Петров и другие
Петров проходил под прозвищем «Внук Большевика». Он и правда приходился внуком легендарному Петрову – старейшему члену ВКП(Б), с партийным стажем чуть не больше, чем у самого Ленина. Почему легенда осталась живой и даже ни разу не была посажена во время довоенных и послевоенных сталинских репрессий, старый большевик однажды объяснил в интервью знаменитому писателю Юлиану Семенову: «Надо не распускать язык и не высовываться», - лаконично сформулировал Петров-патриарх.
Внук не внял заветам деда: и высовывался, и на язык был несдержан, особенно во хмелю. А трезвым его в Гурзуфе никто никогда не видел. Трудился он, в описываемый мной период, инструктором Октябрьского райкома КПСС. Его ближайшими друзьями являлись Костя и Гриша Тимошенко, Петр Львов, Володя Кулаков и Жора Капанадзе. Я приведу пару – тройку случаев, свидетелем которых был сам , характеризующие их времяпрепровождение.
Случай на Ялтинской набережной.
Накануне вечером Петров задал мне неожиданный вопрос: «Ты сможешь завтра одеться прилично?» Вопрос не был праздным - в те годы москвичи приезжали в Гурзуф в «доживавшей» одежде, которую выкидывали сразу после возвращения. Я прикинул - есть ни разу не одетая футболка и ещё вполне пристойного вида джинсы. Договорились встретиться в 8 утра на Пятаке у «бочки». Натуральная бочка-цистерна, как в Москве для кваса, стояла на центральной площади поселения «Пятаке» рядом с камерой хранения и автобусной остановкой. Работала она круглосуточно и торговала портвейном винсовхоза «Массандра», виноградники которого вплотную окружали Гурзуф и Артек.
Придя в назначенное время на площадь, я был потрясен нездешним «обликом» Петрова: костюм-тройка, белоснежная сорочка с галстуком и портфель-дипломат. Ничего не объясняя, Петров подошел к первому же такси, дежурящему на Пятаке, кивком отправил меня на переднее сиденье, сам сел сзади и бросил водителю: «В Ялту!». Прокатиться до Ялты на такси тогда стоило около трёх рублей. Мы с Шурой «Помидором» – моим постоянным напарником по поездкам в Гурзуф – обычно ездили в Ялту или морем на «пьяном» пароходе или на троллейбусе, но «богатые люди – особенные»! Всю дорогу ехали молча. При въезде в город Петров велел таксисту ехать на набережную к Центральной Сберкассе и там остановиться. Минут через семь ожидания из главного входа появился некто, одетый как двойник Петрова, включая «дипломат», и стал спускаться по лестнице. Петров резко достал из дипломата пистолет и выстрелил. Бахх! «Двойник» схватился за грудь и весь в крови картинно скатился по лестнице вниз...
Петров, приставив пистолет к голове таксиста, дал команду: «Гони в Аэропорт!». Не доезжая до места назначения, мы покинули машину, причём Петров даже расплатился.
Я абсолютно ошалел, хотя еще у Сберкассы в неизвестном узнал Кулакова, соратника Петрова по взрослым шалостям. Вопрос «Зачем?» настолько ясно читался у меня в глазах, что Петров, зайдя в первую же встреченную нами рюмочную, удовлетворённо пояснил: они решили таким образом развеяться. «А я на что?». А меня он взял «для солидности».
Обратно в Гурзуф мы возвращались во второй половине дня морем. Пароход гудел: мы услышали сразу несколько версий утреннего происшествия – от ограбления банка до «ликвидации иностранного шпиона».
Кулаков отделался 10 рублями штрафа «за мелкое хулиганство».
Артист Ла Скала на выезде.
Рестораны советского периода – тема отдельного рассказа. Речь идёт не об известных ресторанах центра Москвы –«Арагви», «Узбекистан», «Славянский Базар», они в красках изображены дореволюционными и советскими классиками. В каждом районе Москвы присутствовал свой центральный ресторан местного значения: у нас на Автозаводской – «Огонек», на Пролетарской – «Минутка», в районе Песчаных улиц – «Пацха», на Таганке – плавучий дебаркадер «Сокол». Они считались предприятиями общепита повышенной комфортности при полной внешней непрезентабельности. Все заведения предлагали стандартный набор традиционных «московских» блюд: мясная и рыбная нарезка, салаты «Московский» и «Оливье», на горячее – цыпленок–табака или шашлык. Никакой «высокой» кухни, зато вполне годящаяся закуска для спиртных напитков, употреблять которые клиенты и приходили. На входе непременно висела табличка «Свободных мест нет», и стоял швейцар – дядя Вася (Петя, Вова), свободно пропускавший всех знакомых, а также незнакомых «за малую толику».
Ресторан «Гурзуф», единственный на весь посёлок, располагался на господствующей высоте - четвёртом этаже «Дома Торговли». На открытой площадке с колоннами, поддерживающими крышу в стиле «постсталинский ампир», панорамным видом на море любовалась «курортная элита» - творческая интеллигенция из «Коровинского» Дома Творчества, восточные торговцы с рынка и прочая занятная публика. Ресторан работал с 6 вечера, в нём играл «кабацкий» ВИА из Москвы, мест – понятное дело - никогда не было. Мы иногда забегали ночью купить у официантов «веселящих» напитков, когда уже все магазины были закрыты. Всё, как в столице.
Петров предупредил с самого утра – днём не налегай, вечером пойдём в ресторан - приезжает Жора, будем отмечать. Для меня это был дебют – ресторан «Гурзуф» я ещё ни разу не посещал за все годы поездок.
В семь вечера у ведущей в ресторан лестницы собралась вся компания – Петров, Кулаков, Львов, Жора Капанадзе, один из внуков маршала, какие-то примкнувшие девушки и я. Все приоделись исключительно цивильно. Войдя в ресторан, Петров вызвал метрдотеля, предъявил красную книжечку - удостоверение и, объяснив, что мы празднуем приезд иностранного гостя, попросил столик недалеко от сцены с видом на море. Тут же кого-то попросили подвинуться, кого-то пересесть – волшебные слова «иностранная делегация» своё действие оказывали. Сдвинули столики, и «делегаты» приступили к культурному отдыху. На фоне остальных приехавший Жора выделялся свежим, не утомленным видом, статной фигурой, медальным чеканным профилем, копной вьющихся иссиня-черных волос и явно не крымским загаром. Итальянец! Эта ассоциация сразу приходила на ум, что и определило дальнейшее развитие событий.
Шутки – прибаутки, тосты, веселье с учетом ресторанных реалий. Ансамбль без перерывов «лабал» по кругу весь свой репертуар – «Листья желтые», «День рожденья раз в году», «Поспели вишни в саду у дяди Вани» и «Мясоедовская улица моя». К девяти часам вечера все уже сильно набрались: кто танцевал, кто обнимался с девушками, уставший «итальянец» Жора дремал. Петров подмигнул Кулакову, подошёл к сцене и сделал знак руководителю ВИА – длинноволосому с залысиной молодящемуся типу. Они недолго поговорили, после чего тип громко объявил в микрофон: «Уважаемые посетители! Сегодня у нас в ресторане – редкий гость. Итальянский тенор из «Ла Скала», проходящий практику в «Большом», решил недельку отдохнуть в «Спутнике». Сейчас он для вас, дорогие друзья, исполнит несколько песен».
В зале раздались восторженные удивленные возгласы и аплодисменты. Кулаков крепко взял под руку пьяного в дым, абсолютно ничего не соображающего Жору и помог ему подняться на сцену. Со стороны казалось, что застеснявшегося итальянского певца, слегка робеющего в непривычной обстановке чужой страны, друзья вежливо, но решительно провожают к микрофону. Утвердив Жору перед микрофонной стойкой, Кулаков вполголоса сказал руководителю « О, Соле мио!» и спрыгнул со сцены. При оглушительном звуке первого аккорда Жора вышел из анабиоза, обеими руками ухватился за стойку и вместе с ней рухнул со сцены, потянув за собой большой басовый динамик. Веселье в зале не поддается описанию. Милиция появилась быстро, и бессознательного Жору забрали в отделение.
«Итальянец», выпущенный утром из камеры, в произошедшее верить отказывался наотрез. Но после предобеденного посещения аллей, когда каждый встречный спрашивал: «Чао, когда следующий концерт?», Жора в своем триумфе более не сомневался.т
«Диверсант» и его тетка.
В тот день я прибрёл на аллеи к семи утра – «алкогольный сон краток и тревожен!». Несмотря на ранний час, народ уже толпился вокруг сидящего на бордюре Игоря «Бамбины», коротая время до открытия павильона «ПИВО» (в просторечии –«Соски»), слушая его байки.
Увидев меня, «Бамбина» вскочил, увел в сторонку и немедленно начал рассказ, для других ушей не предназначенный: « Сидим вчера ночью в камере. Все свои – я, Прайс, Янис, Смеян и ещё пара «пионеров». Заходит майор Иван Андреич (начальник местного отделения) и говорит: «Граждане хулиганы, дебоширы и пьяницы! Вас всех мы хорошо знаем - не первый год отдыхаете. Но сегодня ночью нам пограничники передали одного подозрительного типа. Задержали на пляже, денег и документов никаких, одет во все иностранное, на вопросы не отвечает. Рекомендую вам быть с ним настороже! Возможно – шпион или диверсант!» Отходит в сторону, и два сержанта заволакивают в камеру бессознательное тело. И все дружно, в один голос, с хохотом выдыхают – Петров!».
« Бамбину» выпустили – камера не резиновая, а Серега остался продолжать отдых.
«Иван Андреич просил Тебе передать, чтобы зашел», - заключил Игорь.
Сначала Иван Андреич со словами «Были прецеНденты» попросил меня предъявить паспорт. Потом перешел к делу: «Константин, я тебя знаю не первый год как законопослушного гражданина, поэтому органы правопорядка в моем лице просят тебя помочь!» В беседах с отдыхающими Иван Андреич всегда выражался непросто, таким образом давая понять приезжим интеллектуалам, что тоже не лыком шит. Мужик он был замечательный, как тот постовой в песне, который «вышел из народа». При внешней, чаще напускной, суровости, он всегда «входил в положение» и чаще прислушивался к голосу сердца, чем к букве закона. Из многих встреченных мною за жизнь сотрудников милиции, Иван Андреич проявил себя одним из самых человечных.
« По закону, - продолжил Иван Андреич, - я обязан задержать неизвестного, тем более переданного нам пограничниками. Но раз мы все его знаем – я его выпускаю. Запрос в Москву уже отправлен. Ты, как его друг, должен написать мне расписку». Я опешил: «Какую?». «Что ты несешь за него полную ответственность до восстановления его гражданского статуса, платишь за него штраф, если он во что-нибудь вляпается - он тебе потом вернет, и приглядишь, чтобы он не умер с голоду. До получения им денежного перевода я предоставлю ему комнатку для проживания при отделении, но кормить его я не могу». Это была самая смешная расписка, когда- либо мной подписанная.
Выпущенный на волю «диверсант» повел себя по-деловому. Поинтересовавшись, сколько у меня с собой денег, срочно поволок на переговорный пункт при почте звонить в Москву насчет перевода, документов и, как он сказал, своей тетке. После этого мы «рысью» рванули на аллеи - поправить здоровье и успокоить нервы!
С удовольствием попивая портвейн, Петров рассказал свою одиссею. Текст без купюр: «Решили мы с теткой поехать отдохнуть культурно в Крым. Взяли билеты в СВ на фирменный поезд «Крым», приехали заранее, вещи в вагон забросили и пошли в кабак на Курском отметить отъезд. То да се, к вечеру проснулся в купе – смотрю, ее нет. С расстройства ещё выпил, с утра в Симферополе вылез из поезда с двумя чемоданами и зашёл у вокзала в пивную подлечиться. Пока брал парочку, глянул – вещей нету. Добрался троллейбусом до Гурзуфа, на последнее серебро купил две «Массандры» и двинул на пляж – на лежаке позагорать. Ночью погранцы и забрали».
У меня возник вопрос, сколько же тетке лет, но задать его постеснялся. Самому Серёге на тот момент было под сорок, так что участь немолодой женщины, оставленной в привокзальном ресторане без денег и документов, внушала мне некоторую тревогу.
Первым делом Петров продал с себя Юрке «Мирону» футболку, а Бамбине джинсовую куртку. Правда, Игорю пообещал куртку отдать позже, а то ночами – холодно. На вырученные деньги Петров организовал обязательный традиционный сабантуй «с приплыздом». Учитывая, что в Гурзуфе активно претворялась в жизнь улучшенная и дополненная фраза Наркома Микояна «Пиво – жидкий хлеб, портвейн – жидкое мясо, водка – жидкая черная икра», за калорийность Серегиной диеты я не переживал и «голодных обмороков» не опасался.
Через три дня приехала Серегина «тетка», оказавшаяся веселой симпатичной девчушкой лет двадцати восьми, так что переживать за пожилую даму я перестал. Она привезла Петрову деньги, вещи и какой-то документ.
Встреченный у Дома Торговли Иван Андреич радостно сказал нам практически словами из песни: «Я в вас не сомневался. У нас в стране правильный человек никогда и нигде не пропадет!».