***
К школьному психологу Нинку привела их «классная» - молодая, только после института, учительница русского языка и литературы Ксения Владимировна. У нее были большие серые глаза и нежная улыбка. Нинка учительницу любила, поэтому и согласилась на ее уговоры.
Девятый «Г», где училась Нинка, был не простой. Его часто швыряли от учителя к учителю, а педагогический коллектив так и называл – «просто Г». Все в один голос отговаривали молодую девушку брать это «просто Г», но не смотря на это, молодая учительница взяла руководство над «гэшками». Она быстро привязалась к ребятам, и дети отвечали ей любовью.
Вот и Нинка признала авторитет этой мягкой и доброй «училки». Перед дверью кабинета психолога она, полная и высокая девушка, вдруг опустилась на корточки, прижавшись спиной к стене, опустила голову к коленям и заплакала. И сразу стала маленькой и хрупкой девочкой, оставшейся одной во всем мире.
- Нина! – тихо позвала Ксения Владимировна, и ее мягкая теплая рука опустилась на голову девочки. – Пойдем, моя хорошая.
Нинка мотнула головой, но так, чтобы не сбросить руку учительницы.
- Ниночка, я знаю, как тебе страшно и больно…
- Никто не может этого знать! – резко выкрикнула Нина, выпрямившись. – Никто!
Она быстро вскочила и распахнула дверь кабинета. Женщина, сидевшая там за столом, подняла голову от какой-то тетради. Секунду она смотрела на вошедших, потом улыбнулась и пригласила войти.
- Здравствуйте, Лариса Анатольевна! Это Нина, помните, я просила Вас с ней поближе познакомиться?
-Здравствуйте! – поздоровалась Нина.
- Здравствуй, Нина! – еще шире улыбнулась «тетя психолог», как про себя ее назвала Нина.
Ксения Владимировна хотела уже их оставить, как девочка вцепилась в ее руку и умоляюще посмотрела на нее.
- Ну, что ты, Нина?! – ласково сказала Лариса Анатольевна, - Мы с тобой только поговорим.
- Останьтесь, я Вас очень прошу, Ксения Владимировна, – прошептала девочка. И столько тоски, страха и горя было в ее глазах и шепоте, что молодая учительница перевела взгляд на психолога. Та кивнула, и Ксения осталась.
***
В общем-то, особых проблем в школе у девочки не было. Училась она ровно, хоть и на тройки. Часто не прогуливала, почти не дерзила взрослым, с одноклассниками вела себя спокойно, и учителя на нее не жаловались. С приходом новой классной руководительницы у Нины даже появились четверки и пятерки по литературе.
Зато новой учительнице жаловались на девочку ее родители, точнее, папа и бабушка. Дома сладу с ней не было: хамила, хулиганила, дралась с младшим братом, не помогала по хозяйству и так далее. Но сами родственники почему-то не обращались к психологу, хотя Ксения не раз им про это говорила. Сама-то она понимала, что с ребенком творится неладное, вот и попросила школьного психолога поговорить с Ниной.
То, что у Нины не было мамы, учительница узнала, еще когда только брала классное руководство и знакомилась с «делами» ребят. Потом ей об этом сообщил Нинин папа. А недавно и сама Нинка ей призналась: «Если бы мама не умерла, я была бы красивой и… отличницей».
***
Ниночка росла доброй, ласковой и послушной девочкой. В садике и на танцах ее постоянно хвалили, а бабушки души в ней не чаяли. Даже когда умерла Ниночкина мама, девочка оставалась нежной и доброй. Может, даже стала еще ласковее, нет-нет, да и прижмется к воспитательнице, обхватит ручонками и стоит с закрытыми глазками.
Смерть мамы девочка перенесла, казалось бы, легко. Взрослые считали, что она была слишком маленькой, чтобы понять. Но Ниночка, в свои пять лет была достаточно развита и все поняла – мамы больше она не увидит никогда. Она плакала, но тогда плакали все – папа и бабушки, знакомые и незнакомые тети, толпами приходившие к ним в то время.
Еще бы – умница, красавица, совсем молодая женщина, да так быстро «сгорела». От этого слова Нину передергивало и по спине бежали ледяные мурашки. Слово «рак» стало для ребенка черной обуглившейся головней, утащивший в свое логово маму. А еще Нине становилось страшно, когда ее сравнивали с мамой. «Как жаль, такая красивая, молодая ушла! Ах, как Ниночка на мать похожа».
Нине хотелось плакать. Ей хотелось, чтобы папа, такой большой и сильный, взял ее на ручки, согрел и успокоил, как раньше, когда она плакала. Теперь папы рядом не было, хотя она видела его каждый день. Она не понимала, почему он не пожалеет ее. От этого она снова и снова плакала, а бабушки, знакомые и не очень тети успокаивали ее, делая все, чтобы «деточка не лила слезки».
А плакать все равно хотелось. От одиночества, горя, безысходности. Так Ниночка привыкла скрывать свои слезы при всех, и рыдать вечерами в подушку, когда ее укладывали в своей комнате и оставляли одну, думая, что ребенок спит. Став чуть постарше, Нина научилась разговаривать с мамой, выплескивая свою боль и тоску в слезах и ночных монологах.
Как ждала она, что однажды мама ей ответит. Или приснится и поговорит, и обнимет. Как хотелось ей услышать мамин голос, а самой говорить это волшебное слово «мама». Теперь, когда папа женился во второй раз, тоска по маме стала еще сильнее, хотя мачеха была добра к девочке. Добра, но не как мама, конечно.
От мамы у Нины осталась ее короткая фата, лоскутки от ее парчевого свадебного платья, серебристые перчаточки. Нина собирала все, что напоминало ей о маме, в картонную коробку, хранившуюся в углу за диваном. Туда же она складывала разноцветные камушки и ракушки с моря, одежду для своих пупсов, мамины шейные платочки и шарфики.
Фотографии мамы у Нины не было. Папа не разрешил повесить мамин портрет и все карточки в старом школьном ранце убрал на антресоль. Поэтому, когда Нине было особенно плохо, она перебирала свои «сокровища», целовала мамины перчатки, примеряла фату, и горе отпускало.
Когда родился братик Сережка, все, в том числе и Нина, переключились на малыша. Он был красивым румяным и щекастым. Нина во всем помогала родителям, и старалась не замечать, как холодны стали с ней и папа, и его жена, и бабушка, которая жила с ними.
***
- Нина, Нина! Посмотри, у тебя кровь из губы потекла, – испуганно вскрикнула Ксения Владимировна. Нина посмотрела на нее затуманенными от слез глазами. Она старалась смотреть вверх, тогда слезы можно было сдержать, и они не лились наружу.
- Ниночка, ты здесь можешь плакать! Кричать и плакать, и смеяться, злиться и кидаться на эту «грушу» с кулаками, и даже – Лариса Анатольевна понизила голос до шепота – валяться по ковру, дрыгая ногами.
По лицу Нины скользнуло подобие улыбки. Она взяла предложенную салфетку и вытерла кровь. Она так сильно сдерживалась, чтобы не плакать, что прокусила нижнюю губу. Ксения села совсем рядом с ученицей и обняла ее. Нина уткнулась лицом ей в плечо и разрыдалась. Ее никто не успокаивал, не просил перестать лить слезы, только рука молодой учительницы, еле касаясь, гладила девочку по спине.
Дома Нина уснула. Она спала, пока с работы не вернулась мачеха. Заспанная, с опухшим от слез и сна лицом, Нина показалась в коридоре.
- Что с тобой? Ты заболела? – испуганно и строго спросила папина жена.
- Да нет, просто задремала.
- А за Сережкой в сад не ходила что ли?
У Нины все похолодело внутри. Она посмотрела на часы, было без пяти минут семь.
- Катя, извини, я сейчас сбегаю.
- Не надо, я бабушке позвоню, пусть заберет.
- Спасибо, а то что-то я не очень хорошо чувствую, - ответила Нина с благодарностью.
- Оно и видно, - без злобы сказала Катя и обняла падчерицу.
От бабушки, конечно, досталось. Но Нина к этому уже привыкла. Привыкла и к тому, что папа никогда не заступался за нее, не говоря уже о Кате. Бабушка всегда была недовольна внучкой, находила ей занятие и придиралась за малейшую оплошность. Нина давно поняла, что она неряха, неумеха, барахольщица, неуклюжая и нескладная. От этих знаний делать вообще ничего не хотелось. Все равно не получится, все равно не похвалят.
Нина хотела закрыться в своей комнате, но, вспомнив, что ее больше нет, села за свой стол, будто за уроки. Буквы снова расплывались, слезы капали. Она не понимала, почему Сережку бабушка любит больше. Почему его больше любят Катя и папа, понимать вроде уже начала, а вот бабушка…
***
Прошлым летом Нинку отправили в лагерь. Когда через три недели она вернулась, ее ждал «сюрприз»: в ее комнате сделали ремонт и купили новую мебель. Теперь это была комната их с братом. Сережка сидел на втором ярусе кровати, крутил штурвал приделанный к стене и звонил в колокол. Как оказалось, верхняя кровать предназначалась ей, Нинке.
В новом шкафу бабушка уже разложила все ее вещи. Сережка спрыгнул с кровати и распахнул дверцы гардероба. Нинка сразу поняла, что половины одежды нет. Она покопалась на своей полке, и не найдя нескольких любимых вещей, вопросительно посмотрела на брата.
- Ну-ка, Сережка, расскажи немножко: где мои остальные вещи? – пропела она в шутку, чтобы скрыть дрожь в голосе.
- Бабушка с папой отдали, сказали, тебе они не идут и ты из них, наверное, выросла.
Еще в Нинкином старом шкафу, под вещами в самой глубине, лежала фотография одного мальчика из старших классов. Он ей очень нравился. Спрашивать про фото не хотелось. Ощущение, что ее предали, влезли в ее самое сокровенное, не покидало ее.
Тут Нину словно пронзило током. Она огляделась, медленно обходя комнату. В дверях увидела сияющие лица папы и бабушки.
- Ну, как тебе наш сюрприз?
Медленно деля слова на слоги, уже чувствуя неотвратимость беды и глотая подступившие слезы, Нинка прошептала:
- Где. Моя. Коробка?
- Какая еще коробка?
- Моя! Картонная коробка. Она. Стояла. За. Диваном. В углу, - сквозь зубы выдавила девочка.
Папа с бабушкой переглянулись, улыбки сошли с их лиц.
- Мы ей комнату сделали! Мебель новую, обои, занавески! А она про ящик с хламом вспомнила! – возмутилась бабушка.
- Это не хлам! – закричала Нинка, - Не хлам! Не хлам, слышите! Не хлам!!!
- Ты неблагодарная! Мы столько денег угрохали! А у тебя одно барахло на уме.
- Не хлам, не хлам, не хлам, - захлебывалась в крике и плаче Нина.
Папа молчал, наклонив голову вниз. Бабушка распылялась все больше:
- Что ты молчишь, Алеша! Скажи своей неблагодарной дочери. Ведь все для нее сделали…
- Для кого? Для меня? Да вы Алешке все сделали, – кричала Нинка, - Вы отняли мою комнату, отняли самое дорогое… всё, что у меня было от…
Нина не успела закончить фразу, как тяжелая рука отца хлестнула по лицу и в ухе зазвенело. Она упала на ковер лицом вниз, ее трясло от рыданий, обиды и боли.
***
- Понимаете, Лариса Анатольевна? Это же не хлам? - Нина вопросительно смотрела на психолога, - Это все, что было у меня маминого.
Нина размазывала кулаками слезы по лицу.
- Ведь этих вещей касались мамины руки. А они все выкинули. Даже не спросили. Не хлам это был, не хлам! Правда, же?
- Нет, Нина, это не хлам! - Лариса старалась скрыть подступивший к горлу комок, - это самое настоящее твое сокровище.
- Было, - грустно усмехнулась Нинка.
- Не «было», а есть! Ведь ты помнишь и лоскуток платья, и цвет перчаток, и розочку на фате. И маму. Это всегда с тобой. И это нельзя выкинуть, потерять или испортить. Пока оно твое сокровище, оно будет с тобой – вот тут, - и «тетя психолог» прижала ладонь там, где находится сердце.
Нина прижала ладони к груди и закрыла глаза. Она чувствовала, как внутри нее разливается тепло и свет. Ей на миг показалось, что мамины руки легли на голову. Стало хорошо и спокойно. В этот момент раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Нинкин отец. За ним Нинка заметила свою учительницу. Она улыбнулась девочке и скрылась за дверью.