Последний парад

               

                Посвящаю сослуживцам 17-го
                Дивизиона тральщиков, морякам
                последних сталинских призывов.               
      


                « Своё время надо любить без гнева и пристрастия »
                ( Тацит. Древнеримский историк ).

               
                П Р О Л О Г.


    Остров Сахалин, порт Корсаков в заливе Анива. Прохладная и туманная, с частыми моросящими дождями первая половина лета одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года от Рождества Христова. В Центральном ковше порта сиротливо, прижавшись друг к другу, стоят пять деревянных тральщиков серии <UMS>, входившие ранее в 17-й дивизион 113-й бригады ОВРа( охрана водного района), Южно-Сахалинской военно-морской базы, Северной Тихоокеанской флотилии.
   Законсервированные и оставленные своими экипажами полтора года тому назад, они тихо доживали свой век под надзором нескольких вахтенных матросов из службы охраны бригады ОВРа. На корабельных мачтах и кормовых флагштоках больше не поднимался военно-морской флаг, а по ночам не горели сигнальные огни.
    Когда наступала ночная темнота они, слегка постанывая и поскрипывая, тёрлись друг о друга деревянными бортами, сработанными из крепкого белого дуба и канадской сосны на американских верфях в 1942 году.
    Словно старики, которых непутёвые дети за ненадобностью поместили в дом престарелых; смирившись со своим положением, как с неизбежным злом, они, в ожидании роковой развязки, как и люди думали не о своей предстоящей гибели, а наоборот: жили воспоминаниями о прошедшей молодости и зрелости.
    Если бы самые талантливые гидроакустики прильнули в это время к своим аппаратам и приборам, то они уловили бы, как корабли перешёптываются друг с другом и делятся своими воспоминаниями.
    А вспомнить было о чём. Сошедшие со стапелей в 1942 году они вошли в состав отдельной бригады морских сил США, охранявшей побережье Мексиканского залива от возможных атак немецких субмарин, претворявших в жизнь, разработанную в штабе Редера операцию по морскому разбою близ южного, густонаселённого побережья Америки под кодовым названием «Раукеншлаг», что означало по-русски: «Удар в литавры». В 1943 году эти суда были включены в состав конвоя по сопровождению транспортов с грузом для Советской России от Северо-Восточного побережья США до синего и спокойного  исландского Хваль-Фиорда, где из подошедших туда же судов из Канады и Шотландии, формировался очередной Ленд-Лизовский караван из нескольких десятков единиц, груженых военной техникой, бочками с авиационным бензином, боеприпасами и продовольствием. Передав охраняемый транспорт следующему конвою, тральщики возвращались назад, а за аквамариновым рейдом Рейкьявика расстилалась Северная Атлантика-самый опасный и коварный океан, с его бесконечным круговоротом штормов, туманов и плавучих льдов. Стоя на палубе, моряки наблюдали, как удаляются за кормой горные склоны, прорезанные водопадами, уснувший вулкан Хекла, скаты застывшей лавы, бьющие из-под земли горячие гейзеры. Но снова объявлялась готовность «Один» и моряки, поочерёдно сменяясь, дежурили на своих боевых постах; сигнальщики следили за морем- не покажется ли где бурун от перископа, а комендоры стояли у автоматических двадцати миллиметровых пушек «Эрликон», уткнув в небо раструбы пламегасителей.
    Весной  1944 был сформирован отряд из кораблей, передаваемых Советскому Союзу по ленд-лизу, то есть в аренду, в состав которого вошли тральщики типа YMS будущего 17-го дивизиона. Эти корабли были малошумные и малогабаритные, водоизмещением 345 тн со скоростью хода 13 узлов. Для защиты от авиации противника имелись две автоматические 20 мм  пушки «Эрликон» и одно зенитное орудие  калибра 76,2 мм. Главное противоминное вооружение состояло из электромагнитного трала LL, которого практически не было в Советском флоте, и подсекающего контактного трала  «Оропеза». Противолодочный комплекс включал два кормовых бомбосбрасывателя, два бортовых бомбомёта и гидролокационную станцию.
    Экипажи для них прибывали из Петропавловска-Камчатского морем до военно-морской базы США Датч-Харбор на Алеутских островах, откуда транспортом союзников доставлялись в Колд-Бей на юго-западной оконечности Аляски, где проходили специальный курс обучения и принимали корабли. На изучение материальной части отводилось не более двух месяцев и советские моряки с этой задачей справились. Общее руководство по обучению экипажей возглавлял командир военно-морского отряда США «3294» (подразделение Хула-2) капитан Уильям Максвелл.
   С рядом новейших технических устройств, а именно с радаром и гидролокатором, а также с автоматической системой управления электромагнитного трала моряки знакомились впервые. Обучение велось в учебных кабинетах, а затем непосредственно на кораблях. Всего в Колд-Бее было подготовлено 12400 офицеров, старшин и матросов Советского флота для 215 кораблей общей стоимостью в 228 миллионов долларов в ценах 1946 года. В число этих кораблей входило 43 тральщика типа YMS. 24 тральщика типа AM (Эд Майрэбл) 28 фрегатов RK, предназначавшихся для Тихоокеанского флота.
   22 августа 1944 года группа кораблей, в которую входили и стоящие ныне на приколе тральщики, покинула Америку под советским военно-морским флагом, взяв курс на юго-запад. Среди экипажа Т-604 был моторист Гладышев, который в1953 году уже в звании главного старшины расскажет только что прибывшим из учебного отряда на корабль матросам об этом историческом переходе. Среди тех молодых матросов был и Ваш покорный слуга.
    На Т-600 в должности старпома и штурмана находился офицер Краснов Владимир Никитич, будущий капитан первого ранга, кандидат военно-морских наук, старший научный сотрудник института истории, естествознания и техники РАН.
    Преодолевая штормовую  погоду и  холод в северных широтах, корабли, благополучно достигли Датч-Харбора на Алеутских островах. Оставался последний этап-пересечь Тихий океан и войти в советские территориальные воды. После непродолжительного отдыха и пополнения запасов топлива и пресной воды, пройдя через хмурое и туманное Берингово море, моряки наконец-то увидели родное российское солнце на рейде Петропавловска-Камчатского.
   После отдыха и текущего ремонта механизмов, корабли, при боевой готовности личного состава номер «Один», в ночное время через Первый Курильский пролив, шириной 6,5 мили, вошли в Охотское море. Испытав сильный шторм у Шантарских островов, корабли благополучно, войдя в Татарский пролив, достигли порта Советская Гавань и были включены в состав Северной Тихоокеанской флотилии, на которую возлагалась задача обороны побережья Татарского пролива и Охотского моря. Командовал этой флотилией вице-адмирал В. А. Андреев. Па корабли стало приходить новое пополнение из уральцев, сибиряков, дальневосточников, включившихся в суровую службу по охране морских рубежей.
  Тральщики были предназначены для выполнения следующих основных боевых задач:
1 Боевое траление и уничтожение мин;
2 Конвоирование и сопровождение в боевом охранении судов;
3 Борьба с подводными лодками;
4 Высадка десанта на побережье;
5 Дозорная служба в морском акватории.
   Для успешного выполнения этих задач на кораблях шла напряженная боевая подготовка; личный состав до автоматизма отрабатывал свои действия и достойно встретил войну с Японией.
  Следует добавить, что  эти корабли к моменту вступления в строй в США были оснащены
самым современным радиолокационным и гидроакустическим оборудованием, а также автоматической системой управления электромагнитным тралом, называемой моряками  «Таймер». В случае затопления или попытках захвата корабля она подлежала уничтожению, для чего была снабжена специальным подрывным устройством.
               
           Глава первая : САХАЛИНСКАЯ  ОПЕРАЦИЯ.       

   В ночь с 9 на 10 августа на дивизионе прозвучал сигнал боевой тревоги. Корабли дождались своего звёздного часа. Через средства внутренней связи было объявлено о начале войны с Японией. Чувство воодушевления и скрытой тревоги овладело моряками. Кому-то было суждено дожить до Победы, а кому-то погибнуть. Но каждый знал одно: настал час рассчитаться за позор Цусимы.
    В коротких перерывах между боевой учёбой моряки читали листовку: «Вернём Матери-Родине исконно русскую землю-Южный Сахалин», затем рассаживались вокруг гитариста и пели под гитару песню о Цусиме.


    В Цусимском проливе далёком               
    Вдали от родий земли,
    На дне океана глубоком
    Забытые есть корабли.

  Там  русские спят адмиралы
  И дремлют матросы вокруг.
  У них прорастают кораллы
  Меж пальцев раскинутых рук.

  Когда засыпает природа
  И яркая светит луна,
  Герои погибшего флота
  Встают, пробуждаясь от сна.
 
  Они начинают беседу
  И, в ярости сжав кулаки,
  О тех, кто их продал и предал
   Всю ночь говорят моряки.

    Они вспоминают Цусиму,
    Отвагу и удаль свою
  И небо отчизны любимой
  И гибель в неравном бою.

   И шумом морского прибоя
   Они говорят морякам:
   « Готовтесь к Великому бою,
   За нас отомстите врагам!»
       
Эта песня звучала в кубриках и лен-каютах всех кораблей и моряки готовились к решительной схватке с врагом. И этот час настал.
    15 августа в 21 час  из Советской Гавани вышел первый десантный отряд и в 5 часов  16 августа достиг порта Торо (Шахтёрск), где японские резервисты, оборонявшие порт, были застигнуты врасплох и капитулировали.
     Утром 20 августа второй десантный отряд, прорывая боновые заграждения, подавляя артиллерией огневые точки и поставив дымовые завесы, высадил десантников на причалы порта Маока ( Холмск ). К полудню сопротивление японцев было сломлено и на самой высокой точке порта был поднят советский военно-морской флаг. Но предстояло освободить ещё один важный порт: Отомари ( ныне Корсаков ).
      На подготовку операции ушло двое суток. Согласно архивным документам (Отделение ЦВМА д. 20322 л.3) к утру 23 августа в порту Маока были сосредоточены сводная бригада морской пехоты, численностью 1600 человек и отдельный батальон морской пехоты в количестве 1400 чел. Перед посадкой на корабли им была поставлена задача: высадиться и закрепиться на причалах Отомари ( Корсаков ); обеспечить высадку второго эшелона, овладеть портом и городом и соединиться с наступающими с Севера частями 113-й стрелковой бригады.
      Десант был погружен на корабли. В 5 час. 30 мин.23 августа минный заградитель «Океан», 4 сторожевых катера, 6 торпедных катеров и 8 тральщиков, из них 6 кораблей 17-го дивизиона, вышли в море и взяли курс на Отомари. К вечеру поднялся шторм до 7-8 балов. Торпедные катера шли за тральщиками на буксирах. Тросы стали часто рваться и моряки всю ночь боролись со стихией. Как свидетельствуют документы : «Исключительное мужество в условиях шторма проявил личный состав  17-го отдельного дивизиона тральщиков под командованием капитан-лейтенанта Ф. И. Усатенко. Старшины и матросы тральщиков: «599»(командир капитан-лейтенант В.И Бодров), «600» ( командир  капитан- лейтенант Г. А. Прибылов), «ТЩ-601» (командир старший лейтенант В. В. Волков ), 602( командир старший лейтенант Хурс И. К.), «ТЩ-603» (командир старший лейтенант Л.Г. Лавлинский) и «ТЩ-604» (командир старший лейтенант И.И. Суханов) мастерски, подчас рискуя жизнью, заводили на катера новые буксирные концы. Самоотверженно действовали и экипажи катеров. Шторм не утихал и  корабли утром 24 августа с разрешения командующего флотом вошли в порт Хонто (Невельск), чтобы переждать непогоду. Население порта вышло к кораблям с белыми флагами.»
       К вечеру шторм стих и корабли, оставив в Хонто роту моряков, продолжили переход в Отомари. Благополучно пройдя пролив Лаперуза и войдя в залив Анива, используя данные разведки, миновали минные заграждения и  в 6 часов 25 августа начали высадку десанта на причалы  военно-морской базы под прикрытием дымовой завесы, поставленной торпедными катерами. Первым высадку десанта закончил «ТЩ-599»,на котором отлично действовал старпом старший лейтенант Ю.Н. Меркулов. Заканчивая высадку корабли начинали огневую поддержку, подавляя сопротивление японцев. К этому времени в город с восточной части стали входить подразделения 113-й стрелковой бригады. К 10 часам Отомари был полностью занят, а японский гарнизон, численностью в 3400солдат и офицеров, сложив оружие, сдался в плен. Это был звёздный час в истори 17-го отдельного дивизиона тральщиков и он остался на базировании в порту. которому вернули былое наименование: Корсаков.
    В центре города в сквере по ул. Советская находится братская могила, над которой стоит гранитный обелиск, напоминающий прямоугольную башню. На нём чугунная плита с надписью: «Здесь похоронены советские моряки, погибшие при освобождении Корсакова  от  японских милитаристов в 1945 году.» У подножия обелиска растут цветы.

             Глава вторая:  МИРНЫЕ  БУДНИ  И БОРЬБА  С  БРАКОНЬЕРСТВОМ.

    Шли годы. Уходили в запас фронтовики: «старые мариманы». Приходили новые, неуклюжие, ещё не  обветренные и включались в боевую учёбу; а через год их было не узнать. Соблюдая флотские традиции и учитывая опыт прошедшей войны, они готовили корабли к любым неожиданностям , содержа их в постоянной боевой готовности. К тому времени бывшие союзники, в силу геополитических интересов, превратились в вероятных противников и комендоры- зенитчики в качестве воздушных целей изучали в альбомах силуэты «Спитфайеров» и «Сейбров».
      Постепенно старея морально и физически, тральщики освобождали от мин морские пути, несли дозорную службу от мыса Анива до мыса Крильон, перебрасывали части 16-й Армии на Курильские  острова. В  августе-сентябре во время путины принимали на борт офицера пограничника, поднимали на мачте пограничный военно-морской флаг и задерживали японские рыбацкие шхуны, промышлявшие браконьерством в акватории Южных Курил. Составленные из числа экипажа осмотровые группы, вооруженные автоматами «ППС», действовали чётко и слаженно. После взятия судна на абордаж, они мгновенно разбегались по шхуне, занимая одновременно машинное отделение , ходовую рубку и радиорубку, лишая нарушителей границы движения и связи.
      Но находились такие капитаны шхун, которые не реагировали на сигнал «Остановиться!» и пытались оторваться от преследования. Тогда в действие вступал последний и веский аргумент-автоматическая пушка «Эрликон». Длинные очереди перед носом шхун, где каждый седьмой двадцатимиллиметровый снаряд был трассирующим, действовали отрезвляюще. Если же и на этот раз шхуна не останавливалась, то в прицел ловили носовую часть корпуса и открывали огонь. Начало этому положил тральщик 604 под командованием  капитан-лейтенанта Рудского, где после приказа командира БЧ -2 лейтенанта Мишурова комендор Жевтушко со словами: « Ну, макаки, получайте!» пустил длинную очередь по носовой части быстроходной шхуны. От борта полетели щепки. Снаряды прошивали форпик насквозь. Очередь прошлась по якорной цепи, высекая искры. Якорь сорвался с клюза и шхуна остановилась. Тральщик пришвартовался и осмотровая группа высадилась на шхуну. Капитана перевели на корабль в качестве задержанного. Забрали со шхуны всю документацию. Команду заперли в трюме, за руль встал наш матрос и шхуну на буксире повели в Корсаков.
    В таких случаях по прибытии в Корсаков, команды шхун направляли в тюрьму Южно-Сахалинска, орудия лова и рыбу подвергали конфискации, а судно  ставили на прикол до выяснения всех обстоятельств и утряски формальностей через министерство иностранных дел.
     Дорогой читатель! Это были времена, когда , думая о величии государства, со злостными нарушителями границы не церемонились. Автор этих строк, участник осмотровой группы, имел конкретную задачу: проникнуть в радиорубку и разбить рацию прикладом автомата. В случае сопротивления открывать огонь. Всё чётко и доходчиво. Никаких рассуждений об общечеловеческих ценностях, когда на карту поставлены интересы государства и благополучие его граждан.
      Думаю, что современным морякам пограничникам следовало бы  кое-что перенять из опыта тех лет, конечно, при соблюдении норм международного права. Тогда нас вновь станут уважать и не будут рассматривать  наши территориальные воды, как угодья для безнаказанного браконьерского лова. 
     Да! Многое пришлось повидать тральщикам 17-го дивизиона. Особо стоит отметить Курильскую трагедию 5 ноября1952 года, когда огромная волна цунами смыла с островов тысячи людей; все сведения и документы о которой до сих пор засекречены и ещё не стали достоянием общественности. Автор этих строк постарается донести до потомков все те скупые сведения, полученные им от очевидцев трагедии и сослуживцев шестьдесят лет тому назад и сохранённые его цепкой памятью. Сам он не был свидетелем той трагедии, ибо пришел на корабль из учебного отряда через десять месяцев после описываемых событий.

                Глава третья : К У Р И Л Ь С К А Я    Т Р А Г Е Д И Я .

   За три дня до начала трагических событий  американцы в Тихом океане на атолле Эниветок, в группе Маршалловых островов произвели испытание ядерного оружия, которое, вполне возможно, и спровоцировало сдвиг тектонических плит вблизи Камчатки. Напряжение на границах этих плит стало нарастать и к ночи с 4 на 5 ноября достигло апогея, вызвав землетрясение и цунами. Люди, ничего не подозревая, спокойно спали после очередного трудового дня. В воинских частях бодрствовали дежурные, дневальные и часовые на постах у вверенных им объектов; пограничники и моряки на маяках следили за морем. Поздним вечером 4 ноября неожиданно наступила тишина. На скалах умолк птичий гомон и все морские птицы исчезли. Сивучи и другие ластоногие животные сползали с прибрежных камней и уплывали в Охотское море. Люди, приехавшие с материка по вербовке, не обладали интуицией приморских жителей и не придали значения этой зловещей  тишине, как предвестнику надвигающейся катастрофы. Тем более  они не интересовались: зачем это японцы вырубили в склонах гор ступени лестниц, ведущих на высоты.
    Ночью земля содрогнулась несколько раз. Толчки ощутили на островах и в  Петропавловске-Камчатском. Люди выскочили из домов и вместо того, чтобы бежать на сопки, вернулись по домам , поддавшись обманчивой тишине. Японцы в таких случаях говорили: «Появились толчки-жди землетрясения; появится землетрясение-жди цунами и беги на гору». Но приехавшие с материка курильчане этого не знали. В воинских частях ждали указаний сверху и личный состав оставался в казармах. Лишь на пограничных заставах и постах СНиС (служба наблюдения и связи Тихоокеанского флота) была объявлена повышенная боеготовность. В 3 часа 20 минут утра 5 ноября1952 г. радист тральщика 604  Герман Клевакин принял радиограмму с поста СниС о том, что море начинает отступать от берега вопреки  циклам приливов и отливов. Безвестный радист, чьё имя так и осталось окутано тайной, отстучал открытым текстом: «Всем! Всем! Всем!»  и предупредил находящиеся в море суда об опасности для судоходства. Моряки на маяках и пограничники первыми обнаружили, что море  неожиданно стало отступать, обнажая дно, на котором билась и трепыхалась рыба. Создавалась ложная картина отлива, а море уходило все дальше и дальше. Через сорок минут ровно в 4 часа утра, отступивший было океан встал на дыбы  и с громким гулом обрушился на южную оконечность Камчатского полуострова и на Северные Курилы. Огромная, ревущая чёрная волна прокатилась через острова и смыла  строения и всё живое. В закручивающейся гигантской спиралью  воде перемешались  люди, брёвна, скот, бочки, земля и водоросли.
 А тем временем в эфир с островов неслись радиограммы. Из воинской части Северо-Курильска :" Мы погибаем...Помогите! С метеостанции того же городка: " Остров уходит под воду. 101-я дивизия погибла полностью".
  На острове Шумшу цунами уничтожило военно-морскую базу. Полностью погибли погранзаставы, поскольку о такой стихии, как цунами. никто не предупреждал и не знал, что делать при её приближении. Люди по тревоге занимали боевые посты и рубежи обороны согласно боевому расписанию, где и погибли, выполнив свой воинский долг.
   Волны вывернули из земли, построенные ещё японцами, огромные железобетонные доты, перекатив их на сотни метров. Крики несчастных, находящихся в этих дотах, заглушал рёв океана. Схлынувшая волна оставила смесь из трупов, брёвен, досок, бочек, разбитой техники, водорослей и грязи.
     На Парамушире, по словам очевидцев,  волна затопила и разметала  рыбозавод, прошлась по казармам 101-й стрелковой дивизии, полностью уничтожив её личный состав и поглотила город Северо-Курильск. Люди бежали на сопки и кто добежал до них, тот остался жив. Первая волна отступила, обнажая страшную картину и кое-кто спустился с гор, но потом пожалел об этом.
   С океана, закручиваясь и ревя мчалась вторая, ещё более страшная волна высотой с 30-этажный дом, довершив разрушения и перекатившись в Охотское море. С одного из уцелевших маяков в штаб флота ушла радиограмма открытым текстом о том, что острова подверглись ядерному удару. Мир оказался на грани новой  мировой войны, но к счастью, у тогдашнего Советского руководства хватило мудрости и выдержки и всё обошлось.
     Данные о количестве жертв цунами до сих пор засекречены.
     Находящиеся в Охотском море тральщики получили приказ идти  к островам на пределе своих возможностей и приняли участие в спасении  оставшихся в живых, снимая их  с плотов, шлюпок,  плавающих брёвен и прочих деревянных обломков. Моряки с трудом отрывали окоченевшие руки жертв стихии от плавающих средств и поднимали их по шторм трапам на корабли, где растирали безжизненные тела; разжимали рты и вливали туда спирт и горячий чай, помещали под горячий душ, после чего укладывали на самое тёплое место, укутав матросскими полусуконными покрывалами. Среди спасённых были военные, их жены и дети, рабочие рыбоконсервных заводов и прочий люд, трудившийся в то время на Курилах. Много на плотах было и таких, кому помощь уже не была нужна. Их тела поднимали и складывали на юте до приближения к побережью, где моряки увидели страшную картину  последствий разбушевавшейся стихии: руины кирпичных зданий казарм; искорёженные и застрявшие между скал автомобили «студебеккер», перевёрнутые танки.
    На одном из островов волна подхватила и переместила на 500 метров стоявшие на берегу трофейные танкетки и орудийные башни с толщиной брони 80 мм с орудиями калибра 152 мм и вместе с находившимися в башнях солдатами, погибшими  в своём последнем и страшном сне.
    Удручающее зрелище представляло то, что осталось от многотысячного  Северо-Курильска: сюжет, достойный библейской катастрофы. Среди развалин бродили чудом уцелевшие люди, разыскивая своих близких. Спустившиеся с возвышенности и оставшиеся без своих командиров деморализованные солдаты тащили из разбитых складов всё, что попадало под руку; там же переодевались в новое обмундирование, расхватывая офицерские сапоги и фуражки. Некоторые из солдат и работники рыбозавода из числа «завербованных» занимались мародёрством среди городских развалин. Царила обстановка, каковую по нынешним временам характеризуют, как полный беспредел.
     Для восстановления порядка командующий 16-й Армией генерал Дука своим приказом ввёл на островах военное положение и объявил мародёров вне закона. Патрули, составленные из пограничников, моряков и офицеров воинских частей быстро навели порядок. Не обошлось и без применения оружия. Так, мародёры и бандиты, грабившие в Северо-Курильске  отделение Госбанка, при выходе из подвалов с пачками денежных купюр, тут же расстреливались патрулями по законам военного времени.
     После оказания помощи в спасении людей и наведении порядка, корабли вернулись на базу в Корсаков и продолжили дозорную службу в заливе Анива, боевое траление в южной и восточной части побережья, а ненасытное Охотское море ещё долго после каждого шторма выбрасывало на восточное побережье Сахалина обломки деревянных конструкций и истерзанные трупы; которые лежали на каменистых и песчаных берегах, уставившись пустыми глазницами в серо-свинцовое небо, с кружащими в нём стервятниками.
      Время от времени пернатые хищники садились на тела несчастных жертв стихии  и устраивали пиршество, затевая между собой  ссоры и побоища за лакомый кусок, пока их не вспугивали прибрежные лисицы или медведи, также желающие полакомиться человеческой плотью. Так и лежали несчастные до тех пор, пока их не обнаруживали люди и не предавали земле, поставив на могиле простой деревянный крест, а то и просто положив каменную глыбу; после чего тела погибших обретали последнее пристанище, а души- вечное  упокоение.

                Глава четвёртая.
                Секретная операция и тайны океана.
                Блуждающая мина.
 
       Наступил переломный 1953 год. Во время смерти и похорон  «Отца народов» на кораблях был приспущен военно-морской флаг. Новая  «метла» замела по- новому, а жизнь на кораблях ни на минуту не отклонялась от Уставов и шла своим чередом.
   Однажды командование дивизиона получило строго секретный приказ: получить в одном из пунктов особый груз и затопить его в определённом квадрате  Курильской впадины.  На корабли погрузили тяжелые металлические бочки, по размерам напоминающие глубинные бомбы. Часть их поместили в кормовые бомбосбрасыватели, а остальные оставили на юте в вертикальном положении, закрепив, чтобы они не перемещались во время качки. На бочках были намалёваны череп и кости желтого цвета с надписью «Яд». Все знали ,что это химическое оружие, но что конкретно, то об этом знали лишь офицеры, а старшинам и матросам было заявлено, чтобы они не проявляли излишнего любопытства, дабы не угодить под трибунал.
    Разгадка пришла неожиданно. Москвич, минёр Серёга Баранов, стоявший рядом с бочками, присел на одну из них, не обратив внимания на маслянистую жидкость, выступившую из-под пробки. Жидкость пропитала брюки и вскоре у Серёги на заднице зачесалась кожа и всплыл огромный нарыв. Военврач  лейтенант Гороховский констатировал поражение люизитом и принял меры к локализации повреждения. Корабли в это время со скоростью 20 узлов проходили Южный Кунаширский пролив при полном штиле. Через несколько часов, когда Курилы скрылись за кормой, корабли достигли указанного квадрата и бочки с люизитом исчезли в десятикилометровой пучине Курильской впадины. С момента затопления прошло 60 лет и что сейчас с ними происходит: известно лишь одному господу богу, да обитателям морских глубин.  Так или иначе, но в то время был включен таймер неизбежной  экологической катастрофы непредсказуемого масштаба  и его стрелка неумолимо движется к роковой красной  черте.  Остановить её уже не  смогут ни кто и ни что. Последствия  этой катастрофы не берусь предсказывать из-за своей некомпетентности в целом комплексе наук.
     Когда корабли легли на обратный курс, произошло загадочное событие, которое ввиду его неестественности не было занесено в судовой журнал. С наступлением темноты многие моряки стали испытывать душевное беспокойство и головокружение, хотя океан был спокоен и корабли не подвергались качке. Но беспокойство всё усиливалось и необъяснимый страх выгнал людей из отсеков на верхнюю палубу. Главные двигатели заработали с перебоями, отключилась аппаратура гидроакустика, остановился гирокомпас, а стрелка магнитного компаса стала метаться в разные стороны. Экран локатора покрылся «снегом». И тут сигнальщик первым заметил и доложил вахтенному офицеру, что на поверхности моря между кораблями появился светящийся круг зелёного цвета, диаметром около двадцати метров, и стал вращаться по часовой стрелке. При виде этого зрелища у многих засосало «под ложечкой».
      Вскоре свечение исчезло; двигатели и приборы вновь заработали нормально. Исчезло и ощущение подавленности и страха.  «Не иначе, как  морской дьявол послал нам роковое предупреждение»,-подумали  моряки. «Это сам Нептун выразил своё недовольство нашими действиями»,-заметил вахтенный офицер, а поднявшийся на мостик командир дал сигнал тревоги, приказал осмотреться в отсеках, затем объявил: «Готовность-Два» и полным ходом повёл корабль  к Курильскому проливу.
    Холодным летом того же года  тральщик № 604 возвращался в Корсаков из похода к Шантарским островам. На траверсе Холмска радист Валентин Войнов принял радиограмму о том, что на внешнем рейде порта Холмск с рыбацкого судна замечена блуждающая  гальваноударная мина. С часу на час она могла удариться о причалы или стоящие на разгрузке транспорты и произвести большие разрушения. Командир корабля объявил  боевую тревогу и направил его к Холмску. Вскоре тральщик, выжав из двигателей всё возможное достиг акватория порта и занял позицию между причалами и плавающей по поверхности моря миной. К этому моменту на море стал крепчать ветер и усилилось волнение до 4 баллов. Корабль находился от мины на расстоянии не досягаемом для осколков в случае её взрыва  и открыл по ней огонь из «Эрликона», автоматической 20 мм пушки. Но поскольку волны раскачивали и корабль, и мину, то попасть в неё, а особенно в «рогульки» было невозможно. Израсходовав несколько обойм, корабль прекратил огонь.
    Командир принял решение: послать на шлюпке подрывную команду. Личный состав  построился на юте и командир, объяснив обстановку и, сказав, что возможно ценой своей жизни придётся  спасти порт от разрушения, чётко произнёс: «Добровольцы, три шага вперёд!» Первыми шагнули минёры, а вместе с ними  радиометрист Галинич Миша. Вслед за ними шагнули все остальные, доказав, что трусливых среди экипажа нет. Командир БЧ-2-3 лейтенант Мишуров возглавил подрывную команду, отобрав лучших гребцов. Шлюпку, а именно, шестивесельный ял, спустили на воду. В неё сели 9 человек.  Шесть гребцов на вёслах. Командир отделения минёров старшина Нохрин в носу шлюпки. На корме за рулём лейтенант Мишуров  и рядом с ним минёр Михалёнок. По команде офицера  матросы, наклоняясь корпусом вперёд, а затем. заведя вёсла в воду, резко откидываясь назад. Мощными рывками загребали воду и шлюпка понеслась к цели. Описав вокруг мины круг, Мишуров стал подводить шлюпку кормой. Гребцы,чётко реагируя на его команды, слегка табанили. Вот шлюпка покачивается рядом с рогатой смертью и Михалёнок, выставив вперёд руки, касается её поверхности. У всех замирает сердце и начинает сосать под ложечкой. Их жизни теперь зависят от действий одного человека, не имеющего права на ошибку. Вот он закрепляет подрывной патрон с мотком бикфордового шнура на основание рога, а Мишуров горящей папиросой запалил бикфордов шнур. По его команде гребцы плавно отводят шлюпку от мины , затем резко начинают грести, а он  считает гребки: «И раз, и два, и три»,- и так далее. Отсчитано сто двадцать гребков и раздаётся команда: «Суши вёсла! Ложись!» И все ложатся на дно шлюпки, инстинктивно закрыв голову руками в ожидании взрыва и только сейчас на них наваливается страх за свою жизнь, сжимая сердце мягкой кошачьей  лапой. Шлюпка находится в мёртвой зоне и осколки мины должны перелететь через неё согласно теории подрыва, но мало ли что бывает  в реальности. На корабле тоже затаили дыхание. Вот на месте мины море вспучивается и вырастает огромный столб воды, в небо из него улетает пламя и желтый дым, сопровождаемые страшным грохотом. Через шлюпку перелетают осколки. От взрывной волны тральщик наклоняется почти на 45 градусов, но затем как Ванька-встанька принимает прежнее вертикальное положение. Море вокруг взрыва засеребрилось от оглушенной и всплывшей вверх брюхом рыбы. Это косяк скумбрии оказался в эпицентре взрыва.
  Прозвучал отбой боевой тревоги. Шлюпка с подрывниками возвращается к кораблю, где царит радостное возбуждение. Ребята поднимаются на борт, где их приветствуют и обнимают. Командир каждому жмёт руку и благодарит за службу. Корабль, занеся в свой актив очередную подорванную мину, ложится на прежний курс и идёт на свою базу.

                Глава пятая:
                Начало конца.  Серёгина любовь. Симкин притон

     Время неумолимо неслось вперёд. Перед флотом ставились новые задачи, для выполнения которых требовались новые корабли, а поэтому из молодых обученных моряков формировались команды и отправлялись  на строящиеся корабли в Ленинград, Керчь, Комсомольск на Амуре. Постепенно корабли снимались с боевого дежурства, ставились на прикол и консервировались. Первыми встали на вечный якорь тральщики №-599 и №-604. их команды расписали по другим кораблям дивизиона , а офицеров: кого уволили в запас, а кого  направили на новые корабли с повышением в чинах.
    К 1955 году самыми боеспособными остались тральщики №№-600,601,603, укомплектованные на три четверти личного состава по штатному расписанию. но к ноябрю  ТЩ-601 своим ходом ушел в Находку с минимальным  числом личного состава, где и был передан  в Отдел фондового имущества на разделку; два других были законсервированы, разделив общую судьбу американских « ленд-лизовцев», а дивизион был обновлён современными  отечественными кораблями.
    Весной 1955 года матросы второго и третьего годов  службы были направлены в старшинские школы на остров Русский, по окончании которых в ноябре прибыли в распоряжение кадрового резерва Южно-Сахалинской военно-морской базы. Среди них был и автор этих строк, получивший звание старшины второй статьи и назначенный старшиной команды электриков на  прибывший с Камчатки 914-тонный тральшик №-335, типа- АМ (эдмайлрэбл), построенный в 1943 г. и ранее носивший во флоте США название «Бэрриэр».На этот же корабль на должность командира был назначен  бывший командир тральщика ТЩ-601 капитан-лейтенант Строганов Николай Васильевич, высокотребовательный и закалённый  «морской волк». Кораблю было присвоено новое имя «Исток» и на него были переведены последние «могикане» 17-го дивизиона периода деревянных тральщиков: мотористы Береснев и Дубровин Юрий В, минёр Михаил Башмачников и химик Курчатов Владимир Николаевич, родом из города Сим, Челябинской области, земляк, а может  быть и дальний родственник одного из создателей советской атомной бомбы Игоря Васильевича Курчатова.
     Но, дорогой читатель, вернёмся в 1956 год. Обсыпаемые снегом, обдуваемые ветрами, орошаемые постоянными летними дождями; отставные корабли, привыкшие к почти стерильной чистоте, глубоко переживал постепенное запустение и никак не могли смириться с тем, что металл ржавел , краска на бортах облупилась; когда-то подобная цвету яичной скорлупы верхняя палуба потемнела; вокруг мачты и ходового мостика постоянно нарастали кучи птичьего помёта, а в полуоткрытых кранцах около «эрликонов», некогда заполненных обоймами, полудикие голуби устроили гнёзда, насиживая и выводя прожорливых птенцов, оглашавшими спардек постоянным писком. Время от времени на реи садились чайки, с любопытством разглядывая  пустующие палубы и надстройки и, отложив очередную порцию помёта, улетали прочь в поисках пищи.
   А в это время, за сотни миль в штабе Тихоокеанского флота  был разработан план флотских учений с показательными стрельбами, при участии  флагманского крейсера «Адмирал Сенявин» и эсминцев серии «Веди». Это были знаменитые высокоскоростные стройные и изящные «тридцатки», краса и гордость  советских послевоенных  моряков , корабли проекта 30-бис. А мишенями для предстоящих стрельб были определены списанные и стоящие на приколе тральщики 17-го дивизиона. Местом проведения учений была определена северная акватория Японского моря на траверсе полуострова Крильон. План был подписан начальником Оперативного управления, завизирован начальником штаба и утверждён командующим Тихоокеанским Флотом. Для наших тральщиков это был приговор, обрекающий их на почётную гибель на 14-м году своего  существования.                .         Бывший радист и радиометрист  одного из тральщиков Серёга Маринин после увольнения в запас устроился по своей специальности на рыболовный сейнер и сошелся с разбитной, краснощёкой двадцатилетней девахой Катюхой, работницей местного Рыбкоопа, ради которой не поехал домой на Алтай, а остался, чтобы хорошо подзаработать; купить или построить дом и отсидеться на острове, пока на Большой Земле строят светлое будущее. Будучи человеком глубоко независимым он всегда имел собственное мнение и редко поддакивал начальству, но службу нёс исправно, иногда получая взыскания за опоздание с увольнения, всё из-за той же Катюхи. Познакомился он с ней в декабре 55-го на танцах в клубе бригады ОВРа, пригласив на танго. Катюха не решилась отказать бравому моряку при полном параде. Из динамика звучала мелодия популярного в то время танго , «Брызги шампанского » в исполнении знаменитого   европейского оркестра под  управлением Марека Вебера. Серёгу словно пронзило электрическим током, когда он случайно прикоснулся к Катюхиной груди, да и у партнёрши заблестели глаза  и покрылось румянцем лицо. «Это судьба»,-решил Серёга и весь вечер не отпускал девушку от себя, продолжая с ней  танцевать танго под мелодии того же оркестра  «Танго роз», «Кумпорсита», «Тополь» и зажигательный фокстрот «Рио-Рита», гимн танцплощадок того периода. В тот памятный вечер Катюха  позволила лишь проводить себя до дома и поцеловать в щёчку, а более ни-ни. Такое уж было в то время воспитание у людей с нормальной психикой. Но вскоре их встречи переросли в пылкую и страстную любовь. Оставаясь с Катюхой наедине, Серёга терял счёт  времени, что и являлось причиной его опозданий из увольнения на берег.
    Демобилизовавшись весной 56-го, он вместо того, чтобы с друзьями идти в порт на теплоход «Якутия», совершавший рейсы до Владивостока; имея проездные документы, поддавшись неведомой силе явился к своей подруге, держа в руке чемодан с запасной морской формой.
    Находясь на сейнере во время путины, Серёга только и думал о ней и, чтобы быстрее скоротать свободное от вахты  время,  стал прикладываться к  «горькой».
    Когда сейнер разгружался у причала рыбного порта он, приняв дозу спиртного, мчался к своей любимой в комнатку при общежитии на ул. Окружная, где с жадностью изголодавшегося по женской ласке отшельника испытывал внеземное блаженство во всём организме, страстно упиваясь упругим и роскошным девичьим телом. В кульминационный момент сладострастия, дрожа всем телом, издавал приглушенно-стонущий «Тарзаний» звук; после которого, чувствуя как проваливается в бездну, отключался; уткнувшись лицом в пышные с упругими сосками груди, источавшие необъяснимый, особенный детско-молочный запах, который не могли перебить даже духи «Кармен».
   Катюха, в силу особенностей женского организма; жаждущая продолжения мужской ласки и после соития, с какой-то необъяснимой славянской бабьей покорностью, боясь причинить своему любимому неудобство, одной рукой обнимала его спину, а другой прижимая его голову к своим пышущим жаром грудям, запуская пальцы в его русые кудри и нашептывая нежные слова. Зажав своими бёдрами мужское тело, она тоже испытывала блаженство и лёгкое головокружение.
    Идиллия продолжалась недолго, поскольку всему есть и начало, и конец.
Пришел конец и скоротечному Серёгиному счастью. Он стал ревновать свою любимую ко все встречным и поперечным. Находясь в одиночестве на сейнере он вспоминал, как проводил время со своей любимой , но тут его воспалённое воображение стали посещать фантазии, в которых его любимая точно так же проводила время с другими, как и с ним  сначала он эти фантазии гнал от себя, но они его посещали всё чаще. Тогда он стал пить «горькую»  чтобы забыться, но и это не помогало.
      Дождавшись очередного возвращения в порт, Серёга под любым предлогом отпрашивался у капитана судна и бежал домой, прихватив в ларьке бутылку изготовленной из древесного спирта водки, называемой в народе не иначе как «сучёк», от которой при питье драло горло, а с похмелья раскалывалась голова. Перепив, он отключался, а перед этим  изнурял  Катю ревнивыми расспросами. Иногда в пылу ревности устраивал скандалы. Катюше это стало надоедать и она порвала с Серёгой, однажды выставив его вместе с чемоданом в коридор.
     После такого удара Серёга запил окончательно и потерял работу, а когда остепенился, то узнал, что его зазноба вышла замуж за  уволенного в запас офицера из бригады торпедных катеров и уехала с ним на материк.
     Но жизнь продолжалась и надо было иметь средства на жильё и пищу. Серёга стал пробиваться случайными заработками, чтобы скопить деньжонок на билет и уехать на милый его душе Алтай, где в таёжной деревеньке на берегу быстрой и светлой Катуни доживают свой век его родители: трудолюбивые, совестливые, безропотные и добродушные люди; потомки донских казаков, сосланных в Сибирь за Пугачёвское восстание.
   На постоянную работу Серёгу не брали из-за компрометирующей записи в трудовой книжке: «Уволен за систематические прогулы по ст.33 КЗОТ.» Алкаши, да и не только они,  эту статью называли «Две горбатых» и она не сулила ничего хорошего обладателю этой записи. Во время очередного запоя с  собутыльниками он попал в милицию, отсидев несколько суток за мелкое хулиганство и поняв , что чуть не «загремел» надолго, решил взяться за ум. Часть содержимого своего чемодана он «толкнул» на барахолке. Оставил только бушлат, тельняшку и бескозырку с надписью «Тральщики ТОФ», как священную реликвию для будущих детей и внуков, а чемодан сдал в портовую камеру хранения до лучших времён.
        Разгружая грузовые суда на Северном пирсе он сошелся с такими же неудачниками, как и сам, проводил с ними время в портовой забегаловке; ночевал иногда у собутыльников, иногда у девок с рыбного комбината, вечно пропитанных запахом рыбы и табачного дыма. Мужские обязанности  при свидании с ними он исполнял  тупо и отрешенно, словно по приговору суда; без энтузиазма, душевного трепета и вдохновения; поскольку к каждой из них он примерял божественный образ Катюхи- единственной и неповторимой, его первой и последней настоящей любви, не находя в них даже сотой доли её прелестей и душевных качеств.
       Иногда «по пьяной лавочке» он забредал к  знаменитой на весь Корсаков содержательнице злачного места Симке- Серафиме Расторгуевой (в девичестве -Рафалович), дочери еврея и гречанки, бывшей одесситке, тридцатипятилетней затасканной, худощавой, но сохранившей былую притягательность и остатки грациозности, женщине; бывшей портовой проститутки и алкоголички. В иные дни к ней забредало по двадцать и более моряков и армейских сержантов со своей выпивкой, прихваченной в магазине на «Пяти углах» и закуской из корабельной баталерки или казарменной каптёрки. Наскоро выпив из алюминиевой кружки, одни переодевались в гражданскую одежду и разбредались по городу, уже не опасаясь патрулей; другие задерживались надолго, изливая по пьянке душу случайным подружкам, околачивающимся у Симки в надежде на дармовщинку выпить и закусить, а если повезёт, то и удовлетворить свои плотские инстинкты.
    Здесь, уважаемый читатель, позвольте мне немного отступить от порядка  повествования и перенестись в более ранние времена,  рассказав о прежних похождениях нашей очередной героини.
    В юном возрасте Сима, непутёвая дочь благопристойных родителей, рано осиротевшая и жившая под надзором тётушки иудейки, быстро сошлась с  весёлой дворовой компанией блатных ребят и стала  промышлять карманными кражами на Приморском бульваре, Привозе и Дерибасовской. Быстро попала в поле  зрения  оперативников и проходила по учётам Одесского уголовного розыска, но судимостей не имела за недостаточностью улик. Когда вся компания оказалась за решеткой, кроме неё, тайно сожительствовавшей с положившим на неё глаз опером угрозыска  и сдавшей поголовно всех своих дружков, то наша героиня решила сменить квалификацию карманника на менее опасную и более цивилизованную. Она быстро сообразила, что девичья красота это  огромная сила и с её помощью можно совсем легко потрошить кошельки толстосумов, наводнивших Одессу-Маму в последний предвоенный год. Особенно это относилось к пылким и любвеобильным, охочим до упругого девичьего тела кавказцам, сорившими неправедно нажитыми деньгами в портовых ресторанах и на Денди-стрит (так в 30-е называли левую сторону Дерибасовской). Симка с ними знакомилась легко и быстро, прикидываясь то провалившейся на приёмных экзаменах абитуриенткой, то медсестрой загородной больницы, то секретарём-машинисткой пароходства или управления торговли-в зависимости от конкретных обстоятельств. При этом она одевалась броско, выставляя напоказ свои рельефные прелести, вызывая у мужчин повышенное слюноотделение и потливость, масляный блеск в глазах и урчание в животе, дрожь в коленях и усиленное кровообращение в области таза, сопровождающих в таких случаях буйство эротических фантазий.
     Поначалу, прикидываясь скромной девицей, она, как бы застенчиво позволяла щупать и  гладить чувствительные места своего тела; слегка повизгивая и выговаривая с лёгким придыханием: «Постой, милый! Не спеши. У нас вся ночь впереди!»,- и предлагала посидеть в ресторане, слегка перекусить, поскольку у неё с самого утра не было во рту даже маковой росинки. Далее всё шло по отлаженному сценарию. Кандидат в любовники, поддавшись инстинкту самца, в предвкушении сладострастной ночи шел с девицей в ближайший ресторан, где не желая ударить в грязь лицом, заказывал для предмета своего очередного увлечения лучшие грузинские вина и экзотические закуски  французской кухни.   Подрабатывающий в ресторане квартет, состоящий  из трёх евреев и одного грека, исполнял душещипательное танго  Ежи Петербургского « Утомлённое солнце» и в центре зала на «пятачке» медленно  двигались захмелённые  пары.
      Выпив и закусив, девица предлагала новоявленному Казанове прогуляться в сквере и подышать свежим воздухом на сон грядущий, а затем идти к ней на съёмную квартиру «делать ночь». При этом называла ложный адрес на углу « Двух Карлов». Так одесситы называли перекресток улиц Карла Маркса и Карла Либкнехта. Затем начинала демонстративно дрожать и жаловаться, что ей холодно. Внимательный ухажер снимал с себя пиджак и набрасывал на плечи своей пассии и тут Сима внезапно «оступалась» и, жалуясь на боль в ноге, предлагала  отдохнуть на скамейке под раскидистым каштаном. Охая и восклицая: « ВЭЙ З МИР», что по-одесски означало «боже, мой» , а на иврите : «больно мне», осторожно  растирала ногу, вызывая сочувствие кавалера. Затем успокаивалась и смущенно шептала ему, что ей необходим помочиться, ибо вина она выпила слишком много и ей с этим делом не вытерпеть до квартиры. Не ожидая реакции кавалера, извиняясь и всхлипывая, мигом снимала трусики и клала их рядом  с ним, умоляя его отвернуться, пока  она будет облегчаться за деревом. Ухажер отворачивался и терпеливо ждал, считая в уме, сначала до двадцати, а затем до  пятидесяти. Симка же с его пиджаком на плечах скрывалась в кустах и через переходные дворы выходила на смежную улицу, садилась в трамвай и была такова.
      Жертва мошенничества, не дождавшись возвращения девицы из-за дерева, начинал бегать вокруг каштанов и акаций и звать её, крича всё громче. И тут до его сознания доходило, что он лишился не только пиджака, денег и документов, но и  вожделенного совокупления с красоткой. Все его эротические фантазии уступали место жестокой реальности.
      Глубоко подавленный и растерянный он, схватив  Симкины трусики : это единственное вещественное доказательство,  с криком: «Вай! Вай, ограбылы!»,- прибегал в ближайшее отделение милиции., где клал дежурному на стол улику и, сбиваясь, делился своим горем: «Таварыш начальнык, вай, вай! Мэня дэвка обманул, трусы аставыл.  Дэнги, паспорт.  пыджак украл! Сабаку давай, трусы нухат будэт, дэвка искат будэт. Вай,вай! Скарэй сабаку давай!»
      Дежурный терпеливо, но с улыбкой выслушивал и когда тот  замолкал, то спокойно отвечал: «Собак у нас нет, а сами мы такие вещи не нюхаем.»  И как это было положено, на всякий случай записывал фамилию и адрес потерпевшего, зная, что  честные одесские уголовники документы подкинут, чтобы не иметь лишних проблем. А Симка  тем временем  деньги прятала дома в тайник.  документы бросала в почтовый ящик,  а  на следующее утро пиджак отвозила на Мясоедовскую   к старому знакомому её родителей,  портному Бене Штильману ,  который умело  переделывал любые предметы одежды и сбывал их через подручных на  барахолке.
     Учтиво встретив гостью, Беня, то опуская на нос, то возвращая на место видавшие виды очки,   внимательно рассматривал  все швы и каждую строчку , а затем, воздев руки и голову кверху, изрекал:  «Симочка! Имею сказать, что мне не очень нравится этот лапсердак! И штоб я умер, если лгу! Вже ещё раз выручаю! И то не не ради тебя, а ради светлой памяти  твоих покойных родителей!» И тут же совал ей замусоленную красную  тридцатку с портретом вождя мирового пролетариата. Потом подходил к окну и отодвинув занавеску долго всматривался в проходящих по переулку людей  и ,не отрываясь от окна говорил: «Сима! Стой там и слушай сюда! Я тебя умоляю! Больше в это время не приходи.!  Лучше после вечерней молитвы». Затем,что-то ,побормотав на идише, переходил на иврит и, со словами « тода раба», открывал дверь. Довольная Сима мчалась домой, где отсиживалась неделю, а потом , сменив парик и одежду, шла высматривать очередную жертву.
    Перед самой войной она вышла замуж за механика торгового флота  и уехала с ним во Владивосток, откуда муж в декабре сорок второго на пароходе «Кола» ушел в свой последний рейс  на Камчатку и вместе с судном  исчез в морской пучине. Ходил слухи , что «Кола» была потоплена японской подлодкой. Симка, пережив потрясение, запила, опустилась, меняла мужиков как перчатки и после войны перебралась на Сахалин. Единственное. что  в ней осталось от былой  молодости, так это характерная для одесситов форма общения. Пробиваясь в любой очереди в первые ряды, она  нагло и уверенно говорила : «Мужчина! Шо вы тулитесь вперёд меня? Вас здесь не стояло!» В этом была вся Сима-одесситка.
     Власти на Симкин притон смотрели сквозь пальцы, поскольку она приносила неоценимую услугу государству, являясь тройным агентом и в первую очередь -уголовного розыска, а заодно и Особого отдела Южно-Сахалинской военно-морской базы , и Разведотдела Корсаковского пограничного отряда. Теоретически вполне возможно, что она могла быть и осведомителем японских спецслужб, чьи представители  спокойно чувствовали себя среди многочисленного корейского населения острова, а наша героиня, как и все смертные, нуждалась в деньгах, ибо деньги по выражению классика «буржуазной» политэкономии Адама Смита, не что иное, как «отчеканенная свобода».
      Таким образом, являясь человеком общительным и хитрым, Симка вежливо выслушивала пьяные исповеди, не перебивая, но умело поддакивая и направляя разговор в необходимое ей русло и, выжав всё из собеседника, со словами:  «Ну шо, мальчики, а не кажется ли вам, шо пришло время вертаться в часть и делать ночь, пока сюда не нагрянули патрули? Сейчас для них самое подходящее время.»-выпроваживала их на улицу. А на следующее утро строчила очередные сообщения своим шефам.
       Забродили к Симке «перекантоваться» и откровенные уголовники, бывшие не в ладах с законом; и самовольщики с армейской пересылки, поставлявшей пополнение на Курилы; и воры- гастролёры с Южно-Сахалинска и Владивостока. Симка, казавшейся «своей в доску», каждого из них привечала, щедро угощая выпивкой, оставшейся от предыдущих посетителей и, как бы случайно, роняла с вилки кусок рыбных консервов на расстеленное полотенце  с расписными петухами. Затем, охая и ахая со словами: «Ну шо такое?! Ой, говорила ж мне мама, Сима, да у тебя руки не с того места растут!»-быстро застирывала полотенце, извиняясь перед присутствующими и вешала его на просушку в форточку, да так, чтобы петухи находились в положении вниз головой. Кроме того, она  передвигала горшок с геранью с левого угла окна в правый. Это был условный сигнал для работников милиции, означавший: «В доме гости по вашей части».
     Вскоре в квартире появлялся участковый в сопровождении оперативника и двух сержантов с официальной целью: проверка паспортного режима, после чего все подозрительны лица препровождались в отделение милиции.
     Вот в такое заведение и забредал наш Серёга, чтобы за стаканом водки излить душу о своих неудачах если не самой  хозяйке, то «случайно зашедшей» её подруге, а наутро просыпался в женских объятиях не только с больной головой, но и с пустыми карманами, проклиная в очередной раз свою неуёмную страсть к выпивке.
      В минуты просветления разума он задумывался над тем, что надо определяться с постоянным жильём, остепениться и, заработав деньги, сматываться на родину. С этой целью пошёл в Центральный ковш, где в правом северном углу стояли списанные тральщики. Он и ранее, когда работал на сейнере, в поисках каких-нибудь запасных частей, приходил на эти корабли и был хорошо знаком с охраной. Поскольку настоящие моряки не оставляют в беде друг друга, то Серёга всегда находил взаимопонимание и помощь и никогда не приходил на сейнер с пустыми руками, а в виде компенсации на тральшики приносил балыки  и лососёвую икру.
     На этот раз Серёга пришел на стоянку при полном морском параде с саквояжем в руках, рассказал ребятам о своих мытарствах и попросил разрешения пожить на тральщике, конечно временно и появляться там только на ночь. Ребята вошли в его положение, но с одним условием: не попадать на глаза проверяющим офицерам и не водить на корабль баб, ибо женщина на военном корабле всегда приносит несчастье. Условие было безоговорочно принято и Серёга облюбовал помещение баталерки на   тральщике №-604. Входной люк в баталерку располагался  на шкафуте вровень с палубой по правому борту сразу за барабаном электромагнитного трала.
     К этому времени охрану на кораблях сократили и теперь один вахтенный матрос находился на ближайшем к пирсу корабле, а другой-на дальнем. При этом они не стояли на одном месте, как вахтенный у трапа, а выходили на пирс поболтать с  пришедшими к ним девчатам. Наиболее отчаянные, повинуясь основному инстинкту, заводили подружек на корабль и, кто в форпике, а кто в дальнем носовом кубрике, на пробковых матрасах предавались пылкой любви, забыв обо всех инструкциях и наставлениях  караульной службы.
                Глава шестая : Ностальгия.
 
      Но, вернёмся к нашему герою. Откинув люк, Серёга спустился в баталерку и включил аварийное освещение от аккумуляторов, затем закрыл люк и стал осматривать помещение. Во всём сохранялся прежний порядок. Никакого хаоса. Как будто прежний обитатель покинул помещение на время. По правому борту располагался двухметровый рундук с лежащим па нём пробковым матрацем, подушкой с сушеной морской травой и аккуратно сложенным  полушерстяным серым покрывалом.
    Открыв рундук он обнаружил стопку газет «Морской дозор» за 1954 год, несколько журналов «Советский моряк».  Полистав один из них, увидел письмо из Винницы на имя Исько  Михаила Иосифовича  и мигом вспомнил весёлого хохла, старшего матроса, баталера, великолепного снабженца. Исько умудрялся заводить хорошие связи со всеми «тыловыми крысами» на базе и складах и во-время получать всё необходимое продовольствие. Почти всегда, возвращаясь на корабль с очередного посещения какого-либо склада Миша находился в состоянии лёгкого подпития и в хорошем расположении духа. Сослуживцы называли его «великим комбинатором». О, это был бизнесмен от бога! Благодаря ему на юте постоянно стояла бочка с солёной жирной кетой, а на столе к обеду лежала полупрозрачная, тающая во рту малосольная, жирная «новиковская» селёдка, имеющая прозвище -«мечта сверхсрочника». И если он дожил до перестройки и времён свободного рынка, то, несомненно, нашел применение своему великолепному таланту.
    Листая журнал, Серёга уже хотел положить его на место, как увидел любительскую фотографию. На ней были запечатлены сидящие в шлюпке на передней банке в одних трусах минёр Дрожжин, баталер Исько и рулевой Шумейко, а за ними на носу -электрик и киномеханик Гончаров. На заднем плане у Южного пирса стоит теплоход «Якутия». Полуголые тела моряков, с хорошо выделявшейся мускулатурой, свидетельствовали о их прекрасной  физической форме. Снимок сделан с кормы шлюпки. На обратной стороне он прочёл: 12 сентября 1954 года. Порт Корсаков. фото В. Федорченко.
     Уважаемый читатель! Здесь я должен заметить, что штурманский электрик Валентин  Федорченко был призван на флот в 1951 году; после службы закончил два вуза и, в качестве
штурмана, а затем капитана дальнего плавания, бороздил моря и океаны. К сожалению, скончался рано: в 50 лет от онкологического заболевания.
     Разглядывая  фотографию, Серёга вспомнил, как в конце декабря 1954 года во время похода среди льдов в северной части Охотского моря в штормовую погоду корабль стал покрываться льдом. Обледенение могло нарушить устойчивость корабля вследствие смещения центра тяжести и изменения метацентрической высоты и привести к его переворачиванию во время крена. Для недопущения этого все свободные от вахты скалывали лёд с надстроек, пристегнувшись к леерам. Когда матрос Гончаров перестёгивал пояс, чтобы сменить позицию на юте у лебёдки контактного трала, то корабль резко накренился и он  по обледеневшей палубе скатился за борт, оказавшись в ледяной воде с температурой минус 2-4 градуса. Вода при такой температуре не замерзала лишь потому, что была насыщена солью. На моряке были сапоги, тянувшие его в воду и меховая куртка из альпаки, позволявшая  держаться на воде, пока не намокла.
       Увидев случившееся, матрос Подоляк с криком:  «Человек за бортом»,- бросил спасательный круг и Гончаров, выросший у сибирской реки Шилки и имевший  с 17 лет второй спортивный разряд по плаванию, преодолевая сопротивление волн, сумел до него доплыть. Кроме того, непонятно, каким образом он  освободился от сапог, впоследствии рассказывая, что он и сам того не помнит и сравнивал ледяную воду с раствором серной кислоты обжигавшей тело. Пока корабль развернулся, вернулся к месту падения, спустил шлюпку и упавший за борт был спасён, прошло более получаса. У обычных людей  в подобных случаях через 15-20 минут останавливается сердце , а  Гончаров отделался лёгким насморком, приняв горячий душ и выпив полстакана разведенного и заправленного «зелёнкой» спирта в докторской каюте. Воистину удивительны дела твои, Господи!
      В первый же день Серёга обошел и облазил все помещения корабля. Побывал в трюмах, где обнаружил сохранившиеся в цистернах аварийные запасы пресной воды и остатки топлива. Аккумуляторы находились в  нормальном рабочем состоянии, поэтому аварийное освещение можно было включать при посещении каждого отсека.
      В первое машинное отделение он спустился, оставив открытым люк и в полумраке рассматривал главный дизельный двигатель правого гребного вала, на котором ещё блестела овальная латунная табличка с выделяющейся надписью «Amerikan Lokomotiven Kompani » Затем осмотрел вспомогательный двигатель для вращения генератора постоянного тока. напряжением 110  вольт и энергетическую установку, мощностью 540 квт для питания электромагнитного трала. С  помощью этой установки можно было  снабдить светом весь город Корсаков. Здесь же находился главный  распределительный щит со множеством приборов, переключателей и рубильников. Несмотря на отсутствие людей, всё сияло чистотой и тосковало по умелым и ласковым человеческим  рукам.
      Во втором машинном отделении находился главный двигатель  левого гребного вала, мощностью 1000 л\с, вспомогательная энергетическая установка, калориферная установка ,насосы  и множество других систем, а также резервный распределительный щит и  восемь  стационарных баллонов с углекислотой  два для пожаротушения.
      Осматривая корабль, он испытывал необыкновенное волнение, какое бывает у странника, вернувшегося после многолетних скитаний на родную землю  и обнаружившего её всеми покинутой и осиротевшей. Но стоит только приложить к ней руки, разрыхлить, полить и бросить в неё зёрна, как она ответит добрым и спасительным урожаем. И всё зависит от действий вернувшегося странника.
     Так и застывший в летаргическом сне корабль ждал, когда его палуба, надстройки и отсеки наполнятся человеческими голосами; когда заботливые умелые руки коснутся его механизмов, откроют задвижки, повернут рычаги и рукоятки, коснутся пусковых кнопок. И тогда запоёт свою песню  вспомогательный двигатель в любом из машинных отделений, вращая генератор постоянного тока с напряжением в 110 вольт. Замелькает красными, зелёными, синими огоньками главный распределительный щит, посылая электроток по многочисленным кабелям ко всем механизмам и установкам. Включатся приборы и заработают все системы жизнеобеспечения и прозвучит особо волнующая команда:   «Построиться  на подъём флага!»
      С нескрываемым волнением матросы и офицеры застынут в строю по команде: «На флаг  Смирно!» А по команде : «Флаг поднять!»-заиграет боцманская дудка, офицеры возьмут «под козырёк»  и бело-голубое полотнище с серпом и молотом и красной звездой медленно поползёт по флагштоку, трепыхаясь на ветру словно птица, вырвавшаяся на волю из темницы. И начнётся размеренная флотская жизнь и по команде: «Корабль к  походу изготовить!»,- без какой-либо суеты будет идти спокойная , но безупречная подготовка к выходу в море.
     И вот, наконец : «По местам стоять. С якоря сниматься!». Заработают главные двигатели. Будет выбран и закреплён на клюзе якорь, убраны швартовы и корабль медленно направится к выходу из ковша и, пройдя между двумя молами, повинуясь команде с мостика: «Полный вперёд!»,- устремится в  море, слегка покачиваясь и рассекая форштевнем волны. А свежий бриз будет трепать на мачте и кормовом флагштоке  военно-морской флаг и сигнальные  флажки.   
      Обуреваемый этими мыслями Серёга поднялся на спардек. И вот он , его основной,  боевой радиолокационный пост. Зайдя в рубку, волнуясь произнёс: «Ну, здравствуйте, родные мои!,- и отдал честь. Затем бережно  обтёр пыль с приборов и экрана локатора и уселся перед ним, окунувшись в воспоминания. Мысли перенесли его на три года назад. Ночь. Корабль стоит у пирса. Свободные от вахты матросы и старшины спят в кубриках, освещенных синими ночными светильниками, под тихий шум плещущих о борт волн. Во сне Серёга видит свою родную деревню, мимо которой он, ещё совсем маленький белоголовый мальчик, вместе со своим отцом  плывет на лодке по красавице Катуни. Берега реки утопают в зарослях цветущей черёмухи. Серёга даже сейчас ощущает её миндальный запах. Впереди перекат и выступающие из воды пороги; отец пытается направить лодку к берегу, но быстрое течение подхватывает её и швыряет на  торчащий из воды камень. Раздаётся треск  разламывающейся лодки и грохот бурлящего потока, а  с небес несётся какой-то особый звон. И тут Серёгу словно пружиной подбрасывает с койки. Под звон колоколов громкого боя и мельканье сигнальных ламп до него долетает голос из динамика: «Учебная боевая тревога!» Окончательно проснувшись и моментально надев тельняшку, схватив робу и обувь в руки, он вместе с другими моряками через узкую овальную горловину проскакивает во второй, уже опустевший кубрик, мгновенно по трапу взлетает в помещение ленкаюты, служащей одновременно столовой,; затем, как составная часть движущейся цепи,  вместе с другими в абсолютной темноте, на ощупь проскакивает в боковую дверь на шкафут.  Здесь  одни мчатся влево на полубак к главному орудию и носовым швартовым, другие направо на шкафут , где цепь снова разделяется; кто по трапу взлетает на спардек к «эрликонам» и быстро их расчехляет, а кто- дальше  в радио и радиометрическую рубку, на сигнальный мостик  и в ходовую рубку к штурвалу и и к тумбе машинного телеграфа, а оставшиеся
на шкафуте минёры разбегаются по своим постам: одни занимают места у бортовых бомбомётов, другие пробегают  на ют к кормовым бомбосбрасывателям. Мотористы, трюмный машинист и электрики исчезают в  люках машинных отделений по правому борту, съезжая по поручням трапа, как по лыжне. Серёга влетает в свою рубку, включает приборы, приводя локатор в рабочее состяние, затем докладывает по инстанции командиру БЧ о готовности своего поста к бою и только после этого начинает быстро одеваться, затратив на это не более тридцати секунд. Все его движения отработаны до автоматизма. Подобным образом поступали и другие матросы, несмотря на погоду и время года. И вот слышится с ходового мостика: «Убрать швартовы!,- а через несколько секунд с полубака и кормы поступают доклады об исполнении. Звучит команда : «Обе машины: Малый, вперёд!»,- и стоящий у тумбы машинного телеграфа электрик  с нашитым на карман робы боевым номером «5-3-4» отвечает по переговорной трубе: «Есть обе машины  малый вперёд!»,-и спокойно обе ручки телеграфа, правую и левую, переводит вперёд, продвигая на два щелчка. По корпусу корабля проходит чуть заметное подрагивание, над дымовой трубой поднимаются чёрные выхлопные газы от непрогревшихся двигателей и тральщик медленно , всего через три минуты после сигнала боевой тревоги, отваливает от пирса и  направляется к выходу из Центрального ковша.
      Вот это была выучка и соответствующая боевая готовность!
   Во время  сдачи боевых задач «К-1» и «К-2» на корабле за сутки игралось  до восемнадцати тревог всех видов . Ваш покорный слуга  не преувеличивает, поскольку испытал это лично на ТЩ-601, где по боевой тревоге занимал место в ходовой рубке у машинного телеграфа, и каждый раз  клал в левый карман одну спичку. За сутки однажды их набралось 18 штук.
 Однако, вернёмся  к нашему герою, уважаемый мой читатель.
     Пропустив через своё сознание воспоминания о былой службе, Сергей даже пожалел, что он сейчас гражданский человек. Надо было остаться на сверхсрочную службу. Меньше бы было забот о хлебе насущном: да и Катюха тогда бы не бросила его, поскольку пить «горькую» ему было бы некогда. При этих воспоминаниях он вышел из рубки и перешел в смежную радио рубку. Радиопередатчик был демонтирован, но сохранились проигрыватель пластинок и усилитель. В правом углу на тумбе закреплён ящик с пластинками. Перебирая их, Серёга вспомнил, как  по субботам вовремя большой приборки «аврала» над кораблями звучали песни : Голубка, Встречи, Старые письма и другие  в исполнении Клавдии Шульженко, Изабеллы Юрьевой , Леонида Утёсова , Тамары Церетели. До чего это было так близко и вместе с тем-так далеко. Постояв немного наедине со своими мыслями и,  вернувшись в реальность, Серёга аккуратно сложил пластинки, поместив на самый верх песню-марш «Варяг». Немного постояв, вышел и, словно по тревоге, не вошел а влетел по короткому трапу в ходовую рубку, встретившую его зачехлёнными штурвалом, гирокомпасом и тумбой машинного телеграфа. Таймер, эта электронная установка автоматического управления  электромагнитным тралом, предвестник будущих компьютеров, святая святых корабля, имеющий такую же степень секретности, что и шифровальная машина, был демонтирован и на его месте зияла пустующая ниша. На обратном пути он заглянул в кранец сигнальщиков. Набор сигнальных флагов сохранился, но военно- морского флага не было. Зато лежало два шлюпочных военно=-морских флага.  Затем он спустился в лен-каюту, где несмотря на полное запустение,  в ней повеяло чем-то родным.
     Именно здесь было место наибольшего общения между моряками. Здесь принимали пищу, забивали в домино «козла», слушали новости от прибывших из отпуска с Большой земли моряков о переменах в стране после смерти Сталина, о наводнивших Москву и другие города преступниках, выпущенных по Великой всеобщей амнистии. Здесь проводили политинформации и комсомольские собрания, смотрели кинофильмы, писали письма и чистили личное оружие; проводили инструктаж и осмотр формы одежды увольняемых на берег в выходные дни. И здесь же проводилась вечерняя поверка, подводящая итог прошедшему мирному трудовому дню.
    И именно здесь в свободное время моряки давали волю своим эмоциям. Серёга, как сейчас, видел перед собой ребят москвичей: Войнова, Сухарева, Нохрина, Баранова, Галинича, Фраермана и главного гитариста , кока Леонида Хохлова, про которого говорили, что он способен сыграть сорок песен на одной струне. Все его звали просто: Лёха.
     Вот он исполняет популярную в конце 40-х годов московскую дворовую песню «Киса Мурочка», а ребята подпевают: « А Васька кот, чик, чик, чик, чик,
                Задравши хвост, чик, чик, чик, чик,
                Залез на бочку скипидарную.
                Он чаровал. Такой нахал!
                И вот заводит речь коварную.
  Далее следовал куплет о том, что Васька-кот соблазнил Кису Мурочку и лишил её целомудрия. И заканчивая песню все весело подпевали:
                «Ах если б знала Киса Мурочка
                На что способен Васька кот,
                То никогда бы Киса Мурочка
                Не отходила б от ворот».
     Затем Лёха, сменив аккорды,  немного погрустневшим тоном начинал другую песню, популярную после войны:   «Офицеров знала ты немало.
                Кортики, погоны, ордена.
                О такой вот жизни ты мечтала,
                Трижды развращенная жена.
 И все присутствующие подхватывали:
               
                «А муж твой матрос, он в море
                Ждёт от тебя привета.
                Он в дальнем, суровом дозоре
                Шепчет : где ты, где ты. где ты?»

Но вот гитару берёт  Геннадий Гончаров, до службы на флоте работавший киномехаником          в Нерчинске и, перебирая струны, извлекает несколько аккордов. Затем, ритмично ударяя рукой по струнам, начинает в такт напевать звонким, но спокойным голосом, издавая звуки с едва уловимым придыханием. Подражая Вадиму Козину:
                «Была весна. В окно врывались гроздья белые.
                Цвела черёмуха. О как она цвела!
                Тебя любил. Тебе шептал слова несмелые.
                Ты в полночь лунную мне сердце отдала.               
               
   Заканчивалась песня словами: «Пришла весна и нет тебя, моя любимая.
                Как хорошо с тобой мне было и легко!
                Рояль закрыт и не звучит моё любимое,
                Тобой забытое весеннее танго.»
 А песня так и называлась «Забытое танго». Причем ударение в слове «танго» делалось на последнем слоге.
   Вспоминал Серёга, как здесь же электрик Абрамов «наяривал» на баяне, а рулевой Неупокоев лихо отплясывал «Цыганочку», да ещё с великолепным выходом, выкидывая разнообразные колена с изумительным артистическим мастерством. Равных ему не было не только в дивизионе, но и  во всей военно-морской базе. По праздникам он выступал на сценах Матросского клуба и Дома офицеров, заслуживая восторг публики и бурные аплодисменты и получая от командира бригады благодарность  в виде дополнительных дней к очередному отпуску.
     Очнувшись от воспоминаний, Серёга спустился по трапу на среднюю палубу во второй кубрик и включил аварийное освещение. По левому борту кормовой переборки овальная  горловина вела в каюту доктора. Войдя туда, Серёга обнаружил в одном из ящиков стола фотографию, на которой корабельный доктор  Леонид Капинус запечатлён в курсантской   форме вместе  с двумя сокурсниками Одесского военно-морского медицинского училища в одном из тихих уголков Одессы.
  По правому борту горловина ведущая в каюту гидроакустика была задраена. Открыв её,  Серёга увидел, что сложная аппаратура демонтирована и остановить свой взор не на чем. Тогда он направился в первый кубрик, постоял около своей койки, затем спустился в пустой  артиллерийский погреб, где в одной из шпаций увидел ящик с четырьмя дымовыми сигнальными шашками. Предчувствуя что-то тревожное, он перенёс эти шашки в боцманскую каюту в форпик, так, на  всякий случай, повинуясь охотничьему чутью, выработанному ещё с детства во время блужданий по  Алтайской тайге.
    Когда он покидал артпогреб, то из-под его ног метнулась огромная серая крыса. «Вы ещё здесь? Твари!,- воскликнул он, слегка вздрогнув от неожиданности-Нет на вас погибели, сучье племя!»
    Самым последним помещением, подвергнутым осмотру был ахтерпик, последний кормовой отсек корабля, в который выходили тросы рулевого управления и где наш герой обнаружил  ещё три дымовых шашки, предназначенных для постановки дымовой завесы.
   Обойдя все  помещения, Серёга достал из саквояжа  бутылку вишнёвого ликёра, банку камбалы в томатном соусе и пол булки белого хлеба. Закончив трапезу, улёгся  спать, но сон долго не шел и он предался воспоминаниям о своей нелёгкой и суровой службе.
    Надо заметить, что Серёга был матросом предпоследнего сталинского призыва осени 1951 года. В те времена дисциплина на флоте была жесткой. Свободного времени почти не было.  Личный состав кораблей постоянно занимался боевой подготовкой. Материальная часть содержалась в состоянии постоянной боевой  готовности. Каждый матрос и старшина кроме своей основной специальности имел две-три, а то и четыре смежных, чтобы   во время боя заменить убитых и раненых. Этого требовал опыт минувшей войны. Так, автор этих строк, кроме обязанностей по своей специальности, дослужившись до старшины команды электриков, умел запустить и обслуживать главные и вспомогательные двигатели, управлять главными двигателями из ходовой рубки с помощью дистанционного управления, заменить рулевого, управлять работой электромагнитного трала, сбрасывать глубинные бомбы, стрелять из автоматических зенитных пушек «Эрликон» и «Бофорс», быть наводчиком 76-мм орудия. Умел вести водолазные, такелажные и швартовные работы. Знал азбуку Морзе и  семафорную  морскую сигнализацию . По боевой тревоге на океанском тральщике серии АМ возглавлял аварийно-спасательную группу на средней палубе по борьбе с пожарами и по ликвидации пробоин, а также  по ремонту систем жизнеобеспечения  корабля.
     Серёга к концу службы мог заменить радиста,  гидроакустика, наводчика зенитного орудия и сигнальщика, пулемётчика «эрликона» и минёра у бортовых бомбометателей. На глубинных бомбах устанавливал взрыватель на заданную глубину. Умел запускать вспомогатеьные дизельгенераторы и главные двигатели корабля. Знал водолазное дело и управление штурвалом по магнитному и гироскопическому компасам. Умел выполнять такелажные и швартовые работы. В любом качестве он действовал чётко и слаженно. В отличие от современных голливудских суперменов он не был бездушной машиной, предназначенной для убийства. Воспитанный суровой сибирской природой Алтая, он восторгался её красотами, любил животных и цветы. Уважал старших, не мог пройти мимо, когда обижали детей. Любил слушать лирическую музыку, играл на гитаре и гармошке, исполнял песни и частушки; лихо отплясывал «яблочко» и «цыганочку» с выходом; вальсировал с дамами; был великолепен, исполняя танго или вальс-бостон. В общем, это был человек, переполненный эмоциями. Море дало ему особую энергию и воспитало в нём дух товарищества.  Именно таких людей имел ввиду Пётр Первый, заявив: «Бодрое сердце, да исправное оружие—лучшая защита государства.» Ему вторит адмирал С. О. Макаров «Унылые люди не годятся для такого бойкого дела, как военно-морское, особенно во время войны».
      О многом передумал  наш герой, прежде чем уснуть. Но постепенно сон сморил и его.
Проснулся, когда над заливом едва брезжил рассвет. Пройдя по влажной от тумана палубе до люка второго машинного отделения, он спустился внутрь до самого трюма, где открыл водомерный краник на цистерне с пресной водой и, припав к нему, стал жадно пить, стараясь охладить похмельное жжение в желудке. Утолив жажду, набрал горсточку воды и умыл, а точнее -освежил лицо, стараясь по выработанной за годы службы привычке не расплескать ни одной капли драгоценной влаги. Есть с похмелья не хотелось и он  прихватив саквояж, сошел на берег,  по привычке козырнув вахтенному у трапа.
     Дождавшись начала рабочего дня  он пришел к главному инженеру по радиосвязи рыбного порта , рассказал о своем бедственном положении и тот согласился взять его вновь на работу, но не ранее, чем через неделю. Здесь же Серёга встретился с бывшим радистом 604-го тральщика Валентином Войновым, москвичом весеннего призыва 1951 года, которому также пообещали работу через неделю. Эту приятную новость сослуживцы решили отметить. На ресторан денег явно не хватало и они в магазине на Пяти углах купили  булку хлеба. копчёный балык и «гуся».Так называлась на Сахалине бутылка водки ёмкостью 0,7 литра, при употреблении которой словно наждаком драло горло, а с  похмелья «раскалывалась» голова. Затарившись друзья пришли к морю и расположились на прибрежном камне, где под шум волн, вспоминая былое,  изливали друг другу души, прерываясь время от времени на то, чтобы в очередной раз пропустить по-маленькой. Опорожнив бутылку, друзья решили искупаться, хотя вода в заливе Анива прогревалась только к середине сентября, а на календаре был конец июня, месяца дождливого и туманного. Но не зря же русская поговорка говорит, что пьяному и море по колено. Друзья разделись и с криком бросились в холодную воду, где мигом протрезвели и через  пять минут вышли на берег, клацая  зубами. Наспех одевшись, они направились в портовую столовую, где попытались отогреться горячим  чаем, но дрожь не проходила  и, взяв две бутылки вишнёвого ликёра, незаметно прошли на корабль, поскольку вахтенный матрос развлекался с подружкой в кают-кампании, и в новом Серёгином жилище  продолжили «обмывать» своё поступление на работу. Когда  во второй бутылке осталось ликёра полтора  напёрстка, гость ушёл, а Серёга задраил изнутри люк и едва добравшись до рундука, плюхнулся на него и почувствовав, что проваливается в бездну, крепко заснул.
      Проснулся он в холодном поту. Тело знобило, да так, что зуб на зуб не попадал, а в голове стучали молотки. На верхней палубе происходило какое-то движение. Было слышно, как в машинном отделении запускался и отключался вспомогательный двигатель. «Наверное аврал»,- подумал Серёга, на ощупь нашел и  допил оставшийся ликёр и, завернувшись в покрывало, не то забылся и уснул, не то отключился, потеряв сознание.
 
                Глава восьмая и последняя.

                « НАВЕРХ,  ВЫ  ТОВАРИЩИ.....!!! »
               
    Сколько суток пролежал Серёга, то теряя, то обретая сознание, ему было неведомо. Его железный организм переборол простуду и, очнувшись окончательно, он лежал и вспоминал о том, что происходило в минуты просветления. Корабль слегка покачивался на волнах  и тут до него дошло, что  тральщик не стоит у пирса , а находится на рейде либо в открытом море. И он мигом вспомнил, что это было не во сне, а наяву, когда  он, выглянув из люка, видел как корабль шел своим ходом мимо мыса Крильон и маяка с названием « Камень опасности», ведя на буксире своего собрата- тральщик № 599. Но этот эпизод он просто заспал, как и всё другое.
       Да. Корабль тогда действительно шел своим ходом. На ходовом мостике находились вахтенный офицер и матрос сигнальщик, в ходовой рубке один матрос стоял у штурвала а другой-у машинного телеграфа. В каждом машинном отделении находилось по мотористу. На юте  коротали время два матроса из боцманской команды. Весь    этот экипаж  был скомплектован из личного состава новых кораблей 17-го дивизиона.
     Параллельным курсом шли тральщики № 600 и №602, за которым на  буксире следовал Т-603. Впереди каравана шли два новейших тральщика, на которые потом перешли моряки с обречённых судов.
      Достигнув указанного квадрата, караван остановился. Буксируемые суда были отцеплены , а тросы были выбраны на вспомогательное судно  «Эрнст Тельман». Подлежащие затоплению корабли были рассредоточены на расстоянии восьми кабельтовых один от другого.   Военно-морские флаги были спущены и взяты с собой офицерами, о чем была произведена запись дежурного по военно морской базе и отмечена дата- 30 июня 1956 года.
      Когда все подготовительные работы были завершены, то на тральщиках сопровождения сыграли «Большой сбор» и весь личный состав, кроме вахтенных построился на шкафуте. Они прошли  вдоль обречённых кораблей под звуки Государственного гимна, прощаясь с ними, как дети прощаются с родителями, провожая их в последний путь. При этом при подходе к каждому кораблю офицеры и старшины отдавали честь, а  « Эрнст Тельман» посылал прощальный протяжный гудок.
       Когда церемония прощания закончилась и корабли сопровождения взяли курс на  Корсаков, то на горизонте появились  корабли  Первой эскадры во главе с крейсером «Адмирал Сенявин». С флагмана тотчас на эсминцы было передано сообщение:  «Вижу цель» и обозначены координаты с указанием времени : 12 часов пополудни. Корабли стали ложиться на боевой курс.
     В это самое время на Алтае наступило утро и старики Маринины, усевшись за стол, пили чай с накануне откаченными и захватывающим дух мёдом со своей пасеки. Как только Серёгина мать разломила калач и, обмакнув его в сметану, поднесла ко рту, то на подоконник села синица и стала стучать клювом по стеклу, слегка помахивая крыльями.
--«Ой не к добру!- запричитала  мать,-Что-то с Серёжкой доспелось!».
--Молчи, старая! Не каркай! Не то беду накличешь ненароком! Мало ли зачем птаха на подоконник села. Не верю я в эти ваши бабьи штучки! Не такой человек Серёжка, чтоб понапрасну сгинуть. Поди ведь не война на дворе!
    И тут же, замахал рукой перед стеклом:
--Кыш, проказница!
     Синица вспорхнула,  перелетела на рябину и уставилась на окно, наклоняя голову то вправо, то влево и ещё долго не улетала со двора, а старик, обмакнув калач в мёд, стал пить ароматный, крепко заваренный травяной чай, стараясь отвлечься от зародившейся в душе тревоги.
    А в этот момент его непутёвый сын, выбравшись на верхнюю палубу, вместо привычных портовых сооружений и ангаров, увидел вокруг бескрайнее спокойное  море и  остальные тральщики на незначительном расстоянии по обе стороны от его корабля. Его поразило то обстоятельство, что на мачтах кораблей не было советского военно-морского  флага.
      «Как же так!- подумал Серёга,- Почему они в море без флага?» И тут же глянул на мачту и на кормовой флагшток своего корабля. Флага не было ни на корме, ни на стеньге  мачты.
      Неведомая сила погнала Серёгу наверх. Он быстро взбежал на спардек, затем  на ходовой мостик.  Открыв кранец сигнальщиков, схватил шлюпочные флаги и один из них закрепив на фале, поднял на стеньгу  мачты. Флаг затрепетал на ветру и он отдал ему честь, щелкнув каблуками. Довольный  своим поступком,  огляделся по сторонам и на горизонте с юга увидел силуэты боевых кораблей, безошибочно угадав крейсер и  эсминцы-тридцатки, самые красивые и быстроходные советские корабли пятидесятых годов  Корабли расходились в стороны, выстраиваясь в боевой порядок.
     « Что они задумали?,- подумал Серёга,-Неужели это учебные стрельбы и мы оказались в роли мишени?». Отгоняя от себя эту мысль, он побежал на ют и поднял на кормовом  флагштоке второй флаг. И тут над палубой просвистел  снаряд, подняв столб воды в двух кабельтовых за кораблём. Одновременно раздался треск и столб пламени взметнулся над тральщиком №-599, а в небо потянулся шлейф густого чёрного дыма.
       С нашим героем стало твориться, что-то непонятное. Вместо того, чтобы нормально оценить обстановку и поднять на мачте сигнал: «Прошу прекратить огонь!», он  почувствовал себя последним защитником сражающегося корабля. На почве предшествующих переживаний и пьянок у него в голове произошел  «сдвиг по фазе» и он автоматически, словно робот, стал делать то, чему был обучен за долгие годы службы. Им руководило подсознание, подсказывающее, что, наконец-то, настал его звёздный час и он должен выложится по полной программе, выполняя долг защитника Отечества.
        В первую очередь он нырнул в люк второго машинного отделения и с ходу запустил вспомогательный двигатель, который словно по мановению волшебной палочки  завёлся, что называется: с пол-оборота. Через секунды, когда приборы показали средние параметры, он включил насосы охлаждения и запустил главный двигатель левого гребного вала, переключив его на дистанционное управление. Убедившись, что двигатель работает нормально, словно белка взлетел вверх по трапу и, сделав несколько прыжков, резким рывком открыл люк и съехал по трапу в первое машинное отделение. Действуя автоматически, запустил главный двигатель правого гребного вала, также переведя в режим дистанционного управления. Не теряя ни секунды, выскочил наверх и помчался  к ахтерпику, откуда поднял на палубу три дымовые шашки. Одну из них сунул в лебёдку контактного трала «Оропеза» и сразу зажег. Клубы дыма окутали корму. Вторую шашку закрепил и зажег на полубаке в якорной лебедке .Третью поднял  на ходовой мостик, но зажигать пока не стал Вспомнил о четырёх сигнальных дымовых шашках, находящихся в  форпике и быстро доставил и закрепил их на полубаке под орудием; на спардеке по бортам под «эрликонами» и одну-на шкафуте за барабаном электромагнитного трала, а зажигать пока повременил.
     Вокруг уже горели все корабли, пораженные 152-мм снарядами главного калибра крейсера Адмирал Сенявин и 130-мм  зарядами главного калибра эскадренных миноносцев.  Встав на дыбы, уходил под воду 602-й, лишенный мачты и ходовой рубки. Почти лежал на левом борту шестисотый, окутанный чёрным дымом. Над двумя другими колыхалось пламя. Но Серёгин корабль был словно заговорённый. В него пока не попал ни один снаряд.  Объяснялось это, наверное, тем, что командиры корабельных батарей, разглядев в дальномеры военно-морской флаг на подлежащем уничтожению корабле, не решались по нему стрелять, испытывали некоторое сомнение и, доложив об этом командиру, ожидали  конкретного приказа.
    Воспользовавшись этой паузой  Серёга  поднялся в радиорубку, запустил преобразователь тока, включил проигрыватель и усилитель и поставил пластинку с песней  «Варяг» в исполнении ансамбля песни Советской Армии им. Александрова. И только опустил головку с иглой на пластинку, как из динамика на мачте зазвучала до боли родная и торжественная песня:
                Наверх, вы товарищи! Все по местам
                Последний парад наступает.
                Врагу не сдаётся наш гордый Варяг,
                Пощады никто не желает.....
      Как только зазвучала песня Серёга почувствовал необыкновенный прилив бодрости, а также душевных и физических сил. Он вывел громкость на всю катушку, да так, что динамик готов был сорваться с мачты от сумасшедшей вибрации. Подпевая пластинке,  он не медля ни минуты через горловину проскочил в ходовую рубку и, осознавая себя командиром корабля, оставшегося без экипажа, решил во что бы ни стало вывести его из-под обстрела. Повернув рукоятки машинного телеграфа вперёд он дал самый малый ход и повернув штурвал на два румба вправо, стал разворачивать судно. Корабль послушно повиновался, словно догадываясь , что именно в этом его спасение .  Но в это время начался новый обстрел и  снаряд-болванка, угодив в левый борт под орудием  на метр выше ватерлинии прошила  корабль насквозь и плюхнулась в море, прочертив след словно торпеда. Ещё несколько болванок ударили по кораблю, пробив дымовую трубу, покорёжив бомбосбрасыватели и погнув станину пушки Эрликон на левом борту  . Развернув корабль Серёга закрепил штурвал на нуле и прибавил обороты двигателям до среднего хода. При этом он помнил, что по показаниям приборов, в цистернах топливо было почти на нуле и с тревогой ожидал, что солярка  вот-вот закончится.
      На палубе появилось несколько крыс, предвестников гибели корабля. Повинуясь приобретённому инстинкту, они  покидали внутренние помещения и бежали вверх на надстройки. Некоторые из них метались по сторонам, сбитые с толку музыкой. Их удивительное и загадочное для человека сознание подсказывало, что если она звучит, то корабль жив и останется на плаву. Но они и не догадывались, что моряки как старо-русского, так и советского флотов предпочитали именно с музыкой провести свой последний бой.
     Когда из динамика зазвучал последний куплет:
                «Не скажут ни камень, ни крест, где легли
                Во славу Российского  флага.
                Лишь волны морские прославят одни
                Геройскую гибель «Варяга»,
то на корме разорвался снаряд, повредив тросы рулевого управления и корабль стал   медленно описывать кривую линию, подставив под обстрел правый борт. Серёга стал маневрировать двигателями с помощью машинного телеграфа, поставив левый на самый малый, а правый-на средний ход. Корабль медленно стал повиноваться, словно чувствуя, что в этом его спасение. Но роковой снаряд разорвался в трёх десятках метров от  корабля  и поднявшаяся от взрыва волна накренила его на левый борт. И , будто ожидая этого момента  в правый борт ниже ватерлинии влетели и разорвались два  снаряда: один  во второй кубрик, другой в первое машинное отделение . Правый двигатель замолчал, а в пробоины хлынула вода. Серёга не падал духом. Он зажег оставшиеся дымовые шашки и , подобрав в сигнальном кранце флажки, стал поднимать на мачту сигнал:  «Погибаю, но не сдаюсь!», но не успел.  Очередная болванка, словно бритвой срезала мачту, которая с треском упала поперёк корабля чуть его не убив. Он снова забежал в ходовую рубку и стал управлять кораблём с помощью одного левого двигателя, давая ему разными скоростями, то задний, то передний ход, слившись с ним в одно существо. Так, двигаясь  зигзагами корабль зашел за дымовую завесу. И только это произошло, как  солярка закончилась и двигатель умолк. Серёга поднялся на ходовой мостик, сбросил дымовую шашку на шкафут  и повернувшись в сторону поставленной им дымовой завесы, закричал:  «Ну что, выкусили, Ворошиловские стрелки? Обставил я вас!». Упал на палубу и зарыдал, не то от радости, не то от  ощущения ушедшего страха за свою молодую жизнь, давая выход своим эмоциям и почувствовав разрядку во всём организме.
        Корабль между тем кренился на правый борт и  Серёга, очнувшись от истерики спустился на спардек, где открепил и спустил за борт спасательный пробковый плот, закрепив на поручне его фал  рифовым узлом. Предварительно он забежал в радио рубку, где из  кранца  достал и надел надувной американский спасательный жилет.
    Дымовая завеса постепенно  рассеялась и Серёга увидел в двух кабельтовых горящий тральщик и по бортовому номеру определил, что это был 603-й. Корабль стал погружаться носом и быстро ушел под воду, приподняв напоследок корму с  рулём и  лопастями двух гребных валов. Серёга в этот момент принял стойку : «Смирно» и отдал честь, приложив руку к непокрытой голове. Столб дыма, отсечённый морем от корабля, стал медленно подниматься в небо, сохраняя свою форму и очертания.  Затем Серёга перевёл взгляд на горизонт и увидел  эскадру, перестраивающую свой строй. Тральшик  к ней был повёрнут кормой и продолжал кренится и вот-вот мог достигнуть критического  наклона в 60 градусов, после которого неизбежно наступал, как шутливо выражались матросы, поворот:  «овер-киль». То есть, корабль переворачивался кверху килем.
      И тут он стал сознавать, что заделать пробоины не в его силах и корабль неизбежно  перевернётся, но оттянуть этот момент можно, задраив люки и заперев в помещениях воздух, который в свою очередь, сжавшись, снизит скорость поступления воды. Мысль эта пронеслась в его мозгу со скоростью света и он мгновенно пробежал по наклонной палубе к люку первого машинного отделения, из которого на палубу выбегали серые крысы. Не обращая внимания на человека, прямо под его ногами они бежали на спардек и далее по трапу на ходовой мостик, тряся жирными мохнатыми задами и волоча голые хвосты.
; Ну что, твари?!-- злорадно крикнул он,-- Дождались полундры?  Кончилось ваше время, сучье племя! Пожили, как на курорте, а теперь на корм рыбам пойдёте,твари! Сегодня нам всем придёт вторая Цусима!
И напевая: «Наверх вы , товарищи! Все по местам...,--стал распинывать их  по сторонам,  вскочил в люк, обвил руками и ногами поручни и скатился по ним вниз, оказавшись по пояс в воде. Справа через пробоину  хлестала вода. Пробравшись в полумраке к переговорным трубам он  заткнул их заглушками, которые тут же висели на цепочках. Затем попытался закрыть заслонки вентиляции, но у него не получилось и он быстро выбрался наверх и задраил люк
   Когда Серёга бежал под рострами до лен-каюты ,то невдалеке справа в воду плюхнулась болванка и брызги от неё достали до его лица. «Следующая наверняка угодит в корабль»,- только и успел подумать наш герой, как  чудовищной силы удар сотряс корабль. Его словно приподняло над водой и подтолкнуло вперёд. Это снаряд с «тридцатки» влетел в корму, полностью уничтожив ахтерпик и повредив переборку между ним и вторым машинным отделением. Море тут же ворвалось в отсек. Вода, бурля и закручиваясь спиралью, понеслась в трюмы. Корабль, имевший до этого удара дифферент на нос, стал понемногу выправляться, а затем и вовсе изменил наклон на корму. До трагической развязки оставались считанные секунды.
; Пора покидать коробку ,- подумал Серёга ,-А не то пойду на корм рыбам.
 Возвращаться в баталерку уже было поздно, да и незачем.  Паспорт, военный билет и трудовую книжку он оставил в отделе кадров  рыбного порта, а последняя сторублёвка находилась в кармане  толстовки «бобочки» сберегаемой застёжкой молния, что по тем временам было престижно.
       Пробежав через лен-каюту и смежную с ней кают-кампанию, он выскочил на левый борт и бросился  к поручням , чтобы  отвязать фал спасательного плота. Крен достиг критической величины и плот лишь наполовину касался воды. Серёга с силой дернул за конец узла и резко отпустил руку. Узел развязался и плот полностью коснулся воды , закрутился и медленно поплыл вдоль борта в сторону кормы. Рассчитывая  спрыгнуть в него на юте, где заканчивается фальшборт. Серёга поспешил туда , но неожиданно наткнулся на препятствие.  Это были покорёженные  стрелы подъёмников и лежащая под углом в 45 градусов мачта с оснасткой. Пока он преодолел препятствие. то плот уже был за кормой.
   Неожиданно справа от Серёги вырос  огненно-белый столб. Грохот и вой ударили в уши. Палуба стала уходить из-под ног и он инстинктивно вцепился в ванты лежащей мачты. Словно молния в мозгу мелькнула мысль: если он разожмёт пальцы, то закончит свою жизнь  на рваных обломках развороченной кормы. Сверху и сбоку на него обрушился поток воды и понёсся по палубе, сметая мечущихся крыс и оставшиеся от предыдущего взрыва обломки бимсов и палубного настила.
В это время с другого борта, но уже против носа корабля вырос такой  же столб, окатив водой полубак и  частично шкафут с правого борта. Интуитивно почувствовав, что сейчас третий снаряд ударит посередине  корабля, Серёга  разжал пальцы и помчался на корму, ища глазами: где же плот? А плот в это время раскачивался на волнах, расходившихся от взрыва снарядов не менее чем в  полукабельтове от корабля. Не добежав трёх метров до развороченной взрывом кормы , Серёга почувствовал, что корабль начинает переворачиваться и прыгнул с борта. Он ещё не успел коснуться воды, как ему в уши снова ударили грохот и вой. Это третий, роковой снаряд главного калибра «тридцатки», ударив в спардек и взорвавшись внутри, разметал камбуз, душевые вместе с гальюнами, лен-каюту и кают-кампанию. Значительно были разрушены находящиеся  этажом выше радио и радиолокационная рубки, рубка шифровальщика.  Ходовая рубка стала проседать вместе с  ходовым мостиком. И не успели ещё  остыть осколки снаряда, как корабль перевернулся и хлынувшая в помещения вода враз погасила начавшие было гореть деревянные конструкции.
     Оказавшись в воде, Серёга попытался плыть в том направлении, где он перед прыжком видел плот. Сделав несколько взмахов он оглянулся и увидел облепленное ракушками и бородатыми водорослями днище корабля и взобраться на него из-за них было невозможно, да и опасно, поскольку тонущий корабль засасывал в сопровождающую его воронку всё, что находилось рядом. По бортам на поверхности воды бурлили и лопались пузыри -это, заполняющее чрево корабля, море через шпигаты выдавливало воздух. Кое-где, цепляясь своими острыми коготками за водоросли, подгоняемые ужасом неизбежной смерти, на днище взбирались мокрые крысы, задирая вверх оскаленные мордочки. На сей раз они  у Серёги вызывали сочувствие, нежели прежнее презрение, поскольку теперь и он оказался в одинаковой с ними ситуации.
        Повинуясь инстинкту самосохранения он стал отплывать подальше от корабля к взлетающему на волнах спасательному плоту. Его мозг сверлила одна мысль: «Только бы не угодить в воронку и не напиться солярки, от которой могут сгореть внутренности».
    Между ним и плотом подняло столб воды-это разорвался очередной снаряд. Видимо, на эскадре решили  добить корабль до его полного затопления, как это и было предусмотрено соглашением с американцами. Поток горько-солёной воды окатил Серёгу. Морская соль разъедала глаза, губы, ноздри и раздирала горло. Откашливаясь и постоянно  повторяя:   «Врёшь, не возьмешь!» он из последних сил продолжал плыть к плоту.
      Небо было затянуто серой пеленой. Подул свежий ветер и поднял волнение на море. Взлетая на очередную волну, он видел вожделенный плот, остающийся  по прежнему недосягаемой целью, к которой он продолжал плыть и плыть . Его тело уже похолодело внутри, а ноги  стало сводить судорогой. Над ним пролетали и взрывались вокруг  перевёрнутого тральщика снаряды, обрушивая на днище потоки воды.
   Но вот перевернувшийся корабль вдруг вздрогнул и слегка подпрыгнул над водой. Это главные двигатели под тяжестью своего веса сорвались с креплений и проломив верхнюю палубу устремились в морскую пучину. Вслед за ними вместе со своим двигателем  сорвался  тяжелый, состоящий из меди и стали  540 киловатный  генератор фирмы «Вестингауз», предназначенный для подачи злектромагнитных импульсов в одноимённый трал с целью  уничтожении магнитных мин. Корма приподнялась, а нос погрузился в море и этот дифферент был вызван тем, что носовое орудие на полубаке осталось на месте, выдержав испытание крепления на прочность. Умели же строить американские рабочие и инженеры!
     Серёгу стали покидать силы и он, перестав взмахивать руками, поплыл по-лягушачьи, как когда-то в детстве плавал на Катуни. «Только бы доплыть!» эта мысль, словно молоточки стучала в его голове. С каждым взлетом волны он приближался к плоту и достиг его, когда  уже стал терять надежду на спасение. Ухватившись из последних сил  за свисающий скользкий фал, он перевёл дух и в течение нескольких минут держался рядом, пытаясь отдышаться и успокоить раздирающую бронхи и трахеи колющую боль.  Когда дыхание стало ровным, а боль в груди немного отпустила, он с великим трудом, превозмогая боль в ногах, подталкиваемый не только водой, но и инстинктом выживания  кое-как перевалил своё тело через округлый борт, лёг на днище и заплакал от радости, наконец-то  осознав: какие невиданные испытания ему довелось перенести.
        Измученное болезнью и в  течение трёх суток не принимавшее пищу тело, после спада величайшего психического и физического напряжения вдруг обмякло и отказывалось  повиноваться. Чувствуя, что его покидают последние силы, что вот-вот остановится сердце, Серёга решил в последний раз взглянуть на свой перевернувшийся корабль. Согнув ноги в коленях, стиснув зубы и превозмогая боль в спине, он с трудом перевернулся на живот, подвёл руки под грудь и , упираясь ими в дно, приподнялся на колени ухватившись за борт плота, который постепенно разворачивался вокруг своей оси.
       Пред его взором предстало чистое море, на поверхности которого он увидел несколько деревянных обломков от разнесённой снарядом кормы его тральщика, да одинокий спасательный круг. Это было всё, что осталось от его корабля, за существование которого он. только что готов был отдать свою  жизнь. И не по  приказу сверху, а по зову собственного сердца.
       «Вот и закончился мой Цусимский бой»,- с глубоким чувством исполненного долга подумал Серёга, почти теряя сознание, а плот тем временем продолжал поворачиваться и в последние секунды он увидел, как к нему под советским  флагом идёт сторожевой корабль СКР, рассекая волны изящным форштевнем.
      «Зарница!»,- только и успел беззвучно прошептать обрадованный Серёга и свалился на дно плота,  потеряв сознание.
      

                Э  П И Л О Г.

    
    Прошло пятьдесят лет и один месяц. Страна праздновала День военно-морского флота. Повсюду на площадях и в скверах  встречались и обнимались бывшие моряки. Те же, кто был отягощен старостью и болезнями, сидели у голубых экранов и смотрели, как в приморских городах на рейдах выстраиваются красавцы корабли и моряки демонстрируют своё мастерство. И каждый из них мысленно переносился в те далёкие и счастливые молодые годы, когда они крепкие и жизнерадостные на своих кораблях  служили Отечеству.
      И в этот особый для всех настоящих и бывших военных моряков день, в далёком  от моря Алтае , в одной из деревень на берегу Катуни, у палисадника на лавочке под раскидистой черёмухой сидел ещё крепкий и моложавый семидесятичетырёхлетний старичок в тельняшке и в бескозырке, сдвинутой на затылок с надписью на ленте «ТРАЛЬЩИКИ ТОФ». В руках он держал старенькую гармонь «хромку». По обе стороны от него расселись внуки и внучки. Один из них снял с деда бескозырку и надел на себя, а дед тем временем пробежал пальцами по клавишам, растянув меха заиграл и стал подпевать:
                «Наверх, вы товарищи, все по местам!
                Последний парад наступает.
                Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»
                Пощады никто не желает!....
 Ребятишки тем временем по очереди примерили  дедушкину бескозырку и снова надели ему на голову. А он, закончив играть «Варяга», перебрал клавиши и заиграл лирическую  песню былой молодости:
                «Там за волнами, бурей полными моряка родимый дом.
                Над крылечками дым колечками и черёмуха под окном.
                Синие очи далёких подруг. Ой вы ночи , матросские ночи,
                Только море , да небо вокруг. Ой вы ночи, матросские ночи
                Только ветер да  море вокруг...»
 А в доме напротив две пожилые соседки, сидя за самоваром, стали подпевать, подперев щёки ладонью. Когда же песня закончилась одна из них вздохнула и сказала, глядя в окно:
--Какой же, всё-таки неугомонный этот дед Серёжа! Ни годы , ни болячки, ни что его не берёт! Одним словом-моряк!
 - А что ему унывать? Детей вырастил. Внуков  почти дюжина, знай живи, да радуйся.
 - Да. Счастливый старик. Мне было десять лет, когда он пришел со службы. Красавец мужчина!  Девчата наши за ним так и ходили табуном, пока не женился на приезжей. Я и то в него была влюблена, хоть и была  ещё соплячкой!
      А дед Серёжа, закончив петь и играть, зашёл в дом, поставил гармонь на тумбочку, достал из комода фотоальбом, уселся в кресле и  стал рассматривать старые фотографии. Затем закрыл глаза и мысленно увидел своих друзей, стоящих в строю на   подъёме флага; свою первую  любовь, кружащую с ним в вальсе в матросском клубе; строгих командиров, обучивших его военно-морскому делу; и постепенно удаляющийся от него родной корабль ТЩ-604, который входит в густой, такого же серого цвета, как и он, туман, постепенно теряя свои очертания. Вот корпус корабля исчезает и остаются видимыми лишь мачта с трепещущим советским военно-морским флагом и набором флажков, означающих на международном коде сигнал: « Погибаю, но не сдаюсь!»


                23 февраля 2014 года. День защитника Отечества.  г. Воронеж.



                Историческая справка.

                Тральщик  ТЩ-604.
   Заложен 2 июня 1941 г.на судоверфи “Hengi  c. Grebe”, Чикаго, США.
    Спущен на воду 19 марта 1942 года.
Принят советским экипажем по договору « ленд-лиз» 16 августа 1944 года.
Убыл из Колд-Бея (Аляска) 22 августа 1944 года.
Прибыл в Петропавловск Камчатский 31 августа 1944 года.
Вступил в боевые действия против Японии 16 августа 1945 года.
Исключён из состава ВМФ 25 июня 1956 года
По соглашению с США затоплен в Татарском проливе  во время учений в качестве мишени 30 июня 1956 года  вместе с тральщиками ТЩ-599. ТЩ-600, ТЩ-602. ТЩ-603    
      
         Основные тактико-технические данные :
Корпус изготовлен из белого дуба и канадской сосны.
Водоизмещение: нормативное  -215 тонн.      Полное-345 тонн 
Максимальный  крен—60 градусов.
Длина корпуса—41,4 м.     Ширина---7,4 м.   Высота мачты — 36 метров.
Осадка: полная—3,9 метра  ; при тралении – 2,7 метра.
Два главных двигателя «Алко» США   –  900 об\ мин  мощность - 500 л\с. Гребных винтов-2
Скорость хода: максимальная  –  12.8 узлов;  экономичная — 9,2 узлов
Электрооборудование постоянного тока напряжением 110 вольт
 Автономное плавание — 1 месяц .  Дальность плавания  -  2030 миль = 3654 км.
                ВООРУЖЕНИЕ:
Зенитное орудие -76,2 мм — 1;  автоматические пушки  «Эрликон» 20 мм – 2 шт.
 Кормовые бомбосбрасыватели — 2;  бортовые бомбомёты — 2
 Электромагнитный трал ЛЛ — 1 ;  контактный подсекающий трал «Оропеза»- 1
                ЭКИПАЖ: 48 чел.
 1 Офицеры — 5;  старшины — 8; матросы — 35.
      Личное оружие: Офицеров — пистолеты «ТТ»,
                Матросов и старшин  –  автоматы «ППС», карабины «СКС»

                СПЕЦАЛИСТЫ:
Офицеры: 1 -командир корабля. 2 -старший помошник, он же штурман и командир БЧ 1-4
                3-командир БЧ 2-3;   4- инженер-механик, командир БЧ-5
                5-врач терапевт, офицер медицинской службы.

Старшины и матросы: комендоры (артиллеристы), минёры, сигнальщики, рулевые,
                радисты, радиометристы, шифровальщик, гидроакустик,
                штурманский электрик, электрики флота, мотористы, трюмный
                машинист, кок, баталер, химик, боцманская команда.




                П Р И Л О Ж Е Н И Я:


























                На фото автор рассказа. Апрель 1955 года.   .               
                Послужной список:
Курсант Краснореченской школы морских специалистов  Учебного отряда Краснознамённой Амурской флотилии В\ч 59126. 5 рота электриков флота. г. Хабаровск
  Период обучения сентябрь 1952г.- август 1953 года               
Матрос электрик и киномеханик  тральщиков № 604 В\ч 27126, сентябрь 1953-ноябрь 1954г.     и  № 601  В\ч 27119, ноябрь 1954-май 1955 года.
Курсант электромеханической школы младшего комсостава на острове Русский.  Бухта «Малый Аякс» Май-ноябрь  1955 г. В\ч 25108.
 Старшина команды электриков  тральщика «Исток» В\ч 27076. ноябрь1955-август 1956г.

                О Б Р А З О В А Н И Е:
      Специальное среднее: юрист- криминалист. Хабаровская  специальная средняя школа милиции МВД РСФСР. 1962 г.
      Высшее: правовед и историк. Иркутский Государственный Университет. 1963-69 годы.
        Во время службы окончил двухгодичную вечернюю партийную школу при Политотделе Южно-Сахалинской  военно -морской базы, Северной Тихоокеанской флотилии.               
                Р А Б О Т А.
       Следователь транспортной милиции . Адвокат, заведующий юридической консультацией, член Читинской областной коллегии адвокатов. Дважды избирался  народным  судьёй.
              Псевдоним « Бруно Казакевич»  взят в честь одного из предков по   материнской линии, происходившего из старинного польского дворянского рода  и служившего  офицером  в Российском Императорском флоте в первой половине 19 века.
      Образ главного героя рассказа собирательный. Некоторые черты характера автором  списаны с себя.               

      

               
  Тральщик ТЩ-604.  В целях конспирации бортовой номер менялся через каждые три месяца      
        Между носовым орудием и рубкой в вертикально -боковом положении закреплён спасательный плот.
На шкафуте против дымовой трубы закреплена зачехлённая  шлюпка.
  Позади мачты на спардеке по бортам в небо  смотрят две зачехлённые автоматические пушки «Эрликон».











          Матросы и старшины тральщиков ТЩ-601 и ТЩ-604 на пирсе . Корсаков ,Лето 1954 года         
                Сидят минёры  Михалёнок,  Нохрин и трюмный машинист Янков
 Стоят автор рассказа Гончаров Г Г, Пустовит, Черникевич, Слепцов, Дубов, Сухарев, Тарабаров, Баранов, Шевцов, баталер  Исько М.И.  После игры на  волейбольной площадке.
     Автор фото Карл Германович Фраерман -радиометрист, москвич.

В те времена мы не знали, что такое « дедовщина ». Была одна дружная семья.

                Матросы и старшины тральщика Т-604. 1952 год.
Верхний ряд: третий слева моторист Иван Тарабаров, крайний справа радиометрист Михаил Галинич. В нижнем ряду второй справа старшина группы мотористов Голобородов.Третий  слева сигнальщик Китин Борис Гаврилович.
                Фото любезно предоставлено Михаилом Галинич, прож. в Израиле.
                .
                Галинич Миша.        ( Песенка в подражание Юрию Визбору)

Волна покачивает тральщик у причала.
Кружится в вихре мокрый сахалинский снег.
«Готовность-два»,-команда сверху прозвучала,
Мы на постах дежурим, не смыкая век. 

    Припев:
Походы, швартовки в туман и в дожди.
В морской подготовке поблажки не жди.
Встаёт над заливом туманный рассвет.
Уходим: «Счастливо!» Приходим: «Привет!»

Бежит по трапу на спардек Галинич Миша.
Из всех евреев самый храбрый человек.
Он подорвал на Холмском рейде вражью мину
И уваженье этим заслужил навек.

       Припев:
Походы, траленья в туман и в дожди.
Идём на ученья и отпуск не жди.
Ложится на море свинцовый закат.
Письмо пишет Миша домой на Арбат.
    
 см. ниже





















                Орудийный расчёт корабля во время боевой химической тревоги у побережья Сахалина.         
                Фото из архива Галинич Михаила Иосифовича. (г.Ашкелон, Израиль)
               
               
              У ходовой рубки.                Любительский снимок 1951 год.



























Миша - вахтенный
 у трапа.







               



         





















                Миша 1952 г.



















                Матросы Дрожжин, Исько, Шумейко. На носу шлюпки Гончаров.
                Порт Корсаков,  12 сентября 1954 года.   



               
Матросы   Гончаров и Мукшин  у ходовой рубки. Сентябрь 1954 г.





               
            
      Так выглядели главные двигатели корабля. На фото старший товарищ и наставник ещё  юного автора рассказа балтийский моряк Николай Толкачёв.

              (Продолжение)

Где вы теперь, друзья, лихие  «мариманы»?
Вы стали жителями самых разных стран.
Где гитарист Хохлов, плясун Неупокоев,
И балагур Карлуха Фраерман ?

    Припев:
Мы мчались по жизни, как реки в дожди.
Минуло полвека-возврата не жди.
И нет уж Союза и тех кораблей,
Где юность мужала под рокот морей.
              см. ниже





          
                Штормовое  Охотское море.

И где же ты теперь москвич Галинич Миша?
Унёс тебя еврейский из страны Исход.
И чьё же небо тебе стало новой крышей,
И вспоминаешь ли друзей под Новый Год?

       Припев:
Мы в новом столетьи живём не спеша,
Но в нас ещё дышит морская душа.
Я верю, что всё же под занавес лет
Мы встретим друг друга и скажем: Привет!                2008 год . Воронеж.

 
                Встреча.  (Сокращённый вариант)

Мы с Мишей встретились в предместьи Тель-Авива
По -братски, со слезами, обнялись.
Совсем седые, но душою молодые,
Пройдя суровую стремительную жизнь.

          Прошло полвека, как на флоте отслужили
          У самых дальних восточных берегов.
           На минном тральщике просторы сторожили
           От Сахалина до Курильских островов.
   Мы анекдоты как-то в кубрике «травили».
   Позубоскалить над Вождём смелость нашли,
   А через месяц «особисты» удалые,
   Нас ради плана в каталажку замели.

Мы подстелили под бока бушлаты наши.
Общались тихо, чтоб не слышал часовой.
В углу матрос Мункуев у «параши»,
Бубня молитвы, бил о стену головой.

Он призывал на помощь Далай-ламу
И всех буддистов, пращуров своих,
А мы в сердцах ругали «чью-то маму»,
Кляня судьбу, избравшую нас пятерых.

  Тут умер Сталин и нас выпустили сходу.
  Турнули в шею из окованных дверей.
   Храня достоинство, мы вышли на свободу,
   Бурят, абхазец, двое русских и еврей.

Всходя по трапу, флаг приветствуем на юте
И обнимаем крепко , верных нам друзей.
И пожурил нас для острастки в лен-каюте
Наш командир, обветренный «кап-лей».
 
Бежало время, мы служили, не тужили
И нам сопутствовал наш воинский успех.
И с той поры. когда со службы уходили
Мы повидали всё и пережили всех.

      Культ Сталина и оттепель Хрущёва.
      Прорывы в Космос и Брежнева «застой».
      Пустые полки демагога Горбачёва
      И «реформатора» Ельцина запой

На тёплом море мы блаженствуем, босые.
Плывёт над нами журавлей печальный клин.
А где-то там остались наша мать Россия
И наша молодость- суровый Сахалин.

        Мы встретились  в предместьи Тель-Авива,
        По-братски, со слезами обнялись.
        Совсем седые, но душою молодые,
        Прожив суровую стремительную жизнь.

                2009 год  Иерусалим.


На ходовом мостике тральщика  матрос Гончаров наблюдает за пространством со стороны кормы корабля. Весна 1954 г. За его спиной сигнальный прожектор.




    Автор рассказа у электрического сердца корабля в первом машинном отделении 1954 год.










     На праздновании Дня Военно-морского флота России три поколения моряков-Тихоокеанцев. В центре старший матрос торпедного катера Борцов Фёдор Григорьевич участник освобождения Корсакова от японцев в августе 1945 года. Справа  старшина второй статьи Гончаров Г. Г. Ветеран 17-го дивизиона тральщиков. Москва, Коломенское.   29 июля 2013 года. 
               




  АВТОР  РАССКАЗА  ВЫРАЖАЕТ                                                СЕРДЕЧНУЮ  БЛАГОДАРНОСТЬ  СОСЛУЖИВЦУ  ГАЛИНИЧ  МИХАИЛУ  ЗА ЛЮБЕЗНО  ПРИСЛАННЫЕ ИЗ ИЗРАИЛЯ  БЕСЦЕННЫЕ  ФОТОГРАФИИ.