-ВЫЖИВШАЯ-
Как-то, ещё юнцом, Александр работал на дальних покосах. Мужики все вперёд ушли, а его, салагу, оставили докашивать остатки. И вот в пик самой дневной жары возникла у него перед глазами чернявая дивчина. Откуда пришла и куда потом делась – непонятно. Но в тот момент Саня даже не подумал об этом. Цыганочка взяла парня за руку, увела под раскидистую липу…
А после сказала, что будет он счастлив, если женится на встретившейся по дороге домой девушке в синей юбке, а первенца назовёт Тоней. И так было хорошо Александру тогда, что поверил он этой ерунде сразу и безоговорочно.
Подробности этой «судьбоносной» встречи он никому не рассказывал, а вот про ворожбу о синей юбке и дочке-Тоньке сразу в тот же вечер все узнали. Ещё до встречи с этой самой синей юбкой.
Мужики ржали и советовали голову в холоде держать. Однако, когда в посёлке им навстречу – и впрямь первая из встречных! – вышла Шурка с запрудной улицы, заткнулись.
Шурка была в новой синей юбке. Шла она к Бобылихе, изба которой стояла на отшибе.
Бобылиха приходилась Шурке какой-то двоюродной бабкой, любила девчонку за неимением своих детей и внучат, баловала, чем могла. Вот позавчера подарила синий отрез. Пришла в гости, не поленилась и со словами «чуть было не поспела» протянула девочке материю.
– Сегодня же скрои – завтра сошьёшь, послезавтра вечером в гости придёшь! – как заговор произнесла старуха.
– Так ведь скоро ночь уже, – заныла Шура.
– Ничо! Лето на дворе, ночь не скоро начнётся! А юбка на тебе уже второго дня должна быть!
Бобылиха окинула Шурку с ног до головы и кивнула своим мыслям.
Вообще-то Шурка мастерица была. Потому сварганить юбку за две ночи (днём-то работы по хозяйству полно!) ей не в затруднение было. Зато и вещь получилась отличная. Вот и пошла Шурка хвалиться своей обновой. В первую очередь к бабке в гости, как та и велела.
А тут мужики с покоса возвращаются. Прямо остолбенели, Шурку увидав. А Шура сделала вид, что ей не привыкать, когда на неё мужики глаза таращат.
С того вечера Саня за Шурой приглядывать начал. Не то чтобы она ему голову вскружила. Скорее, предсказанье в крови гуляло. Долго ли коротко, а Александр и Александра свадьбу сыграли. Жили в тишине и согласии. Да и какие такие страсти-мордасти могут быть в семье, когда на дворе середина двадцатых годов? Работа, еда, крыша над головой есть – и хорошо. Огородик маленький, а какой-никакой! Две курочки, у соседей петух… Всё хорошо вроде.
Только вот с детьми неувязка. Выкидышей не счесть, пять младенцев похоронили. Что характерно, рождались только девочки, но не получалось ни одной Тоньке даже до месяца дожить.
– Может, другое имя девочке дадим? – опасливо спрашивала Шура, беременная очередным ребёнком.
– Будут Тоньки, пока не выживет! – отрезал Александр. – Потом называй, – как хочешь!
– Когда потом? Одного-то нет, – вздыхала Шура. Но мужу не перечила.
Однако после очередной неудачи Бобылиха завела с Шурой разговор.
– Со свадьбы восемь лет прошло. Надо что-то делать, Александра.
– Да что тут сделаешь-то? – в отчаянье воскликнула Шура.
– Есть у меня одна мысль, – таинственно произнесла старуха и поведала свою идею.
Шура сначала возмутилась («да как можно!»), потом не соглашалась («а вдруг!..»), долго думала и, наконец, решилась. Но даже Бобылихе не проговорилась. Ни словечком, ни намёком, ни взглядом. На прямые вопросы бабки категорично отрицала, что к совету прислушалась. Да Бобылиха-то не лыком шита, понимала, что к чему. Так никто ничего и не узнал. Только в этот раз понесла Шура легко и без всяких осложнений.
Рожать решили у Бобылихи.
– Ты уж и поживи, что ли, там хоть с месяц-другой, – предложил муж. – Может, она поможет чем, выживет ребёнок?..
Зима за окном, ветер завывает, а Шура об одном думает, кабы чего неожиданного не возникло. Вроде всё предусмотрела, а как там всё повернётся?...
…Под утро Шура встала с лавки и пошла к двери.
– Куды пошла-то? – спросонья заворчала Бобылиха.
– В сени.
– На кой?
– Так по нужде.
– Сиди на лавке, не ходи никуда! – старуха проснулась и стала бойко приготовляться к чему-то. – Лучше в избе подотрём, чем дитё в помойном ведре утопишь.
– Да ты что, бабушка, какое дитё, рано ведь! – попыталась возразить Шура, а Бобылиха уже её за руку тащила от двери.
Пока перепирались бабы, Тонька уж и вылезать начала.
Три месяца жили Шура с дочкой у Бобылихи. Александр навещал, радовался тихонько, что у него Тонька получилась. Девочка темноволосая, ласковая, по пустякам не орёт. Правда от Сани ничего не взяла, только на Шуру похожа. Ну да ладно, всё равно – хорошо! К лету в родной дом жить перешли.
Позже у Шуры ещё дети появились. Как будто Тонька им всем дорогу открыла.
Так вот и выросла Тонька. И жизнь прожила не короткую. Всё было: и грусть-печаль, и радость во всю душу. Высшее образование получила, на работу любимую до самой пенсии ходила. Дочь вырастила, внука понянчила.
… Только нет-нет, да закрадывалось у неё сомнение, а тот ли у неё отец, что в метрике записан? Больно уж она на ту родню не похожа…
-ЛЮБОВЬ И КАРТОШКА-
Что такое любовь, Тося знала из книжек. Правда, знание это было не абсолютным, потому что в классике и в соцреализме любовь отличалась. А следовательно, необходимы были дополнительные факторы, по которым можно определить – это классическая любовь? Или социалистическая?
Понятно, что любовь к Родине – это скорее социалистическая, а любовь к мужчине – классическая. А которая сильнее? Чем жертвовать, если встанет вопрос, – Родиной или мужчиной? Полагалось бы мужчиной, но в глубине души Тоня сомневалась. А вот если любишь его, а он оказался прохвостом! Любить прохвоста? Или это недостойно гражданки социалистической страны?
А любовь к дому, без которого тоскуешь, если уехала даже на неделю? И снятся родные стены, печь, где спала в детстве, калитка, что скрипит, если её открываешь, а если закрываешь, то не скрипит?..
Тося ехала домой из командировки, куда её направляли в рамках повышения квалификации. Она предвкушала, как будет подходить по заветной тропинке к своему дому.
Вообще-то тропинок было две – «по верху» и «по низу». Традиционно ходили в логу, но иногда, в дни особого настроения, верхняя, случайно вытоптанная на склоне лога, тропка была привлекательнее своей старшей соратницы. Сегодня, правда, Тося шла понизу, так как была с чемоданом, и забираться наверх было несподручно. Девушка шла сквозь высоченные травяные заросли и думала о том, как удивит своих домашних новым способом приготовления картошки. До сих пор в их семье картофель использовался или в похлёбке, или в отварном виде. Готовить пюре было некогда, жарить считалось ненужным барством. Исключением была только летняя жарёха – жареные грибы с картошкой. Ну, и в некоторых случаях Тосина мама шла на уступки и подогревала вчерашнюю недоеденную варёную картошку на сковородке с постным маслом.
Тося иногда на такие изощрённые уловки шла, чтобы свою пайку съесть на утро жареной. Время от времени, когда точно знала, что мамы долго не будет дома (в ночную или на сутках), Тося жарила себе немного нарезанную длинными дольками картошку. Такой способ нарезки домашние считали баловством («ишь, аристократка!») и признавали только крупные куски, нарезанные неправильными кубиками.
И всегда жареная картошка получалась мягкой, как бы распаренной, с редкими поджаристыми пятнами на боках. А вот там, откуда сегодня Тося возвращалась, её научили жарить картошку по-особенному. С золотистой равномерной корочкой по всей поверхности длинно нарезанных долек. При этом не сухой, а восхитительно похрустывающей и нежной! Тося решила, что опробует такое приготовление в какой-нибудь ближайший праздник. Ведь на праздничную еду не распространяются будничные правила.
Вот, например, скоро должен вернуться из армии Вадим. Чем не праздник? Тем более путь к сердцу мужчины, как известно, сопровождается хорошей трапезой последнего. Вот и угостится вкусной картошечкой, приготовленной руками любящей девушки.
Праздник-то праздник, а глаза матери Вадима что-то невесёлые. И на по-новому приготовленную картошку ни она, ни сам Вадим как-то не обратили внимания. Улыбались, танцевали, пели, пили и закусывали, а нет-нет, да вспыхнет отчаянье в глазах пожилой женщины.
Всё выяснилось через неделю, когда Вадим зашёл прощаться.
– Когда вернёшься? – спросила Тося, опечаленная внезапностью отъезда любимого. Знала бы, хоть с работы отпросилась проводить.
– Никогда, – отводя глаза, ответил тот.
– Как это? – не поняла Тося.
– Не вернусь я, Тося.
– Почему?!
– Потому что не нужен я тебе. Такой.
– Какой такой? – воскликнула девушка, хватая Вадима за руки.
– Думал – скажу, что другую полюбил, но нечестно тебя обманывать. Болен я. Неизлечимо болен. В армии облучился. И жить мне совсем недолго осталось. Зачем тебе со мной жизнь свою рушить? Найди другого, здорового. Живи с ним долго и счастливо. А я свои дни короткие у дядьки на Севере доживу. Прощай.
– Едешь-то когда? – тихо спросила Тося, еле живая от обрушившейся на неё внезапной безысходности.
– Завтра, рано утром…
Но завтра рано утром Вадим никуда не уехал…
Сорок дней Тося не плакала. В тень превратилась, от ветра шаталась, на еду смотреть не могла, даже на картошку жареную, которую мать сама готовила («лишь бы поела, хоть немного!»).
Наконец, вечером сорокового дня, уйдя в дальний угол сада, где росла густая малина, Тося легла под кусты и зашлась в рыданиях. Ей было жалко всех и всё. И Вадима, такого молодого, красивого – жить да жить! И его мать, потерявшую единственного сына через десять лет после смерти мужа. И себя, и несостоявшуюся свадьбу, и шесть лет их крепкой дружбы, переросшей в неважно какую – классическую или социалистическую – любовь…
Ей было жалко той мечты, которой она жила ещё три месяца назад, где её любимый с большим удовольствием на лице и смеющимися глазами хвалил её жареную картошку, пропади она пропадом!..
Конечно, пройдёт время – уляжется горе, притихнет боль, появится потребность в дальнейшей жизни. Работа заслонит душевные страдания, общественная жизнь закружит в своей карусели: субботники, походы, концерты художественной самодеятельности, где Тося будет читать стихи о любви, которой лишилась…
После одного такого концерта подойдёт к ней только что отслуживший на Дальнем Востоке моряк-подводник, обалдевший от проникновенного Тосиного голоса, познакомится, пойдёт провожать… А где-то через полгода восхитится жареной картошкой, которую так, как Тося, его мама готовить не умела…
-ВИЛЛА В ГОРАХ-
Жарило нещадно. Если бы Тоня не любила тепло, которое на её родине бывало нечасто, она бы уже умерла.
По крайней мере, Люська бы точно умерла. В то лето, когда они поехали на Кавказ, Тоня устала от стонов подружки. Люся от жары становилась капризной и квёлой, оживала только к позднему вечеру. Да ещё в редкие прохладные дни Люська была бодрой и зажигательной, такой знакомой и привычной за двенадцать лет дружбы…
А Тоня жару переносила сносно. Не то чтобы любила, но даже сейчас её организм спокойно реагировал на непривычные плюс сорок в тени. Хотя здесь особой разницы между «в тени» и «не в тени» совсем не было.
Вчера, пока летели, Тоня настороженно вслушивалась в свои ощущения. Всё было новым, предвкушало! Внизу проплывали горы, и казались они мятым бумажным листом. Как банально… Величественные горы и какая-то серая писчая бумага! Но так и было: если смотреть вниз в одну точку, виделась, словно руками измятая, тетрадная страница.
Изредка мелькали красные линии цветущих маков, будто струйка клубничного сока, льющегося на серый песок.
Потом вдруг увиделось яркое озеро. Синий цвет такой интенсивности и наполненности Тоня видела дважды в своей жизни. Давным-давно в раннем детстве, когда посадила чернильную кляксу на белоснежную бабушкину скатерть… И второй, когда соседский мальчик подарил Тоне букет дивных васильков…
И вот сейчас, при взгляде на пятно этого неожиданного цвета в душе поднялся водоворот чувств. И казалось Тоне, что счастливее её нет никого на белом свете!
Едва ли Тоня реально осознавала, на что она решилась. По своей женской наивности она думала, что с ней мужу будет хорошо и спокойней. Она будет заботиться о нём, готовить ему еду и собирать на работу, стирать одежду… Как мама за отцом в своё время. Куда назначали, туда и ехала. И хозяйство обустраивала. И дочь воспитывала в дисциплине. Тоня с детства понимала, что бывают такие ситуации, когда нельзя ни о чём спрашивать или спорить. Надо беспрекословно выполнять то, что велят. И Тоня умела быстро узнавать такие ситуации. К счастью, в её жизни было таких немного. Можно сказать, что совсем не было. Но, читая книги или смотря фильмы, Тоня чётко понимала, что так, как ведёт себя тот или иной герой (точнее – та или иная героиня!), она бы себя вести не стала.
До сих пор полноценно проявить себя хозяйкой семьи у Тони возможности не было. Пока не родилась дочка, мыкались по казармам, потом уже с дочкой жила у родителей. А вот теперь, когда девочка немного подросла, можно было и за мужем – в гарнизон… Дочку, правда, оставила с бабушкой по понятным причинам.
…У вертолёта её встретил офицер и повёл к «жилому отсеку». Мужчина показывал разные стороны, знакомя Тоню с окружающим ландшафтом…
– …а когда гарнизон будет уходить на боевые, Вам будет выдаваться автомат.
– Мне?!
– Да, Вам.
– Автомат?!
– Да. Автомат. Вам. Чтобы смогли себя защитить.
– А мне говорили, что нас защищают местные жители, которые здесь работают...
– Да. Только им автомат в руки давать нельзя. Унесут и продадут.
Навстречу шёл муж. Кивнув провожавшему Тоню офицеру, он забрал Тонин чемодан и, не оглядываясь, повернул к группе строений, стоявшей неподалёку.
– Вот здесь мы будем жить, – сказал муж, заходя в одну из вилл. По-другому эти домики нельзя было и назвать. К ним подходило только это слово – вилла! В ней даже была какая-никакая мебель. Тоня обходила помещение, прикидывала… Вот кладовочка была замечательная, не большая, но и не маленькая. Ладная какая-то.
– Здесь можно хранить дрова, – неожиданно за спиной прозвучал мужнин голос.
– Дрова? Зачем?.. – Тоня не могла связать в одном смысловом единстве кладовочку и дрова.
– Это сейчас жара, а зимой будет холодно. Ближе к осени буржуйку принесу.
– Буржуйку?..
– Располагайся, разбирай чемодан. Я вернусь послезавтра, сама понимаешь… Продукты на кухне, в правом углу. Если что, в доме напротив ещё одна… – муж замялся, подыскивая, видимо, подходящее слово, – жена. Знакомься, общайся, хозяйничай. И вот ещё что…
Муж протянул ей гранату. Он, оказывается, давно уже держал её в руке, но Тоня увидела только сейчас.
– Господи! Зачем мне граната?! Я же на ней подорвусь! – вконец отчаялась Тоня.
– Согласен. Незачем. Но так положено.
– Вот и положи её… – Тоня оглянулась в поисках подходящего с её точки зрения места для гранаты, – вон туда!
Муж взглянул на хлипкую этажерку в самом дальнем от входа углу дома, усмехнулся и положил гранату в коробку из-под обуви. Коробку поставил всё-таки не на этажерку, а на полку в шкаф, стоявший посредине комнаты.
И ушёл.
Тоня вспомнила, как мечтали они с тогда ещё будущим мужем: всегда быть вместе, родить дочку, под старость лет жить на вилле в горах…
Сбылось.
Всё сбылось. И дочка, и вместе… Вилла вот… Правда заброшенная, но ведь вилла! Её какое-то время назад немцы строили – кто только не пытался построить демократию в этой азиатской стране!..
И горы – вон они, в окне напротив! Высокие, жёлто-серые, опасные…
Утром Тоня проснулась рано. Радостно потянулась, улыбнулась и решила, что день у неё сегодня будет просто замечательный. Первым делом она достанет свой красный сарафан с жёлтыми подсолнухами. На улицу его надевать, конечно, не стоит. Яркий – до неприличия. Да и сгоришь с голыми плечами под знойным солнцем. А вот дома в нём вполне можно ходить.
Тоня так и сделала. Извлекла из чемодана чудо-сарафан, встряхнула, оглядела. Надо бы погладить… Ладно, позднее. Мужа всё равно дома нет, а к его приходу всё будет идеально: любящая жена в красивом новом сарафане!
Надев свои подсолнухи, Тоня задумалась: чем первым делом заняться в своём новом хозяйстве? Выпить чаю? Или вымыть полы?
Конечно, выпить чаю! В таком-то сарафане и полы?..
Для полов у неё припасены просторные брючки цвета мокрого асфальта и кофтёнка-распашонка в мелкий фиолетовый цветочек…
Тоня родилась уже после Победы. Поэтому, когда на улице вдруг что-то загрохотало, засвистело и стало разлетаться, она распахнула окно и выглянула. Ведь это так естественно – посмотреть, что же там происходит!
За окном мелькали кадры из кинокартины про войну. Тут и там вздымались фонтаны и фонтанчики из земли и песка… Вон там даже забор разлетелся!..
Представление было в самом разгаре, когда её неожиданно вытащили из окна и резко повалили на пол. Извернувшись, она увидела мужика в камуфляже и мгновенно вообразила себе невесть что. Но заорать она не успела. Заорал мужик. На неё.
– Дура! На тот свет захотела? Понапривозят матрёшек в сарафанах… Ползи за мной, Варвара!
– Меня Антонина зовут, – отчаянно возразила Тоня.
– А любопытная, как Варвара! – мужчина уже не кричал, сердито выговаривал, пытаясь сдвинуть ошалевшую женщину.
Тоня открыла рот, чтобы хоть что-нибудь спросить, но неожиданный собеседник грозно скомандовал:
– Рот закрыть! Молчать, пока не доберёмся до укрытия. За мной! Ползать-то умеешь?
Тоня кивнула. Слово «укрытие» стало тем сигналом, которое включило состояние беспрекословного послушания в минуты опасности.
На самом деле Тоня не знала, умеет ли она ползать. Она даже подозревала, что нет. Но точно так же она подозревала, что должна научиться ползать прямо в эту секунду! И она поползла.
У самой двери мужик остановился и обернулся на лежащую позади него Тоню:
– Зови меня Пётр.
Тоня снова кивнула. Мужик удовлетворённо кивнул, видимо не верил, что она действительно будет молчать.
Открыв входную дверь, Пётр пополз куда-то в сторону от «жилого отсека». Тоня за ним. Так они доползли до заброшенного колодца.
– Теперь вставай и приготовься. Как скажу – беги со всех ног вон за ту стену. И сразу вниз. Поняла?
Тоня снова кивнула. Встала. Взгляд упал на сарафан. Годился он теперь только на тряпки для полов, которые она будет мыть в штанах цвета мокрого асфальта...
– Ничего, – заметил взгляд Тони Пётр. – Пару-тройку платьев истреплешь – будешь по запаху атаку предугадывать… Внимание, пошла!..
Пётр не стал толкать её в спину. Тоня сама рванула так, как не бегала никогда. И благополучно добежала до указанной стены. Обогнув её, она увидела лаз, из которого ей призывно махали.
С разбега, головой вперёд Тоня влетела в этот лаз…
Там уже её подхватили сильные руки, поставили на ноги, протянули кружку с тёплой водой... Следом вбежал спаситель.
– В следующий раз сразу сюда беги. Всё бросай и беги. А вот теперь можешь говорить, – сказал Пётр. – Только не истери.
– Как Вы меня увидели?! – пролепетала Тоня.
– В бинокль. Не я увидел. Мне только передали, что из окна, как из терема, красна девица глядит…
– Спасибо, – от всего сердца прошептала красна девица…
…День подходил к завершению. Он был хорошим. Он позволил выжить. И ей, и, как оказалось позже, мужу.
День не оставил сиротой их дочь. Он дал им обоим шанс жить вместе. Долго и счастливо. Ну, может быть, не вместе. И не так уж счастливо… Но главное – жить.
-СОБАЧИЙ ХАРАКТЕР-
То, что она родилась в год собаки, Антонина узнала достаточно поздно...
В окружающей жизни все эти зодиаки-гороскопы появились уже в то время, когда не только детство и отрочество, а, честно говоря, и вторая молодость уже прошли.
Да и читать предсказания, а уж тем паче следовать звёздным советам, Антонине было недосуг. Масса жизненных ситуаций, которые только можно придумать, отнимали у женщины основное время и большую часть сил. Однако, возвращаясь с работы, она успевала обратить внимание на первый «чьювик» синички или зажелтевший среди пожухлой прошлогодней травы одуванчик. Несмотря на занятость (деньги, как и всем, приходилось зарабатывать самой), Антонина замечала и голубеющее небо весной, и золотую осеннюю роспись деревьев вдоль дороги, и растущие от начала декабря до конца января сугробы.
Эти мелочи помогали Антонине сохранить себя среди бушующего мироздания, которое, не щадя, выплёскивало на неё в течение всей жизни всё новые и новые испытания.
Оглядываясь назад, Антонина понимала, что не всегда поступала правильно. В некоторых случаях можно (а иногда и нужно!) было поступиться общепринятыми правилами. Но ведь в молодости кажется, что житейская мудрость и общественное мнение – надёжный критерий истины. А сейчас уже ничего не исправишь, не воротишь. Да и незачем. Всё, что ни делается…
Характер Антонины был как у собаки – преданный до крайности. И проявлялся он во всех жизненных сферах и смыслах.
Если уж ты замужем, то – замужем. Со всеми вытекающими! За мужа держись, мужем гордись, муж всегда прав, а если не прав, то всё равно «сама виновата». И на других нечего глядеть. Даже если очень нравится! Даже если сердце останавливается от восторга! Замужем ты, и точка! Ну да это не самое главное, можно пережить. В конце концов, когда замуж выходила, любила ведь! Считала, что лучше всех, хотя Антонина в принципе не склонна сравнивать окружающих её людей с кем бы то ни было. Понимала – каждый уникален, каждый зачем-то пришёл на грешную землю, от каждого какой-то прок.
То, что у любого свои «тараканы», она знала по своим близким и любимым людям. А раз уж свои «не без греха», то что уж говорить о чужих.
Вступая в семейную жизнь, она полгала, что с мужем всегда будут вместе, не зависимо, плохие времена их ждут или хорошие. И никогда никому не жаловалась, если действительность обманывала ожидания. Хотя переживала страшно! Если бы на одну чашу весов поместить все жизненные эмоции Антонины, а на другую мощь атомной бомбы, то первая однозначно перевесила бы.
На месте Господа, если бы он вдруг решил подарить людям вечный двигатель, то лучшего источника энергии, чем душевные силы Антонины, было бы не найти.
Несмотря на то, что сущность некоторых людей понять достаточно сложно, Антонина безошибочно определяла, чего они хотят от этой жизни. И всегда находила возможность компромисса в непростых отношениях с окружающими. Поначалу тяга к справедливости толкала её на подвиги, но со временем мудрость и рассудительность взяли верх. Да и что толку воевать? Лучше худой мир, чем добрая ссора.
Тем не менее со временем свою независимость Антонина стала ценить дороже людской молвы или постороннего мнения. В конце концов, она у себя одна! Если о себе не позаботиться, то кто это сделает? А душевный комфорт – это самое важное в жизни человека. Кому-то важно быть «впереди планеты всей», кому-то – интриги плести, а Антонина терпеть не могла, когда ею помыкали. По молодости терпела, а потом – ни-ни!
Работу свою Антонина любила. Где бы ни работала, всем сердцем болела за всё, что происходило в коллективе. Внимательная и участливая, скромная и корректная – да за такую труженицу любой работодатель душу дьяволу продаст!
Порядок вокруг Антонины был идеальный. Где что лежит, откуда какую бумажку взять, куда какой документ отнести – всё было организованно, вовремя и безупречно!
Кстати, оценивала себя Антонина всегда реально, без фантазий. Если уж умела – делала, а не умела – даже не бралась. Зачем вводить в заблуждение людей? Да и себе спокойней.
Но одной работой жизнь Антонины не заканчивалась. Весьма любила она культуру в том далёком, советском ещё, понимании. Театры, концерты – просто праздник души! Смотришь на талантливых актёров и ещё одну жизнь с ними проживаешь – красота! А музыка? Ну, разве душу кроме музыки ещё чем-то излечишь? Разве что любовью неземной, да только где она, неземная-то? А музыка – вот она, рядом.
И ещё одна особенность была у Антонины. Никому и никогда она не рассказывала чужие секреты, случайно или специально ей рассказанные. Просто сейф на затонувшей в Марианской впадине подлодке – ни добраться, ни открыть! Не в пример некоторым. Опять же и о себе особо распространяться не любила. Кому это надо? Если к слову придётся, то расскажет собеседникам о том или ином жизненном приключении, а специально жаловаться и плакаться не было у Антонины в привычке.
… Тот факт, что родилась она в год Собаки, Антонину не удивил и, читая свой гороскоп, она понимала, что всё там написано про неё.
Ну что ж? Жизнь – замечательная штука, в какой бы год ты не родился…
Декабрь 2015 – февраль 2016