Белёк действительно затих. Он не мог понять, в чём дело и из-за чего всё это происходит, но прекрасно понял главное — тот, кто держит его сейчас, ему больше не хозяин и не друг — ни ему, ни его хозяину — тому, который ушёл. Но он сказал, что вернётся. Значит так оно и будет. Вернётся и заберёт, защитит его. Он будет ждать и не станет больше скулить.
За эти несколько минут он стал взрослым. Детство, не знавшее, что такое боль и предательство, кончилось. Откуда-то пришло понимание того, что скулить и визжать — стыдно и недостойно собаки.
Даже если ему будет очень больно, он ни за что не будет этого делать, не станет умолять о пощаде.
Хозяин вернётся за ним. Он обещал, значит, он вернётся. Мысль о том, что Сейдж может его бросить, не приходила в собачью голову, а если бы пришла, вероятно, он решил бы, что тогда и жить не стоит.
По-прежнему крепко удерживая щенка, Конрад медленно вышел из комнаты и прошёл в гостиную. Только теперь, и то ещё далеко не в полной мере, он начал чувствовать, как устали руки — Белёк не был лёгкой ношей. Он сел на диван, а щенка поставил рядом, прижимая его к сиденью, и к себе так, чтобы он не мог вырваться и чтобы не видеть его морды, его глаз...
Но Белёк и не пытался посмотреть на него. Он смотрел на приоткрытую дверь, через которую Сейдж выбежал из дома. Через которую он вернётся.
— Ждёшь? — зло спросил его Конрад, тоже глядя на дверь. — А он не вернётся. Он ушёл и бросил тебя.
Белёк не шелохнулся. Он смотрел на дверь.
Сколько они так сидели, Конрад не знал. Кажется, он ни о чём не думал. Просто застыл — как окаменел. В глубине души он уже понимал, что сделал что-то ужасное — и не столько с Сейджем или с Бельком — хотя и с ними тоже, сколько с самим собой. Но думать об этом было страшно.
Отпустить Белька, попросить у Сейджа прощения? Они всё равно его не простят. Всё равно... Теперь уж всё равно...
Повернуть назад трудно и тяжело. Слишком тяжело. Он и не думал об этом. Лишь смутные, неясные ощущения клубились, как чёрный туман, и разогнать этот туман, признать свою вину — у него не хватило той самой твёрдости, которую, по его мнению, он сейчас демонстрировал.
Дверь распахнулась, и в дом Саталатанов вошёл Сейдж, держа под мышкой небольшую сумку из плотного материала. Он не смотрел на Конрада и, казалось, вообще не видел его. Приблизившись, он положил сумку на маленький столик рядом с диваном и только теперь взглянул прямо в глаза своему бывшему другу. От этого взгляда Конрад отшатнулся, как от удара.
— Ты не передумал?
Последняя возможность. Самая последняя. Того, что уже было сделано и сказано, не вернёшь, но всё же, если остановиться сейчас, просто отпустить Белька... Изменило бы это что-нибудь? Конечно, изменило. Изменило бы...
— Нет, — сдавленным голосом ответил, почти прохрипел Конрад.
Сейдж молча расстегнул сумку и достал... Конрад видел такое только в фильмах. Серо-матовый гладкий параллелепипед, казавшийся совершенно монолитным, представлял собой самый надёжный переносной сейф. На одном из его боков — глазок для идентификации по сетчатке глаза и едва заметные углубления для набора кода. Если глаз будет подходящий, а код набран неправильно, сейф откроется, но пошлёт мощный сигнал, сообщающий о взломе и возможной угрозе жизни владельца.
"Ну, вот и всё. Конечно, Сейдж не сможет его открыть. Значит, всё было напрасно. Значит..." — Конрад не успел додумать до конца.
Сейдж поднял сейф на уровень глаз, а затем почти мгновенным движением нажал что-то на его боку. Раздался лёгкий щелчок, и на боковых стенках сейфа появилась щель. Сейдж поставил его на стол и снова посмотрел на Конрада, потом на Белька, который не отрывал от него глаз.
В глазах была надежда, преданность и боль. Боль, которую причиняет предательство, и которая, наверное, притупится, но никогда не исчезнет полностью.
Сейдж откинул крышку и очень бережно извлёк содержимое сейфа. Это был кинжал.
Такого Конрад никогда не видел. Даже в фильмах. И за двадцать один год — всё, что ему осталось прожить и что он посвятит изучению холодного оружия, он поймёт, что такого вообще быть не может. Но кинжал — был. Лежал на раскрытых ладонях Сейджа.
Рукоятка и ножны казались отлитыми из расплавленного серебра, которое почему-то так и не застыло. Правда, Конрад никогда не видел расплавленного серебра, но это было единственное, что пришло ему в голову при взгляде на переливающуюся, текучую, светящуюся изнутри непонятным светом поверхность. Она выглядела очень твёрдой и одновременно жидкой, как если бы под прочной и тонкой прозрачной оболочкой текла светящаяся серебряная река.
И поверх этой неудержимой серебряной реки вполоборота стоял на задних лапах золотой леопард.
Он не "был изображён", он просто — был. Совершенно живой. И не только потому, что каждая деталь, каждое пятнышко были удивительно точны и подробны.
Он светился золотым жарким светом, показавшимся Конраду нестерпимо ярким. Над головой леопарда, ещё ярче и жарче, чем он сам, сверкало нечто, похожее на языки пламени. Казалось, что они подвижны, как настоящий огонь, и чтобы прикоснуться к ним Конраду потребовалось бы не меньше смелости (или глупости), чем для того, чтобы сунуть руку в огонь. Такие же язычки, только меньше, сверкали за пятнистой леопардовой спиной.
Сам зверь имел вид грозный, если не сказать устрашающий. На лапах были видны выпущенные серебряные когти, в приоткрытой пасти — белые клыки. Впрочем, он не казался кровожадным хищником. Он не нападал, а скорее защищался или — защищал. И было ясно — пока жив, он не отступит.
Леопард на рукоятке кинжала — точная копия того, что на ножнах, был примерно в три раза меньше, но от этого не выглядел менее живым. Незнакомые буквы — совсем крошечные на рукоятке и побольше — на ножнах, хранили тайну надписи, сделанной неизвестным мастером, равных которому никогда не было, и быть не могло.
Возможно, Конраду это только показалось — так он думал позже — но сейчас серебристое свечение, исходящее от кинжала, было для него не менее реальным, чем руки Сейджа, на которых он лежал.
Сейдж снял ножны, и острейшее лезвие полыхнуло серебряным огнём, прокатившимся, как волна, от рукоятки к острию. На острие он вспыхнул искрой и откатился назад, разлившись по поверхности.
Потрясённый, Конрад смотрел на кинжал, не веря своим глазам, лишившись дара речи и одновременно...
То странное чувство, что овладело им в эти мгновения, наверное, можно было определить так: он чувствовал себя преступником. Леопард, словно смотрел на него и смотрел обвиняюще. И в то же время что-то в его сердце рвалось навстречу этой грозной силе, которая могла бы принять его... Но теперь не примет... Или даже теперь ещё не совсем поздно?
Он сам не заметил, как отпустил Белька. Щенок немедленно спрыгнул на пол и прижался к ноге Сейджа.
Как во сне Конрад встал и сделал шаг вперёд, не отрывая глаз от кинжала.
— Можешь взять его в руки, — холодно сказал Сейдж. И добавил: — Если решишься. — В этих словах было предупреждение, почти угроза.
Да, Конрад и сам ощущал, что взять "его" в руки — не так просто. Потому что это не просто вещь. Это... Он не знал, что это такое, и ему даже в голову не пришло спрашивать, но зато он знал, что для того чтобы взять "его" в руки, нужно решиться... решиться перенести что угодно, только бы суметь прямо посмотреть в глаза этому леопарду. И в глаза Сейджу. И Бельку. На что угодно...
Он не решился.
Его сердце рвалось к кинжалу, к той неведомой силе, что была в нём заключена, и одновременно страх гнал его прочь, побуждал убежать и забиться в какой-нибудь тёмный угол.
Раздираемый надвое, он какое-то время оставался неподвижным, а потом едва заметно качнулся назад — страх перевесил. Сейджу не нужно было объяснять, что произошло. Он убрал кинжал в ножны, а затем в сейф. Застегнув сумку, он пристально посмотрел на Конрада, который всё так же стоял в странном оцепенении, не в силах даже пошевелиться.
Встретив взгляд Сейджа, пронизывающий, полный боли взгляд двенадцатилетнего подростка в одночасье ставшего взрослым, Конрад хотел отвести глаза, но не смог. Сейдж не позволил.
— Если ты когда-нибудь кому-нибудь расскажешь о кинжале — тебя ждёт страшная смерть, — Сейдж говорил тихо, но Конраду казалось, что каждое слово отдаётся громовым раскатом. — И ты станешь убийцей нашей семьи. Всей нашей семьи. Запомни это.
Ещё несколько долгих мгновений они стояли неподвижно. Потом Сейдж наклонился и взял Белька на руки. Щенок прижался к нему, не издав ни звука. Сейдж повернулся и вышел, широко распахнув дверь.
За этой дверью Конрада ждало последнее на сегодня потрясение.
Там стояли Филипп и Торренс. В первый момент Конрад подумал, что они обнаружили пропажу кинжала и прибежали сюда в поисках Сейджа и семейного сокровища. Но нет. Никуда они не бежали. Они ждали Сейджа, и Сейдж знал, что они его ждут.
Филипп принял у младшего сына сумку с кинжалом, Торренс, видимо, предложил взять собаку, но Сейдж отказался. Скользнув по Конраду невидящими взглядами, Филипп и Торренс повернулись и вместе с Сейджем ушли в сторону дома Белани.
Дверь так и осталась открытой. Конрад смотрел им вслед, видел, как они уходят. Уходят в солнечный летний день. А он остаётся в полутёмной комнате, где к тени от жалюзи, закрывающих окна, присоединяется ещё какая-то, невидимая глазу тень. Тяжёлая, душная, она ложится на него, смыкается вокруг него.
Конрад подбежал к двери и закрыл её. Потом медленно, волоча ноги, вернулся к дивану и, сжавшись в комок, скорчился в уголке.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/03/01/2148