Шуршали голуби на крыше. Часть четвертая

Валентина Телухова
На следующий день утром Зина все думала и думала о разговоре с бабушкой Фленушкой и о тайне, нечаянно ей открытой. Её душевное равновесие было нарушено. Как так может быть? Мама ей не мама и папа выходит тоже не папа? Откуда тогда взялась её жизнь? Где её истоки? У большинства людей в этой жизни полная ясность. Вот мама, которая дала жизнь, вот папа, который эту жизнь охраняет и бережет. Вот родственники, которые любят тебя ни за что, а просто потому, что они – родня. Хорошо если есть у человека бабушки и дедушки, которые с невероятной силой уходящей жизни льют потоки своей нерастраченной любви на внуков и правнуков!

У Зиночки не было никого. Единственным источником была сила любви её родителей. Вся житейская мудрость Зиночке была дана ими. Совсем не простой вопрос: “Что такое хорошо, а что такое плохо?” - навсегда был решен для неё именно с их помощью. “Живи по совести, вот тогда и тебе и людям вокруг будет хорошо!” – сказала ей мама или не мама она ей?

В трудные минуты жизни Зиночка искала ответы на вопросы в книгах. Её научил этому отец. Он тоже иногда или в шутку или всерьез подходил к книжной полке, закрывал глаза, брал в руки первую попавшуюся книгу, открывал её, наугад находил строку, и читал. Иногда такие “книжные советы” были смешными, а иногда настолько точными, что просто поражали.
Зиночка подошла к полке и сделала все также, как делал папа.

“Испуганное сердце ищет Веры и просит нежных ласк Любви. И Слабостью рождены три птицы – Уныние, Отчаяние, Тоска” – прочла Зина в книге Горького.

Так вот оно, в чем дело! Она испугалась! Она проявила слабость! Вот откуда у неё и уныние, и отчаяние, и тоска. Ну, уж этому не бывать! Зина всегда была сильной. Она всегда “сдюживала” в самых трудных ситуациях и находила разумные выходы. И она опять вспомнила советы своей мамочки.

Если что-то сразу же не получается, никогда не отчаивайся! Отступи на время, а потом опять принимайся за это же дело. С девятой, десятой, двадцать пятой попытки оно все-равно у тебя получится! Главное – стремиться! А некоторые ситуации со временем разрешаются сами собой.

Хоть и небо для Зины стало в пятачок, а земля в кулачок, она решила, что ничего страшного в её жизни не случилось, а тайна ей откроется сама собою! Нужно время и ничего больше!

Пока она раздумывала, она делала привычные утренние дела: растопила печь, вынесла еду собаке, взяла маленькое ведерко и пошла доить козу по кличке Катька. Коза запрыгнула на небольшой помост для доения, Зина вымыла вымя, вытерла полотенцем и стала доить. Катька забеспокоилась. Она стала переступать с ноги на ногу, а потом вдруг упала на помост, закатив глаза. Зина едва успела выхватить ведерко!

- В чем дело? Ты что себе позволяешь? Что не так?

Потом она вспомнила, что всегда на помост ставила ведерко с комбикормом, а сегодня забыла.

- Ну, извини, подруга!

Она озорно подмигнула рассерженному животному и поставила на помост ведерко с лакомством. Коза ожила.

Когда Зина принялась готовить на завтрак молочную кашу, она “убежала” прямо на глазах.

- Да что ты будешь делать! Прямо одно к одному! – закричала она отчаянно. 

Зря ей Фленушка выдала тайну. Придавила она Зиночку, приплюснула. Стала она какой-то молчаливой, задумчивой, неразговорчивой. На уроках не мелькала по классу, успевая заглянуть в каждую тетрадочку, подойти даже к самой дальней парте, а стояла, сиротливо прислонившись спиной к доске.

Она работала добросовестно, старательно, но яркий огонек в её душе погас. Даже воскресный поход в день прощания с масленицей с детьми на гору-шапку, которая была прямо за околицей, не взбодрил её. Хотя проводили они масленицу честь по чести. И хороводы водили, и старинные песни хороводные пели, и у костра посидели, и соломенную чучелку масленицы сожгли. А добрые соседки баба Маша и баба Паша привезли на тележке к обеду детям угощение: огромную стопку блинов, большой чугунок горячей картошки, закутанный в старую шубейку да бидон теплого молока. Телегу везла баба Маша. Высокая, крепкая, она без усилий катила тележку по тропинке, а низенькая и круглая, как колобок, баба Паша шла налегке и только наблюдала за тем, чтобы с тележки ничего не упало. Расселись ребятишки на поваленных ветром стволах старых берез и стали угощаться. Никого два раза приглашать не пришлось. На свежем воздухе, да в компании и аппетит приходит сам собой. Федя из второго класса четыре раза попросил добавки, и четыре раза ему не отказали.

- Все! Больше не могу!

Он расстегнул куртку и погладил свой животик.

- А мы и не настаиваем! – засмеялись взрослые.

- А куда же остатки картошки денем?

- Птичкам под деревце выложим. Мы уйдем, а они соберутся и поедят. Картошечка – второй хлеб!

- А может мне домой взять да поросенку скормить, если никому больше не нужно?

- Ну, куркуль! Весь в деда! Тот тоже и крошечки пропасть не давал! - засмеялись соседки.

- А садитесь-ка вы поплотнее, дети, и ты, Федя, садись рядышком со всеми, - пригласила баба Маша, - я вам старые истории деревенские рассказывать буду, которые от бабушки своей слышала. Уселись? Ну, так слушайте теперь…

Голос у бабы Маши был уже старческий: чуть хрипловатый, надтреснутый. Но как она говорила! Таинственно, полушепотом, то наклоняясь к своим слушателям, то отстраняясь от них! Она то смотрела в глаза ребятишкам, а то отворачивалась от них и поднимала взор к небу.

…Моя бабушка пришла на Амур ребенком. Родилась она на Украине, хорошие там края, но земли маловато. А тут на Дальнем Востоке просторы какие! Вот её родители и решили переселиться вместе с многочисленной родней. Вначале они по железной дороге ехали, а потом два года сюда пешком шли. И коровок гнали с собой, и гусей везли в телегах и курочек, и прочую живность. Пришли в неведомые края, выделили им участок здесь, на берегах Кудринки нашей. Стали они устраиваться. Первую зиму едва пережили. Морозы–то вон какие лютые у нас! А потом обжились на новом месте. И как в сказке говорится, стали жить поживать и добра наживать. Подросла моя бабушка, заневестилась, её за нашего же деревенского паренька замуж и отдали.

Они пожили в большой семье родителей, а через два года отделились. Построили себе дом на краю села, все хозяйственные постройки. А раньше скотину всю вместе держали. Утрамбовывали землю, глиной покрывали. Она высохнет – как асфальт! Вокруг столбы вкапывали, ивой заплетали. Потом мазали с двух сторон глиной, верх соломой покрывали. И получалась постройка ладная, теплая и удобная. А внутри отделы были для овец, для коз, для птицы всякой, для молодняка, для коней. Только на новом месте никак скотина не водилась. Неохотно в хлев кони шли, плохо ели, худели. Корова заболела и вовсе сгинула. Стали говорить в селе, что нечистая сила живет в хлеву и надо её спровадить. Вот взяли они святую воду, да и побрызгали во все углы с молитвой праведной. Вдруг что-то как зашуршит, зашумит, завоет, а потом вихрь пошел по пригону какой-то. Потом вытье какое-то послышалось, топот, дверь сама собой распахнулась, а трава стала приминаться во дворе так, как будто кто-то невидимый по ней бежал огромными шагами.

Дети слушали словоохотливую старушку так внимательно, что даже дыхание затаили. Зина тоже слушала с большим интересом.

Вдруг над головами раздался какой-то писк, а когда все посмотрели наверх, то увидели, что на ветке дерева отчаянно дерутся два воробья. Перья у них воинственно торчали во все стороны, они грудью налетали друг на друга.

- Кыш, забияки, кыш!

Воробышки взлетели в воздух, но даже в полете продолжали воинственно чирикать. Потом один из них поднялся повыше и маленьким коричневым комочком бросился вниз, пытаясь сбить противника, но промахнулся и упал на землю.

- Да что вы не поделили? Утихомирьтесь!

Упавший воробушек отряхнул свои перышки и торопливо взмыл вверх. Он громко чирикал, отчаянно махал крылышками и изо всех своих воробьиных силенок пытался догнать своего врага.

Птичий поединок насмешил всех.

- Интересно, что они не поделили?

- Может быть, это муж воробей с женой воробьихой ссорятся. Мало ли что? Дров не нарубил, воды не наносил, в магазин не сходил, – пошутила баба Маша.

- Скорей всего это так! - сказала Зинаида Алексеевна. Это действительно воробей с воробьихой ссорились. Заметили - у воробья есть такой на оперении маленький галстучек. Чем он у него заметнее - тем воробей важнее. Однажды орнитологи поймали в стайке воробья самого неказистого. Галстук у него был едва заметен. Они ему нарисовали галстук яркими красками. Выпустили его, а потом увидели, что он в стайке птичьей стал самым важным и главным!

Рассказ учительницы был таким интересным, что ребятишки выслушали его и улыбнулись. Чувство страха, разбуженное рассказом соседки, у ребятишек пропало без всякого следа!

Костер не совсем погас, горячие угли разогревали воздух, и он поднимался вверх прозрачным плотным чуть дрожащим потоком. А сквозь него, как через стекло, была видна полевая дорога и лес, и кустарник, и старая береза, стоявшая в отдалении.  Уже то там, то здесь виднелись участки земли, свободные от зимнего снега. Недельки через две–три они заголубеют от подснежников, которые покроют их нежным ковром.   

Прощай, зима! Здравствуй, лето!

Не знала Зиночка, что праздник прощания с неделей масленицы был и её прощанием с детьми. Через несколько дней вечером Зина не получила листочки с поурочными планами, а когда позвонила Вере Васильевне, узнала, что она поправилась и выходит на работу!

Как потерянная весь вечер ходила Зина из угла в угол. Вечер был свободным, и заняться было совершенно нечем!

На следующий день Зина в школу не пошла, но в обед за ней прислали гонца – Сашу Лукина. Он поздоровался и широко открывая свои голубые глаза сказал, что Вера Васильевна срочно зовет Зинаиду Алексеевну в школу.

- Что случилось? Почему такая срочность?

- Не знаю, но сказали, чтобы срочно Вы пришли! Прямо сейчас.

Зина повиновалась. А в школе ей устроили праздник! Вера Васильевна при всех сердечно поблагодарила и от своего имени, и от имени всех ребят Зинаиду Алексеевну за добросовестный труд! Дети подарили самодельные открытки, а потом все вместе они попили чай со знаменитыми кренделями бабы Паши. А когда Зина уходила, Вера Васильевна пошла проводить её на школьное крыльцо, и крепко пожала ей руку.

- За Сашу Лукина большое спасибо! У тебя – педагогический талант. Подумай о педагогическом институте! Поступай заочно. Пойдешь по внеконкурсному набору, направление тебе дадут, я похлопочу. Если решишь, доставай учебники и начинай готовиться к экзаменам уже сегодня. На заочном отделении они немного раньше – в конце мая. И отдельное спасибо за Петю. Я теперь его не оставлю своими заботами, буду учить понемногу. Может быть хоть программу начальной школы он освоит! А ты серьезно подумай о поступлении в педагогический институт. Серьезно!

Зиночка обещала подумать над предложением Веры Васильевны. Вечером она затопила печку, подоила козу, накормила Полкана и страшного приблудного кота, который ни за что не хотел жить в доме, хотя Зина и приглашала его, но он в дом не заходил, может быть стеснялся своего слегка потрепанного вида, а может быть не доверял людям.

Он жил на чердаке и спал на опилках возле теплой печной трубы, а вечером позволял покормить себя теплым парным молоком из миски, которую Зина специально поставила за домом так, чтобы она не была видна Полкану. Но Полкан все равно чуял, что кот ужинает, лаял и рвался с цепи так, что боязно было и за кота, и за Полкана, и за саму тяжелую цепь. Поэтому приблудный кот лакал молоко с такой скоростью, что миску опустошал почти мгновенно, даже если она была налита до краев.

Потом Зина села в уголок дивана, стараясь и там занять как можно меньше места. Свет она не включила, телевизор тоже. Только полная луна освещала дом, заливая все вокруг своим странным бледным светом. Зина долго сидела неподвижно, а потом подняла руку с раскрытой ладонью. Крепко сжала руку в кулак, а потом разжала один единственный указательный палец, подняла его вверх и громко сказала:

- Я одна! На всем белом свете одна. Одна – как перст!

Потом безвольно опустила руку на колени, еще плотнее вжалась в уголок дивана и горестно заплакала.

Вдруг в сенях раздался грохот, двери широко распахнулись и в дом вошли соседки.

- Почему огня не зажигаешь? В темноте сидишь? Мы уж думали, что и дома тебя нет, но смотрим, веником не приперто. Значит дома. Свет–то можно включить?

- Можно.

Зина торопливо вытерла слезы. Баба Маша глянула пристально, но ничего не сказала. Соседки с собой принесли угощение.

- Ты еще не ужинала? Мы тут решили посиделки устроить.

Они накрыли стол и стали наперебой угощать Зину принесенной снедью, и сами не забывали угощаться. Поговорили о том, о сем, баба Паша посмешила всех рассказом о прочитанной книге.

- Вы знаете, что в нашей клубной библиотеке я уже все перечитала. Решила на днях я на центральную усадьбу в библиотеку поехать. На послеобеденном школьном автобусе уехала, а там как раз час до рейсового автобуса. Пошла я в библиотеку, стала книжки выбирать, а мне библиотекарь Надежда Сергеевна и предложила книжку. “Ночь страсти” называется. Вроде бы и неприлично брать такую книжку пожилой женщине. Такие книги для молодых написаны. Но не утерпела, взяла. В сумку на самое дно положила, не хотела, чтобы кто посторонний увидел. Приехала домой, быстро управилась, дом на крючок закрыла и давай читать. Читаю, читаю, читаю. Никакой страсти! Все им бедным влюбленным что-то мешает. То его ранили, бедного, не до страсти ему стало! Только он поправился, злыдни девушку похитили, а после похищения она заболела. Только поправилась – он на охоту поехал и заблудился. Наконец, все неприятности кончились. Смотрю, и книга кончилась. На последней странице настала эта ночь страсти, но без всяких подробностей!

Баба Паша вздохнула горестно и притихла.

- Так! А тебе подробности нужны были! Бедная старушка! Разочаровалась!

Мария Ивановна стала смеяться так громко, басовито, что стекла в оконных рамах задрожали!

- Уморила ты меня! А я думала, что ты только умные книжки читаешь!

- Название у книги обманчивое какое. Не зря я не люблю этих иностранных писателей. Всегда они названием приманивают читателя. Вот наши книги называются без всякого обмана: “Горькие шанежки”, “Хождение по мукам”, “Война и мир”.

- Какая жизнь наша горестная, такие и названия у наших книг. Некогда нашим писателям пустопорожнюю околесицу писать. А у этих, у иностранцев, жизнь-то наверное, побогаче нашей. Не за этим мы пришли к Зиночке, чтобы о книгах поговорить. Мы пришли совет держать. Мне Паша рассказала про предложение Веры Васильевны. Смело принимай его. Очно в институте на одну стипендию не больно то проживешь, а заочно учиться полегче.
 
- Подкопишь деньжат за зиму, да и летом на сессию. А учиться можно и по книгам. Библиотека у нас на центральной усадьбе очень хорошая, да и в райцентре книги в библиотеке дают. Райкомовской библиотекой тоже можно пользоваться, там тоже не откажут. Так что решайся!

- А за дом не переживай! За домом мы по-соседски присмотрим. И козу твою капризную подоим и Полкана покормим, и кота твоего красавца приблудного не забудем! Что скажешь?

- Я подумаю.

- Подумай, подумай! Такое решение так не принимается. Нужно подумать! Ты не профессию себе выбираешь, ты судьбу себе выбираешь! Я вижу, как ты к почтовому делу прикипела, а ведь и школьное тебе по душе пришлось. Вон ты как маешься без детей. Сама не своя ходишь. Вера Васильевна верно в тебе подметила педагогический талант. А это не каждому дано. Не каждый может хорошим учителем стать.

- А я ведь Сашу Лукина чуть не ударила дневником по голове. Вы разве забыли?

- Но ведь не ударила, сдержалась. Хватило ума. А учитель и должен быть таким горячим. Страшнее – равнодушие, Вера Васильевна тоже иногда шумит на ребятишек, когда они работают вполсилы. Но она их любит, готова за них и в огонь, и в воду, как говорится, а они это чувствуют и доверяют ей.

Она в класс с добром идет. Если они плохо отвечают, она сокрушается и говорит, что это она виновата, плохо объяснила им материал на прошлом уроке. А дети её утешают и берут вину на себя, говорят, что они просто не постарались, а впредь будут лучше стараться. Со стороны так интересно за ними наблюдать. А что, в школе должны одни холодные рыбы работать? Учится старательно или вовсе не учится ребенок, а учителю всё равно. А там знают дети или ничего не знают, это их дело. Желание научить детей хорошо должно быть горячим желанием. Нужно ободрять детей, заставить верить в себя и в свои силы – вот и будет результат. Нужно, чтобы у детей интерес к учебе был, а не из под палки они учились. А ты уже показала свое умение учить детей. Так и иди по этой тропе. Тебя сама жизнь на эту тропу вывела. Она тебя в люди выведет. Думаешь, я не поняла, что ты плакала в темноте до нашего прихода? Поняла. Плохо тебе? Нужно делать так, чтобы было хорошо!

- Паша тебе все правильно сказала, она говорит, как по писанному, сколько книг перечитала, мне за ней не угнаться, а я по-простому добавлю, что ты не хромая, не слепая, здоровьем Господь тебя не обидел, красотой, умом не обделена, так меняй свою жизнь. Это тебе по силам! Жизнь – она в руках человека. Вперед нужно смотреть! Как говорится в народе, вчера не догонишь, от завтра не уйдешь! Как человек сам захочет, так и будет! Ты пожелай! И главное – сделай хоть что-то для исполнения своего желания!

- Подумай над тем, что мы тебе сказали. Мы тебя любим, как родную. Ты у нас на глазах выросла. Мы плохого тебе не посоветуем!

Соседки пожелали спокойной ночи и ушли, а Зина стала мыть посуду. А чтобы дело шло быстрей – она напевала негромко любимую песню отца про красотку, которая живет в высоком терему. Когда она вымыла последнюю чашку, она вдруг со всего размаха хлопнула ей по столу так, что та едва уцелела.

- Все! Решено! Готовлюсь к поступлению в пединститут. Мама мечтала о том, чтобы я стала учителем, потому что она сама бредила этой профессией и папа одобрял этот путь. Я никогда и не думала, что преподавательское дело моим будет. Не я его выбрала, а оно меня, значит чему быть, того не миновать!

На следующий день Зиночка зашла в клуб, нашла там подшивку областной газеты “Амурская правда” а в ней страницу, на которой красовался заголовок “Куда пойти учиться”. Выбор был не так уж и богат: в ближайшем городе было всего три института: педагогический, медицинский и сельскохозяйственный, и они приглашали абитуриентов, а отделение заочного обучения были только в двух.

Сельскохозяйственные профессии Зинаиду не привлекали, зато в педагогическом институте открывался новый факультет “Начальных классов” с очной и заочной формой обучения. Вступительные экзамены были сложными, чтобы с ними справиться, нужно было начинать подготовку немедленно.

Вера Васильевна, узнав о серьезных намерениях Зиночки, сразу стала помогать. Всевозможные пособия, программы, учебники лежали на письменном столе в горнице дома внушительной стопкой. Зиночка все вспоминала живо, занималась усердно, документы отправила вовремя, получила вызов на экзамены и уже собиралась отправиться в город, когда за несколько дней до поездки разразился скандал.
 
Её милые соседки поссорились до такой степени, что не разговаривали между собой, не смотрели даже в сторону друг друга, а к любимой Зиночке ходили в гости врозь.

На все вопросы Зиночкины они не отвечали ничего вразумительного. Окольным путем Зина узнала, что причиной ссоры соседок стал петух тети Паши. Ей его подарила сестра, и он жил на подворье совсем недавно. Этот куриный вождь оказался персоной отрицательной. Нет, он не клевался, не водил своих подруг на соседние грядки, не разрывал посадки, не склевывал свежие побеги всходившей кукурузы. Его поступки были гораздо страшнее. Он переманивал соседских кур нестись к себе в курятник.

Зиночкины куры оказались устойчивыми, и за соблазнителем не пошли, а куры бабы Маши поддались на провокацию. Петух каким-то образом знал, когда курочка собиралась снести яйцо. Он подходил к соседской несушке и обхаживал её. Странно клекотал, даже негромко кукарекал, потом раскрывал крылья и подталкивал ими курицу к своему курятнику. Там курочка несла яичко, а после этого она петуху была уже не нужна, и он шумно прогонял гостью прочь из своего курятника, а яичко становилось собственностью бабы Паши.

Баба Маша это все открыла и громогласно стала упрекать соседку и подругу в воровстве.

- Гляньте-ка, люди добрые! Я значит кур содержу, кормлю, а несутся они в соседском курятнике. А эта тихоня делает вид, что ничего не знает! Чужими яйцами закусывает, и совести не имеет.

После того, как было сделано такое заявление, во двор Марии Ивановны пыхтящим колобком вкатилась Прасковья Терентьевна и поставила посередине просторного двора лукошко с яйцами.

- Ну, Мария! Ну, Мария! Я не знала, что ты такая!

- Какая такая?

- Жадная?

- Я – жадная? Яйца свои забери! Забери свои яйца! Не в них дело! Уйми своего петуха!

- Я что? Заставляю его твоих кур сманивать?

- Каков поп, таков и приход!

- Закрой их в сарае, коли так!

- Я – закрою, а твои будут гулять? Не лучше ли тебе твоего петуха закрыть?      

- А мои куры будут без петушиного внимания? Цыплят наседки высиживать перестанут.

- Ах, ты! Только свой интерес блюдешь, да? Все выгадываешь, все выгадываешь!

- Ты что, меня за жадину принимаешь? Да, я! Да,я!

И после этих слов маленькая тетя Паша вдруг выгнулась боком и пошла воинственно на соседку и подругу.

- Стойте! Стойте! – закричала Зина, видевшая все со своего двора, - вы с ума сошли? Подеритесь еще!

Она бегом бросилась во двор Марии Ивановны и встала перед разгневанными соседками.

- Опомнитесь! Помиритесь немедленно!

- Ни за что!

Зина села на скамейку во дворе у Марии Ивановны и громко заплакала.

- Да что же такое происходит? Да откуда на нас эта напасть? Да вы же мне обе как родные! А вы – из-за петуха! Себя не жалеете, так меня хоть пожалейте!
Соседки бросились утешать Зиночку одновременно и стали разом просить у неё прощения.

Вечером в знак перемирия состоялось соседское чаепитие.

- А все-таки нахальный у тебя петух!

- Петух, как петух. Не пойман – не вор!

- Ах, не пойман?

- Стойте, стойте! Я запрещаю вам произносить при мне слово “петух”. Не смейте больше ссориться!

Помирила соседок окончательно бабушка Фленушка. Она принесла Прасковье своего петуха, а коварного искусителя забрала с собой.

- Я живу далеко. Двор у меня по старинке обнесен крепким и высоким забором. Куры со двора у меня не ходят никуда и петух тоже домосед. Так что я вас помирю, девы. Повинитесь теперь друг перед другом. Столько лет в содружестве живете, так неужто поганая птица вас рассорит?

Баба Маша и баба Паша Зиночку в дорогу собирали уже вместе. О недавней ссоре между ними говорил только тихий тон их голосов, да виноватые взгляды. 


                ****
Когда она ехала на десять дней в город, чтобы сдать вступительные экзамены, ей не позволили поехать налегке. Дали в дорогу отваренную курицу, два десятка вареных яиц, бутылку молока, да килограмма полтора творога, да баночку сметаны, да столько же медку с пасеки, да постряпала баба Паша немного в дорогу разных постряпушек и положила ей в сумку десятка два ватрушек с разной начинкой. Только и всего. Бабушка Фленушка принесла какой-то очень старый листочек пожелтевшей бумаги, на котором чернилами был написан текст молитвы.

- Вот, тебе охранная грамота. Положи в сумочку, а лучше в карман и носи повсюду с собой. Молитва на удачу в делах, она рукой моей мамы написана. Мне она всегда помогала, поможет и тебе.      

Подарок старейшей жительницы села бабушки Флёнушки согрел девушке сердце. Добиралась она до города очень долго. Вначале на утреннем рейсовом автобусе доехала до районного центра. Она почему-то не приобрела билет заранее на автобус до города, и на утренний рейс ей билетов не досталось, а на послеобеденный рейс билеты продавались по прибытии рейсового автобуса из города.

Сидеть в грязноватом здании автовокзала Зине не захотелось, и она пошла по центральной улице городка. Пристанище она нашла на скамейке в скверике на берегу Амура, который громко именовался парком. Две коротеньких аллейки с хилыми деревцами, да некрасивая клумба посередине парка – вот и вся красота. Открытая терраса для танцев была заперта огромным амбарным замком. Деревянное здание клуба было тоже закрыто. Кругом стояла угрюмая тишина. Только на Амуре было движение. Со стороны реки доносились самые разные звуки: постанывали гудки барж, слышались звуки команды, рокотали моторы. А может быть по реке уже ходит корабль на воздушных крыльях – “Ракета”? Зина спустилась с обрывистого берега и пошла на пристань. “Ракета” уже стояла у причала и принимала пассажиров. В речной кассе оказался один-единственный билет. Как будто кто-то специально его оставил для Зины.

- Поторопитесь, девушка! Через пять минут отправление!

Место для Зиночки оказалось возле окна по левому борту корабля. Всю дорогу видела путешественница китайский берег. “Ракета” шла по фарватеру, читая речные знаки. Она то приближалась к берегу, то удалялась от него, а в одном месте приблизилась настолько, что Зина рассмотрела рыбака-китайца, который на небольшом костре готовил обед. Большой медный котел на треноге был подвешен над огнем на цепи, языки костра жадно лизали его округлое дно, а китаец опускал в кипящую воду почищенную рыбу. В сторону русского корабля он даже не взглянул.

А Зина рассмотрела его внимательно, хотя скорость движения корабля была очень большой и берег буквально мелькал вдали. Река заставляла любоваться своей красотой. Она привлекала взор! Стремительно бегущая навстречу вода чуть-чуть рябила на солнце. Низко нависшие над ней кусты омывались волнами Амура. В заводях накапливался речной мусор – какие-то бревна и коряги, но они не портили ликующий вид бегущей воды.

На крутом русском берегу реки попадались приграничные села. Вид у них был такой знакомый и родной! Как будто её родная деревня переехала на новое место и смотрит любопытно окнами домов на бесконечно бегущую реку.

Вид областного центра поразил Зину. Город открылся неожиданно, за поворотом реки. Мощная и крепкая набережная, череда красивых зданий на берегу поразили воображение девушки. Она даже оробела слегка.

Приветливые горожане показали ей дорогу к институту. Они посоветовали ей пойти пешком, по набережной. Она так и поступила.

Город пугал девушку своим великолепием, а река - успокаивала. Проплывающие катера и пароходы разрезали поверхность реки, от них шли волны. Они набегали на теплый берег вначале длинными языками, а потом становились все сдержаннее и, наконец, утихали совсем.

В толпе людей, идущих по набережной, Зина ничем не выделялась. Она была одета в светлую майку, в обыкновенные джинсы, обута была в кроссовки. И роста она была среднего. И фигурка у девушки была без изъянов. Только распахнутые широко глаза, в которых было столько изумления, привлекали внимание прохожих. Да не модный совершенно чемодан в руках и огромная сумка, сшитая из рогожного мешка, выдавали в ней провинциалку. Пушистая коса через плечо, кудряшки, выбивающиеся из под прически, да белоснежная льняная косыночка на голове, обшитая по краю легкими кружевами, делали её вид неповторимым.

Добрые люди показали ей здание института. Огромная тяжелая дверь не сразу поддалась, но Зина её распахнула и вошла. Она переступила не только порог здания. Она вступила в новую жизнь!

К двум часам дня Зиночка уже располагалась в студенческом общежитии.

Напрасно Зина переживала, что продукты ей в общежитии хранить негде будет. Поселили её в комнату к третьекурсницам. У них место освободилось, потому что однокурсница ушла в декретный отпуск и перевелась на заочное отделение. Встретили новенькую приветливо. А когда Зиночка подошла к столу и выложила съестные припасы и высказала опасение, что они могут испортиться, девушки её опасения развеяли. Вскипятили чай и принялись пировать всей комнатой. Зине тоже кое-что перепало с дороги. Когда выяснилось, что все-таки вчетвером им все не одолеть, они постучали в стенку справа и слева условным стуком, и тут же пришла подмога из соседних комнат. Так что к ночи вопрос о сохранности продуктов был решен самым простым способом: не о чем было больше беспокоиться. А Зиночка сразу стала своей в доску девушкой в общежитии. Её опекали всей комнатой. Переживали за каждый её шаг, а когда стало понятно, что она поступила учиться – радовались этому даже больше, чем она сама.

Её сводили в кинотеатр, на концерт, показали лучшие места в городе.
Зиночка опять, как в школьные годы, была в кругу своих ровесников и с удовольствием общалась с новыми подругами. Она еще не знала, что такое общение – подарок судьбы, такой естественный в молодые годы и такой желанный в годы зрелые и преклонные.

Когда Зина приехала на два дня домой, чтобы известить всех о своем поступлении и собраться в город на долгий срок, её собирали опять всем селом. Даже дети принесли ей свою коллективную фотографию, на которой написали всего одну фразу: “Мы Вас любим и ждем”.

В комнату к прежним соседкам Зина не попала, потому что девушки сдали летнюю сессию и разъехались, а общежитие закрыли на ремонт. Заочников поселили в каком-то холле, в котором рядами наставили кроватей и разместили двадцать пять человек. Шум и гам здесь стихал только к полуночи и возобновлялся ранним утром. Днем Зина слушала лекции, а заниматься ходила в читальный зал. Вот где был оазис тишины, порядка и размеренности! Поражал сам читальный зал своими размерами, своей высотой и своим убранством. Большие столы со стойками-перегородками и настольными лампами над каждым рабочим местом позволяли каждому, кто приходил сюда заниматься, чувствовать себя уединенно и погружаться в изучение предмета полностью. Кроме очевидного комфорта в читальном зале был комфорт невидимый, но осязаемый. В нем витал дух почтения к учебному труду и невольно вспоминалась поговорка: “Учеба – это тоже труд, но труд полный мыслей”.

В своей группе Зина подружилась с Галей, которая была ей прямой противоположностью. Степенная, замужняя дама, у которой в деревне осталась семья: муж Саша и годовалый сынок Ванечка на попечении бабушки, Галиной мамы, которая всю жизнь работала в школе и дочь пошла по её стопам. Галя была старше Зины. Она окончила педучилище, три года отработала в школе, а когда узнала, что открылся факультет начального обучения в институте, решила получить высшее образование.

Зина с Галей почувствовали какую-то неясную симпатию друг к другу и на занятиях садились рядом, вместе переходили из аудитории в аудиторию, стали вместе готовиться к практическим занятиям и зачетам в читальном зале. Галя охотно помогала Зиночке. Педагогическое училище давало своим выпускникам крепкие знания.

- Не напрягайся! – тихо говорила Зиночке Галя на лекции, - это в школе не пригодится, это дают для общего развития.

- Эту лекцию слушай внимательно, стремись записать каждое слово! Это твой хлеб! 

Зиночка стала слушать. Уже сессия подходила к концу. Стояла дикая жара. В огромном лекционном зале собрались студенты первокурсники всех потоков заочного отделения. Читалась лекция по общим дисциплинам. Предмет назывался “Психология”, тема лекции – “Память и её виды”. Казалось, от горячего солнца плавились окна, а лектор – пожилой человек, по виду – божий одуванчик, был одет в строгий зимний шерстяной костюм и ослепительно белую рубашку. Однако и жара, и долгие годы преподавания так утомили его, что лекцию он читал печально.

Высказав очередную мысль, он делал паузу, вздыхал, сонно моргал глазами, а потом уныло начинал развивать другую мысль. И голос его, и весь его вид говорили студентам, что, мол, вот, стою и читаю вам тут, потому что должен, а вы навряд ли что поймете так, как нужно, и на экзаменах мне будете нести такую чепуху, что даже я, повидавший многое на своем веку, буду удивляться и тихонечко говорить: “Первый раз слышу”. У Евгения Гавриловича и кличка была такая, которую придумали студенты прежних времен лет тридцать назад – “Первый раз слышу”.

- Память связывает прошлое субъекта с его настоящим и будущим, память сохраняет не только индивидуальный опыт, но является и механизмом наследственной информации.

Монотонно читал свою лекцию преподаватель. Сонная аудитория, сонный лектор, сонный день за окном, а вдруг Зиночкино сердечко отозвалось на слова лектора.          

- “А где мое прошлое? Мама мне не мама, папа тоже не папа, кто же я? Откуда? Где мои корни? Почему в моей памяти нет моего прошлого? Ведь оно начинается задолго до его рождения. Это жизнь бабушек и дедушек, а не только детство. У меня нет никаких ниточек. Только мама и папа, которые мне не мама и не папа”.

- Можно выйти?

- Пожалуйста!

Лектор сказал это снисходительно и даже презрительно. "Да хоть на все четыре стороны!" Воспитание и положение не позволяли сказать желанную фразу.

Зина выскочила в коридор встала к окну. Она стояла у большого окна и казалась такой маленькой под этим высоким потолком, рядом с этой широкой лестницей! Ей хотелось плакать.

 Следом вышла встревоженная Галя.

- Тебе плохо? Пойдем, умоешься холодной водой. Конечно, такая жара! Пойдем, пойдем!

Теплая рука подруги легла на плечо Зиночки и увлекла её прочь от окна, и прочь от тяжелых мыслей.

Кроме прошлого, у каждого человека есть будущее и оно мало кому известно. Его подробности только слабо проявляются на горизонтах нашей жизни в общих чертах, а детально прорисовываются они только самой жизнью, придавая этой жизни огромный интерес. Что нас ждет с новым рассветом?

Этого не знает никто.