Цветные сны похожи на чарующий калейдоскоп иллюзий, и они настолько осязаемы, что порой и не понимаешь, в каком из миров ты сейчас находишься.
Я стояла у большого зеркала на стене, глядя прямо в собственные глаза, но себя не узнавала – только глаза и были моими, сама же я была старше. Нет, конечно, не сильно старше, отражение насчитывало около восемнадцати биологических лет, а так бывает, если только ты живешь в родном хронопотоке и идет твое эталонное время; мне же пока только четырнадцать, день рождение через месяц, я, как и мама, родилась зимой, причем почти в тот же день, что и она.
Далее, другая я в зеркале была одета в платье родного для папочки XIX века, а значит давление на мою грудь, мешая дышать, оказывал самый настоящий корсет из китового уса. По плечам красиво бежали завитые прядки – поскольку волосы у меня вьются от природы, но крупно, этот мелкий бес был непривычен, но красив, к тому же платье было яблочно-зеленым, а мой каштан с рыжинкой как раз лучше всего сочетается именно с таким оттенком. Ну и цвет глаз почти тот же, что и цвет платья.
На тумбочке перед зеркалом лежала роза. В полутьме я четко видела ее почти рубинового цвета венчик, темно-зеленый стебель был пушистым от листиков, но шипы кто-то срезал, а украшала цветок узкая черная ленточка, как в любимом мной и мамой мюзикле про Призрака оперы. Коснувшись цветка, я с удивлением ощутила твердость стебелька и мягкость листьев – все как наяву. Сплю я или нет?
Аромат цветка тоже был более чем настоящим, а затем я услышала красивый мужской голос:
- Тайной тропой зазеркалья
Я приду к тебе…
Отпрянув от зеркала, я упала на пуфик, сломав от резкого движения розу, которая печально повисла головкой вниз. В зеркале стоял высокий импозантный мужчина в черном, половина его лица скрывала маска, а ко мне протянулась крепка рука в черной перчатке.
Вот чего я испугалась? Это же он и есть, ничего особенного. Симпатичный, красивый даже, чем-то на папку похож… в общем я протянула руку, и мои пальцы утонули в его большой и сильной ладони. Странно, кожа перчатки довольно теплая…
Как мы оказались в пятой ложе я понятия не имею, но мсье Призрак уже усаживал меня в кресло, клал на колени небольшую коробочку шоколадных конфет и веер, и вообще, вел себя очень галантно. «Ничего, кроме цветов и конфет, моя дорогая!» Правильно, этикет леди должно помнить всегда.
Я поставила конфеты на бортик балкона, затем раскрыла веер.
Как на ладони была видна сцена, на которой за спиной Фауст юлил Мефистофель, нашептывая доктору нечто заманчиво-обманчивое (во сне даже итальянский был понятен, хотя я его и не знаю, мама в совершенстве выйчила английский, после чего и я на него налегла). В принципе, русским не обязательно знать другие языки, весь мир говорит на нашем родном.
Сильная и очень теплая мужская рука взяла мою, поднесла ее к губам…
…Мама права, будильник – это зло!
Я мгновенно вскочила с кровати, услышав отвратительный писк, от души врезала по кнопке и вздохнула: велела же мама не вскакивать! Ладно, в школу пора в любом случае, занятия начнутся через три часа, а мне еще одеваться-умываться-завтракать.
Сегодня день в принципе халявный, ведь мне предстояло посетить школу в XXI веке, а в том измерении настолько отсталая программа, что мне хватает уроков на Станиславе чтобы там ничего не учить. ЕГЭ, предлагаемое выпускникам, мы с Хельгой, Дримой и Эрикой одолели шутя-играючи, а потом долго хохотали над такой ограниченностью мышления. Одно хорошо: из того измерения родом Михаил Задорнов, мамочкин любимец, а он дядька грамотный и как писатель очень смешной.
В любом случае, если кто-то хочет стать офицером Патруля, пусть даже и штабным работником, этот кто-то обязан привыкнуть жить в любом мире плюс сдать нормативы по самообороне. По стрельбе я уже сдала бы с правой руки – 97 попаданий из ста, как у мамы в молодости – но, увы, с лево пока пятьдесят, да и то все это по неподвижной мишени, а ни один злоумышленник не замрет послушно на одном месте, дабы скромный клерк мог в него попасть. Кабинетные работники драться не обязаны, но стреляют как снайперы, ведь подкрепление может придти далеко не сразу.
Мама раз в год поминает своих соратников, первый состав ее группы, которые погибли, когда ей было двадцать семь – потому мама и стала капитаном. Напивается она в тот день до бесчувствия, но не в нашем присутствии, просто домой не приходит, ночуя в вампирском клубе «Меггидо». Я бы и не знала, если бы не мамин скандал с говаркой по работе, да и то приняла бы за ложь, но родители ничего не отрицали. Я тогда сильно плакала, так было жалко маминых друзей, один из которых был почти моим ровесником.
Какой все же мама сильный человек, сильнее ее только отец, но он мужчина, а мужчинам положено быть сильными. Они самые правильные и мудрые, самые справедливые и добрые люди, каких я только знаю.
Размышляя об этом, я перебирала форму в шкафу.
Форма на планете Станислава поражает своей эстетичностью: у мальчиков костюмы тройки цвета темного шоколада в будни и полночного неба в праздники, у нас платья-миди темно-изумрудные с плиссированной юбкой (в праздники темно-бордовый вариант, юбка прямая и немного короче). Жуткие аляпистые расклешенные юбки и нелепые пиджаки смотрелись неуклюже, а благородные шотландские килты уж точно выцвели бы от злости рядом с экстремальной расцветкой моей формы. Хорошо хоть блузка белая.
Далее, станиславцы, мягко говоря, не приветствуют макияж в школе, а из аксессуаров разрешают скромные сережки и заколки из бусинок. Девочки из того мира, где я хожу в обычную школу, носят спутанные длинные волосы (у расчески был бы инфаркт), размалевываются как обезьяны и обвешиваются бижутерией как сороки.
Сама я предпочитаю неброско, зато удобно заплетать волосы, а сережки ношу золотые с алмазной гранью, наследство мамы от ее любимой бабушки, которая почила еще в ее молодости, ибо патрульные живут долго, но не вечно. Судя по рассказам, бабушка Мария была предоброй старушкой, очень грамотной и начитанной, а еще прекрасно знающей фольклор. Из мамы порой выскакивают поговорки вроде: «В Рязани гриб с глазами – их едят, они глядят», «Если б ды кабы, да во рту росли грибы, то был бы не рот, а целый огород» и даже «Влюбился-врезался, был бы ножик – зарезался» (остальное не скажу – неприлично).
Как бы там ни было, я могу сколько угодно возмущаться этой школой, но идти все равно придется, также как и надевать форму. Чувствую себя порой героиней комедии Гарри Маршалла «Дневники принцессы».
Одним словом, к завтраку я привычно вышла в домашнем платье, одеваться мы все начинаем после него, и села рядом с мамой; наш робот Тедди разложил еду по тарелкам. Братья о чем-то перешептывались, чуть слышно хихикая, отчего мне жутко захотелось обозвать их Уизли.
Папа зыркнул на них из-под газеты:
- И что заговорщикам опять неймется?
Ребята сразу приняли исключительно невинный вид, пока мама не подключилась – у нее, в отличие от папы, на их затылки запросто рука поднимется. Я поспешно чихнула, спасая братьев (что бы ни случилось, я их все равно люблю).
Мама переключилась на меня:
- Что такое, серденько, не заболела?
Я покачала головой:
- Нос чешется – причесывалась.
Знала бы я, от чего именно этих охламонов спасаю, сроду бы на такие меры не пошла. Но сейчас меня занимала только школа, через час будет пора бежать на уроки.