Открыв свою страничку в соцсетях, среди полученных сообщений я обнаружила одно, которое заставило меня вспомнить о событиях далёкой давности. «А Вы – моя бывшая учительница русского языка и литературы. Скорее всего, Вы меня не помните. Но я был самым противным Вашим учеником. Извините меня, пожалуйста». Я инстинктивно кликнула по фотографии. Вместо истинного фото автора письма на страничке издевательски болтался снимок какого-то иностранного артиста в роли заключённого, о чем свидетельствовал его костюм в полосочку. Размечталась.
Пошутил, значит, мой бывший воспитанник. «Да, - подумала я. Если ты был «противным», то забыть такого трудно. И наверняка я тебя помню. Удивило меня другое - это запоздалое, как будто бы из прошлой жизни «извините меня». Я, не задумываясь, отбарабанила ответ: «Противных учеников у меня не было. Живите спокойно». И легла спать. Но на другой день мои мысли вновь и вновь возвращались к этому письму. Я стала вспоминать - и события далёкого прошлого вдруг живо и явственно всплыли в моей памяти...
Было это в начале 80-х, когда я, молодая учительница русского языка и литературы, после окончания педагогического вуза прибыла преподавать в свой родной город. Учителей хватало – и место для меня нашлось лишь в одной восьмилетней школе на окраине города. Школа эта располагалась в микрорайоне, который благополучным в части криминогенной обстановки не назовёшь. Так повелось, что в этом «шанхае» в основном селились всякие неблагонадёжные элементы, типа тех, «пятнадцатисуточников» - алкоголиков, хулиганов, тунеядцев и бывших зеков из киноленты «Операция «Ы» и новые приключения Шурика». Соответственно, чего можно было ожидать от их детей?
Детишки, взрастающие в семьях с низким достатком, где каждый предоставлен сам себе и какое-либо воспитание в общепринятых нормах, как и должный уход, здесь отсутствовали, чуть ли не с самого рождения, в большинстве своём быстро перенимали вредные привычки своих родителей, самой распространенной из которых был алкоголизм одного или обоих родителей. Даже, если матери некоторых отпрысков были не столь подвержены изъянам этого «болота», они, замученные тяжёлой работой, нищетой и беспробудным пьянством своих мужей и сожителей, ничего не могли сделать, чтобы оградить своих чад от тлетворного влияния этой неладной среды. Из последних в дальнейшем вырастали, конечно же, гопники или такие же граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы и прочие бездари.
Я понимаю, что мне многие могут возразить и начнут укорять, что в этом вопросе нельзя обобщать. Да знаю я, что дети, появившиеся в неблагополучных семьях, если их не успела окончательно прибрать к рукам неблагополучные среда и окружение, имеют больший шанс не вырасти маменькиными сынками, гламурными падонками, мажорами, эгоистами, потребителями и прочее, которых так хорошо умеют взращивать в благополучных семьях! Что они - более жизнеспособны, адаптированы по сравнению с тепличными детьми, выросшими на всем готовом, которым перепадает самый лучший кусок, которые заласканы обильным вниманием. Но это, согласитесь, исключение, мизерное исключение из правила.
И вот в этой школе, куда я направлена была работать, контингент был подобран как раз по первому варианту. Большинство из учеников было подобие своих папаш, не всегда живущих в согласии с законом и мамаш, моральные качества которых оставляли желать лучшего. Но учителя, как и в любой другой школе, старались работать и хотели показать, что они не даром хлеб едят. Чтобы иметь возможность во время инспекторских проверок хоть немного показывать какие-то результаты в обучении воспитанников, они стали прибегать к хитрости – некоторые классы делали отборные - туда собирали детей из благополучных семей, и преподавать там было наградой, подарком, наслаждением. Но, соответственно, возникали и классы, где так же были подобраны дети, но по другому признаку. Это были сборища «отбросов», так сказать, общества. Да, там были такие же Вити, Гены, Тани, Светы, как и в нормальных классах, но они были от рождения порочны и к учёбе малопригодны. И преподавать им науку было Наказанием, Пыткой, Мукой.
Такой «отборный» класс из данных мне четырёх я получила, придя работать в школу на окраине города. А на лучшее я тогда не могла претендовать, так как мне ещё только предстояло пройти «закаливание», а старые заслуженные учителя уже его прошли, чем и заработали, как они считали, право на спокойные уроки, признание коллег и начальства.
Итак, 7-Б с первого сентября стал моим кошмаром, ужасом, жутью. Каждый из его личного состава мог бы стать героем отдельного рассказа из серии «генералы Песчаных карьеров». Мелкие воришки, за которыми постоянно охотилась инспекция по делам несовершеннолетних, посетители притонов, отъявленные матерщинники, картёжники, драчуны и выпивохи – все они были, как по заказу, собраны здесь. Дойдя до седьмого класса, приблизительно лишь треть на удовлетворительном уровне умела писать и читать. Другие, остановившись на отметке третьего класса и по грамотности, и по уровню мышления, и не думали двигаться дальше и как-то постигать науку.
Поэтому на уроках, как правило, царила обстановка свободного общения и разгильдяйства. Те, кто потише, думали о чём-то своём, что-то рисовали в тетрадках, возились в портфелях. Были в этом классе и несколько школяров – «клоунов» и «артистов», задачей которых было любыми способами сорвать процесс обучения. Как правило, они задавали тон всем затеям и разговорам, бросали «корки», и именно от них зависело, как пройдёт занятие. Поэтому каждый урок сулил мне сильнейшее испытание не только для моих физических сил (при непрерывном шуме нужно было говорить очень громко, постоянно перекрикивая самых зычных горлодёров), но и для моральных, так как выдержать все эти издевательства и не скатиться к элементарной истерике стоило большого труда.
Центральной фигурой здесь был Быца (вообще-то, его звали Сергей, и фамилию он имел нормальную, но назову его так). Именно от него, главного в этом товариществе слабо развитых детей, во многом зависело, как поведёт себя класс. На уроках он почти никогда не занимался. Внимательно следил за ситуацией в классе и определял её. Мог среди урока встать и отвесить подзатыльник какому-то шалуну, получившему замечание от учителя. А мог и сам такое устроить, что об уроке педагогу уже можно было забыть. Он вершил разборки, если между одноклассниками возникали споры. Давал им клички и затем именовал их только так, а не иначе. Всё это всегда сходило ему с рук, так как педагоги уже давно махнули на него рукой, считая его неисправимым, и только с нетерпением ждали того часа, когда он окончит восьмилетку и пополнит ряды таких же отпетых хулиганов, как и он, в «пэтэу».
Всеми повадками он стремился быть похожим на блатного. Походка, манера одеваться, вести себя – всё выдавало в нём человека, знающего больше, чем кто-либо о другой жизни – жизни «на зоне», где любой вопрос решался «по понятиям». Если кто-то из пацанов совершал поступок, который не укладывался в его «кодекс чести», то сразу же следовало наказание в виде угрожающих телодвижений, пинков, ругательств и причислений к роду «козлов», «крыс» или других представителей звериного мира. Его отец, не раз оттрубивший срок в местах не столь отдалённых, уже успел внушить своему отпрыску мысль, что для того, чтобы нормально жить, совсем не обязательно работать, да и учиться тоже. Поэтому вёл себя парень так развязно и независимо.
В седьмой класс Быца явился заметно повзрослевшим. Рядом со своими одноклассниками он выглядел года на два старше. Гормональная буря вызывала в нём частые смены настроения, раздражительность, импульсивность и агрессию. Он стремился выглядеть взрослым, а мужским идеалом избрал для себя боевика из «не нашего» кино, сидельца отца и подобное ему окружение. Ко всему этому набору скорбных качеств в последнее время в нём весьма активно начало проявляться и ещё одно: он начал всячески демонстрировать свои познания о взрослой сексуальной жизни, при каждом удобном случае цинично выкрикивая на уроке всякие непристойности. Так как о человеческих чувствах чаще всего говорят на уроках литературы, то более всего похабщины и неприличия доставалось мне. Наверное, сыграло здесь роль и то, что я была не только учителем, но и молодой женщиной, которая своим видом будила воображение пустоголового ученика.
Я вошла в класс - и сразу же поняла, что сегодня не мой день. На меня почти никто не обратил внимание. Каждый занимался чем-то своим. Кто-то ещё не сел на своё место, продолжая бегать по классу, кто-то ковырялся в своих портфелях, кто-то громко выкрикивал какие-то реплики. С трудом мне удалось привлечь внимание учеников – и я начала урок. Я сказала, что тема сегодняшнего урока – образ Маши Мироновой в повести А.С.Пушкина «Капитанская дочка». В своём вступлении отметила, что тема любви - одна из любимейших тем пушкинского творчества. Это чувство для поэта всегда было священным. Сам Пушкин не раз был влюблен, и всегда это чувство вносило в его жизнь свет и вдохновение.
Услышав слово «любовь», девочки начали неприлично похохатывать, ребята – мимикой страстных взглядов и жестов сопровождать всю мою речь. Я, тем не менее, продолжала, сказав, что в пушкинском творчестве создана целая галерея прекрасных женских образов, среди которых Татьяна Ларина, Маша Троекурова, Людмила и т.д. Завершила эту галерею Маша Миронова. Быца, доселе смирно сидевший за последней партой и перебиравший колоду игральных карт, будто бы проснулся и положил начало развернувшейся здесь вакханалии: «Цыц, Машка, я – Дубровский, гы-гы», - громко сказал он заезженную сальную фразочку, демонстрируя свои не мерянные познания в литературе.
Заметив, что это «не из той оперы», я попросила его сидеть тихо. Начав работу над образом с обсуждения внешности героини, я обратила внимание, что все любимые героини Пушкина не отличались яркой внешностью. Их красота - в другом. В чём? – спросила я. И здесь Быца, отвлёкшись от карт, вновь подал свой порочный голос: «Как в чём? В том, что под юбкой». Я покраснела. «Замолчи, пожалуйста, отдай мне карты и положи руки на парту!», - громко продекламировала я команду, зная наперёд, что никто её не собирается выполнять.
- Ребята, а как вы понимаете, что такое любовь? - не унималась я, и, несмотря на скабрезное восприятие этой темы моей аудиторией, продолжала урок.
– Света Чернова, ты как это понимаешь? - спросила я единственную девочку, которая всегда меня внимательно слушала, хотя и отвечать по существу заданного вопроса никогда не умела.
- Ну, Маша была умной, красивой. Поэтому Пётр Гринёв полюбил её. Но Швабрин плохо о ней говорил. И он вступился за честь девушки. Когда Маша ухаживала за раненым Гриневым, у него созрело решение жениться на ней.
- Ну, да, решил, что пора уже с ней сделать «дзинь-дзинь»! – снова кинул реплику с последней парты Сергей, - и весь класс грохнул от смеха.
Проводить урок дальше в серьёзном русле становилось всё труднее.
Далее ученикам предстояло поразмышлять над чертами характера Маши: робкая и застенчивая она или бесхарактерная? Сквозь монотонный шум и смех я почти прокричала, что героиня не хочет выходить замуж за нелюбимого человека, даже рискуя остаться в девках на всю жизнь.
- А что такое в девках? - спросил один из учеников-мальчишек.
С ответом меня опередил Быца. Он встал из-за парты и, отпустив любознательному однокласснику щелбан с оттягом, сопроводил свои действия изречением: «Ты что, п..ла, не знаешь, что такое девка? Не тр…ная баба! Понял?
Преодолевая напор дерзкого Быцы, я продолжала: «А ведь основное предназначение женщины – это выйти замуж, родить детей, воспитать их».
- А вы, Ольга Николаевна, замужем? У Вас есть дети? - спросила Светочка. А кто-то тихо добавил «дзинь-дзинь» - и снова все засмеялись.
В этот момент я заметила какое-то оживление в классе и что всё внимание сосредоточено не на меня, а на моего, так сказать, «оппонента». В это время он похабно кривлялся, демонстрируя какие-то недвусмысленные движения, держа в руке карту с изображением обнаженной женщины.
Кровь прилила к моим вискам. Я устремилась к последней парте и вырвала у наглеца карту. Корявыми буквами на изображении было написано «Русичка». Вне себя от злости я порвала карту и стала требовать, чтобы горе-ученик вышел из класса вон. Но он продолжал сидеть как ни в чём не бывало. Сцена выяснения отношений рисковала затянуться, и ради других я решила продолжить занятие.
Я, правда, призадумалась, стоит ли говорить о развитии любовных отношений Маши и Петра и к каким умозаключениям это может привести тупоголового Быцу. Он вроде бы затих и, достав откуда-то кусок пластилина, начал из него что-то ваять. «Пусть! Лишь бы молчал», - подумала я.
Я продолжила и говорила о том, что Маша, прежде всего, думает о любимом человеке. Ее любовь бескорыстна. Она думает о счастье любимого, а личное благополучие для нее не важно, поэтому она жертвует собой, своими чувствами. И здесь я начала читать наизусть стихотворение А.С.Пушкина «Я Вас любил». Успокоившись после бурной сцены, я ходила по классу и декламировала: «Я вас любил, любовь еще, быть может/ В душе моей угасла не совсем…/ Я вас любил так искренно, так нежно,/ Так дай вам бог любимой быть другим./.
И тут, развернувшись у последних парт, и направившись к учительскому столу, я услышала какое-то лёгкое прикосновение к пуговице на заднем кармане джинсовой юбки, которая на мне была тогда одета. Я быстро повернулась – и застала Быцу на горячем: он неприлично манипулировал руками вокруг места, что было ниже моей спины, вылепленным из пластилина мужским достоинством, а все заворожено на него смотрели, как на фокусника.
Это было уже пределом наглости и цинизма. В этот момент что-то произошло со мной. В голове засверкали огни множества фейерверков. Я уже смутно понимала, что делаю. Помню, что в руках у меня был журнал. Не думая о последствиях (в уголовном праве это состояние, по-моему, называется состоянием аффекта), под влиянием сильнейшего гнева, ярости, отчаяния и обиды…я с размаху швырнула его в этого гадёныша. Как в замедленной съёмке я, кажется, вечность видела, как журнал летит, разбрасывая на ходу «уголки» с затрёпанных страниц. Затем я очнулась, в бешенстве подбежала к последней парте, чтобы влепить мальчишке пощёчину. «Встать! Немедленно встать!», - кричала я. Подросток лениво поднялся, приседая на одну ногу. Со всей силы я ударила его по лицу, но он увернулся – и удар пришёлся по переносице. Из носа Сергея тонкой струйкой потекла кровь. Увидев это, я в панике выскочила из класса… Звонок зазвенел только минут через десять. Всё это время в классе была гробовая тишина.
Промучившись всю ночь, с принятым решением, утром я уже была у директора школы. Я понимала, что мой поступок как учителя не выдерживает никакой критики. Что он - ан- ти-пе-да-го-гич-ный! Директор был стар, и на его веку было немало всяких происшествий на уроках. Да, чего греха таить, и учительские подзатыльники были нередким явлением. Во всяком случае, по этой причине педагоги не спешили рассчитываться. Об этом, улыбаясь сквозь роговые очки, мудро мне пытался втолковать руководитель. Но у меня были принципы. Я не хотела говорить о чистых и прекрасных чувствах людям, которые были во власти низменного. И потому свою мечту (а преподавать в школе было моей заветной мечтой с детства) я предала в угоду своим воззрениям. Быца победил меня. Возможно, это он был тем «противным» учеником, из-за которого я ушла из школы, и который через много лет узнал меня по фотографии в соцсетях, ненароком напомнив о прошлых событиях и запоздало попросив прощение? Не знаю…
(рассказ полностью вымышлен и не имеет под собой реальных фактов).