон рассказывал о Лондоне и целый час сдерживал порыв убежать и спрятаться. И только оставшись один, понял наконец, что заставляло чувствовать себя неуютно - кроме матримониальных планов хозяйки.
Он соскучился. Соскучился по призраку.
...Переднее колесо велосипеда вильнуло, руль вырвался из пальцев, и Саймон потерял равновесие, в мгновение ока скатившись со своего средства передвижения и больно ударившись о... видимо, о землю. Голова не сразу пришла в себя, но он проморгался и даже сообразил, где верх и где низ; правда, когда попытался встать, лодыжку пронзила острая боль. Велосипед он даже не стал искать - туман и сумерки делали затею обреченной на провал.
- Вот ведь черт... - Попытка наступить на больную ногу была хоть и болезненной, но успешной, и Саймон поправил рюкзак на единственно целой лямке. - Ладно. Ладно, надо было раньше ехать. Или позже. Завтра. - Больше всего было жаль завернутых в плотную бумагу хризантем из сада миссис Бутс: они помялись и грустно поникли поломанными головками. - Ладно. Надеюсь, хоть направление я помню правильно...
Он собрался с силами и зашагал к дому, закусив губу от боли при кагждом шаге, - не зная, что туман, нарочно или нет, обманул, и каждый шаг отдаляет его и от Монтегю Мэнор, и от городка, приближая только лишь к болотистым пустошам.
Монтегю спал. Дождь все шел и шел, бесконечный, серый, монотонный, смывающий все и не оставляя ничего. Над поместьем иногда проглядывало солнце и, разумеется, никакого дождя в помине не было... но он все шел и шел, и 'старина Барт' не слышал ничего кроме капель, бьющих по листьям в осеннем саду. Сначала пели птицы и можно было уловить едва заметный аромат роз, что он помнил, так прекрасно пахли после первых сентябрьских дождей. Поздние осенние розы были красивее весенних. Сильнее, но на тонких предзимних стеблях, и невозможно было сорвать ни цветка не поранив пальцы едва не в кровь. Он помнил шрам между указательным и большим пальцем от такого шипа. Он помнил. Он помнил и помнил, пока не остался только дождь, что уже даже не впитывался в землю, размывая дороги, садовый дерн и остатки памяти.
Он помнил птиц. Птицы не пели, у птиц были умные растерянные глаза. Птицы были безумны. А потом снова был дождь и от птиц вовсе ничего не оставалось. А он потом...потом он очнулся. Посреди ночи в своей постели, хватая ртом воздух и понимая, что не может дышать, потому что в горле медный вкус крови и нет воздуха. И просыпается так снова и снова, до тех пор, пока дождь не разразился вспышкой молнии и громом, прокатившимся через весь дом, заставив его замолчать. Тишина. Тишина, тишина, тишина, тишина...птицы. Голос малиновки в саду, гулом разносящийся по дому. И вдруг он уже бросился через парк к воротам, ловить бесполезную малиновку. Ворота были заперты. Заперты. Он не мог выйти, и замок был ржавым и дождь снова пошел. И голос малиновки был все тише. И пока дождь еще не заставил его снова уснуть, он закричал. Не громче шороха крыльев малиновки в листве.
Дождь.
Саймон, уверенно бредущий к чему-то темному в темноте, что казалось близкой громадой дома, остановился, когда услышал... что-то. Или показалось, что услышал. Или... Он напряг зрение, всматриваясь в темноту впереди и борясь с желанием сесть прямо на влажную траву, чтобы дать отдых ноге, пожал плечами и огляделся снова. Потом без особой надежды вытащил из рюкзака телефон и понял, что стал свидетелем чуда: вместо "no service" в левом верхнем углу неуверенно высвечивалась пара делений пойманной сети. Боясь дышать, он открыл карту с местоположением и покрылся холодным потом, вздрогнув - он перепутал направления и шел прямиком к пустошам. А дом... то есть Монтегю Мэнор был западнее, по левую руку.
Там, откуда его позвали.
Часы в гостиной пробили двенадцать, когда Саймон ввалился в дом, запер дверь и, как ни удивительно, включил свет. Пожелал тихонько доброго вечера и двинулся прямиком наверх в спальню, решив оставить рюкзак там как в самом безопасном месте, и то ли слишком устал и вымотался, то ли слишком соскучился, но на шорохи и скрипы не обращал внимания вовсе, а больше никто не шумел.
В спальне было тихо и спокойно; молодой человек зажег огонь в камине, некоторое время умиротворенно сидел на ковре, наблюдая за оранжевыми жаркими сполохами и слушая треск, потом перебрался на край кровати, давая отдых ноге... а еще через несколько минут в комнате слышался только треск огня да ровное дыхание.
Да еще чей-то вздох рядом с окном, выходящим в сад.
Дождь прекратился, когда дом заполнил свет. Бесконечная череда...чего-то, что никогда не оставалось на поверхности, стоило кому-то вмешаться в поток. Капли тумана падали с белых лепестков, что лежали на полу в сумки юноши по имени Саймон. Юноша спал на его кровати, и только где-то внизу, на деревянной балке под покрывалами и слоем пыли еще остались бурые пятна, въевшиеся в дерево за столько лет. Они были даже на полу, если откинуть ковер перед камином, но Саймон ни разу не откидывал, а Бартоломью...
Он уже не помнил, что эти едва заметные бурые пятна на старом дереве когда-то заставляли биться сердце и вдыхать аромат осенних роз.
Белых лепестков было жаль.
«Молодой человек, если вас не затруднит... поставьте хризантемы в воду или отнесите на улицу. Не люблю увядших цветов.»
Молодой человек тяжело вздохнул во сне, протянул что-то и заворочался, устраиваясь удобнее среди подушек. И часы внизу успели отсчитать, наверное, с десяток секунд, прежде чем он подскочил, оглядываясь спросонок и запоздало приглаживая всклокоченные волосы. Открыл рот, посмотрел на камин, где тлели угли... закрыл рот и, боясь поверить, позвал шепотом того, кто стоял в неверном свете у окна, - и кого еще никогда нельзя было разглядеть так уверенно:
- Сэр Бартоломью..? Вы... это вы мне помогли не сбиться с пути? Позвали меня, ведь... Это были вы, да?
«Не хотел вам своей участи. Поверьте, смерть - не лучший способ проводить столько времени. На мой вкус, достаточно было бы короткого, хм... развлечения.»
Ему нравились сны молодого человека. Сумбурные и цветные, как те, что он видел, когда был ребенком. С призраками, что гремели цепями, и бабочками в саду. Он был там недолго, но все же цветов было жаль. Да и привидения с цепями, боже правый, какая дичь. Будто что-то подобное существует.
Саймон подбирал с пола чудом выжившие цветы. Бартоломью провел ладонью над влажными лепестками.
«Вы в самом деле полагаете, что Мэри может быть замешана? У вас красивые руки.»
- Я боялся, что вы больше не придете, - невпопад отозвался тот. - Меня прошлой ночью не было, я был в городе, вы... впрочем, вы, должно быть, не заметили. Неважно, я... я очень рад вас... очень рад вам. Вас видеть. Во всех смыслах, - кое-как закончил Саймон, надеясь, что не слишком краснеет. И покосился на свои руки, пока высвобождал цветы из бумаги и выбирал, куда же их налить воды для бедных хризантем. Руки были не в лучшем состоянии, если уж на то пошло, - в минувшие дни было не до них, а зря. - Спасибо. У вас красивые глаза. И я потерял ваш велосипед. - Ну вот, не покраснеть все же не удалось. И не сморозить глупость тоже.
Саймон отвернулся, почему-то не боясь уже, что останется без своего собеседника, и поставил потрепанный букет в кувшин с водой, который притащил накануне утром вместе с углем и парой пачек галет. Хризантемы неожиданно славно смотрелись на окне, оживляя застывшую комнату, и Саймон, повинуясь порыву, повернул ржавые ручки и хоть и с трудом и с отчаянным скрипом, все же распахнул сперва одну, а потом и другую раму, позволив серому влажному рассвету залить спальню и задохнувшись осенней терпкой свежестью. Ладно, у него еще будет время помечтать о всяком разном, а сейчас...
- Сэр Бартоломью, - Саймон повернулся вновь, безошибочно находя взглядом едва различимый силуэт, и проговорил с удивительной решимостью: - Мне кажется, я знаю, что с вами произошло.
Ветер из сада прошелестел тихим смехом по углам комнаты. В открытое окно влетело вместе с ветром листьев.
«Благодарю. Даже если правильнее было бы поставить глагол в прошедшее время.»
У Саймона опустились уголки губ, а Бартоломью... почувствовал. Грусть. Тоску. Невозможность. Что-то, что было тенью, пробежавшей по залитому утренним солнцем полу гостиной. Он посмотрел на свои руки. А потом протянул пальцы в движении ласки по острой скуле.
«Расскажите.»
...По вытертым доскам старинного паркета были разложены, словно мозаика, листы, исписанные неразборчиво, зачастую выцветшими чернилами, иногда надорванные, иногда такие ветхие, что было страшно дышать рядом с ними, не то что брать их в руки; несколько раскрытых книг и обтрепанных тетрадей в растрескавшихся обложках. Ну и в качестве торжества современности - айпад перед Саймоном, сидящим со скрещенными ногами посреди комнаты. Разговаривал он, как сказал бы любой оказавшийся рядом человек, сам с собой, словно человек, готовящийся к важному докладу и проговаривающий будущую речь. Вот только редкая тишина слушала так внимательно.
- ...Это случилось в 1820м, в том же году, когда вы положили розу в "Гордость и предубеждение". Мне удалось даже день узнать, 21 ноября. Я... простите меня, если я скажу что-то, что не доставит вам удовольствия. Дневник вашей жены, Мэри Элизабет Монтегю, стал началом: сперва, в начале записей, годом раньше, она была весьма откровенна и писала о том, как разочаровалась в замужестве, сравнивала вас с ее первым супругом, военным, что не гнушался поднимать на нее руку и потому был "настоящим мужчиной". Потом она выяснила, что вместо супружеской спальни вы предпочитаете общество иного рода, затем выяснила, судя по записям, что ее супруг подвержен "неназываемому пороку", и это... разозлило ее до крайности. Даже любовника она завела в попытке вызвать ревность, либо чувство гордости, и этим привлечь ваше внимание. За несколько дней до Дня Всех Святых она написала в ярости, что хотя и рассказала вам об измене, это не вызвало ожидаемой реакции, более того, вы рассмеялись и объяснили, что прекрасно осведомлены об адюльтере и если с обеих сторон все останется в тайне, то вы согласны и дальше играть роль образцового супруга в обществе, при условии, что она станет играть роль домашнего ангела. - Саймон остановился на мгновение, сделав усилие, чтобы голос не дрожал. - Тогда она и приняла решение. И взяла в сообщники своего двоюродного брата и любовника, о чем впоследствии пожалела. Официальная запись о трагической и неожиданной гибели лорда Бартоломью Монтегю относится к двадцать второму ноября. Судя по статьям из газет, он умер в собственной постели от внезапной остановки сердца, о чем имеется медицинское свидетельство врача, доктора медицины Эндрю Дьюбелла, и был похоронен 25 ноября на фамильном кладбище при церкви в Бакер Вилладж. Безутешная вдова наследовала в качестве опекуна состояние мужа, потому что, согласно медицинскому заключению все того же врача, в тот момент носила под сердцем его ребенка и наследника... который умер, не прожив и недели после родов. Впрочем, вскоре погибла и она, от руки все того же Майкла Пиджертона, осужденного за убийство и погибшего на каторге. Эта история через пару лет стала уже достоянием журналистов и предметом сплетен, и титул и имущество перешло к дальнему родственнику лорда Монтегю, некоему лейтенанту Брендону Ашеру... впоследствии его сын погиб в Первой англо-бурской войне и так и и не оставил наследников. - Саймон перевернул страницу тетради, слегка обгоревшей по краям, и глубоко вздохнул: - Но я думаю, вы умерли не от остановки сердца. Я попросил свою подругу поискать в Национальной библиотеке медицинские архивы. И она сумела узнать, что доктора медицины Эндрю Дьюбелла лишили права практики за подделку документов о причинах гибели его пациентов в 1829м. - Он коснулся значка электронной почты - на экране появилось письмо с вложениями. Саймон вздохнул снова: - А в записях следующего года Мэри раздраженно пишет, что некий Э. Д. слишком разошелся и требует все больше и больше денег за молчание... - Он помедлил, чувствуя вдруг, что в комнате стало холодно, холоднее, чем прежде, несмотря на проглядывающее в разрывах облаков солнце за окном. - Мне... мне сказать это вслух, милорд?..
Последние осенние листья шелестели в саду так, как всегда. Как в тот день, должно быть. Он помнил тяжелый запах прелых листьев из замирающего сада. Он помнил глухой стук капель по стеклу. Он помнил раскаты грома где-то далеко, и помнил удивления. Грозы в ноябре...будто весна. Сухая роза в дамском романе. Сухие лепестки, осыпающиеся пылью.
Ветер бросил ворох брызг на стекло и задрожали рамы. Бартоломью посмотрел на огонь, почти потухший в камине, раздумывая, не подбросить ли еще полено. Но так и не поднялся из кресла за секретером, смотря на раскрытую книгу. Он читал о львах Амазонии, кажется, и задумался о том, как такой мощный зверь может быть подвластен человеку.
Мэри зашла пожелать доброй ночи. Она была бледна и теребила серебряную визитницу. Для чего она ей еще понадобилось в такой час? Он кивнул ей. Она будто ждала еще чего-то, но не дождавшись, положила визитницу в карман, исчезла в темном коридоре. В темном коридоре... темнота. До нее можно было дотронуться. Она окутывала сад и втекала в комнату из-под дверной щели. Он не знал, где она берет начало и конец.
Он написал ему письмо. Юноше с острыми скулами и усталыми глазами с Редвик сквер. Отправил к нему своего поверенного и написал письмо. Только, пожалуй, все же стоило передать с ним и письмо тоже.
Пожалуй, он жалел об этом теперь. Что бы он потерял? Быть может, он теперь теряет больше...
Он оставил письмо на странице с иллюстрациями о львах. Решив, что утром прочтет его еще раз и порвет.
Камин потух. Совсем иссохшие ставни стучали только больше, сад заливал дождь. Другой дождь. Бартоломью не чувствавал, лишь знал, что эти капли и эти прелые листья не те, что лежали под его окнами в ту ночь. Только дождь стучал по стеклу все громче.
- Вас убили здесь, сэр. Те темные пятна на старом паркете - ваша кровь.
Он знал. Он знал это все это время. Только разве страшила его смерть от руки убийцы? Или слова бледного юноши с острыми скулами, что озирался теперь по сторонам, будто потерял что-то.
Письмо. Он потерял письмо. Он его никогда не прочитал, он не знал, он не узнал, амазонские львы, розы и предубеждение, он опоздал и никогда не приходил, он не порвал письма, он... дождь.
«- Амазонские львы», - бледный юноша вздрогнул от шепота у уха и поежился, оборачиваясь.
Дождь. Посыльный доносит короткое письмо до маленькой квартиры в Ист Энде. Тонкие бледные пальцы разворачивают сложенный пополам лист. А затем хватают хватают заштопанное на локте пальто. Тонкая фигура.
Дождь прекратился. Только раскат грома где-то за горизонтом.
Раскат грома и порыв ветра заставили старые ставни распахнуться. Саймон бросился их закрыть и раскрыл гардины - в комнату влился лунный свет с чистого неба. Куда делись несколько часов с раннего вечера..? Отголосок грозы еще гулял где-то под небом. В саду пахло прелыми листьями. Дождь прекратился.
Тихий лунный свет лился на потухший камин и покрытый палью секретер, на старый полог кровати и разложенные по полу записи.
Саймон закрыл глаза и сжал губы. Потом подошел к секретеру и снял с полки 'Большие и хищные обитатели амазонских лесов' какого-то Дженкинса. Раскрыл. Книга треснула по корешку, и страницы посыпались на столешницу.
Вместе со сложенным вдвое тонким листом пожелтевшей бумаги без подписи.
'Royal gate st, noon. Let us go to India'
В доме было тихо. Только лунный свет и амазонские львы.
***
Большой дом на ветреном побережье Корнуолла был готов принять в своих многочисленных комнатах целый батальон родственников, а не только одного старшего сына новой жены его хозяина. Саймон бросил дорожную сумку на пол в просторном холле и обнял маму, пока его младшая сестра висела у него на руке, а ее новые братик с сестренкой, похожие как две капли воды (даже больше, чем просто младенцы), по-деловому оглядывались на руках у мисс Ри, вырастившей когда-то самого мистера Десмода. Который крепко пожал пасынку руку, но все же был в глубине души рад, что тот уезжает раньше запланированного срока. Хотя и всегда радушно принимал старшего сына своей новой жены. Мама обняла его еще раз, когда он поднял сумку, но в ее взгляде Саймон видел уже тысячу новых забот о трехмесячных детях и супруге, и ни секунды не пожалел о принятом решении. Поцеловал ее, шепнул, что она прекрасно выглядит и что материнство украсило ее лучше всяких золотых нитей под кожу, - это заставило ее рассмеяться и кокетливо поправить волосы. Помахал близнецам, крепко обнялся с сестренкой, обещал на Рождество позвать ее в гости в Лондон, если они все вместе не решат поехать в Европу, - и с легким сердцем отправился пешком на станцию, по пути вымокнув до нитки несмотря на непромокаемую куртку.
Сидя на маленькой платформе в обществе пожилой леди в старомодной шляпке и с тщательно наложенной помадой, он позвонил Мигелю - и был почти рад, когда тот начал неуклюже врать о какой-то неожиданной тренировке, из-за которой не получится его встретить на вокзале в Лондоне. А уже из поезда позвонил Пэм. Пэм всегда была сама надежность, хотя и художница.
- ...Так ты не шутишь? Что, серьезно?! Так и влюбился в призрака?!! - Молодая женщина с завязанными в высокий хвост волосами под заляпанной пятнами краски косынкой даже отложила яблоко, которое в удовольствием жевала вместе с парой сортов сыра, привезенных Саймоном в ее квартиру-студию в качестве контрибуции за срыв творческого процесса. Впрочем, творческий процесс у Пэм вел себя непредсказуемо, а неограниченного количество денег у ее отца-владельца огромного агентства по продаже недвижимости, делало ее в полной мере свободной личностью. Хотя она честно крутилась в непостоянном мире изобразительного искусства как могла, в зависимости от гонораров то покупая лобстеров и коллекционное шампанское, то пиво и картошку с рыбой. И, в отличие от большинства подобных творческих личностей, отличалась искренностью и редкой верностью - правда, по большей части, немногочисленным друзьям, а не многочисленным возлюбленным.
Саймон вздохнул и налил им обоим еще вина:
- Прошло три месяца, сестричка. Раньше я был уверен, что я нормальный парень и обязательно найду кого-то - в конце концов. Когда вернулся из Монтегю Мэнор - был уверен, что скоро перестану просыпаться ночами от того, что соскучился по человеку, который не то что жил - умер два века назад. Сейчас я уже не уверен, что не придумал себе всю историю от одиночества в пустом доме среди пустошей. Зато уверен, что кроме него мне никто к черту не сдался. - Он усмехнулся и откинулся на прислоненный к колонне мольберт - дом Пэм был хорош многим, в частности тем, что в нем не было ни одного стола или стула, только свобода и пространство. Ну и краски, разумеется. Саймон посмотрел на свой бокал на просвет. Бокал был правильный - для белого вина. С этим в доме тоже было строго. Как строго с отсутствием церемоний и прочей толковой посуды. - Я даже попробовал переспать с незнакомцем, ну знаешь, - клин клином и все такое. Так когда он снял футболку и встал в позу из Космо, я расхохотался так, что у меня слезы на глаза навернулись, представляешь? Правда, потом пришлось выскакивать под дождь босиком, до того он обиделся... - Пока Пэм смеялась, Саймон выпил вино залпом и покачал головой: - Как думаешь, я спятил или еще есть шансы?
- У такого романтика, как ты, - ни единого! - Он дожевала кусок бри, облизала пальцы от ежевичного джема, подползла поближе и крепко поцеловала Саймона в щеку, обняв его за талию и устроив голову у него на плече. - Ох, братец, если бы ты был вроде меня, я посоветовала бы тебе написать картину или хотя бы стихотворение. Но когда ты пытаешься складывать слова в рифму, от результатов из ушей течет кровь, а когда берешь в руки краски, тебя тошнит. Так что... оставайся у меня сегодня. А на выходных, когда вылезешь из своих пыльных библиотек, поехали навестим твой Монтегю Мэнор. Возьму фотоаппарат и Иана. Что? Ладно, его не буду, если тебя еще и от него тошнит. Меня вообще-то уже тоже. Только фотоаппарат. Ну и планшет для эскизов.
Саймон уже тоже смеялся тихонько, закрыв глаза. И в который раз видел - те, зеленые, со старого портрета из гостиной. Который совсем потемнел, когда он уезжал из пустого... теперь уже совсем пустого поместья.
Выходные у них обоих выдались лишь спустя три недели, в середине декабря, когда пошел первый снег и таким образом несколько компенсировал промозглое лето, под завывания со всех каналов о глобальном потеплении и общей тяжелой экономической ситуации. Собственно, только в университете и с Пэм он не чувствовал себя роботом, и потому старался проводить в одиночестве как можно меньше времени. Впрочем, внешне это было незаметно, за исключением бутылочки с таблетками, которую теперь приходилось таскать с собой, чтобы кое-как спать по ночам. Но она надежно покоилась на дне сумки с айпадом и тамблером с кофе из старбакс, который они выпили еще до первой станции после вокзала Виктория. И смеялись всю дорогу над похождениями друзей Пэм в Скандинавии. А потом ехали на попутке до Бакерс Вилладж, где было куда менее сонно, чем Саймон помнил, и где Пэм без устали фотографировала все окружающее, как будто впервые в жизни оказалась за пределами Вест Энда.
- Что за...
По дороге в направлении пустошей прогремела пара грузовиков. А с другой стороны улицы противно и тонко залаял Душенька Элвис, одетый по случаю зимы в мерзкий голубой комбинезончик.
- Миссис Ти! Миссис Ти, добрый день! Я Саймон, Саймон Торн, мы виделись летом, я просил вас показать мне библиотеку!..
- А, молодой человек из Лондона, архивариус, кажется? - Хозяйка Душеньки Элвиса благосклонно кивнула. - Давно вы у нас не бывали. Снова изыскания? Боюсь, теперь все будет несколько сложнее. У Монтегю Мэнор обнаружился владелец, будто бы даже из Америки, и теперь там идет чуть ли не новое строительство. Говорят, старый дом снесли подчистую, представьте себе! Никого и близко не подпускают. В гостинице миссис Дарс не было столько жильцов со дня смерти ее покойного мужа - а его родственники съехались с половины континента..!
Он говорила еще что-то, но Саймон не слышал - стоял, как оглушенный, уставившись в сторону пустошей, а Пэм сочувственно гладила его по руке, заправляя кудрявые пряди волос под разноцветную вязаную шапку.
- Там его могила в парке. Я их убью, если они ее снесли, - решительно заявил Саймон, сжав руку Пэм. Она улыбнулась ободряюще и подумала о том, что надо было одет другую обувь. В которой удобнее бегать от полиции.
***
...Бен Ашер был просто Беном Ашером. Директором отдела продаж в компании, которую он ненавидел. То есть он начал работать в ней сразу после колледжа, а потом его повысили и перевели в главный офис в Нью-Йорке. Он работал, заваривал кофе по утрам, заводил малозначительные романы, ходил в спортзал, пил пиво с коллегами по пятницам, не имел ни одного настоящего друга и откладывал деньги на пенсию. Он не заметил, как ему было 25, 30 и теперь, 35. Жизнь текла мимо него, сквозь него, оставляя седину в волосах и лишая выразительности бесцветно-зеленые глаза.
Всего несколько месяцев назад он попал под проливной дождь, оказавшись на улице в середине ночи. Будто бы даже раскаты грома гремели над крышами. В Нью Йорке не разберешь. Он посмотрел вверх, у него перехватило дыхание, и он упал. Под ноги прохожим посередине улицы. В больнице диагностировали инфаркт чего-то там в области сердца. Бен вроде читал, что инфаркт таким не бывает, но раз эти ребята так говорили...
Жизнь перестала спокойно течь мимо. Она стала швырять его из стороны в сторону, как маленькую шлюпку в холодном море. Ему снились сны, которых он не запоминал. Его уволили. Ему предложили место в Лондоне, от короткого он какого-то хрена отказался. Но он вернулся, потому что умерла тетя Камилла из Варвика, которую он вроде как видел в детсве. У нее не было ничего, кроме шерстяного производства на севере Шотландии, которое, судя по тому, как шли дела, ее и убило. Он зачем-то взялся разгребать ее бумаги. Наладил процесс, который удивил даже его, начав - правда, после солидных вложений - приносить доход на второй месяц. Он остался жить в ее доме, бесцельно бродя из комнаты в комнату, как призрак, не знающий покоя. Будто что-то важное забыл.
А потом нашел коробку на чердаке. Вернее, шесть коробок. С приклеенными скотчем этикетками "Монтэгю Мэннор". Там не было ничего интересного - старая труха, письма, книги. Все, что отошло ей по наследству после разбора барахла в старом поместье. Бен потер небритую четвертый день щеку и сел на пол у чердачного окна, открывая первую попавшуюся книгу. 'Гордость и предубеждение' с ветхими страницами. Он читал ее в школе. Элизабет его раздражала. На сто тридцать шестой странице была сухая роза. Она напомнили ему что-то смутное, но он закрыл книгу и отложил ее обратно в коробку. Он поступил так почти со всеми книгами оттуда. Кроме красивого, но подтрёпанного издания чего-то про диких животных Амазонки или Амазонии. Он прочитал его целиком, потом пролистал - из обложки выпал сложенный пополам лист. Записка. Кто-то ждал кого-то на вокзале, чтобы умотать в Индию.
За окном пошел снег, ложась крупными хлопьями на жухлую траву. От записки захотелось выпить. Бен сунул ее в карман, бросил книгу об амазонских зверях обратно в коробку и пошел вниз. А когда на следующий день говорил с юристом о делах производства, спросил про старое поместье.
- Мисс Ашер готовила документы на заявление прав на него. По всем бумагам, оно могло быть вполне успешным, - пожал плечами мистер Гри, - вам интересно?
- Ей хотелось, чтобы оно было ее, или оно было ее? - спросил Бен, вздыхая.
- Полагаю, оно теперь ваше. Я позволил себе закончить ее дело и... - он протянул ему папку. - Поздравляю, мистер Ашер, лорд Монтегю.
Бен взял папку. Потом посмотрел на старого юриста своей неизвестной тети и усмехнулся:
- Она знала?
Пожилой мистер Гри поджал губы и посмотрел за окно:
- Нет.
Бен посмотрел на папку еще раз и хлопнул старика по плечу:
- Она знала.
Тот только молча благодарно кивнул.
Монтегю был большим и мрачноватым местом. Бену понравился сад и заброшенный парк перед поместьем и совершенно не понравилось то, как мало света было в коридорах. Он сказал рабочим снять все шторы и открыть все окна. Прошел по дому, проводя пальцами по мебели. Дотронулся до клавиш расстроенного рояля и заснул в кресле у пыльного секретера у распахнутого окна, выходящего в сад, в одной из комнат второго этажа.
И не услышал голоса, приближающиеся, спорящие о чем-то и наконец зазвучавшие под самым окном.
- ...Саймон, кончай это! Мы уже влезли на частную территорию, этого хватит на небольшой срок, а если ты хотел бегать от полиции, надо было мне сказать, я бы надела кроссовки, в спортзале уже тысячу лет не была!.. - Девушка с черным кудрявым хвостом на затылке (шапка как приметная вещь была спрятана в рюкзаке вместе с фотоаппаратом, на цыпочках скакала по прелым листьям вдоль каменной стены, то и дело оглядываясь и шипя своему спутнику, который решительно шел впереди, внимательно вглядываясь в окна второго этажа. - Саймон!! Рабочие, я их слышу!!. - Именно Пэм пихнула своего друга в нишу, где их не заметило несколько человек в рабочей одежде во главе в кем-то в костюме и спортивной куртке поверх. - Слушай, ты уже видел могилу, ну пошли отсюда, ну пожалуйста! Знаю, это не по сценарию, но все-таки - ну пожалуйста!!.
- Мне надо ее забрать. Записку. Потом народу только больше будет... вот это окно! Вот тут можно забраться. - Саймон, ни разу в жизни не перешедший улицу на красный свет, бросил на листья свою сумку и расстегнул куртку, оставшись в свитере и поежившись от зимнего ветра. - Подожди, я постараюсь быстро. Если что, вали все на меня, я и так уже псих. - Он подергал проржавевшую решетку с остатками плюща и довольно уверенно полез вверх под взглядом нервно оборачивающейся подруги. Которая дождалась, пока он со скрипом откроет окно и исчезнет в комнате, прежде чем начать нервно прыгать на месте:
- Меня тут нет, меня тут нет, я тучка-тучка-тучка...
Саймон прикусил язык от старания, пока вползал в окно. По его воспоминаниям, оно открывалось не так туго. В комнате было... Обыкновеннее, чем ему казалось. И темнее. В его мыслях она была ярко освещена пламенем камина, а в его фантазиях за секретером сидел статный мужчина и рассеянно пролистывал страницы старой книги о зверях Амазонии, унесясь мыслями куда-то очень далеко...
Поэтому когда из-за секретера поднялась чья-то голова, он споткнулся, упал и потянул лодыжку, не вскрикнув только потому что голос пропал. Правда, уже через секунду стало ясно, что это небритое лицо не имеет никакое отношение к его фантазиям, но сердце колотилось как загнанное.
Человек зевнул, поморгал сонно и выпрямился, разминая шею. И равнодушно глянув на гостя:
- Вы кто? Что здесь делаете?
У него был слегка американский акцент. Но не коренной, а как у того, кто прожил там долгое время. Владелец? Бизнесмен? Скорее всего, управляющий так бы себе не позволил вести себя...
.... не говоря уже о н е м...
Саймон открыл рот. Закрыл, мило улыбнулся, кое-как поднимаясь. Оглянулся, показал большим пальцем за окно, через которое влез...
- А... как поживаете, сэр? Рад познакомиться, мое имя Торн, Саймон Торн, я, кхм, я работал тут... летом, разбирал бумаги, экономка может подтвердить...
- Она больше не работает здесь. Они с мужем ушли на пенсию в сентябре. - Серые с зеленым глаза прищурились внимательно, и Саймон вздрогнул, когда что-то мазнуло по краю сознания, мазнуло - и пропало.
- Я, эм... я оставил тут книгу. Летом, пока работал! И... она мне была не нужна, а сейчас понадобилась. Я, эм, я не должен был так влезать, знаю, мне ужасно жаль, я просто заберу ее и уйду, л-ладно? С вашего разрешения, сэр..! Она, эм, она мне дорога, эта книга. Очень.
- Ты серьезно влез сюда за книгой? - Бен провел ладонями по лицу и вздохнул, просыпаясь, - мы знакомы? Мне кажется, я тебя видел где-то.
Саймон Торн оглянулся на секретер за его спиной и едва не закусил губу. Бен улыбнулся. Парень был похож на Гарри Поттера и Лару Крофт одновременно.
- В любом случае, здесь нет книг. Тетя Камилла все забрала после разбора. Книги привезут завтра. Я их читал. Какая была твоя? - встал, протягивая руку, - я Бенджамин Ашер. Лорд Монтегю. По крайней мере, в бумагах так написано. И еще сантехник сказал, что я похож на чувака с портрета в холле.
В коробках Камиллы не могло быть ни одной книги, которые могли бы принадлежать смазливому парню в толстовке с птицами. Но у Бена было чутье на людей.
- Слушай, это ты разбирал те книги?
- Д-да, это... это я их разбирал, сэр... милорд. - Саймон изо всех сил постарался улыбаться искренне, пожимая руку в ответ. Хотя больше всего хотелось ему сказать, что он такой же милорд, как сам Саймон - сантехник. - Нет, мы не встречались, я уверен.... и это не чувак, это лорд Бартоломью Монтегю. - "И вы ни капли на него не похожи, и это абсолютно несправедливо, что вы сидите на его месте и, и... спите!!."
Но жизнь вообще несправедливая штука. И Саймон продолжил делать хорошую мину при плохой игре:
- Эм... книга про диких зверей Амазонии. Она, эм, она изначально была не моя, но она, кхм, она мне так... понравилась, оказалась полезна, что миссис Пи, экономка, позволила мне ее забрать после окончания работы... - Он уже успел обругать себя за глупость и зашел с другого конца: - Я, кхм, я понимаю, это звучит странно, но если вам неважно, вы, может быть, разрешите выкупить ее у вас? Она в дурном состоянии, не редкость, таких много в букинистике! Я вам заплачу любую сумму, какую скажете, хоть сейчас!.. Сейчас у меня, правда, немного наличных, только карты... я могу оставить вам в залог что-нибудь, и приехать за ней завтра!..
Брови у небритого лорда поднимались все выше по мере этой речи, но перебил его не он.
- Эй, псих!! Саймон!! - Пэм надоело ждать и она пробовала кричать шепотом.- Ну что, нашел свою книгу?!! Или в обморок там упал от любви, викторианская леди?! Просыпайся и вылезай скорее, мне холодно и полиция нас вот-вот заберет!.. - И она швырнула в окно камешек. Раздался звон разбитого стекла и тихое "упс". Саймон и небритый лорд Ашер посмотрели на осколки на полу, потом друг на друга:
- За это я тоже заплачу. Честное слово, - пообещал Саймон. - Это Пэм, моя подруга. Она, кажется, замерзла.
- Я так и понял.
- Вы ужасно мило пригласили нас на чай! - Пэм с шумом отхлебнула горячего чаю из изящной чашки и широко улыбнулась, сверкнув великолепными зубами. - А уж что не сдали нас с этим влюбленным Шекспиром в полицию, вообще верх гостеприимства! А печенье вот то можно? Вкусно выглядит! - Саймон, чувствуя себя на редкость скованно, передал ей печенье и она с набитым ртом поинтересовалась, давно ли милорд из Штатов и давно ли милорд - милорд?
Саймон уронил голову и перестал пытаться сделать приличествующий случаю глоток:
- Пэм, прекрати! Ты ведешь себя ужасно..!
- А ты залез в чужое поместье по решетке, так что помалкивай!- парировала она и снова чарующе улыбнулась Бену: - Ну так что? И вы прямо настоящий лорд?? Здорово, я еще ни с одним не знакома так близко!..
- Да не особо, - Бен пожал плечами, наливая ей в чашку еще чая. И даже делая это изящнее, чем, пожалуй, можно было бы от него ожидать. В холле шумела дрель и ходили рабочие. Они втроем сидели в гостиной, когда-то давно служившей комнатой для чтения Мэри Монтегю, и ели печенье из супермаркета. С портретов на стенах на них смотрели люди, которые чем-то отдаленно напоминали небритого полу-американца в теплом свитере и джинсах, который наливал всем чай, а по чердаку, откуда рабочие выносили старые пыльные обломки мебели и гардины, гулял ветер. А за их спинами трещал камин. Бен не нравился Саймону. Возможно, он был одним из тех историков, которые тряслись над каждой старой тряпкой. Возможно, что-то еще. Но Бену хотелось позвать его на кофе. С последствиями. Ну или... как пойдет.
- Зачем вам так сдалась эта книга, Саймон? Честно говоря, скучнейшая вещь. Я прочитал ее. Но, возможно, я просто отвратительный нувориш, который сейчас разрушает устои старой доброй Англии, - Бен рассмеялся и протянул Саймону пакет с печеньем, - где вы работаете?
- Я учусь в магистратуре, пишу диссертацию. Кембридж. Нет, спасибо, - тот покачал головой, отказываясь от печенья - и едва не добавив "если вы еще помните, что это". Почти нетронутая чашка стояла у него на коленях и чуть слышно звякнула, когда он опустил ее на блюдце. - Работаю тоже на кафедре, беру подработки вроде разбора бумаг, как... здесь летом.
- Не слушайте его, милорд, на самом деле он совсем не такой смурной и тоскливый! - Пэм всегда готова была прийти на помощь другу в трудную минуту, так готова, что ее иногда хотело сразу и убить. - Никакой вы не нувориш, вы милый! А Саймон просто пережил душевную травму, пока жил тут у вас один, и теперь переживает! В этом нет ничего стыдного, все люди переживают после романов!.. Ой.
Взгляд Бена опять выразил недоумение:
- Роман в одиночестве? Пэм, вы точно ничего не путаете?..
Чашка была решительно поставлена на стол. Саймон столь же решительно поднялся и посмотрел на Ашера сверху вниз:
- При всем уважении, милорд, этот разговор перестает иметь смысл. Моя подруга само очарование, но иногда ее заносит. Книга, о которой я говорил, мне дорога по причинам личного характера, о которых я распространяться не хочу и не имею права. Вы мне ее продадите или нет, когда ее привезут сюда?
Пэм открыла и закрыла рот. И заглянула Ашеру в лицо:
- А можно мне еще тут потусоваться, когда вы выставите этого скандалиста за дверь?..
Бен посмотрел на него снизу вверх и улыбнулся уголком рта. Ох уж эти старые добрые дома с привидениями, любопытные юноши и прочие штампы женских романов позапрошлого века.
- Не горячитесь, юноша, - Ашер подчеркнуть старомодного отпил чай и поставил чашку на блюдце, - серьезно. Давайте поступим так, если мы уж все оказались в неком водовороте рождественской истории, - приходите ко мне на Рождество? Я пригласил половину города и сюда привезут здоровенную ель. Если придете и мы с вами вместе съедим пудинг - отдам вам вашу книгу. Идет?
Саймон выглядел так, словно никак не ожидал подобного предложения. Ну и еще немного - так, словно в нем было что-то немного непристойное. И растерянно хлопал глазами, пока Пэм выражала бурный восторг и интересовалась, какая форма одежды и сколько еще народу можно притащить. Ашер заверил ее, что сколько угодно в пределах пятидесяти и с учетом, что добираться утром обратно им придется самим либо ночевать в городе, но ответа ожидал от Саймона. Которому хотелось отказаться как можно более язвительно, но получить свою книгу с запиской от н е г о можно было лишь согласившись.
- Похоже, у меня нет особенного выбора, верно? - наконец ответил он. - Рад был познакомиться. Нам пора. Пэм, нам пора!..
Она была все же настоящим другом: замотала шарф и со вздохом подтвердила, что пора. И записала телефон Ашера и добавила к нему в телефон свой номер и спросила, есть ли у него фейсбук и инстаграм. И через десять минут, когда они шли по дороге к городку, называла Саймона самым большим болваном года, потому что такой шикарный мужик не сравнится ни с одной какой-то там призрачной книгой.
Он не обижался. Почти.
Ничего особо плохого в Ашере не было, он мог даже показаться кому-то привлекательным. Теоретически. Саймон дал себе слово не давать волю гневу и ревности, съесть с ним пудинг на Рождество, будучи самой любезностью, и любой ценой забрать книгу. И записку е г о почерком. Это-то точно было справедливой платой за любовь с разницей в два века.
Пэм уже звонила всем подряд, рассказывала о том, что лорд позвал ее и ее друзей на Рождество в настоящее поместье и что поехали с нами, и ее голос торжеством жизни разносился над зимними пустошами.
Начался снег.
***
Снег продолжался. Снег шел так часто и задержался так надолго, словно кто-то старательный и довольно способный задался целью создать идеальный антураж для "рождественской истории", обещанной двумя неделями раньше новым хозяином Монтегю Мэнор, и, вполне возможно, вошедший с ним в сговор. Пусть даже рождественская вечеринка превратилась в новогоднюю, потому что "архитектор сказал, что там что-то прорвало и ему надо менять всю концепцию, но не переживайте, он преувеличивает, конечно". По крайней мере, с точки зрения Саймона, сидящего на широком подоконнике с ноутбуком и вместо экрана с открытой статьей глядящего на танец снежинок в свете уличного фонаря, точно так и было. Синоптики недоумевают, дети радуются, жизнь отстой. Он вздохнул и заглянул в кружку. И чай остыл. И никаких сил завтра ехать на вокзал, а после в дом, по ужасной случайности принадлежащий вместо единственного истинного владельца черти кому. А там еще праздновать с толпой маловнятных людей лучший день в году. Хотя... если уж начистоту, Рождество в пару прошлых лет как-то не складывалось: в позапрошлом году он оказался на какой-то жуткой вечеринке кого-то из друзей Пэм, причем сама она не пришла, а прошлое Рождество прошло в точном соответствии с песней Мадонны. Так почему бы не завершить тройку взаимным фальшиво-улыбочным расшаркиванием с небритым американским лордом в окружении поспешно нанятой прислуги и толпы восхищенных подпевал вроде Пэм и ее художественной тусовки?!.
Рядом ожил и загудел айфон; Саймон скосил глаза - с фотографии показывала язык его подруга, экзальтация которой грядущим празднованием дошла до пика и за один только сегодняшний день она звонила Саймону раз тридцать, допытываясь у него по принципу "ты ведь историю изучаешь!!", что ей выбрать из этой или этой шмотки, чтобы покорить высшее общество в целом и его сиятельство в частности. Он не стал отвечать. Написал, что занят изучением истории и что завтра приедет на вокзал как все договорились. Она прислала в ответ угрожающий смайлик и понеслась по примерочным дальше.
Саймон со вздохом захлопнул крышку ноутбука и допил холодный чай одним глотком. Ладно. Час, максимум два. Выбить книгу и домой. В крайнем случае, заночевать у миссис Ти. Даже общение с Душенькой Элвисом предпочтительнее, чем с фальшивым наследником достойного рода.
***
Пэм его кинула. Позвонила, когда он упустил поезд, дожидаясь ее на платформе, и скороговоркой извинилась тысячу раз - мол, стилист опоздал, она не оделась, не накрасилась, пробка от шампанского разбила лампу, всюду была кровь - в общем, их с Мари и Вестой везет Иан, и они уже за пределами Лондона, и Саймон же не будет очень сильно ругать ее? Саймон едва не забыл, что он приличный человек, и очень долго считал до десяти, - после того как пробормотал, что тогда должен поспешить на поезд и отсоединился. И, разумеется, опоздал на одну минуту снова, и ждал следующего подходящего до синего носа, и кофе ему сделали отвратительный, пережженный и с холодным молоком. Потом, уже в поезде, разрядился плеер, потом - пока шел по обледеневшей грязной дороге от Бакерс Вилладж до Монтегю, проклиная слишком тонкие лучшие ботинки - непостижимым образом села батарея телефона тоже, и Саймон вполне готов был завыть на огромную полную луну, висящую в празднично морозном воздухе. Но пришлось переставлять ноги дальше - дорога была пустынна, как в сказке. И, откровенно говоря, от посеребренных пустошей, в которые он едва не отправился летом, не шло ровно никакого желания остаться рядом с ними подольше.
За оградой освещенного особняка мир был иным: автомобили, грузовички, строительная техника в некоторых количествах. На зеркала были трогательно накручены красно-зеленые гирлянды и привешены шарики, на одном из тракторов - пожелание счастливого Рождества. Очаровательно. Поразительно. Восторг.
Сам дом переливался, сиял и был ничуть не похож больше на ворчливого старика - Саймон был рад видеть его таким. И честно признался сам себе, что в этом смысле Ашер сделал хорошо. Поднялся по широким ступеням и поднял руку, чтобы толкнуть дверь... открывшуюся перед ним самостоятельно. Вернее, с другой стороны.
- Добрый вечер, сэр. Прошу вас.
Ну разумеется. Выговор у... дворецкого лорда Монтегю был едва ли не лучше, чем у Саймона. Холл приветливо принял его в объятия, облив теплом и тактичной любезностью, с которой с будущего магистра истории сняли тонкое пальто (хоть какая-то польза от мучений под снегопадом) и приняли шарф и перчатки. Слуга указал направление зала, где собрались гости и откуда лилась музыка. Что-то очень классическое и рождественское, почти как запах имбирного печенья. Очень подходяще для... обстановки, вынужден был признать Саймон, отчего-то вдруг занервничавший сильнее; поблагодарил слугу, сделал несколько шагов к лестнице, поднял глаза... и замер.
Он был здесь. Последний истинный хозяин поместья. Призрак Саймона. Лорд Бартоломью Монтегю собственной персоной, глядящий на мир спокойно и ясно с отреставрированного - словно вчера был закончен! - портрета, с положенной гончей у ног, с изящной каминной полкой, на которую опирался локтем, со слишком небрежной для парадного изображения прической и едва заметным намеком на улыбку в ярких зеленых глазах...
Это было почти что встречей. У будущего магистра истории защипало в носу, и он закусил губу, пытаясь совладать с собой. Человек на портрете был таким... живым, что на него можно было любоваться бесконечно, - и он любовался, находя знакомые черты, замечая легкую морщинку между бровей, перья и чернильницу на столе, сложный модный узел шейного платка, - должно быть, это напоминало сцену из "Гордости и предубеждения", и к тому же где-то невдалеке зазвучала тема Элизабет - Саймон моргнул, решив, что ему уж очень многое кажется в последнее время, поднялся на лестничный пролет к портрету, протянув к нему руку, - и обернулся на позвавший его голос.
***
Бен с утра долго смотрел на только что доставленный посвежевший портрет. Он расписался в накладной, выпил чая с реставратором, и завис у картины минут на 30. Все никак не мог отделаться от ощущения, которое бывает, когда оставляешь что-то важное дома и всегда нет времени, чтобы вернуться и забрать.
Записка в его книге должно быть была написана кем-то вроде него. Или им. Или еще кем-то. Да бог его знает... должно быть, в апреле в спальне, где он теперь спал, восхитительный аромат роз из сада.
Бен провел ладонями по лицу, удивившись странной мысли мимоходом. А еще подумав о том, что неплохо было бы завести собаку.
Потом привезли елку, и Бен забыл о розах и борзых, перехватив у одного из рабочих ящик со световыми гирляндами. Этот дом заслуживал того украшения, которого он заслуживал.
Стараниями всех и молодого лорда Монтегю, гирлянды на фасаде засияли за пару часов до прибытия гостей. А когда их засыпало снегом, кто-то из рабочих протянул с певучим индийским акцентом, что он, может и не согласен был с Ганди.
Снег заносил розовый сад, так любимый человеком с портрета в холле.
Молодой лорд Монтегю стоял перед старинным зеркалом в едва оборудованной ванной в старой спальне лорда и рассматривал свое лицо. Потом хмыкнул, проводя безопасной бритвой по подбородку. Оставляя бакенбарды. Ему раньше не шло, он пытался пару раз. Возможно, просто обстановка была не та. По крайней мере теперь из зеркала на него смотрел кто-то, кто... Бен улыбнулся. Оделся, взял со стола тонкий сверток, перевязанной зеленой лентой с золотой этикеткой, которую он подписал собственноручно, 'Саймону Торну, в награду за упрямство. С Рождеством'.
Холл, лестницы и зал на первом этаже отремонтировали в рекордные сроки - должно быть, поэтому архитектор, который руководил проектом, теперь наслаждаться вечером у камина один в зале. Один. В компании своего партнера, который приехал к нему из Лондона с годовым запасом аспирина и сэндвичами. Бен долго слушал извинения о том, что они поприсутствуют на вечере символически и пойдут спать еще до полуночи, но теперь был почти уверен что лохматый супруг архитектора в шарфе 4го доктора поверх костюма с бабочкой, вытащит его в зал еще до 10.
Гости опоздали почти все, застигнутые снегопадом и холодом, но к 8 прораб из группы по реконструкции сада уже рассказывал леди Вудридж о том, как правильно подкармливать прудовые лилии, миссис Ти с Элвисом в красном ошейнике и зеленом комбинезоне доказывала мистеру Ворду, что знала леди Монтегю еще девочкой, не уточняв кто именно из них в тот промежуток был девочкой, и еще 217 человек, которые умудрились разместиться в зале вместе со столами, елкой и оркестром и неплохо проводить время, успокоили Бена, который был хозяином такого мероприятия впервые. И очень надеялся, что кроме него об этом никто не знает.
Ну, кроме портрета в холле, который покровительственно на него смотрел и вселял в сердце надежду на то, что все получится.
Около половины одиннадцатого он достал из кармана маленький сверток и вздохнул. Ему было жаль, что тот упрямый историк так и не пришел. Хотя он даже отправил ему официальное приглашение, а его сумасшедшая подруга, кажется, учила кого-то танцевать кадриль в соседнем зале.
Бен убрал книгу обратно в карман и подозвал дворецкого, попросив его предупредить его, если... как только мистер Торн появится.
Около одиннадцати к Бену, который вышел во внутренний двор из холла подышать воздухом, подошел дворецкий, молча поклонился и ушел. Бен улыбнулся, вздохнул, поправил волосы и пошел обратно в холл.
Разумеется, упрямый молодой историк опоздал, замерз и выглядел так, будто хотел уже подавать за все это в суд на Бена. Он окликнул его со спины на лестнице в холле.
- Полночь через час. Где вас носило? Я рад, что вы пришли.
Саймон обернулся, запоздало опуская руку. У него было счастливое лицо и слезы в глазах. Которые он быстро стер ладонью, пробормотав что-то про соринку и пытаясь улыбнуться... вежливо. И ждал, пока Бен поднимается к нему по лестнице, смущенно теребя рукав взятого напрокат смокинга. Практически "Красавица и чудовище", что уж там.
К тому моменту, как молодой лорд Монтегю оказался рядом с Саймоном, у того покраснели щеки. И он явно не был уверен, подавать ли руку или поклониться, пока Бен не наклонил голову сам.
- Простите, я... я пропустил поезд. И едва не заблудился по дороге... м-милорд. - Саймон покосился на портрет, улыбнувшись снова: - Спасибо. Вы... вы его восстановили. Здорово. То есть, восхитительно. То есть... - Теперь к щекам присоединились уши, а молодой человек сглотнул: - Спасибо. Это... это очень правильно. А вам идет. То есть, идут... - Неопределенный жест вокруг скул и в сторону Ашера явно должен был обозначать бакенбарды. У Бена опять начали непроизвольно подниматься вверх брови, и Саймон обреченно закрыл и открыл глаза: - Простите. Кажется, это было не очень удачное начало. Может, начнем еще раз? Я пропустил...
- Вы пропустили поезд. Я так и понял. - Бен вздохнул и улыбнулся: - И рад, что вам нравятся бакенбарды. Идемте в зал.
Саймон сглотнул снова и кивнул. И бросил последний взгляд на портрет, начав подниматься по лестнице.
Карла Дэвиса сменил Канон до-мажор, под который они вдвоем и вошли в бальный зал. Когда на них обернулось несколько сотен человек - ну, или так показалось слегка ослепленному Саймону - в голове мелькнуло - хорошо, что не объявляют, как на полвека позже.
- ...Сааааймон! - с противоположного конца зала к ним пробилась запыхавшаяся от кадрили Пэм, прижав одну руку к декольте и тяжело дыша, - слушай, извини. Я обещаю тебе... ну что хочешь обещаю. Мы тут кадриль танцевали. Бен, у вас круто. Милорд, - присев в реверансе, - а фейерверки будут? Я видела установку в саду и...
- Пэм! - зашипел на нее Саймон убирая ее руку с плеча лорда Монтегю, на которого она теперь опиралась, - что ты несешь?
Бен перехватил ее вторую руку и кивнул Саймону на выход в сад.
- Разумеется, чуть позже. Фейерверки и десерты.
- Там холодно, - шепнул в ответ Саймон, Бен кивнул и они отвели ее к диванам у окна, усадили, и Бен попросил официанта принести леди кофе.
Леди задремала, изящно оперевшись на руку.
Бен накинул ее палантин ей на плечи.
- Полагаю, вы вовремя, Саймон, - улыбнулся, оборачиваясь к растерянному историку, - вы танцуете?
Оркестр заиграл рождественский вальс.
Саймон, только что решившийся согласиться на предложение официанта насчет шампанского, застыл с высоким бокалом в руке. Покосился на начавшую тихонько посапывать Пэм и на всякий случай помотал головой, неловко улыбнувшись:
- Н-нет... нет, благодарю, я не... - Звучало это как-то уж слишком по-джейностиновски. И при этом слишком естественно, чтобы Бена можно было хоть в чем-то упрекнуть. - Я очень плохо танцую, милорд, честное слово, и мне не хотелось бы сразу отдавить вам все ноги. К тому же... мы ведь, эм... оба...
- О моих ногах можете не волноваться, они многое пережили, - изящно отмел возражение Ашер и подал ему руку - так, что не принять ее было решительно невозможно. Саймон не знал точно, почему оперся на нее, и только когда шел вместе с Беном на подгибающихся ногах сквозь расступающихся людей и на них двоих перекрещивалось все больше и больше взглядов, а разговоры стихали, понял, на что подписался. Но было поздно: его держали крепко, исключая возможность побега, а когда Ашер остановился и они оказались фактически одни в центре зала с образовавшими широкий круг гостями и Саймон в панике поднял на него глаза, его руку плавным движением опустили на плечо его партнера, а ладонь лорда Монтегю надежно легла на талию молодого человека.
- Я поведу, - шепнул Бен. - Смотри на меня. - И музыка заиграла громче, а Саймон, секунду назад искренне полагавший, что не сумеет сделать ни шага, обнаружил себя в полной власти вальса - к счастью, самого простого, без дополнительных шагов и сложных движений - и своего ведущего партнера. Который как-то умудрялся двигаться так, что Саймону было невозможно споткнуться и запутаться, и танец внезапно стал тем, чем и должен быть танец, - удовольствием от движения и понимания другого... нужно было просто смотреть в глаза. В глаза, так похожие на...
Вальс закончился раньше, чем он вспомнил, где же видел их раньше. Бен отпустил его и наклонил голову, благодаря за танец. А Саймон только глазами хлопал, пока к Ашеру не подошел какой-то крайне взлохмаченный парень в бабочке и очках, долго извинялся, а потом попросил пойти посмотреть что-то на поэтажном плане, потому что "Пол вдруг проснулся, и ему в голову пришла идея, как отвести трубы со второго этажа в портике, и я ему говорил, что это не очень своевременная мысль, но он просил привести вас всего на пару минут, а то он не одет, ну, одет, конечно, но не для вечера..." - и на этой стадии Бен извинился и увел продолжающего болтать парня. А Саймон почувствовал себя неожиданно хорошо, потому что не он один не мог связать пары слов в присутствии лорда Монтегю, взял бокал с шампанским с подноса и залпом выпил. Шампанское оказалось... просто великолепным. Саймон глубоко вздохнул, заменил бокал на полный и отправился исследовать местность уже в куда более приподнятом расположении духа.
Разумеется, в пару минут Пол не уложился. Когда Бен наконец вырвался от поспавшего и оттого воспылавшего творческой энергией архитектора, на часах была почти полночь, оркестр играл "auld lane sygn", а Саймон с третьим бокалом в руке вдохновенно рассказывал недоумевающей миссис Ти с Душенькой Элвисом и ее подруге-библиотекарю, как лорд Бартоломью любил чайные розы в начале осени и не любил Джейн Остин и свою жену.
- Похоже, ваш друг весьма увлеченный молодой человек, - Старый юрист Камиллы Ашер кивнул Бену на размахивающего руками Саймона и на часы: - Вам следует поторопиться, если вы хотите встретить Новый Год в его обществе...
В этот миг свет в зале погас, а елка вспыхнула огнями, часы начали отбивать удары, двести с лишним человек хором принялись считать секунды - и с двенадцатым ударом Саймон, вместе со всеми воскликнувший "двенадцать!" повернулся к положившему руку на его плечо человеку - и в следующее мгновение к его губам уже прикасались чужие губы, сухие и немного жесткие, совсем неженские, пахнущие теплом и немного чайными розами, и еще - далекой-далекой надеждой на встречу на вокзале Ройял Гейт...
...Вокруг засмеялись и захлопали в ладоши; зажегся свет. Саймон запоздало открыл глаза, заморгал - и принялся оглядываться по сторонам. Но неподалеку была только миссис Ти и лающий на прораба по внутренним работам Душенька Элвис, а в голове немного шумело. Из-за шампанского на голодный желудок, наверное, проплыло в голове у Саймона. Да еще губы чуть заметно пахли розами из сентябрьского сада лорда Бартоломью, который чуть шире улыбался с портрета. Но об этом молодой человек, конечно, не знал. И отправился искать пропавшего куда-то Ашера под набирающее обороты веселье.
Саймон как раз спускался по лестнице, когда к нему тихо подошел тот самый безмолвный дворецкий и молча протянул сверток с зеленой лентой и золотой этикеткой.
Книга. Ради которой он сюда приехал - звери Амазонии и записка. Записка...
...Бен провел пальцами по книге, открыл и пролистал снова. Ничего примечательного. Звери. Амазония. Записка, которую он еще тогда вернул на место. Он раскрыл ее, перечитал, свернул обратно и задумчиво закрыл книгу.
Подошел к окну, глядя на заснеженный сад.
Потом вернулся к секретеру, вытащил из книги пожелтевшую записку, вырвал из своего молескина листок, и задумался всего на секунду, прежде чем написать новую и вложить в книгу. На место старой. Завернул книгу в бумагу, перевязал зеленой лентой...
Саймон недоуменно держал сверток в руках. Потом сел на ступеньку, развернул бумагу и нашел под ней свою драгоценную книгу. И записку.
'Лоусон парк, у входа. Завтра в 12. Не обещаю Индии, но кофе там отличный.'
Перед домом работала машина для фейерверков, к вящему и крайне громкому восторгу толпы гостей.
***
Утренняя тишина в комнате на втором этаже уже знакомой Саймону гостиницы, по контрасту со вчерашним днем, едва не звенела в ушах. Он проснулся слишком рано для 1 января - было едва за шесть утра, когда глаза сами собой открылись. В комнате было холодно и темно, и абсолютно тихо; он лежал, слушал звук своего дыхания, слишком громкий для этого времени, и ему казалось, словно в детстве, что если дышать совсем тихо и внимательно смотреть, то вот-вот покажется что-то совершенно чудесное. К примеру, ангел. Или человек с портрета над лестницей в Монтегю Мэнор...
Когда молодой человек проснулся второй раз - не помня, что ему снилось, но с ощущением огромного счастья, на телефоне было почти девять, а сквозь занавески пробивался неуверенный дневной свет. Внизу активно звенели посудой и ходили, и никакого ангела, а тем более лорда Бартоломью и в помине не было - только книга в разорванной обертке лежала на тумбочке у кровати. Он вздохнул, улыбнулся и решительно откинул одеяло. И шепотом заорал "fuck!!", когда встал босыми ногами на голый деревянный пол.
За завтраком, в котором участие принимали решительно все жители гостиницы, включая хозяйку с незамужней дочкой, - только кто-то сполз вместе с Саймоном, а кто-то явно пил энную чашку кофе - обсуждалось, конечно, празднование в поместье. Побывавшие рассказывали не побывавшим в подробностях о напитках, еде, ремонте, хозяине и фейерверках, причем свое мнение о малейших подробностях высказывали все без исключения. Саймон сперва не заметил, как внимательно его провожали взглядами, пока он наливал себе кофе и искал что-то горячее, что еще не было съедено; пару раз ответил что-то крайне общее на пару вопросов, и наконец насторожился, после того как разговор начал крутиться вокруг темы танцев и предпочтений нового лорда Монтегю в выборе партнеров. Еще через пять минут он почувствовал себя мисс Дарси, при которой упоминают Викэма, предпочел очень быстро запихать в рот остатки жареного яйца и сэндвича с сыром и сбежать. Еще на лестнице услышав, как разговор оживился в крайней степени. Ну вы еще мне от дома откажите!..
На записку он смотрел до без пяти минут полдень. Уверенный, что никуда не пойдет. А без четырех минут заметался по комнате, одновременно наматывая шарф на толстовку и натягивая ботинки, перепутав правый и левый, что с двадцатитрехлетним Саймоном не случалось уже лет восемнадцать.
Пока он добежал до входа в парк, пальцы, спрятанные в рукава, онемели, а ветер стал, кажется, еще более северным, чем вчера. Парк был, скорее, некоей расширенной вариацией сквера, и где у него вход, понять сразу было нереально, поэтому Саймон выскочил из-за угла как раз когда его потенциальный визави в верблюжьем пальто распахивал дверцу "Бентли", припаркованного у аптеки. Закрытой, разумеется, ведь 1 января.
- А вы стали объектом разговоров, знаете? - не нашел ничего лучшего как выпалить ему в спину, старательно делая вид, что не замерз. Только нос в шарф спрятал. - За завтраком только про прием в Монтегю и говорят. Как в "Гордости и предубеждении". Извините, я опоздал. Добрый день, милорд.
В кармане джинсов лежала записка. С ней был связан очень важный вопрос. Ветер усиливался.
- Догадываюсь. В маленьких городках такие события обсуждают по полгода... о, или вас обидели? Добрый день, Саймон.
Бен хотел сказать, что не ожидал, что тот вообще придет и, если честно, был рад, что ошибался. Странный был молодой человек. Переживал о ничего не стоящей книге и записке, адресованной даже не ему. Ашеру она не нравилась. Когда он натыкался на старый клочок бумаги на столе, ему становилось от чего-то горько. Как об утраченной возможности. И, если бы Саймон не пришел сегодня, он бы безжалостно ее выбросил. Или вовсе сжег. Но Саймон пришел и теперь, очевидно, потребует ее взамен той, в которой Бен позвал его на свидание.
Но повод был неплохой - напоить его кофе и разговорить, наконец. Зачем он ему сдался, бог его знал, но теперь Бену казалось, что те мутные сны, которые стали ему сниться после того приступа, еще в Америке, сходившие на нет и теперь и вовсе ушедшие, - были о нем. Помнил же он ту идиотскую толстовку с птицам, которая была на Саймоне и сейчас. В общем, понятно было только то, что ничего не понятно. Но это было даже... хорошо. Бен протянул ему пакетик миндаля в шоколаде и улыбнулся.
- С новым годом, - улыбнувшись красному носу, - сегодня ветрено, пойдемте сразу пить кофе.
- С удовольствием.
Пакетик был символически надорван, пара орехов символически съедена, а потом пакетик отправился в карман, а замерзшие пальцы были спрятаны под мышками.
В сквере... в парке было чуть тише; ну как тише - тонкую куртку теперь продувало не с такой силой, а уши под капюшоном от толстовки отмерзли настолько, что перестали наконец чувствовать.
- ...Нет. Нет, не обидели, что вы. Конечно, когда я спустился к завтраку и разговоры стихли, это очень напоминало стиль Джейн Остин, но я не стал чувствовать себя Элизабет и сбежал, только когда закончились жареные яйца. - Бен улыбнулся, и Саймону стало легче. К тому же, рядом с ним было теплее. И как-то спокойнее. - Как, кхм, моя подруга Пэм? Я звонил ей утром, у нее на автоответчике стоит что-то вроде "идите к черту, меня жутко тошнит, но это не из-за шампанского, а из-за печеньки".
- Приму к сведению. Прикажу повару проверить пекаря, а если леди пожалуется вновь, выгоню обоих.
Саймон фыркнул и не заметил, что придвинулся поближе. Разговор продолжался - до тех пор, пока они не уперлись в запертую дверь кофейни. С позитивной надписью "Happy New Year!"
- Bitches, man, - вырвалось у будущего магистра истории. Он покосился на своего спутника и пояснил. - Это цитата. Из фильма про зомби. П-пойдемте искать еще какую-нибудь кофейню? Хотя я удивлен, что мою гостиницу не закрыли на первое января...
- Я обязательно посмотрю этот фильм, - улыбнулся Бен, снимая пальто и набрасывая на дрожащие крупной дрожью плечи историка, - будет просто потрясающе, если вы мне его покажете. Например, сейчас. Мне неудобно, что я заставил вас мерзнуть и не могу напоить кофе... позвольте пригласить вас ко мне? Обещаю камин, чай и большой экран.
Саймон посмотрел на него глазами замершего в лесу ягненка. Которого туда уволокли и теперь вознамерились съесть. Бен почти почувствовал, как покрывается серой шерстью.
Что было самым смешным, он в самом деле имел ввиду чай и кино. Несмотря на то, как это выглядело и что он раньше обычно имел ввиду, предлагая 'зайти на чай'.
- Скажите, вы пришли только чтобы попросить назад ту старую записку или... хотели попробовать кофе? - уводя его назад к выходу.
Пальто лежало на плечах приятной теплой тяжестью и совсем чуть-чуть пахло... розами. Из осеннего парка. Розовой водой, конечно. Бен шагал рядом в одном свитере и выглядел очень... правильно. И был живым. Что тоже немаловажно, если честно.
- Я хотел попросить вас выбросить ту записку. Ну, или сжечь в камине, чтобы было более аутентично. - Саймон едва улыбнулся застывшими губами, когда Бен резко повернул голову к нему. Да, он и сам не ожидал, но с каждым словом становилось легче. - И извиниться за то, что наговорил в первую встречу. И сказать... - Он хотел сказать про почерк, который был один в один с тем, другим почерком, но не стал - зачем смущать человека? - Сказать спасибо, что вы вернулись в дом. Ему хорошо теперь. - Они почти дошли до "Бентли". "Бентли" Бену тоже шел, еще бы. - И... я был бы очень рад выпить с вами кофе. Или чаю. Ужасно рад.
Сказать это было почему-то важно очень серьезно, повернувшись к нему совсем и глядя прямо в глаза. Теперь Саймон узнавал их и не понимал, как не видел этого раньше. Но и сейчас ничего не сказал. Зачем?
Бен улыбнулся и распахнул перед ним дверцу пассажирского сиденья.
(C) Anna Sandler 2015