"Как правильно – знает только Бог, но выбирать придется проповеднику".
Роберт Маккамон. «Королева Бедлама»
Клементина вошла в кабинет мужа. Не стала стучать, не остановилась, чтобы дождаться ответа. Едва скользнула кончиками пальцев по двери и тут же распахнула ее.
Она была раздражена. И все, что делала сейчас, делала с ощущением: «Все плохо? Пусть все будет еще хуже!»
Именно поэтому она, хотя прекрасно осознавала, что выглядит не лучшим образом, не сменила запыленного на прогулке платья. Не стала поправлять прическу. Только кружевные перчатки сняла – отдала служанке, приказала выбросить их. Разодранные, выпачканные в марсельской портовой грязи перчатки невозможно было ни отстирать, ни починить.
Полин, приняв их из рук госпожи, покачала головой, всхлипнула. Даже осмелилась выговорить ей, Клементине, – «ну, как вы так сумели, госпожа?»
И Клементина не была уверена, что слова эти относились к разорванному в клочья кружеву, а не ко всему тому переполоху, который она устроила.
*
Ступив в комнату, Клементина замерла у порога. С недоумением и даже обидой смотрела на склонившуюся над столом фигуру. Она приготовилась защищаться. Ждала, что муж встретит ее упреками. Даже желала их. Тогда она могла бы выплеснуть в ответ все свое раздражение.
Но он лишь скользнул по ней взглядом.
Проговорил спокойно:
- Проходите. Присаживайтесь. Я сейчас освобожусь.
И снова вернулся к своему занятию.
*
В сущности, он имел право упрекать.
Больше того, не потрудившись привести себя в порядок, она только дала ему лишний повод для недовольства. Приглашая к себе, Мориньер не ограничивал ее во времени, так что Клементина вполне могла и переодеться, и умыться. Но она не сделала ни того, ни другого.
Нервно перебросилась несколькими словами с Полин, поинтересовалась тем, как в ее отсутствие вела себя малышка, и сразу после – направилась в сторону кабинета.
И вот теперь Мориньер стоял в нескольких шагах от нее, занимался какими-то своими делами. Не смотрел в ее сторону. А она изнемогала от желания устроить скандал.
Наконец, он поднял голову. Взглянул на нее, упрямо оставшуюся стоять у дверей. Едва заметно улыбнулся. Заговорил мягко, даже как будто вкрадчиво:
- Мне следует просить вашего прощения, дорогая. Я должен был предупредить вас о том, что выходить из дома в одиночестве в этом городе – не стоит. Чудовищная непредусмотрительность с моей стороны.
Он обошел стол, приблизился к ней. Взял ее под локоть. Подвел к стулу, прижавшемуся лакированным боком к столу.
Клементина повела плечом, высвобождаясь.
Мориньер отпустил ее легко, будто и не заметил вздорного и – она осознавала это вполне – бессмысленного ее протеста.
Продолжил говорить спокойно:
- Однако теперь вы знаете, душа моя, что одинокие прогулки здесь могут быть небезопасны. Из этого вытекает очевидное: вы, безусловно, вольны гулять там, где вам заблагорассудится, но только в сопровождении Рене или кого-то еще из домашних слуг.
Она смотрела в сторону.
Мориньер коснулся ее руки, привлекая внимание. Когда она взглянула на него, добавил негромко:
- Женщины не в счет.
*
Клементина была раздражена и прежде.
Но теперь, когда Мориньер произнес это свое: «Простите мне мою непредусмотрительность», - она рассердилась еще больше.
Во-первых, он лгал. И оба они знали это.
В день их приезда он сказал ей дословно следующее:
- Марсель, сердце мое, город непростой. Я знаю, вы не из тех, кто готов годами сидеть у окна и считать голубей в небе. Вам непременно захочется пройтись. Так вот… Во избежание неприятностей, отправляясь на прогулку, не забудьте прихватить с собой кого-нибудь из слуг.
Клементина пренебрегла его советом. И то, что теперь вместо того, чтобы упрекать ее, он просил прощения, ставило ее в положение нелепое и жалкое.
Во-вторых, – и это «во-вторых» злило ее ничуть не меньше – он смотрел на нее теперь так невозмутимо, словно не был только что свидетелем отвратительной, постыдной сцены. У нее пылали уши и тряслись колени – от ярости, бессилия и чувства бесконечной униженности.
Все слуги их были свидетелями того, как ее, графиню де Мориньер, как куль, как мешок, внесли в дом. Поставили у порога. Подтолкнули в спину, заставляя пройти вглубь, в холл. Потом долго выговаривали, гремели осуждающе:
- Если ваша женщина вам не нужна, монсеньор, убейте ее по-тихому в спальне и прикопайте где-нибудь. Никто и не поинтересуется, куда она пропала. А я не нанимался спасать ее от всяких проходимцев. Подумать только! Притащиться в порт и разгуливать туда-сюда с видом… – ее «спаситель», расположившийся за спиной Клементины, – огромный, широкий, крепкий, как дубовый шкаф, – запнулся, хрустнул суставами.
- Будто вы не знаете, монсеньор, чем грозят всякой хорошенькой женщине улицы Марселя, что заставляете меня напоминать вам об этом, – продолжил спокойнее.
Мориньер стоял на верхней ступени лестницы. Смотрел на них, слушал. Когда мужчина замолчал, Мориньер ответил:
- Я очень благодарен тебе, Сават, – и за помощь, которую ты оказал моей жене, и за напоминание. Ты пройдешь в дом? Может, выпьешь со мной по бокалу вина?
- Нет, спасибо, – пробурчал «шкаф». – Но вы можете доставить мне удовольствие. Чтобы не опоздать со спасением, мне пришлось оставить игру в очень выгодной ситуации.
Клементина вскинула на мужа взгляд ровно в тот момент, когда он, усмехнувшись, коснулся рукой пояса, отстегнул кошель. Бросил его через весь холл - через ее, Клементины, голову – мужчине. Тот поймал мешочек. Потряс его, позвенел монетами.
Сказал:
- Тут, похоже, больше того, что я проиграл. Но я не буду теперь возвращать вам излишек. С таким подарочком, – Клементина не видела, но поняла, что он мотнул головой в ее сторону, – я вам, уверен, понадоблюсь еще не раз. Там и сочтемся.
Мориньер кивнул.
- Тогда хорошего тебе дня.
Когда за спиной Клементины распахнулась и снова закрылась дверь, муж посмотрел, наконец, на нее. Произнес:
- Когда придете в себя, сударыня, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет.
Повернулся и направился вверх, не обращая больше внимания ни на нее, ни на столпившихся на лестнице и в холле слуг.
*
- Вы отдали этому грубияну целое состояние, – вдруг сказала Клементина.
Мориньер взглянул на нее с усмешкой.
- Вы считаете, что я переплатил?
- Я считаю, что вы невыносимы, сударь, – топнула она ногой. – Вы раздражаете меня неимоверно.
Мориньер улыбнулся.
- Вы не позволяете мне в этом засомневаться ни на мгновение.
Он взял в руки стопку бумаг, готовясь убрать их в один из ящиков стола, когда Клементина выпалила:
- Зачем вы притворяетесь, будто не помните, что уже говорили об опасностях, грозящих мне на улицах города?
Мориньер обернулся, взглянул на нее с любопытством. Опустил стопку на прежнее место.
- В самом деле? И вы об этом помните? – произнес насмешливо. – Тогда я понимаю еще меньше.
Она хотела было возмутиться, но он остановил ее движением руки. Качнул головой в направлении стула, около которого она продолжала стоять.
- Присядьте и расскажите, наконец, что произошло, – сказал ровно.
Клементина села. Вздохнула.
Как бы она ни злилась на отвратительного грубияна, вернувшего ее домой, она должна была быть справедлива: он, действительно, вытащил ее из очень неприятной ситуации. Но как он это сделал! Вспоминая, как силач нес ее по улицам города, перекинув через плечо, она краснела. И необходимость теперь говорить об этом стократ усугубляла дискомфорт, который она ощущала.
Клементина подняла голову. Посмотрела на мужа.
Тот стоял прямой и неподвижный. Ждал, когда она заговорит. Она не стала испытывать его терпения.
- Я ходила в церковь, – сказала примирительно. – Когда закончилась служба, мне захотелось пройтись. Снаружи оказалось столько народа! Там так солнечно и так шумно. Мне просто хотелось побыть среди людей – теплых, живых людей. И я хотела… увидеть море.
Клементина не поняла, почему он вдруг шевельнулся, взглянул на нее быстро. Отошел к окну.
Слушал ли он ее теперь? – она не была так уж в этом уверена.
Во всяком случае, он не смотрел на нее. Глядел в окно. А она говорила быстро, горячо, – о воздухе и ветре, о свободе, какой веет на улицах города, о людях – странных, непонятных, таких разных. Ей не так много удалось разглядеть, но то, что она увидела, ей понравилось. И она, увлекшись, на какое-то время позабыла о том, что именно привело ее сегодня в этот кабинет. Мориньер вернул ее в реальность очень скоро, прервал ее излияния.
- Все это необычайно интересно, – сказал, не поворачивая головы. – Но вы отклонились от темы. Меня интересует, как случилось, что вам потребовалась помощь Савата.
Клементина вспыхнула. Продолжила говорить – через силу, едва выдавливала из себя слова.
- Я спустилась по улице до порта, прошла вдоль берега, до места, где крепостная стена упирается в море, повернула обратно. Там была какая-то таверна. Я и не заметила бы ее, если бы не эти…
Она подняла взгляд на Мориньера.
На этот раз он точно слушал. Смотрел на нее. Молчал.
Не прерывал и не пытался помочь.
И она вдруг опять рассердилась. На себя – за слабость, которая не позволяла ей произнести сейчас то, что с ней произошло. И на него – за то, что, наверняка догадываясь о случившемся, он все-таки молчаливо настаивал на том, чтобы она проговорила это вслух.
Клементина стиснула зубы – она ни за что не позволит ему взять над собой верх. Он хочет услышать? – он услышит.
Она взглянула на него вызывающе.
- Из таверны в этот момент вышли какие-то… люди. Они были пьяны. Сначала они шли за мной. Недолго. Несколько шагов. Что-то говорили. Какие-то гадости. Потом один схватил меня за руку. Другой…
Нет, она все-таки не могла!
Она сжала кулаки.
- Что вы смотрите на меня так! – воскликнула. – Неужели ваше воображение не подсказывает вам того, что там происходило? Вам обязательно надо услышать это от меня?
И тут Мориньер подошел к ней. Склонился, навис над ней глыбой.
- Мое воображение, сердце мое, так богато, – проговорил полушепотом, – что я стараюсь не давать ему воли. Вы и сотой доли не можете себе представить того, что оно способно мне нарисовать.
Он коснулся ее подбородка, заставил смотреть ему в глаза. Они потемнели, сделались непроницаемы.
- Так что было дальше?
- Ничего, – она дернула головой, отстранилась.
Посмотрела на него в бессильном негодовании.
- Дальше – ничего. Они хватали меня за руки, за плечи, за… а потом появился этот ваш…
- Его зовут Сават, – ровным голосом подсказал Мориньер.
- Мне все равно. Увидев его только, они бросились наутек. А он…
Она захлебнулась яростью. Мориньер усмехнулся. Продолжил вместо нее.
- Он принес вас сюда.
- Да. Как мешок яблок. Как…
Мориньер выпрямился. Рассмеялся холодно.
- Оставьте ваши поэтические сравнения. Как это выглядело – я успел увидеть.
Он оглядел ее придирчиво.
Коснулся пальцами ее виска, завел за ухо выбившуюся из прически прядь. Взял ее за руки. Развернул их ладонями кверху. Долго смотрел на кровоточащие ссадины. Потом снова взглянул на нее.
- Откуда это? – спросил.
- Когда матросы увидели… Савата, они до смерти перепугались, – недовольно взялась она отвечать. – Они оттолкнули меня, и я упала. А они бросились бежать.
Он выпустил ее руки. Выпрямился. Молчал какое-то время.
- Я очень прошу вас… - произнес, наконец. - Еще раз прошу – не выходить из дома без сопровождения.
Потом улыбнулся:
- Благоразумная женщина – совсем не такое скучное явление, как вам, должно быть, представляется.