Сказка

* 99% сюжета и текста являются плодом интеллектуального труда Юлии П.

Жена барона Унгернского Мария уже двенадцать часов мучилась родами и никак не могла разродиться, хотя ребёнок был не первый. Около неё были три повитухи: старуха Изабелла, умудрённая опытом житейским и акушерским, помнящая на своём веку ещё пятерых детей роженицы; внучка Изабеллы Маргарета, ещё совсем девчонка, но перенимающая ремесло у бабки, быстро учащаяся благочестивая девица; и Ида, славящаяся своим умением приготавливать разные целебные отвары. Её редко звали принимать новорождённых, только в особо тяжёлых случаях, когда необходима была так называемая «сонная трава», в иные разы Изабелла с внучкой справлялись сами.
Иду позвали совсем недавно, когда старшей товарке стало очевидно, что без неё не обойтись.
– Пойдёмте, мисс Ида, – пролепетал немытый, оборванный мальчишка и побежал в темноту к владениям барона.
Она накинула плащ и поспешила за провожатым. Идти оказалось недалеко, добрались до места минут за пятнадцать. Ида с улицы услышала крики мучавшейся женщины, невольно вздрогнула и прошла в дом.
Комната, где располагалась Мария, оказалась небольшой, свечи явно недавно меняли, на полу в беспорядке были разбросаны мокрые тряпки, несколько тазов с горячей и холодной водой стояли поодаль. Иде хватило одного взгляда на женщину, чтобы понять: этот ребёнок будет в её жизни последним. Мария лежала на мокрых простынях, сжимая ткань в кулаках, испарина покрыла бледный лоб, потрескавшиеся губы шептали молитвы. Изабелла внимательным взглядом следила за вошедшей, но не произнесла ни слова. Маленькие, востренькие глазки старой повитухи обшаривали травницу с ног до головы, словно пытаясь в чем-то уличить.
– Ну что встала, не видишь дело худо? Давай свой отвар, да поживее, не то помрёт ещё до рассвета, перед бароном сама будешь отвечать и за неё и за отрока, – прошелестел сухой голос бабки.
Ида не обратила на неё внимания, скинула с плеча сумку и начала в ней искать нужные снадобья. Травницу начала бить мелкая дрожь, когда она посмотрела в глаза Марии – от бездны роженицу отделяло совсем чуть-чуть. Трясущимися руками Ида откупорила бутылочку с зельем и начала понемногу вливать в приоткрытый рот женщины, пришёптывая слова на непонятном Изабелле языке. Старая повитуха не удивилась, когда Мария расслабилась, выпустила из рук простыни и откинулась на подушки. Изабелла видела это уже несколько десятков раз, чего нельзя было сказать о Маргарете. Та следила за всем удивлёнными голубыми глазками, забыв поднести новые полотенца.
– Маргарета, деточка, подай полотенца, – попросила её бабушка.
Маргарета словно под гипнозом, не отрывая глаз от Иды, нашептывающей в ухо Марии какие-то диковинные слова, подала полотенца старой повитухе.
– Спасибо, деточка, – так же ласково ответила Изабелла. – Ну что, давай, доставай младенчика, пока действо травы не прошло, а то... – и не договорила, отвернувшись.
– Но я не принимаю роды, я только даю отвар, – ответила Ида и смущённо потянулась к сумке. – У меня и инструмента никакого нет.
– Инструмента у неё нет… на, возьми этот, – бабка протянула Иде изогнутый небольшой нож. – Или ты думала, опоишь её, а я все остальное делать буду? Нет уж, милочка, сама опоила, сама и принимай, – прошипела старуха и вышла из комнаты.
Ида глянула в сторону Маргареты – девчонка явно не знала, что делать: то ли бежать вслед за бабкой, то ли падать в обморок от предстоящего зрелища, но быстро пришла в себя и выбежала за не успевшую закрыться дверь. Ида осталась одна. Она и раньше видела, как это делает Изабелла, не первый раз у них были трудные роды, обойдётся и сейчас.
Когда Изабелла вернулась через несколько минут в комнату, Ида по локоть окровавленными руками держала младенца, ребёнок не плакал, не шевелился, не дышал. Он умер ещё в утробе матери, может, даже ещё до родов. Мать младенца лежала позади Иды с неумело растерзанным брюхом, без матки. Вслед за Изабеллой зашла Маргарета, она закричала. Ида вздрогнула от внезапного крика ужаса молодой девчонки и если бы не старая повитуха – выронила бы мёртвого окровавленного ребёнка на пол.
– Ведьма, поганое отродье, умертвила и мать и младенчика! – заверещала старая бабка, позади неё Маргарета упала в обморок. – Ну, погоди, барон увидит, отправит тебя на костёр.
Ида метнулась в сторону своей сумки, схватила её и побежала к выходу. «Поймают, не будет прощения!» – думала травница, убегая по мокрой тропинке, забыв плащ от дождя в доме барона. Не успела она добраться до своей маленькой лачуги, как позади послышался лай собак. Ида обернулась и зачарованная огнями факелов, поскользнувшись, упала. Она попробовала встать – собака вцепилась зубами в ногу, Ида попыталась ударить её сумкой, но в руку вцепился другой пёс.
Мокрая, покусанная, в окровавленной одежде, Ида задумалась, что с ней теперь будет. Епископ? Да какой тут епископ, первый обвинит во всем и сожжёт. Лучше пусть уж барон, он это сделает без пыток и без рассудка, в ярости от потери жёнушки и ребёнка.
Ида была в курсе того, как обходятся с женщинами, обвиняемыми в колдовстве. Сначала они должны признаться, потом их сжигают или топят. Довольно-таки занятный выбор: огонь или вода… Но она не успела ответить самой себе, вплотную подошли жители деревни во главе с Изабеллой.
– Попалась, ведьма! – в исступлении кричала старуха, глаза её превратились в две узкие щелки, напоминающие необработанные прорези для глаз в камне, будто скульптор только начал их высекать. – Стефан, надень на неё цепь и кинь в яму, – приказала старая повитуха.
Мальчик с опаской посмотрел на молодую ведьму, она никогда его не обижала, однажды вылечила его собаку, но старуху Изабеллу он боялся куда больше.
– Извините, мисс Ида, я должен, – прошептал он и защёлкнул кандалы.
Ида опустила голову и покорно пошла вслед за мальчиком. Когда они миновали Изабеллу, старуха дёрнула цепь, Ида второй раз упала, ей не дали возможности подняться и потащили волоком.
Яма, в которой она оказалась, предназначалась специально для преступников, ожидающих суда. В поселении не было церкви, ближайшая находилась в соседней деревне, в своих владениях барон не позволял держать заключённых, поэтому каталажку решили соорудить прямо в земле. Тюрьма была глубокой, футов десять, с решёткой сверху. Выбраться из заключения с закованными руками не предоставлялось возможным.
Дождь добавил ещё воды, и дно ямы было скользкое. Ида сильно ударилась спиной, когда её швырнули вниз, резкая боль пронзила тело. Так она и пролежала до утра в грязи, с засохшей кровью мёртвой Марии на закованных руках. Мыслей не было никаких, она знала свою дальнейшую судьбу наверняка. К ней никто не приходил, даже мальчишка Стефан, он боялся родителей и старуху Изабеллу.
Утро выдалось хмурым, облачным. Цепь Иды осталась на поверхности, её быстро вытащили. Собралась вся деревня, несколько человек покидались в неё камнями, суд начался.
– Изабелла, ты утверждаешь, что эта женщина умертвила мою жену и единственного сына? – спросил барон. Ида посмотрела на мужчину. Лицо чёрное от горя, глаза полные ненависти, она уже прочитала в глазах приговор, не зависящий от того, что скажет старуха.
– Да, Ваша Милость. Эта проклятая ведьма опоила миледи, да упокоит Господь её душу, каким-то зельем, после чего начала нашёптывать непонятные слова, не похожие на молитву, Ваша Милость, иначе бы мы узнали слова божии. Маргарета, ты же там тоже была, расскажи, как всё происходило.
Кто-то радивый вытолкнул внучку старухи в центр, она оказалась между бароном, бабкой и преступницей. Травница бросила взгляд на девочку, в её глазах плескались растерянность и страх, Ида отвернулась.
– Да, Ваша Милость, я слышала и видела все то же, что говорит моя бабушка. Эта женщина влила зелье в рот миледи, а потом шептала неизвестные мне слова, – Маргарета проговорила все это с опущенной головой, будто сомневаясь, неуверенно, но чётко.
– Ида, ты признаешь это? – тихо спросил барон. Народ вокруг замер.
Как можно отрицать то, что она влила целебный отвар в горло Марии, а потом шептала молитвы богу, но на латыни? Молодая знахарка не умела врать.
– Да, Ваша Милость, все было, как они говорят. Но это было не зелье, не отрава, как хочет представить Изабелла, то был лечебный отвар из сонной травы, чтобы облегчить муки Её Милости, она долго не могла разродиться, ребёнок умер задолго до того, как меня позвали, – выдержанно ответила Ида, глядя в глаза барону.
– Вспарывала ли ты живот моей супруге, вытаскивала ли ты младенца из её утробы? – продолжал допрос Унгернский, не обращая внимания на попытку оправдаться.
– Да, Ваша Милость, – прошептала Ида.
– Сжечь ведьму! – вынес вердикт судья, развернулся и пошёл прочь.
Толпа словно осатанела. В Иду полетели камни, палки, щепки, куски мокрой глины, грязи, навоза, её начали толкать. Травница неуклюже пятилась, и прежде чем снова упасть в яму, успела повернуться к ней лицом и сумела упасть на бок, а не на спину. Ида села на колени, не было сил плакать, она просто уставилась в стену и стала думать о своей жизни.
Прошло около трёх часов, как поленище было собрано. Иду снова грубо выволокли из ямы, она шла, перебирая ногами к месту казни, не поднимая головы. Она очень надеялась, что её утопят, но нет, барон приказал сжечь. Ида боялась огня с самого детства, с тех пор как нечаянно обожгла руку о горшок с кашей. Теперь её ждала мучительная смерть. Смертницу провели на помост. Руки расцепили, чтобы снова связать уже верёвкой за столбом.
– Проклятая ведьма не загубит больше ни одной души! Прощайся с помелом, больше не полетишь на нем никуда! Да свершится суд Божий, – кричала старая повитуха в приступе истерии.
Толпа кричала вслед за бабкой. Перед глазами девушки словно упала белёсая пелена, она стала плохо различать, что происходит. Если Бог её помилует, то она погибнет, задохнувшись, эта мысль дала ей надежду, и когда загорелись первые ветки, молодая травница начала жадно заглатывать густой дым...

Позади обезумевшего скопища, в маленькой лачуге, за всем действом наблюдала женщина на вид лет тридцати, с кошачьими алыми зрачками и цветом волос воронового крыла. Тёмный балахон не мог скрыть стройную фигуру, тонкие черты лица, чарующие стать и изящество, словно красота и грация сплелись в любовной игре, и на свет появилось их дитя. Она чертыхнулась, сплюнула на пол, щёлкнула пальцами, и пламя костра вспыхнуло выше крыш домов, люд снова зашёлся в неистовстве. В отблесках пламени женщина увидела, как изменилось лицо барона, как стало похоже на свиное рыло. Так же на мгновение изменились лица толпы, они стали похожи на дикую, оскалившуюся стаю шакалов. Женщина щёлкнула пальцами ещё раз, пламя ослабло. И тут все стали удивлённо переглядываться между собой: на столбе охваченная пламенем оказалась старая повитуха, она пришла в себя и кричала во все горло. Забегали мужчины в поисках вёдер и воды, но было поздно – огонь охватил подол платья старухи, пробираясь озорными язычками по рукам, груди, шее. Волосы вспыхнули и в один миг испарились. Ещё через пару мгновений крик прекратился, а зрители остались стоять в оцепенении, глядя на обугливающийся труп.
Ида очнулась. Невредимая, она лежала на койке у стены лачуги.
– Но... Как? Кто ты? – только и смогла вымолвить травница, спустя несколько минут. Колдунья оглянулась на девушку и ухмыльнулась.
– Узнаешь, когда настанет время, а сейчас иди, девочка моя, на опушку леса, там ждёт тебя белый жеребец, он знает дорогу, – незнакомка протянула юнице плащ, – позже я присоединюсь к тебе, вот только закончу здесь.
Женщина вышла на улицу и направилась к кострищу. Тотчас Ида ощутила прилив сил, и на мгновение показалось, что она знает спасительницу уже давно: в ней было что-то до боли родное, забытое много лет назад. Ни капли не сомневаясь, молодка накинула на голову капюшон, проскользнула в дверь и засеменила в сторону леса.
Если бы она немного задержалась, то могла лицезреть, как кровожадные обитатели деревушки и Его Милость первый и последний раз в жизни любовались настоящей ведьмой.