Надеюсь вы не сочтёте меня слишком навязчивым, если я предложу вам свою помощь?
Дело в том, что этот горилообразный бармен говорит исключительно по-французски и стоит ему зарычать в том случае, если вы оказались не поняты им , то вам уже никогда не получить желаемого , даже если бы вы , подобно апостолам, заговорили на всех языках и наречиях.
Ничего не поделаешь : своенравность присуща всем крупным приматам. Во всяком случае они мне нравятся тем, что у них никогда не бывает задней мысли .
Вот видите, он уже понял нас. Так разрешите, я поставлю свой стаканчик рядом с вашим?
Согласен, это все-таки замечательное заведение. Кроме того, весь мир знает, что культура кафе родилась именно в Париже. Может быть поэтому Париж гадает на кофе: будущее стоит три евро за стойкой, на двадцать центов дороже за столиком и четыре с половиной углубленного удовольствия с горьким шоколадом - на террасе с незабываемым видом.
Каждое французское кафе - колдовское место. Румяный аромат утреннего крок-мсьё нашепчет упрямому холостяку мысли о семье или решит судьбу выгодного предприятия. Высокая литая стойка бара вытолкнет нерешительного юношу в Булонский лес на поиски опасных приключений. В кофейной гуще и дымных ароматах ночные посетители жадно зрят волшебные образы до тех пор, пока стрелки часов не слизнут их под сень ночного неонового света, созданного фарами и фонарями, фантастическими феями и фуриями, фатально фырчащими в ответ на нерешительные потуги поухаживать за ними. Впрочем, подготовленному человеку последние напоминают более флору, чем фауну.
Однако разрешите мне представиться и, одновременно с этим, сыграть роль сыщика. Фернан Месонье, директор "Музея криминального правосудия".
Благодарю вас. Однако, ваше великодушное разрешение стать мне временным следователем - несколько неосмотрительно. И я объясню почему.
Но позвольте призвать к нашему другу примату. Вы уже видели, как он жонглирует двумя стального цвета сосудами, содержимое которых затем смешивает в высоком изогнутом фужере? Покивайте ему головой в знак благодарности, а главное выпейте со мной, мне нужна ваша благожелательность .
Вы заметили, как он отреагировал на знаки моего вычурного восхищения? В этом он совершенно не отличается от нас. Трудно объяснить отчего всякий человек чувствует такую искреннюю радость всегда, когда он замечает благосклонные признаки отношения других и когда что-нибудь польстит его тщеславию. С такой же неизменностью, как мурлычет кошка, если ее погладить, сладкое блаженство отражается на лице человека, которого хвалят, особенно за то, в чем он считает себя знатоком, хотя бы похвала эта была явной ложью.
Если бы вы пришли сюда раньше на час, то, прислушавшись к беседе бывшей здесь полупьяной компании, узнали бы как пол дюжины тупоголовых господ презрительно отзываются о самых великих людях и убедились в том, что тот, кто придает большое значение мнению людей - делает им слишком много чести.
Ничуть, ничуть, я не отвлекся! Ваше согласие на то, чтобы я сыграл роль сыщика неосмотрительно уже тем, что, наделяя меня всеми дедуктивными правами Мегре, вы, во-первых, обнаруживаете, тем самым, интерес к мнению постороннего о вашей личности, а во-вторых, эта ваша любопытная благосклонность наполовину обеспечивает успех моих изысканий, ибо лгать вы не будете, а спрашивать мне разрешено. О, разумеется, вам тоже!
Признаюсь откровенно, за многие годы службы мне порядком поднадоело думать о ком-то. Последнее время я испытываю неизглаголанную необходимость говорить о себе.
Как вы сказали? О себе? - С величайшим удовольствием. Но только не раньше того, как мы снова обратимся за помощью к благосклонному по отношению к нам примату...
Итак, в молодости я был фотографом последней инстанции, если позволительно так выразиться. О нет, я не производил снимков в морге для бульварной газетной хроники криминальных происшествий, еще более вульгарной, чем несносно пахнущий бомж, которому бульвар является одновременно и кроватью, и столом с разнообразно надкушенными яствами. И - не для криминальных объявлений, снабженных фотографиями уродцев с расплющенными черепами или дочерна сожженными храмами душ, кои выставляются в полицейских участках не столько для опознания личности, сколько для надлежащего исполнения закона и сугубой острастки будущих предполагаемых претендентов, не по своей воле посещающих отрезвляющие казематы правосудия. Я был фотографом несколько иного рода: государственным экзекутором, палачом. А точнее, первым помощником главного экзекутора.
Последнюю ступень моего карьерного роста, до которой мне оставался всего один только шаг, я не преодолел в силу лицемерной нравственности, растущей в недрах исключительно большой политики. Посудите сами, они, эти изощренные интриганы, возведенные слепой толпой и телепатическими избирательными технологиями в ранг поместных земных божеств, с легкостью стирают с поверхности лица Земли города и целые страны, и при этом лицемерно отказывают в священном праве на законное возмездие одному конкретному неисправимому негодяю. Право же, смешно и обидно видеть как эти либеральные карлики на ходулях используют украденные у Зевса молнии!
Вы представляете себе как устроена гильотина? Отчасти вы правы, но, как можно себе представить, окончательного волеизъявления Фемиды не вполне достаточно для исполнения трепетной и всегда неповторимой мистерии экзекуции. Последний громкий удар молотка в судебном зале заседаний означает лишь факт вынесения приговора, который может быть оспорен в судебном порядке и только экзекуторы ставят окончательную точку...
Однако, уже довольно поздно, вам не кажется? От выпитого коньяка у меня окончательно развязался язык и даже немного закружилась голова. Что поделаешь, годы берут свои проценты, как самые жадные заимодавцы. А не пройтись ли нам по ночному Парижу? О, не сомневайтесь, в моем лице вы приобретете одного из лучших гидов.
Действительно, на свежем воздухе я сразу почувствовал себя значительно бодрее. Итак, вперед, мой юный друг!
Знайте, что у меня всегда были лучшие экскурсоводы по Парижу. Я вместе с Квазимодо и Эсмеральдой украдкой бродил по старым закоулкам Нотр-Дам; вместе с Растиньяком поднимался к Пер-Лашез и с этого холма бросал вызов распростертому у моих ног городу; я стоял на запятках кареты, в которой хладнокровный Монте-Кристо очерчивал маршруты своего неизбежного мщения; я сопровождал Дешартра и Терезу Мартен-Беллем в их прогулках вдоль Сены, следовал за Жале и Жерфаньоном по кровлям Эколь Нормаль и вместе с Жидом обследовал внутренности парижских катакомбов.
По мостовым Парижа рассеяны мечты молодости; здесь же пожилые граждане собирают обильный урожай своих замечательных воспоминаний. И те, и другие эмоции имеют определенную цену. Вероятно, именно поэтому старые мостовые перемостчивают по кирпичу каждые несколько лет. Затем отработанный камень сбывают по довольно умеренной цене. При этом продавец получает минимально возможную плату, а покупатель даже не осознает полного объема приобретенных выгод.
Здесь расположено литературное, артистическое, ресторанное, сентиментальное царство человека и днем, чтобы пройти между автомобилями, даже богам пришлось бы ждать удобного случая.
Впервые забравшись на Эйфелеву башню я понял тех, кто сначала пошел в монахи, а потом стал расстригой из-за того, что окно его келии выходило не на открытый морской простор, а на глухую стену. Высота обозрения во много раз увеличивает качество восприятия. Особенно в том случае, когда мы мало в чем нуждаемся.
Эту пустоту из железа построили ко Всемирной выставке 1889 года. После окончания помпезного представления башне грозил снос, но фантазер Эйфель её отстоял, найдя циклопическому сооружению практическое применение: на вершине монстра установили недавно созданные радиопередатчики. Бодлер говорил, что когда он, прогуливаясь у подножия этого конусообразного сооружения поднимает взгляд к его вершине, то ему начинает казаться, что он дышит точками и тире азбуки Морзе, неприятно похожими на бациллы.
К самому высокому в то время зданию в мире у современников не было единого отношения. Кокто, Аполлинер, Утрилло им восхищались, Мопассан говорил, что чувствует себя хорошо только на его вершине: это единственное место, откуда на видно чудовища.
Мне кажется, что в сравнении с означенной постройкой даже Триумфальная Арка стала похожа на скамью, где сидит Тамерлан в гимнастерке защитного цвета и мечтает о новых застежках на крагах.
Представьте себе, один мой знакомый индус сказал, что Эйфелева башня издалека, как две капли воды, похожа на металлические каркасы, которыми у него на родине защищают ряды столетних баньянов от неутолимого аппетита вечно голодных коров, святость которых уже начинает подвергаться глубокому сомнению, поскольку и сами деревья являются воплощением Брахмы, а в их стеблях, согласно преданию, обитают духи и боги...
Теперь мы подходим к мосту Согласия. Предлагаю обойти его начало снизу, вокруг по набережной. Я крайне редко позволяю себе подобное ночное геройство и решился на это только потому, что в вашем сопровождении чувствую себя вполне безопасно. Ступайте осторожно, здесь крутой спуск. Этот камень шатается. Возьмите меня за локоть.
Однажды, поздним вечером с этого именно места я услышал душераздирающий крик и только из утренних газет узнал, что он был брошен молодой девушкой-парижанкой, которая страстно возжаждала жизни в последнюю свою минуту, всплывая в третий раз на поверхность воды. В тяжелом винном дурмане никакая основательная сила не смогла помешать ей навсегда отказаться от обманчивого мира грез, где прекраснейшие создания духа рассеиваются, хихикая, ранним утром. Вероятно, она принадлежала к наиболее честным типам той расы , которая всегда жила под мостами, занимаясь только теми вещами и существами, какие встречаются под мостами, и питаясь исключительно той пищей, какую можно есть только под мостами. И под мостом, может быть пышным, как брачное ложе, благодаря богатствам страсти и воображения, ее тайная плоть познала первую дрожь. Ее безумный прыжок обессмертил течение Сены на целых два дня: утопленницу обнаружили в ночь на третий. Жутко представить: молодая утопленница плывет по течению; юбка и пальто окутывают ее покровами, как японскую рыбку; ее лицо представляет одну сферическую поверхность, на которой винт прогулочного парохода оставил бледно-лиловую рану. Кстати сказать, у ее безобразно распухшего тела, распластанного на земле, водолазы-патриархи, отмечая находку, чокались стаканами, наполненными красным вином и при этом простодушно толковали о совершенно посторонних событиях...
Крайне редко я завожу по ночам моего фокстерьера в эти темные закоулки, известные обилием крыс. Но поскольку подобный проминад проводится мною на протяжении уже многих лет, то мой верный пес опознает морду всех хвостатых вредителей, потому что гонялся по меньшей мере по одному разу за каждой. Это говорит о том, что он не так уже молод. Иногда, когда он проходит в тени моста, его шерсть встает дыбом. Есть встречи, которые для него столь же неблагоприятны, как и для меня самого. Население парижских предместий сходится сюда на таинственные свидания, где практикуются невообразимые ночные профессии, причем многие из их методов вызывают большое беспокойство. Обрубки женского тела, изрезанного на куски, находят обычно под сенью моста, на берегу, где плещут волны. Последние годы были особенно щедры на подобного рода убийства, придающие жуткую окраску призракам Сены и в особенности местам, камни которых были свидетелями этих операций. В этих трущобах чаще всего встречаются арабские лица, которых их темная, небритая растительность на щеках, позеленевших от сна и марихуаны, делает вполне ответственными за все то, что может себе вообразить одинокий прохожий, принадлежащий к другому типу людей.
Теперь оставим это место: здешняя атмосфера навевает дурные предчувствия. В идеале мне бы хотелось, чтобы городское управление, вдохновленное какой-нибудь особенно приветливой весной, организовало праздник парижских мостов. Мирей Матье солировала бы под мостом Мирабо для маленьких девочек, рожденных на скользких камнях прилегающей набережной; Карла Бруни, бледная и печальная, увековечила бы русские бистро, чувственно похрипывая под мостом Александра Третьего, а Бриджит Бардо и Эдит Пиаф пели бы под мостом о-Шанж, перед башнями дворца Правосудия, куда обращаются за помощью состоятельные представительницы законной проституции. Этот концерт происходил бы ночью. Мощные прожекторы Эйфелевой башни через неравные промежутки времени заливали бы светом ликующую толпу. Мраморные лица резко выделялись бы в их свете несколько секунд и в эти мгновения, может быть, удалось бы заметить
лицо человека, по той или иной причине лишенного своей повседневной маски... Осторожно, здесь последняя ступенька.
Итак, устройство гильотины. Если описывать это впечатляющее сооружение простыми словами, то прежде всего нужно сказать, что оно состоит из двух вертикальных балок высотой в четыре метра, между которыми скользит тридцативосьми-килограммовая деревянная баба с прикрепленным к ней стальным лезвием, весом в семь килограмм. В полуметре от основания конструкции в пазах между балками устанавливается ошейник, состоящий из двух полуошейников. Нижняя часть ошейника крепится болтами и становится неподвижной; верхняя часть свободно скользит в пазах между балками. Осужденного подводят к вертикально стоящей скамье и привязывают к ней ремнями. Затем скамья опрокидывается и скользит по направлению к ошейникам. "Фотограф", стоящий с обратной стороны гильотины, принимает голову и изо всех сил тянет ее на себя. ( В этот момент я всегда громко выкрикиваю: "Давай!" ). Главный экзекутор нажатием специальной кнопки опускает верхний полуошейник и одновременно с этим приводит в движение бабу, с закрепленным на ней лезвием. Все происходит достаточно быстро: от подвода приговоренного к скамье до гильотинирования - не более десяти секунд. Справа от скамьи ставится пластмассовая корзина, куда сию секунду сбрасывается тело и отсеченная голова. Через верхнюю перекладину, скрепляющую вертикальные стойки гильотины, к бабе протягивалась толстая веревка. Если было несколько осужденных, то с ее помощью бабу поднимали в исходное положение.
Да что я рассказываю о знаменитой конструкции так, словно можно начертить ее устройство пальцем на невидимом холсте воздуха?! Пойдемте, пойдемте. Я представлю вас ей лично. О, нет, вы меня ничуть не стесните. Вы уж не откажите господину исполнителю криминальных судебных приговоров. Тем более, что вам осталось идти совсем недалеко. О, простите, оговорился! Конечно же - нам.
Редкий мой новоявленный собеседник доходил до этого места, не развернувшись восвояси в порыве благородного негодования, коим часто прикрывается банальный страх. Неведомое манит человека лишь до тех пор, пока он не осознает угрозы. Взгляните на эту бритву, которую я, незаметно для вас, достал из потайного кармана, когда мы еще только подходили к мосту. Представьте себе, прошлой осенью мой очередной спутник оказался активным членом секты адвентистов Седьмого Дня и, подсознательно разглядев во мне серное воплощение духа тьмы и ненависти, решил спасти мир, сбросив меня вниз, в мутные и холодные воды Сены. Так вот, несколько глубоких порезов на запястьях и надбровье, а так же значительная потеря крови резко охладили его фанатический пыл и обратили в позорное бегство, громогласно зовущее на помощь. Глупый, он не подумал о том, что будь я исчадием ада, мне не впервой пришлось бы низринуться. В данном случае - в глубину, накачанную самыми отвратительными испражнениями жизнедеятельности циклопического города, который освобождается от избытков своего пищеварения между двумя куплетами популярной песенки. По всей видимости, его религиозная одержимость не предполагала в своей теории практической опасности ответного удара, нанесенного отточенным когтем инфернальной бестии. - Яркий пример того, что теория всегда проигрывает практике, особенно если последняя непоколебима в своей решимости.
Однако, позвольте мне ненадолго вернуться к данным мне правам сыщика. Смею предположить, что вы независимы материально, храбры и горды. Помните, я говорил о глупом удовольствии, которое человек испытывает, когда его хвалят? Дело в том, что причиной этой глупости являются либо тщеславие, либо гордость. Разница между ними состоит
в том, что гордость - это уже закрепившееся сознание обострившегося превосходства в каком-либо отношении; тщеславие же - это желание привить подобное убеждение другим. Иными словами, гордость есть изнутри идущее, непосредственное признание своей собственной высокой ценности; тщеславие же - стремление получить это признание извне. Соответственно этому тщеславие делает человека вынужденно словоохотливым, а гордость - молчаливым. Таким образом, ваши не многословие и холодная храбрость выдают в вас человека независимого и гордого. Храбрость почти всегда сопутствует гордости, поскольку одной без другой попросту не хватает воздуха для глубокого полноценного вдоха и выдоха.
И снова не могу не согласиться с вашим кратко и точно выраженным замечанием! Действительно, согласно этой теории мое многословие указывает на закоренелое тщеславие, которого я, впрочем, и не скрываю. Хотя и тщеславный человек должен бы знать, что высокое
мнение других, которого он так жаждет, гораздо легче и вернее достигается упорным не многословием, нежели обильным словоизвержением, хотя бы мы и могли поведать прекраснейшие вещи. Молчанием можно показать большой ум или скрыть вопиющую глупость. Именно поэтому молчание - золото.
Мост Согласия выходит на площадь с таким же примиряющим названием. С одной стороны к его краю спускаются известные Елисейские поля - самая красивая улица Парижа, где есть все, кроме, собственно, самих полей. С другой стороны он упирается в фасады-близнецы известного на весь мир отеля Ле Криллон и Министерства военного флота, известного только собственным беспринципным завсегдатаям в погонах, в угоду сиюминутной политики вынесшими убыточно-унизительное решение по пресловутым Мистралям, недальновидно оплаченных Россией. Когда-то в центре площади была установлена внушительная статуя короля Людовика XV, но умопомрачительная Революция руками радикальных санкюлотов снесла и переплавила это внушительное произведение французского искусства. А в годы великого Террора на ее месте установили гильотину, на которой были прилюдно казнены 1300 человек. В их числе, между прочим, были и следующий Людовик, и Мария-Антуанетта, и Дантон, и Робеспьер, не считая прочих значительных личностей. Именно тогда достопочтимый Сансон поставил никем не превзойденный рекорд: в один день он собственноручно казнил 180 несчастных. Поговаривали, что последнего казненного ему подобрали из толпы зевак для круглого счета.
Вы молчите, но меня не проведете. Уверен, что вам интересны воспоминания последнего экзекутора. Тем более, что вы встретились с ним совершенно случайно. По крайней мере, вам так кажется. Я угадал? - Что, ж, благодарю, благодарю. Мне очень нужна ваша заинтересованность...
Команда экзекуторов состояла из четырех человек: главный экзекутор, первый помощник ( "фотограф" ) и два вторых помощника. Главный экзекутор назначал время казни, следил за сборкой-разборкой гильотины и приводил в движение ее механизм. Вторые помощники вместе с тюремной охраной входили в камеру с осужденным и сразу им овладевали, сковывая руки и ноги специальными наручниками так, что тот мог передвигаться только маленькими шажками. Скованного приводили в канцелярию, где его связывали рыбацкой леской: ноги - чуть выше колен и руки - в локтях. Здесь же начальником тюрьмы подписывались последние необходимые бумаги. Затем преступника приводили к месту казни.
Самая опасная работа во всей команде выпадала на долю первого помощника. Для того, чтобы принять голову казнимого ему приходится протягивать руки вперед, в раскрытую пасть гильотины. Опусти главный экзекутор нож секундой раньше, чем это необходимо, то руки были бы моментально отрезаны. К тому же, когда опускается верхняя часть полуошейника, "фотограф" продолжает тянуть голову на себя и нож с воем падает в пяти-семи сантиметрах от его пальцев. Необходимая точность движений первого помощника осложняется еще и тем, что около трети осужденных до последнего мгновения не хотят умирать. Страх перед смертью удесятеряет человеческие силы. Приговоренные извиваются, кричат, воют, как побитые псы, норовят укусить или уцепиться зубами за какой-нибудь выступ. Они изо всех сил втягивают шею, умудряясь иногда втиснуть подбородок в нижнюю часть полуошейника. От этого случаются "бритые подбородки" и головы, отрубленные выше затылка. В последнем случае отсеченная голова почти всегда остается висеть на мышцах и тогда "фотографу" приходится доканчивать вручную. Сначала я это делал бритвой, но из боязни в спешке поранить себя стал применять большой нож для резки мяса.
Итак, я всегда громко и отчетливо выкрикивал: "Давай!". Это последнее, что слышал казнимый...
Как вы говорите? Испытывал ли я чувство жалости? - Я никогда об этом не думал. Моя работа всегда требовала глубочайшей концентрации. В момент исполнения приговора думаешь только о точности и выверенности движений. К тому же я всегда знал, что передо мной - убийца, жестоко вычеркнувший из жизни несколько невинных человеческих существ. Я всегда считал, что нет болей, переживающих смерть. И потом, у меня всегда существовало укорененное убеждение в том, что первым условием бессмертия является именно смерть, потому что, умирая, человек перестает быть смертным. Ну и, вообще говоря, плакать из-за того, что мы не будем жить сто лет спустя, столь же безумно, как плакать из-за того, что мы не жили сто лет назад. Другое дело, если бы одни из нас умирали, а другие нет. Вот тогда-то умирать было бы крайне досадно.
Смерть есть единственный закон, перед которым равны абсолютно все и поскольку ее непреложная неизбежность совершенно исключает наличие зависти - она является неповторимым благом, действующим еще здесь, при жизни. Что, кроме смерти уравнивает человечество в целом? Не религия, не отвлечённая нравственность, ничто не способно внутри себя содержать такое всеобщее благо. Даже чудо воскресения не возможно без смертельного акта. Вселенский примиритель - вот одно из имен смерти. Лиц смерти не счесть: счастье - ее другое имя. Человек слишком труслив, чтобы признаться себе в этом.
Смерть - это мирный сон, отдохновенье плоти,
А жизнь - бессмыслица, пристрастная к заботе.
Но оставим это...
По временам, когда созерцаешь ночное свечение Парижа с его сфабрикованными созвездиями, кажется, что равновесие природы уже нарушено. Яркая республика разноцветных огней, фантастический блеск которых придает кварталам, населенным ночными фигурантами, причудливо-искусственный вид, с каждым годом отвоёвывает некоторую область у царства ночи. Дом, исчезавший до сих пор в беззвестной темноте, вдруг восстаёт в диадеме из разноцветных жемчужин и вот, ослепительная зараза передается по цепочке все дальше и дальше. Огонек, резвый и юркий, как мышонок, перепрыгивает с балкона на балкон. Предметы первой необходимости, вроде бутылки рубинового Божоле, поднимаются в кротком освещенном воздухе, подобно сверкающему знамению, полному божественных откровений. Через несколько десятков лет цеховые исследователи прошлого усмотрят, может быть, в латунной арматуре, лампах и абажурах, наполняющих неземным содержанием эти знамения, - памятники кратковременного религиозного культа, посвященного тлеющей сигарете, спиртным напиткам, играющим в неоновом свете, прожекторам автомобильного света, плавным изгибам бедер, осторожно и зазывно надвигающихся на нас из черно-белого закуточка нашего утонченного одиночества. Только представьте себе: вот этот автомобиль, что дожидается зеленого на перекрестке - сейчас же, лишь только тронется, - плавно передвинет тени от мебели во всех помещениях напротив вместе с их жизнеспособными насельцами, даже не подозревающими о подобных возможностях собственных тел, почти неподвижно пребывающих в неге субботней истомы. Какой простор для воображения и как много поводов для жизнеутверждающего оптимизма! Впрочем, пускай будущие исследователи выпутываются как знают.
Ну вот, мы пришли. Тяните на себя сильнее - этой двери не менее двух веков. Примерно столько же она весит в килограммах. Вы, однако, очень хорошо развиты физически. Осторожно, здесь девять ступеней вниз. Теперь налево до конца коридора. Позвольте мне распахнуть этот вход на правах хозяина...
Меч достопочтимого Сансона. История умалчивает какое количество голов было им отсечено. По крайней мере - не одна сотня. А вот то самое лезвие, которым была отделена от тела голова Людовика XVI ; это клок его волос. Совершенно верно, они рыжеватые. И, как не трудно заметить, едва тронутые благородной сединой. После того, как король был обезглавлен, его тело повезли на кладбище Мадлен. Лошадь, запряженная в телегу Сансона, взбрыкнула и корзина с головой и телом суверена опрокинулась на мостовую. Присутствующие при этом горожане бросились, кто чем мог, собирать кровь мученика. На этом батистовом платке именно его кровь.
Великий Йоган Рейхард за двенадцать лет провел 3010 казней; 2948 из них - на гильотине. Именно ему поручили подготовку повешения осужденных на Нюрнбергском процессе военных преступников. Он замечательно подготовил американского сержанта Вуда, который и провел все указанные казни. Это - одна из тех веревок...
Николя Рош, один из знаменитой династии французских экзекуторов, ввел ношение цилиндра; именно этот покрывал его голову на последней проведенной им казни. Тогда же, если мне не изменяет память, его племяннику Пьеру, выполнявшему обязанности "фотографа", отрубило три пальца, когда он придерживал голову одного строптивого осужденного.
А это - портреты и фотографии всех главных французских экзекуторов, служивших правосудию с 1871 по 1981. Гайденрайх, Рош, оба Деблера, Обрехт... Это - Шевалье, который 10 сентября 1977 года осуществил последнюю казнь Джандуби Хамида...
Оркестр, играй Марсельезу! Прошу вас. Переступите же порог...
Да, это она, гильотина. Красная Вдова, как прозвали ее в народе после того, как секретным постановлением было приписано выкрашивать ее в цвет крови. При этом ни разу, вплоть до отмены в 1981 году смертной казни, гильотина не была упомянута во французском уголовном кодексе. Гильотинирование всегда обозначалось формулировкой - "способ, принятый на вооружение в результате консультаций с учеными членами Хирургического общества". И это несмотря на то, что зрелище ценилось настолько высоко, что в 1899 году по случаю Всемирной выставки агентство "Кук" внесло в программу экскурсий посещение казни убийц Селье и Альберто.
Впечатляет, не правда ли? Красавица! Ведь не скажешь, что ей уже более полутораста лет. Уверен, что вы не исугаетесь пристать плашмя к этой опрокидывающейся доске. Удивляюсь вашей бесстрашности. Ремнями вас укрепляют здесь и здесь. Вот так вы опрокидываетесь. Ошейник... Давай!