Путешествие по дну снежного оврага не прошло для Зины совсем даром. Она прихворнула. Утром Аня осмотрела её, сказала, что ничего страшного нет, но больничный лист на три дня предложила. Зина от него отказалась, но лечиться стала точно по предписаниям фельдшера.
Соседки переполошились. Они явились к ней сразу обе, велели с постели не вставать, отлежаться, а сами вдвоем быстро переделали все домашние дела. С дальнего края деревни пришла бабушка Флёнушка – местная знахарка и принесла настои трав, какую-то жгучую мазь в скляночке и большие вязаные носки из козьего пуха. Велела настойку пить, мазь нанести на ступни ног, а сверху надеть теплые носки и спать, спать, спать.
- Сном все пройдет, милая!
Через три дня Зина была здоровехонька! Когда она поправилась совсем, к ней под вечер неожиданно пришел Матвей Иванович.
Он чувствовал себя не совсем уверенно, встал у порога. Зина с трудом уговорила его присесть на стул.
- А то и впрямь, сяду. Разговор у меня к тебе серьезный и дело особенное. У нас школу закрыли.
- Как? Почему?
- Учить некому. Вера Васильевна ногу сломала, теперь в гипсе дома лежит. А учить некому. Подменный учитель при районном управлении образования уже занят, учительница где-то в декрет ушла. Нам предлагают детей на центральную усадьбу возить, но матери против этого. Зима, сама видишь, какая лютая стоит. Вот я подумал, подумал и решил, что, кроме тебя, Веру Васильевну подменить некому. У неё я был, она тебе помогать будет, будет консультировать и планы для тебя писать. Ты будешь работать под её руководством. Да ты ведь и сама у неё училась. Она говорит, что ты справишься, у тебя талант есть, а к школьному делу есть у тебя любопытство. Ты ведь в школу заглядывала и помогала Вере Васильевне. Так что ты в курсе. Ты как относишься к учительскому труду?
- Я никогда не думала об этом, и я ведь работаю уже. Мне дело мое нравится. А как я почту брошу?
- Почту не бросишь, будешь совмещать.
- А кто мне разрешит такое совмещение?
- Я уже с почтовым начальством разговаривал, так если твое совмещение делу помехой не будет, оно дает добро.
- Я вижу, что Вы, Матвей Иванович, все за меня решили.
- Так что? Даешь согласие?
- Попробую. А когда приступать?
- Завтра, с утра. Я детям скажу, чтобы в школу шли. Как машина почтовая придет, посматривай, да беги домой, а баба Паша за детишками временно присмотрит. И вот еще что, я тебе портфель от Веры Васильевны привез. Там в нем все инструкции. Телефон у тебя есть, так что позвонишь ей, она тебе все объяснит. Не робей!
Матвей Иванович ушел, оставив Зину в полной растерянности.
Вот уж не думала она никогда, что встанет перед классом в роли учителя. Да её и слушаться никто не будет!
Только шаги Матвея Ивановича стихли во дворе, и Полкан перестал гавкать ему вслед, как к Зинаиде пожаловали новые гости. Сгорая от любопытства, баба Маша и баба Паша прямо с порога начали свои расспросы. А когда убедились, что Зина и впрямь детишек учить с завтрашнего дня будет, они стали наперебой давать советы. Особенно старалась баба Паша, которая в педагогике очень много понимала, потому что работала в школе двадцать лет уборщицей. Она топила печки, мыла полы, подавала звонки с урока и на урок и даже пекла калачи для завтраков.
- Ты главное, построже с ними. Зайди в класс, как посмотри сурово на них, чтобы сразу притихли и твою силу почувствовали. Дай им знать, что у тебя не забалуешь! Главное - чтобы слушались! – говорила баба Маша.
- Не слушай ты её, не слушай. К детям с лаской нужно, с теплом, с добротой. Я четверых вырастила, а голос никогда на них не повышала и руку не поднимала. И смотри, какие детки! Гордость моя! И в школе я второй после Веры Васильевны человек. И меня дети уважают, любят без всякого окрика. Ты, главное оденься как-нибудь по-новому. Не в спортивных же брюках ты завтра пойдешь в школу?
- А у меня и юбки никакой нет! Я их не ношу, поэтому не покупаю.
- Юбку мы тебе сейчас сошьем.
Отрез на юбку нашелся в шкафу у Зиночки. Ручную швейную машинку принесли из дома бабы Паши. Отрезом обернули Зиночку и прямо на ней сметали юбку. Зиночке в зубы дали лоскуток и велели его крепко прижать, а то по поверью, память ей можно было пришить.
Юбку сшили буквально за полчаса. Отгладили, примерили, всплеснули руками, довольные результатами. Зина крутилась перед зеркалом и одевала то один свитер, то другой. Лучше всего смотрелся с юбкой маленький черный свитерок, однако, чего-то не хватало, какой-то детали. Баба Маша сходила домой и принесла нитку крупных желтых бус из янтаря. Теперь вид у Зины был вполне учительский. Баба Паша дала последние наставления.
- Ты в класс зайдешь, так первым делом поздоровайся с ребятишками, и имя
своё назови.
- Так меня и так все знают!
- Знают, да не знают. Раньше ты Зиночкой для них была, а теперь – Зинаида Алексеевна. Готовься к урокам, а мы пойдем, мешать не будем.
- И помни, что у тебя самое главное есть, для того, чтобы встать перед классом – ум. А вид – он на втором или на третьем месте. Глянешь иногда на человека, а он видом орел, а умом тетеря! А ты у нас и видом, и умом – орлица! – обернувшись с порога добавила баба Маша. – Не робей!
Зина к урокам готовилась до поздней ночи. Она звонила Вере Васильевне, и та отвечала на все её вопросы. А потом Зина долго не могла уснуть, и все думала и думала, как ей войти в класс. Она вспоминала, как появлялись в классе её учителя. Молоденькая эксцентричная учительница биологии, например, заходила в класс, напевая веселую песенку. На детей она внимания не обращала. Потом делала вид, что заметила ребятишек, удивлялась и говорила: «О! Кого я вижу! А вы тут что делаете?»
Класс, надрываясь, хором кричал, что они пришли к ней на урок. «Что, учиться хотите?» - спрашивала учительница. «Да!» – кричали дети. «Сильно?» – спрашивала учительница. «Да!» – опять кричал класс. «Что же, пойдем навстречу вашим пожеланиям». И после этой веселой сценки начинался урок.
Зиночка представила себе, как она входит в класс и говорит: «О! Кого я вижу!» и эта фраза так насмешила её, что она тихонько захихикала. Нет, решено, она просто и серьезно поздоровается с ними. Никаких эксцентричных выходок! А как хочется что-нибудь весёленького!
Зинаида Алексеевна «развеселилась» ровно через неделю. Нет, вначале у неё все получалось очень хорошо. В нелегкое учительское дело она вникла быстро. Утром в школу приходили ученики второго и третьего класса. Всего их было семнадцать человек. Первым всегда стоял урок чтения для всех. Вера Васильевна втайне от начальства проводила объединенный урок. В журналы она писала все как нужно, а уроки вела иначе.
Она справедливо решила, что тексты родной речи второго и третьего классов мало чем отличаются по степени сложности. Ребенок второго класса вполне может понять тексты третьего, тем более наоборот. Главное – научить детей читать бегло, выразительно, понимать прочитанное и отвечать на вопросы по тексту. Дети читали все тексты, но не в той последовательности, которая была предусмотрена программой.
Уроки чтения были праздничными. На уроках Вера Васильевна широко использовала прием театрализации. Разыгрывались сценки про попрыгунью стрекозу, которая «лето красное пропела», про квартет из осла, козла и косолапого мишки, ставились целые спектакли по русским сказкам и рассказам русских писателей.
Дети уроки чтения очень любили, читали много и с интересом, а когда уезжали в среднюю школу, приятно удивляли учителей старших классов своими навыками учебного труда, своим умением работать с текстом, своей любовью к книге и начитанностью. Они выгодно отличались от выпускников другой малокомплектной школы, в которой учителя менялись ежегодно. Кудринские ребятишки, получив крепкую базу знаний в младших классах, дальше учились также хорошо, как и в начальных классах, и честь своей школы не роняли.
Вторым уроком всегда был русский язык, и задания делились по классам, но если второклассники слушали и понимали объяснения к заданиям третьего класса, то им это делать не запрещалось, а если третьеклассники вспоминали материал второго класса и отвечали на вопросы учителя, им тоже замечаний никто не делал. Хотя каждый класс работал по своей программе, по своему учебнику.
Третьим уроком была математика, которая длилась тридцать пять минут тоже раздельно для второго и третьего класса, а после пятиминутной переменки, во время которой приходили первоклассники и усаживались за свои парты, десять минут шел устный счет для всех.
Примеры давались разные, на разных карточках: на синих карточках – для третьего класса, на белых – для первого класса, на желтых – для второго. Часто Вера Васильлевна на устный счет приносила мячик и играла с детьми: неожиданно бросала мяч то одному, то другому, и говорила примеры, а ребятишки давали ответы.
Когда примеры для третьего класса решал первоклассник, Вера Васильевна ставила ему пятерку в журнал. Первоклассник Женя Курышев получал пятерки на каждом занятии устным счетом, у него были прекрасные математические способности.
Затем шел общий урок рисования, физкультуры, пения или труда. Школьный день для второклассников и третьеклассников заканчивался, они шли домой, а Вера Васильевна занималась с первоклассниками, которых было всего шесть человек.
Она строго следовала программе и проводила уроки в полном объеме. Говорят, что как-то давным-давно к ней в первый класс пришел всего один ученик, и для него одного она также серьезно готовилась к урокам и также строго проводила их, и также добросовестно учила Костю – единственного ученика в первом классе. Теперь он живет в далеком Мурманске, служит на кораблях и шлет своей первой учительнице поздравления ко всем праздникам.
Вера Васильевна писала для Зинаиды поурочные планы и передавала их с учениками старших классов, вечерами она долго инструктировала Зинаиду Алексеевну.
- Слушай внимательно, что ты будешь делать завтра.
И шел обстоятельный и подробный рассказ о планах на следующий день. Как обозначить тему урока, как оценивать ответы ребят, сколько оценок поставить за урок и за какой труд ставить оценки, как делать замечания Васе, который такой непоседливый, что просто не может высидеть целый урок, как делать минутные перерывы на физкультурные паузы. Зина инструкциям следовала точно, и у неё все получалось прекрасно.
Она и не думала никогда, что учительский труд такой тяжелый. Нужно было не только понятно и толково объяснять детям новое, владеть безупречно речью, строить предложения грамотно, но нужно было чувствовать, как дети воспринимают урок, как усваивают материал.
Нужно было владеть их вниманием, делать паузы или переключать их на новый вид работы, если прежний этап урока утомлял их. Нужно было оценивать их работы и одобрять или не одобрять их поведение на уроках.
Зинаида Алексеевна уставала так сильно, что после семи уроков, проведенных в школе, она приходила домой, ложилась на диван и лежала целый час неподвижно в полной тишине, а потом поднималась и принималась за дела почтовые, которые тоже требовали много сил и времени.
Всю работу по дому делали соседки: они топили печку, кормили Зину вкусненьким, ухаживали за козочками. Баба Маша интересовалась.
- Получается у неё?
- На отлично! Лучше и быть не может! Она – настоящая учительница.
Перехвалили соседки свою подопечную, потому что чрезвычайное происшествие все-таки случилось.
Учился у Зинаиды Алексеевны в третьем классе Саша Лукин. В школе он был новенький, его родители приехали в село всего месяц назад. Когда его учила Вера Васильевна, то вначале она мальчика не беспокоила, давала привыкнуть к новой обстановке и никогда не спрашивала на уроках.
Саша был угрюмым, замкнутым, испуганным ребенком. На вопросы на уроках он не отвечал, в тетрадях писал коряво и с огромным количеством ошибок, оживлялся только во время устного счета и решал все примеры уверенно и всегда давал правильные ответы.
Вера Васильевна пока не оценивала его работы в тетрадях, а только подчеркивала красной ручкой отдельные слова, примеры.
- Неправильно написано? – спрашивал шепотом Саша.
- Нет, наоборот, это лучше всего у тебя получилось. А раз получилось это хорошо, значит, ты мог и все хорошо написать. Пока ты не заслужил хорошую оценку, а плохой я тебя огорчать не хочу. Не спеши! Если ты не справишься со всем заданием, я упрекать не буду. Главное - чтобы все было написано хорошо и правильно.
Саша смотрел удивленными глазами на учительницу, на ребят в классе, а те ему объясняли, что Вера Васильевна никогда двоек не ставит, если видит, что ученик старается! Саша настолько мало знал, что Вера Васильевна не могла решить, с чего начать борьбу с пробелами в знаниях Саши Лукина. Похоже, что Саша почти не умел читать. На уроках чтения он смотрел на учителя, как затравленный зверек.
Зинаида Алексеевна про Сашу Лукина ничего не знала, его отказы читать текст на уроках восприняла как личное оскорбление и однажды решила на своем настоять.
- Дальше читать будет Саша Лукин, а мы все будем слушать!
- Не буду я читать!
- Почему?
- Не буду, и все! Я не хочу!
- Как это, не хочешь?
- Не хочу, и все тут.
- Читай! Почему молчишь? Ах, ты и разговаривать со мной не хочешь! Тогда давай дневник, я тебе поставлю двойку!
Мальчик хотел спрятать дневник в портфель и не отдавать его учителю, но Зинаида Алексеевна опередила его, взяла дневник и пошла к учительскому столу. Тогда Саша выскочил из-за парты и стал отбирать дневник у учительницы. Он плакал.
- Отдайте дневник, отдайте мне его! Не ставьте мне двойку! Не пишите мне никакие замечания! Обойдусь я без Ваших замечаний! А читать все равно не буду!
- Нет уж, двойку поставлю и тогда верну! Пусть родители полюбуются, как их сын в школе учится!
Зинаида Алексеевна решительно шла по проходу между партами к учительскому столу, а Саша все бежал за ней, пытаясь вернуть дневник. Он подпрыгивал и махал руками, он даже хватал учительницу за плечи, но остановить её не мог.
Как случилось, что мальчик разорвал нитку бус Зинаиды Алексеевны, он и сам не понял, но класс замер, когда на чистый, крашеный деревянный пол, как град, посыпались тяжелые янтарные бусы.
- Бух, бух, бух!
Нитка бус рассыпалась на глазах.
- Ах, ты? Как ты смеешь? – закричала учительница, повернулась к испуганному и
растерянному мальчику и замахнулась в гневе дневником на него.
- Зинаида Алексеевна, Вас к телефону! – услышала она в это время звонкий голос бабы Паши. Пожилая женщина вошла в класс, взяла учительницу за руку и вывела её в коридор и там зашептала пронзительным шёпотом.
- Ты что, с ума сошла? Ты почему на детей кричишь? Успокойся! Дневником замахнулась! Ты с ними не на одной доске, ты вверху, они внизу, ты взрослая
– они дети. Детство кончилось, это тебе не с мальчишками на улице в войну играть. Размахалась она тут! Он читать не умеет, и унижения боится. Что смеяться будут, боится, вот почему отказывается читать. Даже я это понимаю, хитрость его детскую разгадала, а ты не можешь. Ты его на позор, на потеху выставить хотела?
- Нет, - растерянно произнесла Зина.
- Что ты к нему пристала? Мальчик всего третий год в школе учится, а четвертую школу поменял. Он только-только отогреваться стал, на человека стал похож, а ты тут дневником машешь. Самурайка несчастная! Успокоилась? Иди в класс и ищи выход из положения.
- Какой?
- Придумай что-нибудь. Здесь учитель ты, а не я. А дома я с тобой отдельно побеседую!
Зина вернулась в класс. Дети сидели за партами неподвижно и смотрели на молодую учительницу испуганными глазами. В классе стояла напряженная тишина. Саша стоял возле парты, и в его ладонях были бусины. Все до одной. Он дрожащими руками протягивал их Зинаиде Алексеевне. Она пошла навстречу маленькому мальчику, взяла бусы из протянутых дрожащих рук ребенка и тихо, почти шепотом, спросила его, глядя прямо в широко открытые глаза:
- Ты нечаянно?
Мальчик только кивнул.
- Он нечаянно, нечаянно. Нечаянно!
Детское многоголосие заполнило класс. Все ученики защищали Сашу. Не мог Саша «нарочно» совершить такой поступок. Саша не такой, Саша хороший, а бусы порвались нечаянно.
- Ну, нечаянно, так нечаянно. Продолжим урок! Читать дальше будет Оля Пискунова, а мы все будем следить.
И урок пошел дальше, плавно, спокойно, и только горстка больших желтых янтарных бусин на учительском столе напоминала о его неприятных минутах, да виноватый взгляд Саши Лукина, да еле сдерживаемые слезы молодой учительницы. А любопытное солнце всё заглядывало и заглядывало в класс, и его крохотные лучики играли в бусинах янтаря, то легко отражаясь от гладкой поверхности, то высвечивая их желтоватую глубину. С навеса над школьным крылечком вдруг скатилась первая капелька растаявшего снега и упала вниз, замерзнув на лету. Она была похожа на непрошеную слезу. Февраль был на исходе. В теплых краях уже цвели подснежники, а поля и леса вокруг Кудринки еще были окутаны зимним сном.
Зине очень хотелось плакать, только она при всех не расплачется, ни за что не расплачется! Не такой у неё характер! И она выдержала. А злополучные бусины янтаря баба Паша на переменке нанизала на крепкую нитку и одела на шею молодой учительнице. Как награду за разумный выход из трудной ситуации.
Расплакалась Зина дома. Легла на диван и стала жалеть себя.
- Ах, бедная я, несчастная! Одна-одинёшенька на всем белом свете! Для кого живу, для кого хожу по этой земле. Кто мне рад? Кому я свет в окошке? Ничего не могу как следует сделать! Зачем я согласилась подменить Веру Васильевну? Матвей Иванович уговорил? Пусть бы сам и учил. Уговорить кого-нибудь – это он может. Тихим голоском, он так убедительно говорит, что и возразить нечего! Справишься, справишься! Как же, справилась! На ребенка чуть руку не подняла! И почему ей Вера Васильевна ничего про Сашу не сказала? Могла бы сказать, она бы мальчика не тронула. У неё ведь тоже сердце есть! Она просто думала, что ребенок капризничает, решила его заставить читать. Разве она могла подумать, что он в третьем классе читать не умеет? А Прасковья Терентьевна вовремя меня из класса вывела. К телефону! Она и пошла, совсем забыла, что телефона всего два на всю деревню: на почте и в доме управляющего. А если бы баба Паша не вывела её из класса, она бы что? Она бы стукнула бедного мальчика, а он бы потом помнил это всю жизнь. Говорят и так, у него отчим злющий, может и поколачивает мальчонку. А если бы она написала замечание в дневник, то ударила бы ребенка не сама, а его рукой? Интересно, кто это придумал, все плохое писать в дневник. Даже страничка есть такая в дневнике для замечаний учителя, а для поощрений?
Зинаида Алексеевна, Зинаида Алексеевна! Да какая она Зинаида Алексеевна? Зинка – и больше никто! Все-таки насколько почтовое дело лучше учительского труда. Спрашивать никого не надо, оценки ставить - тоже. А Вера Васильевна предлагает поступить весною заочно в педагогический институт и подменить её в работе, ей ведь через пять лет на пенсию. Ни за что! Агитирует её подружка Лена из районного почтамта поступить в Хабаровский техникум связи, чтобы ещё лучше знать свое почтовое дело. Вот туда Зина и пойдет учиться, весной поедет поступать, а в педагогический – никогда. Прекрасная профессия учителя не для неё! Нет у неё бесконечного терпения.
Чтобы окончательно успокоиться, Зиночка вытерла слезы, встала с дивана, открыла шкаф, достала старенькую дамскую сумочку, в которой хранилось все самое ценное, вынула фотографию Олега и его письма и стала перечитывать их. Вот первое письмо, вежливое, сдержанное, написанное ровным четким мелким почерком буковка к буковке без единой ошибки. Вот второе его письмо, уже не такое официальное, с благодарностью за то, что она отозвалась и вступила с ним в переписку. А дальше рассказы о том, как служба идет, как мама ждет, как девушка прождала всего год и вышла замуж, как хорошо, что ему пишет Зина такие добрые письма и ему теперь есть о ком думать в тишине матросского кубрика. В письмах были рассказы про его родную Сибирь, какие в ней леса, какие реки, какое небо над головой, какой город Омск, куда он вернется доучиваться в институте, со второго курса которого его призвали на службу. В одном из писем Олег Григорьев прислал высушенную водоросль, которая пахла морем, и Зиночка берегла её, положив между страницами книги. Только через полгода переписки они обменялись фотографиями.
Когда Зина получила письмо, на котором было написано «Осторожно, фото», она даже не сразу открыла конверт. Она боялась, что Олег ей не понравится. Напрасно боялась. Смотревший на неё матрос в бескозырочке был симпатичным молодым человеком в расцвете сил и мужской красоты.
Зиночка фотографироваться ездила в районный центр, но ей сделали такую фотографию, что даже она сама себя с трудом узнала.
- Да что же я такая страшная? – спросила она приемщицу в фотоателье.
- Уж, какая есть, - ответила ей молодая женщина.
- Не может быть! – сказала Зиночка и долго рассматривала себя в зеркало и поняла, что ей так не нравится на снимке. Лена нанесла ей на лицо косметику и видно перестаралась девушка. От всех косметических ухищрений губы у Зиночки стали похожи на вареники, а глаза оказались круглыми и выпученными, как у козы накануне окота.
Она послала Олегу любительский снимок, который был выполнен не так качественно, но был очень достоверным: и был виден легкий ореол темных кудрей вокруг лица Зиночки, и туго заплетенная коса лежала на плече, и улыбка была загадочной. В письмах они, не сговариваясь, написали, что именно так они себе и представляли друг друга.
Потом Зина стала собираться в доставку, подбирая по «Ходовику» – специальному журналу, в котором были записаны все адреса и список подписных изданий по каждому из подписчиков, газеты и журналы. Когда она стала раскладывать письма, обнаружила письмо от Олега. Как она его просмотрела при беглом осмотре прибывшей почты? Она пришло как нельзя кстати!
«Здравствуй, дорогая Зина!
Отнесись к тому, что прочтешь в этом письме, спокойно. Это мое письмо к тебе – последнее. Я встретил девушку во время увольнения, мы подружились. Она рядом со мной, а не только далеко в письмах, как ты. Она живет во Владивостоке, мы с ней часто видимся, и я понял, что она мне дорога.
Желаю тебе счастья, Зиночка. Ты ещё встретишь свою судьбу. Спасибо за дружескую переписку.
Олег».
Когда Мария Ивановна поздно вечером вышла во двор, чтобы покормить собаку, она увидела, что ветер принес какие-то обрывки бумаги к ней во двор. Она собрала их, чтобы выбросить, но, разглядев, догадалась, что это части порванной фотографии, и положила все обрывки в карман куртки. Она направилась к дому Зиночки, но не зашла. В доме горел свет во всех комнатах, гремела музыка, Эдита Пьеха пела про замечательного соседа, сама хозяйка под грохот магнитофона, включенного на всю громкость, с распущенными волосами танцевала какой-то замысловатый танец. Что такое?
Встревоженная пожилая женщина, миновав дом Зины, поспешила к подруге Прасковье Терентьевне. Может быть та что-нибудь прояснит? Не прояснила. Вместе они пошли к Зинаиде и застали её заплаканной, но никаких объяснений не добилась.
- Все у меня нор-р-р-мально! Нор-р-р-рмально все!
Зиночка говорила бодрым голосом, но в глаза соседкам не смотрела, и по всему видно было, что Зиночка в отчаянии.
Не добившись никакого вразумительного ответа, подруги вышли на улицу.
- На работе у неё конфуз вышел, но она из положения с честью вышла, достоинство свое не уронила! Не могла она из-за этого так расстроиться! Здесь что-то другое!
- Я тут обрывки фотографии во дворе у себя нашла. Ветер принес. Может быть, их сложить и рассмотреть, что на ней изображено? Может быть тогда у нас с тобой все проясниться? Здесь, наверное, дела любовные пошли под откос!
Решено было фотографию склеить. Когда женщины склеили обрывки, они увидели фотографию Олега, которую им Зина показывала только однажды. Правда, снимок был неполный. Фрагмент, на котором был нос молодого человека, был утерян. Фотография имела жалкий вид. И бескозырка, и чуб, и лоб, и щеки, и скулы, и глаза Олега уцелели, а вместо носа была огромная белая дыра. Все равно пожилые подружки качали головами, цокали языками и дружно хвалили морячка.
- Какой симпатичный молодой человек! Надо же! Какой симпатичный! И за что Зина его так?
- По виду нельзя судить о человеке. Сова хоть под небеса летала, а все соколом не стала. Видно он из совинной породы, хоть и красавчик на вид.
- Какой симпатичный, какой симпатичный, - опять заохали пожилые женщины.
Лица у соседок были серьезными, и только большой белый кот бабы Маши, которому с высоты печки можно было рассмотреть фотографию безносого молодого человека, вдруг глянул на фотографию, и неожиданно свалился кубарем на пол и громко замяукал. Наверное, со смеху!
А Зина уснула только под утро. И все думала и думала об одном: ну, почему мир такой непрочный? Трос оборвался, бусы рассыпались, любовь исчезла без всякой надежды на возвращение. Да и была ли она? Дружеская переписка – не более того! Ну и пусть ветер унесет его фотографию на все четыре стороны!
На следующий день в школе бедняжка была рассеянной, говорила невпопад, плохо слушала ответы детей, а даже если и старалась слушать – не понимала иногда, о чем они говорят. Дети чувствовали её настроение и вели себя тихо. На большой перемене, когда все вышли в коридор пить чай с калачами, в класс вдруг вернулся Саша Лукин, подошел к учительскому столу, за которым, уставившись в одну точку, неподвижно сидела Зинаида Алексеевна.
Он осторожно погладил её по руке и сказал тихонько:
- Ну, не расстраивайся, не расстраивайся! Ты хоть и сердитая сегодня, но ты– настоящая красавица!
Детская трогательная ласка была такой чистой, такой сердечной, такой искренней, что Зиночке стало немного легче.
- Знаешь, приходи сегодня в школу к пяти часам. Я буду заниматься только с тобой одним. Никто нам не помешает. Мы будем учиться читать!