Невыразимое ликование пробудило меня к новой жизни. Я пел! Я пел песню, которую никогда не вспомню, песню о том, что я счастливейший из живущих. Где источник счастья? Восходящее ли солнце исполнило меня живительной силой? Или предчувствие победной финишной черты… Или осознание, что доселе никчемная жизнь в одночасье наполнилась великой любовью и высоким смыслом, а моё поражение обернулась спасением двух девочек, и, быть может, целого острова.
Осторожно, чтобы не разбудить Оленьку и Светланку, я выбрался из-под одеяла в бодрящую свежесть родного ветерка. Искупался, не побоявшись отплыть от плота на пяток метров. Немедля повернул назад: у плота есть парус, у меня — лишь короткие руки…
Снял с закидушек несколько рыбок. По случаю освобождения решился разжечь костерок и сварить ухи с крупными сочными корнеплодами, коими пред отплытием снабдили туземцы на целый месяц. Отсчитал пять листиков душистого растения, чтобы к концу варки бросить в похлёбку для аромата.
Я чистил земляные плоды, напевая знакомые с детства песни. Степь да степь кругом… Ревела буря, гром гремел…
Мелко порезанные кубики туземной картошки перекочевали в кипящую воду. Я открыл дневник и задумался. Как назвать этот день? Пролистал листики назад и… уверенно вывел: «Восьмой счастливый день!»
«Всё ещё боюсь выдать себя дымом, пора привыкать к мирной жизни…» — написал первую фразу и остановился.
Я смотрел на пустую страницу. Мыслей не было, лишь нега и блаженство. Я стал рисовать на пустой странице порхающих с цветка на цветок эльфов. Думая о любимых…
Тёплое касание овеяло меня, чуть не растаял от нежности. Так и есть — мои родные, мои ангелочки, сдерживая смех, незримо стоят за спиной. Пытаюсь по запаху, по дыханию угадать, кто совсем рядом, легонько касаясь плеча волосами, тихонько шепчет слова любви.
Оглядываюсь. Спустя мгновенье мы в тройном поцелуе, ещё через миг — на скрыпучем диване беззаботно смеёмся, глядя на небо, где ни единого облачка…
Мы сидим вкруг костра и беззвучно переговариваемся. Это такая игра без слов: я жестами спрашиваю Светланку. Она отвечает милой улыбкой. Молча спрашиваю Оленьку. Девочка звонко смеётся и поворачивается к Бельчонку.
Мы без слов понимаем друг друга. Да-да, мы говорим о нашей будущей жизни, о счастье, что нас ждёт.
Вот Оленька повернулась и с грустным лицом…
Всё будет хорошо! — бодро отвечаю я.
Я верю! С тобой ничего не боюсь.
Мои солнечные девочки! Небесное Солнышко и Морское Солнышко! Как я вас люблю! Я готов на любой подвиг, лишь бы вы были счастливы!
За тем горизонтом нас ждёт остров… Быть может…
Но наш плот — это наш, только наш остров. Здесь нам ничего не страшно!
На настоящем острове будет лучше. Там не будет никого-никого, кроме нас четверых.
Нас пятеро. Про куклу Машу забыли? — молча спрашивает Мишка.
Светланка обняла Машу. Бедная дочка, про неё все забыли. Вот на остров приплывём, у тебя будет шкафчик для бальных платьев. Где-где… — сама сошью. А бассейн и беседку для отдыха папа сделает, — Светланка смотрит на меня. — Правда же?
Бассейны, кресла и диваны потом. Сначала — хижина.
Хижина в два этажа?
В три! Обнесём высоким забором, чтобы никто не потревожил сон моих любимых.
Вдруг там будут крокодилы? — Светланка изображает руками крокодилью пасть.
Мы не подойдём к крокодильему болоту не только близко, но и далёко.
А тут корабль с клоуном! Плот увидят и…
Спрячемся! А плот пустим дальше по течению! Пусть баломуты за ним гоняются!
Они увидят пустой плот и подумают, что мы утонули.
Впятером будем жить-поживать, да добра наживать!
Оленька, нас не пятеро, а… Правда, что у тебя (у нас!) будет ребёнок?
Оленька укоризненно смотрит на Светланку.
Нет-нет, сам догадался. Я давно-давно всё знаю — вот! И люблю тебя ещё больше. За двоих! — я повернулся к Светланке. — Не печалься, Белочка! У тебя непременно ребёночек будет! Маленький и прехорошенький! Тебя тоже буду любить за двоих!
Хотите секрет от Белочки? У меня тоже ребёночек!
Да ну?! Откуда знаешь?
А откуда Оленька узнала?
Мы с Оленькой застыли в немой сцене.
— Вот! Будет! — Светланка первой нарушила молчание.
— Конечно, будет, — не стал я спорить с младшей жёнушкой.
Торжествующая Светланка поцеловала сначала меня, потом Оленьку, Мишку и куклу Машу. Я подхватил Белочку на руки, и мы кружились в танце, сколько позволяло ограниченное пространство плота.
— У тебя, голубушка, родится самый красивый в мире ребёночек! Потом ещё два, и ещё! — не стал я разубеждать малышку. Успею…
Я ухватил Оленьку за руку, увлекая в наш хоровод.
— Да-да, Оленёнок! Давно всё знаю.
Мы втроём кружились в танце, а Оленька так загадочно смотрела на меня… И неземная радость возносила нас на небеса.
После вкусного завтрака я достал из ящика книжку «Платеро и я» и стал читать девочкам самые любимые стихи. Любимым было почти каждое стихотворение…
Бродят души цветов под вечерним дождём…
— Дальше, — просила Светланка, едва я заканчивал.
— Ещё, — совсем тихо шептала Оленька.
Бабочка света
красота ускользает,
едва прикоснусь к её розе
После каждого стихотворения я целовал девочек.
— Ещё! Ещё…
Незаметно уснула Светланка…
Безмятежная улыбка Оленьки сменилась лёгкой грустью… В глазках засветились слёзы. Оленька снова просила прощения.
— За что?
— За то, что кричала на тебя и даже…
Я не дал ей договорить:
— Тебе, наверное, померещилось… или приснилось. За всю нашу жизнь ты мне говорила только о любви.
Ольга молча плакала, утонув в моих объятиях. Потом размазала слёзы по щекам и с милейшей улыбкой посмотрела на меня.
— Ты такой добрый… Спасибо тебе за всё.
Оленькины слёзы впервые вызвали необычайно светлые чувства.
— Это тебя нужно благодарить.
— Теперь наша жизнь изменится… Даже не верится, что я смогу просто жить. Беспокоиться лишь о том, что не готов обед. Буду говорить о пустяках, не взвешивая каждое слово. Прижиматься к тебе, зная, что кроме Светланки никто нас не видит. Не нужно вглядываться вдаль моря с тревогой, ожидая появления на горизонте комфортабельного корабля с охотниками. Наваждение закончилось.
Под вечер Светланка закричала:
— Там остров! Остров!
Призрачно-прозрачное чудо больше походило на картинку диапроектора на стене в солнечный день. Мы смотрели молча, боясь обрадоваться. Далеко впереди, там, где пришиты небесное море и морское море, словно из тумана, всплывал мираж: над водами вздымалась зыбкая вершина. По опыту я знал, что до той горы плыть да плыть. И наши слабые усилья не смогут ни приблизить, ни отдалить остров: мы в полной власти течения и ветра. Так мало зависит от меня.
Но ветерок дул в сторону туманной горы и усердно наполнял парус. Даже течение было попутным.
Девочки встали на колени перед иконкой Богородицы и начали молиться. Они просили Божию Матерь управить путь так, чтобы закончились мытарства, чтобы добрые люди бало-боло избавились от неволи, а мы обрели, наконец, покой, встретили родителей… Они находили для молитв простые и тихие слова. Я тоже на коленях стал просить Богородицу о благополучном завершении плавания.
Солнце окунулось в кипящую оранжевым огнём перину. Краешек солнца потонул в расплавленном олове океана, и сразу небо, украшенное на горизонте призрачным силуэтом горы, потемнело.
Теперь, когда остров стал невидим, мы могли лишь терпеливо ждать наступления утра. Из суеверного страха перед будущим не хотелось строить какие-либо предположения.
После благодарственной молитвы мы сидели на корме, опустив ноги в океан, смотрели на луну, звёзды, на парус и освещённые луною облака, на лунную дорожку в океане… Светланка подсчитывала, сколько у нас будет мальчиков и девочек. Оленька, пользуясь полумраком, целовала меня. Я с благоговением ласкал Оленькины пальчики, волосы, плечи…
Про остров никто не говорил. Но думы были устремлены вперёд, к земле, что затерялась посреди самого Тихого океана. Что будет нашим родным домом. Где мы найдём покой и счастье.
Мы молча слушали плеск волн. Девочки с двух сторон прижимались ко мне, изредка вставляя замечательные простые слова. О любви, о счастливой жизни нашей маленькой семьи, о воспитании детей, снова о любви… У меня кружилась голова от их слов, милого запаха волос. От свободы, призрачной, но уже окрыляющей своим дерзким восторгом.
Неужели теперь, когда перед нами неизведанная земля, наш приют на многие годы, кто-то сможет спать. Но Светланка уснула через минуту после того, как мы удобно устроились под одеялом, и её щёчки коснулись подушки.
За несколько дней, счёт которым потерял, я так соскучился по Оленёнку… Я бесконечно наслаждался каждым миллиметром нежной кожи, бархатным прикосновением её пальчиков к моей груди. Мы долго целовались, потом я бросил бушлат рядом с диваном, и мы соскользнули вниз…
Посвежел ветерок. Чтобы не растерять остатки тепла, мы забрались под одеяло. Замкнутое пространство под тёплым покровом создавало иллюзию полной защищённости.
Оленька уснула через полчаса. Я наслаждался покоем, исходящим от юного гибкого тела. Лишь незначительная тревога, что ветерок к полуночи усилится и унесёт одеяло в океан…
Завтра решается всё. Выплывем к острову — или течение пронесёт нас далеко от земли? Ну пронесёт и пронесёт… Другой остров будет! Ещё дальше от страшного острова. Но нет! Течение прямёхонько — к земле!
А если остров просто привиделся… всем троим? Глупости! Его ясно видели я, и Светланка, и Оленька!
Какой бы ни был… Живут же люди в песках и среди голых камней…
От мыслей меня отвлекла Оленька. Содрогаясь всем телом в ознобе, она крепко прижалась ко мне.
— Мёрзнешь, девочка… — спросил шепотом, чтобы не разбудить. — Заболела?
Я и сам не прочь укутаться с головой без малейшей щелочки, чтобы, как в детстве, ощутить защищённость уютного пространства под тёплым одеялом. Я потихоньку нащупал рукой бушлат и осторожно накрыл Оленёнка. Сам укрылся с головой, чтобы “надышать” тепла, чтобы согреть девочку дыханием. Вместо блаженного тепла я почувствовал холод и сам стал дрожать от озноба. Совсем некстати головная боль… Не хватало всей семьёй заболеть! Без шамана не обойтись… Но я сам без всяких там шаманов вылечу любую простуду.
Понемногу дрожь утихла, я начал забываться. В голове проносились вихри мыслей и образов: подлый вождь уступал место добрым туземцам, красОты бухты Радости сменялись однообразием морского горизонта. Оленька вскрикивала, я жарко обнимал её, отправлял в грот и хотел заслонить от страшных стрел. Но она вдруг вставала передо мною, принимая стрелы на себя. Из-за скалы вдруг вышла Светланка и громко заплакала. Я шепотом утешал девочек, обещал им счастливую жизнь на берегу нового острова. Оленька снова была цела и невредима, только лицо было неузнаваемым.
Я вдруг испугался, что наутро не узнаю её. Но, дотронувшись губами к горячему лбу, уверился, что запах, нежная кожа, даже прикосновение к волосам возродят уверенность, что это она — моя любимая, единственная, незабываемая Оленька, Олюшка… Олинёнок.
Я был уверен, что не усну. Во-первых, кто-то должен караулить сон милых девочек. Во-вторых, в воображении я уже рисовал жизнь на острове. К тому же, опасность разбиться о прибрежные скалы никто не отменял. Остров далеко, но кто знает?
С этими мыслями я уснул…