У Самоквасова было так много престарелых родственников за границей, что ему стало скучновато в поездках. Ему стало неохота выходить из номера. Страны были слишком большие и слишком похожие. Чтобы не забывать, где находишься, надо было брать в аэропорту буклет.
Самоквасов повторял, когда смотрел новости:
— Больше стран! Маленьких и разных.
Его в этом мало кто поддерживал, но и мало кто знал, что у Самоквасова есть своя собственная страна, где он хозяин. Пусть только во сне и бедная. Но своя.
Самоквасов не видел, как всё случилось, потому что его разбудили. Уже потом, в новых снах, он узнал из разговоров, что в результате естественного отбора наверху остались только звери. Их силами уже не страны, а города делились на части и дробились, как делает примитивная жизнь.
Спящий Самоквасов из страхового агента стал вожаком стада. При этом даже не помнил, как это случилось, потому что его разбудили.
После долгих тысячелетий вожаки стада снова были нужны, и Самоквасов (или Сам, как его называло стадо) — в своём девятом микрорайоне выполнял её хорошо. Мало кому кажется иначе, и Самоквасов не из их числа.
Руководить стадом людей оказалось несложно. Ни политики, ни экономики, ни законов, только война и натуральный обмен. Страх и инстинкты, а не анализ и стратегии.
Идей становилось всё меньше, они были дефицит, и если у кого-то появлялась хоть одна, Сам говорил:
— Отлично! Сам.
И этот кто-то вместе со своей идеей шёл на окраину микрорайона.
Сам экономил слова, потому что они быстро исчезали. Их забывали за ненадобностью, их были уже не тысячи. Самые ценные он берёг при себе.
Границы микрорайона патрулировали почти все рыжие, так как Сам их сторонился, а почему — не знал.
Людей в зелёном Сам держал рядом, хотя самый полезный из них, их старший, погиб при попытке к бегству. Даже самые зелёные пацаны в форме могли пригодиться.
К тому же люди в зелёном практически не ели, их интересовала только водка и табачок. И иногда новые струны.
Всего этого добра было валом, потому что оно долго хранилось.
В перерывах между мясной торговлей и свечной войной Сам вспоминал о личной жизни. В сопредельном микрорайоне, дистрикте, как их ещё называли, правила королева. Её звали Пшёл, и замашки у неё были довольно авторитарные.
Она, например, требовала у мужчин носить меньше одежды, а женщин — больше, и закрывать даже пальцы. И тех, и других заставляла часами сидеть и смотреть на потолок. Потом они ходили с опущенной головой.
Так внушать своим послушание подсказали ей люди из смежного дистрикта, с другим воспитанием, с совершенно другим цветом кожи.
Пшёл терпели из-за консервов и свечей. На её территории нашли вход в правительственный бункер, она там сразу выставила охрану, и больше никто об этом ничего не знал.
Сам смотрел на неё по-разному, пока зелёные вели переговоры, но она ни разу не опустила на него глаза. Сам уже тогда понял, что она трётся с соседом.
А времени оставалось всё меньше: в спорткомплексе обвалился потолок и костры начали чахнуть. До неба костры больше не доставали, как в былые дни. Красное дерево из пентхауса ушло последним.
«Единяца!» — закричал кто-то. Стадо к тому времени стало безжалостно отгрызать от слов целые куски. Сам обернулся, но зелёные сказали: «Сам!»
Сам пошёл к королеве. Её границы не охранялись, и Солнце не успело сесть, как он уже стоял у неё под подъездом. Больше времени ушло чтобы добраться на последний этаж.
Сам поднимался по лестнице и наблюдал, как этаж за этажом, слой за слоем нищету заменяет роскошь. Вот внизу греются от дымящего мусора, а повыше горят круглосуточно свечи, потом газовые огни. На последних трёх этажах горел свет, которого Сам давно не видел, — электрический.
Там Сама остановили охранники, и он каждому показал свой перстень с печатью «Спаси и сохрани!» Он снял его с мёртвого пальца старшего из зелёных.
Наконец, Сам у двери, покрытой золотом, с драгоценным камнем в глазке. Открывает королева. Сзади ходит сосед эмир Япын. Оба голые совершенно.
Королева спрашивает:
— Не жарко? — хотя он в единственной своей одежде, и она это знает.
Чёрный и тяжёлый пистолет, который каждый день протирают зелёные, страшнее сотни таких унижений. Сам пошёл в атаку.
— Выходи, — говорит, — за меня!
Она смеётся и говорит: «Не вопрос!»
Сам радовался зря.
Королева скоро затеяла развод, и общую территорию надо было делить поровну. Ей отходил большой киоск с холодильником и кондиционером. Хотя от техники было мало толку, железо ещё могло пригодиться.
Военные действия зелёные обсуждать отказались. Патронов, сказали они, хватит на двоих.
Зато зелёный, который носил пистолет, посоветовал наведаться к соседу. Возможно, эмир всё ещё обижается на королевское «Пшёл!»
Сам по нейтральному проспекту обогнул королевскую территорию, всё время имея в виду её дом. На предпоследнем этаже, где всегда шумно от ветра, он жил совсем недолго и недавно.
На территории эмирата Сам был трижды обыскан, но не переставал всем и каждому улыбаться.
Настроение у Япына оказалось не самое лучшее. Он стоял в трусах и спрашивал:
— Нэ?
Союз из такого слова не склеишь. И Сам вспомнил, что так долго берёг от дурных ушей. Он сказал:
— Друг! — и протянул руку.
Япын улыбнулся, и они должны были сблизиться, но раздался взрыв, и Самоквасов проснулся.
Его сын в дверном проёме спальни опирается лбом о косяк. Говорит:
— Я женюсь. Мама. Папа. Я не пьяный.
Жена Самоквасова сзади говорит:
— Как это не вовремя, сынок.