6. Извилистыми тропинками босоногого детства

   
    Г Л А В А  Ш Е С Т А Я

    1936-й год был первым годом после страшных потрясений, происшедших в 1930-1935 годах. В этом году на крестьянском столе появился запашной испеченный в крестьянской печи подовой хлеб.

     Возвращенных к жизни и несколько окрепших крестьян необходимо было заставить работать в колхозе не по восемь часов, как это было принято по отношению к рабочим на  производствах промышленности, а с раннего утра до наступления полной темноты, что на языке крестьян звучало проще: «от солнца до солнца».

     Особенно тяжелым оказался удел колхозницы и ее малолетних дочерей, стремящихся всячески облегчить тяжелый труд их матери.

     На Украине под плантации сахарной свеклы с давних пор отводились весьма обширные площади. Еще задолго до советской власти на Винничине были построены  в каждом районе один, а то и два сахарных завода.

     Их общее число в довоенные годы, если мне память не изменяет, была свыше полусотни. Средняя производительность такого завода равнялась примерно 2500 центнеров сахара в сутки (800-850 мешков по сто килограмм в смену).

     Параллельно, но несколько в меньшем количестве, в те же годы были построены  спиртовые заводы, сырьем для которых был второй продукт сахарных завдов – меласса, в некоторых районах именуемая патокой.

     Третьим продуктом, если это так можно назвать, был свекловичный жом. Так именуются изрезанные «в лапшу» корнеплоды сахарной свеклы, из которых вакуумным способом откачан сок.

     Свежий или силосованный жом используется в основном на корм рогатого скота, свиней и в других целях. Крестьянам давно было известно, что в деле урожайности сахарной свеклы, главным показателем конечного результата является не количество собранного урожая свеклы, а ее качество.

     Чем меньше корнеплод сахарной свеклы, тем  выше содержание в нем сахара, доходящее до 19% от общего веса сырья. Но кому-то из партийного руководства Черкасской области, безграмотному в деле выращивания сахарной свеклы, понадобилось внести «коренной перелом», и появился лозунг «За 500 центнеров сахарной свеклы с гектара!» 

     За «пятисотницами» дело не стало, их нашли в лице звеньевых из села Староселье: Марию Демченко и Марину Гнатенко. Спустя годы в селе Староселье в их честь установлен Мемориальный камень «Буряководам-пятисотенникам». 
 
     Украинская колхозница, словно рабыня, от рассвета до позднего вечера беспросветно с согнутой спиной, буквально сливаясь с рядками, перебирая кустик за кустиком двухлистковый только-только появившейся на свет Божий корнеплод сахарной свеклы.

     Семь-восемь рядков, общая площадь которых колебалась в пределах 0,6-0,8 гектара, определялась нормой для одной колхозницы. Здесь с ранней весны до поздней осени проходили ее лучшие годы.


    К сорока годам она уже не могла чем-то загримировать свое лицо, скрыв от постороннего взгляда признаки утраты былой красоты и преждевременного наступление признаков старости.
 
    Правда, бывало, идут с поля женщины и, как ничего не произошло, поют. Поют мелодичные украинские песни, и кажется, не видно здесь и следа усталости. Песню слышно далеко, а кто ее поет, сельчане распознают по голосам.

    Поют то дочери, племянницы, которым и нет четырнадцати, помощницы своих матерей, сестер и тех, кто там идет еще рядом. Таков обычай. Веселой лирической песней спадает пелена усталости, и они мысленно парят в облаках, на какой-то момент забывают о безвозвратно уходящей молодости. 

    В доколхозные годы крестьянский образ жизни, земледелие и хлебопашество был далеко не рай. Удел крестьянина определялся тяжелым повседневным трудом на принадлежавшей ему земле.

    Хотя над ним и стояла власть, облагавшая его разными налогами, но над ним никто с кнутом не стоял и не принуждал копаться день и ночь в своем индивидуальном  хозяйстве. В конечном счете, результатами своего труда распоряжался только он, а никто другой.

     Согнать с земли крестьянина, загнав его в колхоз, удалость репрессивными мерами, а какие к нему меры предпринять, чтобы заставить его работать в колхозе задарма? И такие меры были изобретены.

     Если в годы коллективизации раскулачивали, высылая в необжитые районы Сибири, или изгоняли семьями из родного дома под предлогом так называемой ликвидации кулачества как класса, то теперь такой рычаг не мог применяться, а был заменен лозунгами и, к большому сожалению, одурманивал доверчивых крестьян.

     С конца 1936-го был запущен в действие не лозунг, а маховик массового террора, беспрерывно косившего колхозное крестьянство 1937-1938 гг. В первую очередь арестовывались те, кого подозревали в украинском буржуазном национализме.

     За ними последовали «поляки» – украинцы-католики, религиозная жизнь которых была пресечена еще раньше закрытием костелов. Остальных арестовывали по принципу: кого за что.

     Одних  за то, что поддерживали позиции левых оппозиционеров, других за – правых уклонистов. Третьих за то, что  многое знали. Работая на каменном или песочном карьере, были осведомлены  от таких же колхозников-ездовых, возивших из этих же карьеров камень, песок, или с железнодорожной станции прутья арматурного железа, цемент и, наконец, воду в места строительства долговременных укрепленных точек (ДОТов) в укрепленных районах (УРах) Приднестровья, строившихся в 1932-35 го¬дах.

     Десятых, двадцатых и т. д. за падеж колхозных бычков, вызванный зимовками животных в непокрытых кровлей помещениях, где гулял холодный сквозняк, и отсутствовала подстилка, а животные, стремясь как-то обогреться, ложились  в мокрые места и примерзали к земле настолько, что не могли подняться на ноги.

     И за бесчисленные «грехи», которые не так трудно было найти в царившей бесхозяйственности. Весь этот «вражеский контингент»  был расстрелян  в 1937-1938 годах.

     Центральным местом казни перечисленных выше жертв оказалось одно из помещений областного управления НКВД в центре города Винницы. Местом захоронения – окраина города, в наше время густо заселенная и парком, в котором возвышаются могучие дубы и липы, склонившие свои ветки над братскими моги¬лами.

     Мы, 14-15-летние подростки – ученики Котюжанской неполно-средней школы первыми узнавали, кто в селе был арестован прошедшей ночью. Дети арестованного родителя (случаев ареста матери не было) утром в школу не приходили. И не только в первый день, но несколько дней, а то и недель.

     Затем, с появлением их в  школе, кто раньше, кто позже, мы выслушивали их грустный рассказ об арестах, и всегда при этом упоминалась одна и та же фамилия – Остапчук. Под этой фамилией подразумевался участковый уполномоченный Мурованно-Куриловецкого районного отдела НКВД, появлявшийся в селе верхом на белой масти лошади с шашкой и наганом на поясе.

     Никто из соучеников-очевидцев арестов в своих рассказах не упоминал других лиц, принимавших участие в аресте. Остапчук арестовывал крестьян ночью, группами 2-3 человека, а затем пешими конвоировал их в районный центр.

     О случаях побегов в селе не говорилось. В одиночку и группами ходили жены арестованных в Мурованные Куриловцы, пытаясь выяснить причину ареста и место нахождения их мужей. Возвращались с запухшими от слез лицами, так и не получив вразумительного ответа.

     Из арестованных и бесследно исчезнувших котюжанских колхозников в 1937 году живым вернулся в село Ремажевский Иосиф – отец моего одноклассника Пети. Пребывание Иосифа Ремажевского в чекистских руках окончилось для него невменяемостью.

     Таким он вернулся в село, таким продолжалась вся последующая до последнего дня его жизнь. Один единственный раз я видел этого человека в его хате, куда зашел вместе с его сыном Петей.

     В очень бедной однокомнатной хате, на деревянном ослончике (стульчике) сидел с бессмысленно глядящими куда-то глазами сгорбленный, маленький человечек. Я пробыл в хате минут десять, а затем вместе с Петей вышел.

     На мои вопросы о душевном состоянии отца, Петя ограничивался несколькими словами – отец безнадежно болен и только благодаря матери в нем теплится жизнь.

     В те же годы в юго-западной части Винничины шло интенсивное строительство, так никогда и не оконченного участка дороги в районах Жмеринка-Копайгород-Вендичаны-Могилев-Подольский.

     Параметры и масштабы участка дороги свидетельствовали о его стратегическом назначении. Начинался он в районе узловой железнодорожной станции Жмеринка и шел к пограничному городу Могилев-Подольский, где проходила советско-румынская граница по реке Днестр.

     Одновременно активно упорядочивались пересекающие строящийся участок шоссейные и  грунтовые дороги второстепенного значения. Дороги, берущие свое начало в районе железнодорожной станции Котюжаны и идущие к советско-польской границе в районе железнодорожной станции Дунаевцы и других местах советско-польской границы, имеющие также стратегическое назначение, упорядочивались силами колхозников.

     По, так называемой, гужевой повинности, каждый сельскохозяйственный номер (личное хозяйство колхозника) был обязан определенное время бесплатно отработать на строительстве или ремонте дорог, мостов и т. п.

     Вдоль берегов речки Лядова, протекающей по нашему селу, один за другим чередовались действующие и временно закрытые каменные карьеры. Здесь добывался гранит, используемый для разных целей при строительстве укреплений, дорог, мостов и т. п.

     В быту камень гранит использовался крестьянами при сооружении отопительных печек (укр. – грубок). Из колотых плиточек гранита, вязкой перемешанной с половой глиной, сельские мастера создавали чудо-печки, для которых требовалось немного топлива, от которого они быстро накалялись и сохраняли тепло в течение одних-двух суток.

     Камень песчаник также не редкость в этих местах. Добывался небольшими плитками и использовался в сооружении ограды крестьянских усадьб. С песком было труднее, именно его и недоставало во время развернувшегося строительства проходящих вблизи стратегических дорог.

     Помню, летом 1937-го строители нашли залежи песка почти в самом центре села. Его обнаружили в приусадебном участке бедного крестьянина Пасечника  (имя не запомнил). На сборы ему дали несколько дней, а для нового поселения выделили участок земли в западной части села, пообещав помочь.

     Несколько лет семья выселенных Пасечников прожила в землянке. Денежным доходом семьи было потомственное мастерство по изготовлению музыкального инструмента – бандуры.

     Но, поскольку в селе этот инструмент считали устаревшим, Пасечники принялись  за  изготовление  балалайки. Инструмент, изготовленный Пасечниками, звенел как колокольчик, но за пределы села не вышел.

    Сказывались слишком тяжелые годы, колхозникам было не до балалаек. А  вот мы, дети и подростки, очень полюбили этот инструмент и играли на нем по сельским меркам не так-то плохо. Мне также досталась пасечниковская балалайка. Денег на балалайку по тем временам потребовалось всего два рубля.

    Усадьбу Пасечников быстро раскопали, убрав верхний слой чернозема. Вокруг расставили часовых в мундирах с красными петлицами. Песок добывали вручную, ломом, лопатой и тачкой.

    Строительство участка дороги велось силами  вчерашних колхозников – тогда  заключенных, содержавшихся в одном из лагерей ГУЛАГа размещенного вблизи районного центра Копайгород.

    Так что пути для «освободительных походов» Красной армии в соседние страны – Польшу и Румынию подготавливались еще задолго до их осуществления.