***
Где-то там, совсем близко или близко, но не совсем, а совсем даже далеко (тарабарщина какая-то), была Анка, жила она себе жизнью, насыщенной бесконечными всегда очень важными и незамедлительными к исполнению делами, которые можно было в любой момент отставить в сторону, чтобы заняться чем-то интересным. Анкины орбиты, кружащие в космосе харьковских улиц и домов, неминуемо волей каких-то неведомых ни ей, ни кому-то еще сил, приближались к направлениям движений Лера, изредка, очень редко, они пересекались. Вот и сейчас они пересеклись как раз в тот совсем неподходящий для пересечения момент, когда он шел с Лилей по Сумской: с противоположной стороны улицы его окликнула Анка. Они до того не виделись почти что с прошлой осени, год без малого.
Длинноногая, в платье по самой что ни есть последней моде, вся такая длинная и стройная она неслась, никак не иначе, как по весьма важным делам и при всем при том не могла не заметить Лера, хотя и на другой стороне улицы, хотя и в толпе снующих прохожих, хотя и под слепящими лучами солнца. Она помахала рукой и, конечно же, за мгновение успела рассмотреть в подробностях и оценить его спутницу. Спутница Лера не вызвала у Анки никаких чувств, мало ли с кем он прогуливается, да и не все ли ей равно, ей абсолютно все равно … Леру все равно тоже. Они не стали переходить на другую сторону улицы, помахали друг другу рукой и каждый своим путем.
И все это за какие-то четыре месяца до его предложения и ее согласия пожениться!!! А вот в тот момент не то что на женитьбу, на простое пойти в кино, ни у одной из сторон не было ни малейшего даже дымчатого намека, но сидел же где-то в и в нем и в ней тот червь, который уже медленно, но верно грыз какие положено в таких случаях органы, чтобы выпустить покойно и скрытно сидящее в каждом из них желание быть близкими друг другу, совсем близкими. Ох уж эти черви!
С боем и без боя, лежа и стоя, на стене и на руке, с кукушкой и без бесстрастно тикают часы, безвозвратно и неумолимо только вперед идет время … знает ли хотя бы оно само, что станется в миг следующий? Одни говорят, что время знает все наперед, говорят даже, что всё уже было и идет повтор, зато другие не менее убедительно доказывают, что ничего оно не знает.
Знает время, не знает, что случится в будущем, нам–то что, не это главное… главное в том, что мы этого не знаем, мы ввертываемся эдаким штопором в будущее, и только, когда будущее становится настоящим, посвящаемся в него, а уж когда время уйдет в прошлое, тогда мы и вовсе умными делаемся и даже начинаем подправлять время, не так оно, видите ли, сделало, как было правильно, как хотелось, как хотелось бы для истории. Историю пишут и выдумывают люди, а уж они позаботятся, чтобы быть красивыми на фоне ушедшего и теперь беспомощного сопротивляться времени.
Лиля.
Конечно, интересно побывать в большом городе да еще так далеко от твоего родного Чимкента, походить по театрам, музеям, просто по улицам, но это все, конечно, не то, ради чего она собралась в такой далекий путь, она к нему летела, никакие музеи ей не нужны. Он так зовет, такие письма шлет, и хотя напрямую нигде не говорит о любви или чему-то подобном, но только этим и наполнены все его письма: «Цветку скажи: прости, жалею! и на Лилею нам укажи…» У Пушкина Лилея с маленькой буквы, она специально смотрела: ходила в библиотеку. А какой замечательный он был в горах… и так зовет…
Все равно боялась Лиля ехать, боялась, что выглядеть в большом городе будет совсем провинциалкой, боялась, что без горного фона и воздуха впечатление произведет совсем другое, да и предчувствие настораживает. Что-то держит ее, но он так завет, так уговаривает, а эти его письма … а вдруг он и вправду ждет ее и у них все получится. Она – то готова. Она с радостью. Но невозможно угадать, что там и как будет. Рискну, - решила Лиля и взяла билет на самолет.
Она начала высматривать его еще через иллюминатор, но что можно увидеть через иллюминатор?! В аэропорту она старалась не бегать глазами, - пусть он первый увидит ее и подойдет – дух захватывало от этого момента их встречи, такой много раз представляемой ею. В аэропорту он не подошел, вышла на улицу: может быть, где-то там ждет – нет и на улице, нет нигде, подождала немного, аэропорт небольшой, все просматривается – нет его нигде. Краска залила лицо: приехала! Она к кассам – билет до Алма-Ата! только через два дня рейс, раньше никак. Все равно давайте. Такси и в гостиницу. «Вам в любую или, где места есть?» - осведомляется водитель.
Броситься на кровать и дать реву, выпустить ту боль и …гнев… на себя, не на него же. Бросилась бы, да в комнате, кроме нее еще две, чем-то озабоченных девчонки. Она стала разбирать вещи, слезы сами тихо выливались из глаз. В это время в дверь робко постучали, она вздрогнула и замерла. Дверь открылась – это был он. Последние силы оставили ее, она опустилась на кровать.
Не надо было соглашаться ехать к нему в дом… но кто знал! что не надо было? Кто мог знать, что все так обернется. Что он будет совсем не таким, как в письмах и тогда в горах, совсем другой. Весь день в институте, а вечером с друзьями до полуночи пишут пулю. «Садись, - говорит, - с нами, смотри, как мы играем». Он что совсем не понимает: она не на пулю смотреть приехала? Понимает, все он понимает. Он меня стережется, все делает, чтобы не остаться со мной вдвоем. Говорить абсолютно не о чем, когда остаемся вдвоем, молчим. Ничего не поделаешь, не навязываться же, тем более здесь, где все чужое, незнакомое, непонятное, вот дома в Чимкенте совсем другое дело. Ничего путного не вышло из этого визита, а на что она рассчитывала? Ни на что и не рассчитывала. Боялась рассчитывать. Вот ничего и не вышло. Невыносимо! Домой.
Лер.
Для приличия Лер поотговаривал ее, а потом проводил в аэропорт, не уходил, пока самолет не взлетел. Ему не верилось, что она сейчас исчезнет и ему не надо будет каждый день притворяться, делать вид, что он рад ее присутствию, выдумывать слова и выговаривать их: что так естественно и легко было в письмах, сейчас стало неподъемным в словах; он боялся, что взлет отменят, как это часто бывает в аэрофлоте, не верил даже, когда самолет уже выруливал на взлетную дорожку, даже когда бежал по ней, поверил только, когда увидел самолет в небе.
Ну и в историю он попал: Лиля была удивительной во всех отношениях, кроме одного – как женщина, она ему не нравилась, даже просто гулять с ней или сидеть и разговаривать или еще что-нибудь делать он не мог, как ни пытался уговорить себя. Когда женщина нравится, когда тем более влюблен, никакие недостатки ее вы не видите. Но, если она вам не нравится, а о любви и речи нет, то –бедная- бедная девочка – каких только погрешностей вы в ней не найдете! Одной из таких погрешностей была одежда. Вместо платьев в аппликациях лучше бы она была одета, как тогда в горах, - брюки и что-то там сверху, заодно и ноги были бы скрыты. А что такое ноги? – Ноги – это лицо. Так он понимал эстетику ног.
Сейчас он хотел только одного, чтобы закончилась эта такая долгожданная и так тяготившая его встреча и не потому, что была другая девушка, не было никого, а потому, что большего дискомфорта в его жизни еще не было, через полгода он продолжится в Чимкенте, куда добивался назначения совсем еще недавно. Было такое ощущение, что он влез на вышку для прыжков в воду, а воду спустили и убрали лестницу. Надо прыгать! Авось все устроится… как-то.
Они ведь не ссорились, и никто не нарушил свои обещания, потому что они их не давали. Они просто друзья. Друзья… как все банально. Лиля тоже говорила, что у них дружеские отношения, но он-то знал! – она влюблена в него, и это он влюбил её своими амурными обстрелами. Но ведь тогда он искренно верил в то, что писал ей, каждая стрела была настоящей, и разве он виноват, что вот так сразу все навыворот-набекрень? Лиля тоже не виновата, она сторона пострадавшая. Если по большому счету, то он тоже пострадавшая сторона. Кто же тогда виноват? Никто не виноват.
Лер устал так, что даже думать о женщинах не было сил. Он полностью погрузился в диплом днем и пулю по вечерам, часто до утра. Его все устраивало, и всего в его жизни было достаточно. Так ему казалось, во всяком случае.
Но произошла обычная история, какие обычно случаются, когда время, которое вы проживаете, хотите вы этого или не хотите, должно как-то наполняться. Из философии мы знаем, что время, не наполненное ничем, есть время чистое. Не надо быть философом, чтобы понимать, что чистого времени в жизни быть не может; мудрецом, чтобы понимать, что мы, мягко говоря, не полностью распоряжаемся своим временем, тоже можно не быть. По этой совершенно объективной причине и случилось так, что вскоре после отъезда Лили, сквозь немыслимый хаос случайностей пробилась, возможно, самая невероятная необходимость - две независимые судьбы слились в простое житейское «Давай поженимся».
далі буде.