(Фрагмент романа "Крепостная герцогиня")
В конце апреля 1682 года по летоисчислению нашему (но пока не расейскому) преставился брат Пети венценосный Федя, завещания не оставивший. Хоть и был Пётр младше Ивана, но ввиду скудоумия последнего, провозгласили царём ученика моего.
Чрез пару недель был у нас в гостях знакомый ваш, лорд и леди Гриффит, негоциант аглицкий Томас Голд (хотя по мне, так лучше б уж знакомства сего и не было вовсе!). Обрадован он был немало, соотечественницу бывшую встретив, и удивлён премного моему свободному владению языком аглицким. И молвила матушка на языке сем: «Удивительная страна Расея, жаль токмо, что для проживания непригодна! Заглянул к нам недавно царь Петюшка, и попросила я отпустить нас со дщерью восвояси. Так ответствовал, что не вправе он кадрами ценными разбрасываться!».
Минуло два дня, и наступил страшный третий день – 15 мая. Пустили по Москве слух об убиении царевича Ивана, старшего брата царя Петра. Взволновались солдаты, стрельцами именуемые и повалили ко дворцу с требованием слух сей подтвердить али опровергнуть. И тогда мачеха царевича обсуждаемого Наталья Кирилловна вышла с Ваней на крыльцо показать его лицо. И сын ея венценосный там же пребывал. Успокоились бунтари по сему поводу, но "возбухли" по другому – экономическому: недоплачивают, мол им. И тут батюшка мой несчастный боярин Михаил Юрьевич Долгорукий, не разобравшись в специфике аудитории своей, попытался провести работу воспитательную: стал объяснять, что они не правы и за поведение своё предосудительное наказаны будут. Тогда часть слушателей взобралась на крыльцо и огорчила поведением своим батюшку моего, сбросив оного на копья коллег нижестоящих. От такого огорчения и от копий сих несчастный родитель мой преставился. Засим творить начали безобразия, в убиении бояр непонравившихся выразившиеся. Слуга усопшего батюшки моего, узрев непотребство сие, побежал в дом наш… Аки стало опосля известно, дошло до погромщиков сих, хоть и не сразу, что начальник их – боярин Юрий Алексеевич Долгорукий. И вряд ли возрадуется он убиению сына своего возлюбленного, а посему проблема возникнуть может. В рамках решения проблемы сей, ворвались они в покои сего дипломата и полководца знаменитого, коий от болезни страдал. И избавили они дедушку моего от страданий сих, лишив живота!
… А тем временем слуга батюшкин в дом наш ворвался и поведал об участи ужасной хозяина своего. Раздались стенания горестные, кои пресекла я решительно речью героической: «Будьте достойны памяти первых христиан, по приказу Нерона в Риме убиенных!». Но возразила боярыня, что тем не так помирать обидно было, ибо не попрёшь супротив режима правящего, а мы насупротив к сему режиму принадлежим! Тогда привела я пример более удачный: «Чрез одиннадцать веков опосля забав нероновых в гишпанском граде Толедо славная иудейка Ракель с домочадцами столь же героическими была живота лишена вовсе не властью законной (ибо имела от короля Альфонсо Восьмого сына любимого, коего вовремя эвакуировала подальше), а чернью распоясавшейся и злодеяние своё с королём не согласовавшей! И ответствовала мне матушка аглицкая: «Дура ты, Дунька, хоть и героическая! Бросайте всё и бегите в посольство аглицкое. А коли посол "кочевряжиться" начнёт, пусть вызовет негоцианта славного Томаса Голда, коий приглашал нас в гости, правда, не с такой оравой! Но пообещай ему, что расходы компенсированы будут из барских средств, … во крайнем случае – из наших скудных! Я же задержу живодёров сих не отвагою, а любовью своею!»
… Приютил нас негоциант рекомендованный, и узнали мы опосля подробности героической гибели матушки моей, героиню из себя не корчившей! Когда ворвалась в дом наш свора кобелей озабоченных вооружённых, встретила их прелестница нарумяненная и молвила: «Уважаемые труженики ратные! Вас приветствует труженица срамная Катерина Маслова! Радовала я искусством своим сперва люд простой, а засим особ сиятельных и даже иностранных, за что гребла деньги немалые! Но ныне готова я отдаться Вам, любезные братья по классу, бесплатно!». Возразил ей один стрелец задумчивый: «Коли величала ты нас братьями, то богопротивны отношения срамные меж нами!». Возразила мать, что названные братья не суть братья и на ложе возлегла, опосля чего закончилась теория и началась практика. Дошла, наконец, очередь до стрельца задумчивого, но не успел тот вкусить в полной мере радостей срамных. Подбежал коллега его нетерпеливый и возопил, что нет мочи терпеть более. Ответствовала ему матушка с вежливостью: «Уважаемый защитник отечества! С радостью превеликой обслужу я Вас, но токмо в порядке живой очереди. Пред постелью все равны, ибо в ней лежать должны!». Засмеялись окружающие. И тогда решил осмеянный противопоставить поэтическому юмору матушки моей свой тонкий стрелецкий юмор и возопил: «Очередь-то живая, а ты – нет!». И скинув на пол клиента мешающего, выхватил саблю и усёк главу матушки несчастной. Ахнули все присутствующие, окромя скинутого, коий поднялся, потирая бок ушибленный и заглаголил с задумчивостью: «Баба сия срамная не замышляла супротив нас. Насупротив, она лишь много-много радости клиентам принесла! А посему не заслужила столь невежливое обращение». И ударил он своей ногой меж ног юмориста доморощенного. Рухнул тот на пол, очи выпучив. Поднял противник его саблю окровавленную и со всё тою же задумчивостью усёк ею главу юмористическую под аплодисменты собравшихся, рукоплесканиями именуемыми….
Чрез три дня стрельцы слегка угомонились, и стало возможно погребение жертв их недовольства. Матушка нашла успокоение вечное недалеко от могил батюшки и дедушки. Молвила речь траурную царица Наталья Кирилловна: «Новопреставленная раба Божья Катерина Маслова в последний час жизни своей славной вынужденно во грехе пребывала, но спасла тем самым семью Долгоруких, ныне так же к сожалению великому новопреставленных. Церковь наша святая православная простила Катюше последний грех и, память ея храня, постановила рассмотреть вопрос о причислении Катерины Масловой к лику святых с последующим присвоением имени святой Екатерины монастырю бабьему. Но уже ныне труженицы срамного заведения на пустоши Масловка переименовали вертеп свой в «Масловский притон» и даже вывеску соответствующую изготовили и повесили, опосля чего клиентура заметно увеличилась за счёт фанатов рода Долгоруких и стрельцов, одинаково новопреставленную почитающих! Комиссия авторитетная, разобрав инцидент криминальный, повелела: убийце коварному славной Катерины Масловой воздать той же мерой высшей, то бишь усечь главу. А посему стрельцу, исполнившему приговор сей до его вынесения, выплачено жалованье ката (то бишь палача) за выполнение работы одноразовой»….
Опосля похорон подошёл ко мне царь Петя и молвил: «С успением родителя твоего ничто не держит тебя в доме Долгоруких, ибо ученики твои уже и так слишком умные! А я пока недостаточно. Посему перебирайся во дворец, а дабы сомнения тебя не терзали, удесятеряю жалованье твоё.» Возрадовалась я и побежала прощаться с Томасом Голдом, от коего спасённые Долгорукие уже съехали в дом свой, благодаря матери моей убиенной не разорённый вовсе в отличие от домов прочих убиенных бояр.
И молвил мне сей негоциант славный: «Последняя воля матери твоей достойной в том состояла, дабы переправить тебя из вертепа сего в общество цивилизованное. Воля усопшей священна для меня, а посему уже заготовил я документы на имя кузины своей возлюбленной леди Дайаны Спенсер. И обещаю клятвенно обращаться с тобою аки с кузиной, то бишь не домогаться постельно.» Ответствовала я, что благодарна премного, однако не могу подвергать благодетеля своего опасности смертельной, ибо страшен царь Петруша, когда супротив воли его идут. А опосля исчезновения моего все границы враз перекрыты будут». Ответствовал Томас: «Слуга мой единственный токмо рад будет, коли рассчитаю его с наваром приличным. И появится у меня сегодня же слуга новый, тоже бородатый. На счастье наше твои … железы молочные не шибко выделяются и за неделю, на коюю я задержусь в Москве серьёзно вырасти не успеют… А когда поиски беглянки утихнут, отправлюсь домой я в сопровождении вышеупомянутой кузины очаровательной.». Помыслила я и согласием ответствовала. Ведь даже во случае провала авантюры нашей побоится монарх убивать подданного иностранного, а меня хоть и высечет пребольно, однако пощадит дщерь матери героической, а заодно и ценного кадра педагогического.
В тот же день получил слуга купеческий расчёт, а я - … бороду накладную. Понятно нам было, что озаботится царь юный исчезновением репетиторши своей и за поиск ея примется. Посему не стали ожидать визита августейшего и нанесли «удар упреждающий»! Явился негоциант Томас Голд во палаты царские и молвил: "Ваше Величество! Незадолго до событий недавних прискорбных одолжила у меня полуаглицкая репетиторша Ваша Авдотья Долгорукая тысячу фунтов стерлинговых на булавки. А когда уличил я ея в несопоставимости товара и цены за оный, ответствовала, что булавки сии златые и инкрустированы смарагдами, то бишь изумрудами и яхонтами красными и лазоревыми, то бишь рубинами и сапфирами. И ещё глаголила сия труженица педагогическая, что гарантом возврата сей суммы с процентами является любимый ученик ея царь Пётр Алексеевич. Каюсь, позарился я на проценты и ссудил ей сумму просимую. Но вчера, направляясь в дом осиротелый, разговорился со дворней я и выяснил, что исчезла куда-то Авдотья, опозорив тем самым память матери своей героической и род славный Долгоруких, ведущий начало своё от основателя града сего! Повелите же, государь Пётр Алексеевич, когда изловят беглянку сию, повелеть ей отработать вышеуказанную тысячу и передать оную в посольство аглицкое для пересылки мне в Лондон. А уж проценты я ей прощаю великодушно!». И ответствовал Петруша хоть и строгий, но справедливый: «Сумму требуемую у казначея сей же час получишь. А уж с училкой своей аки-нибудь сам разберусь!»
Принёс Томас тысячу фунтов стерлинговых от казначея царского и мне вручил оную. Неделю прожила я с бородой у негоцианта гостеприимного. И не прикоснулся тот ко мне аки к бабе, то бишь девице, хоть и видно было, что готов на стенку лезть от вожделения великого. Кстати и впоследствии до самой свадьбы нашей не лапал Томас меня, а вожделение во срамных девок сублимировал, … то бишь в шлюх лондонских. Чрез неделю сбрила я бороду, то бишь сняла оную и с помощью пудры и тряпок модных преобразилась в изнеженную расфуфыренную леди Дайану Спенсер, кузину негоциантовскую. Отправились мы в путь обратный (то бишь для Томаса обратный, а для меня – прямой!) и прибыли без приключений нежелательных в Лондон… И предложил мне негоциант одинокий стать его … нет, не женой, а всего лишь служанкой. Прикинула я, что окромя аки служанкой мне не устроиться нигде, ибо девицы образованные мало где ценятся, а уж небогатые бесприданницы – тем паче! (При словах сих феминистка Джейн Гриффит вздохнула тяжко.) А посему согласием ответила и полтора года содержала берлогу негоциантову в порядке идеальном. Хозяин мой постоянно пожирал меня взглядом влюблённым, в засим убегал в дом соответствующий для публики озабоченной!
Один из коллег Томаса, негоциант столь же богатый, но куда более младой и пригожий часто бывал в гостях у нас и вёл со мной беседы интеллектуальные, опосля коих удалялся в то же заведение, что и хозяин мой, иногда даже вместе с ним! Аки-то сообщил мне Томас, что собеседник мой купеческий попросил у него руки моей. Я возмутилась, естественно: «Сие в дикой Расее не принято мнением девицы интересоваться. А во считающей себя цивилизованной Англии положено сперва заручиться согласием ея, дабы не ставить инстанцию вышестоящую в положение неловкое!». Тут уж Томаса спокойного «понесло»: «Слышь, ты! Прислуга обнаглевшая! Скокмо можно душу мне травить?! Принимай сие предложение завидное и сваливай с моей жилплощади захудалой в особняк его роскошный!». (Жаль, что монолог сей не на языке расейском произнесён был, а то скаламбурить можно было бы: «Сперва "понесло" его, а засим "понесла" она!) И ответствовала я Томасу с усмешкой: «Ах ты, аглицкий Фома, не набрался ты ума! Единственное преимущество сего щёголя пред тобою в том состоит, что хватило у него смелости предложить мне то, чего ты столь боишься напрасно!» (Не токмо потому назвала Дуня собеседника Фомой, что не верил он в возможность счастья семейного со служанкой любимой, но и потому, что имя «Фома» в переводе на язык аглицкий означает «Томас»!) И заглаголил негоциант, чуть ли ни заикаясь: «Уж не следует ли из сего …?». Но тут я длани протянула, и он, поняв, что таки следует, бросился в объятья мои. Вскоре мы обвенчались скромно, а засим понесла я чадо купеческое. Жаль, что не увидит отец дитя своё …! Впрочем, меня куда-то не туда повело, ибо муссирование горя своего нетактично, а в данной аудитории – вдвойне!
И решил Джордж Гриффит на случайную нетактичность хозяйки ответить своей умышленной нетактичностью:
- А много ли процентов набежало на тысячу царскую?
- Приятно, - Авдотья ответствовала, - когда слушатель не теряет нить повествования. Не хотелось перегружать оное подробностями излишними, но коли оказалось, что не лишни оне, внесу уточнение. Аки токмо добрались мы с Томасом из Москвы во стольный град польский Варшаву, вручила я спутнику своему тысячу петрушину, о чём проинформировала последнего в письме своём: «Ваше Величество! Беспокоит Вас раба Ваша недостойная, но бывшая - Авдотья Долгорукая. Ещё пребывая во граде моём родном, но ныне столь же бывшем, прознала я о поступке не токмо благородном (ибо благородство не должно быть государю свойственно, о чём мудрый флорентиец Никколо Макиавелли писал), но и мудром с дипломатической точки зрения. Сие я о возврате тысячи баксов аглицких негоцианту Томасу Голду. Деньги сии брала я в долг у барыги сего вовсе не на финтифлюшки разные, а на финансирование бегства своего позорного из Расеи любимой. Но остаться не могла я, ибо пребывание моё на Западе – суть мечта матери моей полуканонизированной, память коей (аки глаголила на похоронах матушка твоя Наталья Кирилловна) почитаема различными слоями общества, в том числе противоборствующими. Хоть и принято в Расее обманывать, коли есть возможность, но воспитание моё прозападное не позволяет запускать длань свою загребущую в казну расейскую. Посему, пребывая за пределами отечества нашего многострадального, пересеклась я с купчиной аглицким и возвернула оному нахалу, посмевшему принять тысячу фунтов стерлинговых от государя расейского, сию тысячу. (Об источнике добычи денег сих лишь то могу сказать, что не связаны оне с древнейшей профессией матушки моей!) … Ну, а коли Голд не возвернёт тебе тысчонку сию жалкую, то значит, совсем от жадности рехнулся, ибо сие повлечёт сворачивание бизнеса его расейского и убытки аки минимум стократые! Передавай, Петруша, привет Наталье Кирилловне, царице вдовствующей и Софье Алексеевне, царевне царствующей!»
Усмехнулся Джордж Гриффит:
- Не сомневаюсь, что не захотел Голд убытков как минимум стократных и возвернул сумму взятую. Токмо аки?
- Тут же, в Варшаве написал он два письма. Одно послу аглицкому в Москве с просьбой вернуть долг царю юному с вычетом сей суммы с процентами за услугу оказанную из тех денег, что посол сей одолжил у Томаса в бытность того в Москве. Во другом же письме, царю Петруше адресованном, информировал он монарха сего о погашении долга мною. В частности, писал Томас под диктовку мою: «Не стокмо тому я рад, что тысяча сия ко мне вернулась (ибо для меня потеря суммы сей вовсе не разорительна, тем паче величеством Вашим великодушно компенсирована), скокмо тому, что восстановлено честное имя госпожи Долгорукой Авдотьи Михайловны!».
Отвела Джейн Гриффит с позволения хозяйки супруга своего во сторону, посоветовалась с ним, засим молвила:
- Многоуважаемая Дуня! Есть у нас к тебе предложение деловое. Сегодня же рассчитываешь прислугу, а завтра сама становишься прислугой, но уже в доме нашем. Учитывая, что не пристало баронессе состоятельной до хозяйственной работы опускаться (в отличие от маркизы нищей, кояя тем самым проживание своё отрабатывала!), обязанности твои будут ограничиваться воспитанием чада нашего годовалого Роберта, а в не шибко далёком будущем воспитанием нашего второго чада и, естественно, своего первого. Первые два чада, разумеется, небесплатно. За проживание будешь платить, но вполне умеренно. Когда можно ожидать ответа?
- Вы уже получили ответ мой положительный! – воскликнула баронесса Голд. – Аки глаголят на моей родине, «не было бы счастья, да … впрочем, не будем о грустном!».
- Тогда до завтра. А мы пойдём во банк улаживать возврат кредита от них в обмен на возврат дома им.
***