Миниатюра. М. Набоко
Белая мышь попала в пустоту. Кроме серо-чёрного тумана, ничего не ощущала и не видела, только испуг вцепился в её красные глаза и провис на кончике хвоста. Мышь от горя, что потерялась, пискнула и зарылась в листву. Её сытости пришёл конец. Никто не отозвался, и эхо не откликнулось.
Она вспомнила последнее мгновение своей потери, когда соскочила с тёплых человеческих рук и спряталась в кустах орешника. Её домик вынесли на воздух, и хозяйка решила открыть дверцу. Так она делала всегда дома, а не в лесу, у озера!..
Тишина наступила на ушки и мышь почувствовала, что никто ей не даст кусочек чёрного хлеба, смоченного в молоке. Никто её не окликнет по имени, только глухо и торжественно возвышалась ночь, и страшно было смотреть наверх, туда, где обычно была тёплая рука и тихий голос. Ни-ко-го! Только потеря растекалась вокруг тела и глухо терялась в пустоте.
Пустоту надо было чем-то заполнить. Но чем? Тоской? Нет! Сытостью? Но и этого нет. Другом? Но где же он? Мышь запищала, уткнулась в листву и заплакала. Надо ли это перетерпеть и пройти такой урок? Урок потери в наступившей тишине…
Тоска обуяла маленькое существо, потому что это «на-все-гда!» Слово впиталось в темечко и притупило боль. Хлюпая носом, она шуршала сухой листвой и дрожала от страха. Халатность хозяйки и память о бывшем, самомнении вызывали новую волну слёз.
Пустота не предпринимала никаких шагов, она только зевала и от скуки качалась на ветке. С ветром прилетели наказание и освобождение, жужжа наперебой в уши бедной мышки - о том, что надо сделать выбор.
Нет милой клетки, ничего такого знакомого, только чужое и неизвестное!
И вдруг другое одиночество раздвинуло кусты, и высунулась серая мордочка, обнюхивая белую потерю…