«Много я бродил по свету, и бывало иногда:
Друга нет и денег нету, словом – сущая беда.
И тоска, и сердце ноет, но услышишь невзначай
Наше волжское, родное, наше горьковское «чай».
- Ты откуда? – Чай, соседи, чай, шабры да земляки.
Чай, и мы оттуда едем - с Волги – матушки реки.
И спокойно с этим «чаем» - хоть весь мир бы кверху дном!
Мы нигде не подкачаем, мы нигде не пропадем».
Борис Пильник
Словно яркие вспышки, в моей памяти возникают образы тех прекрасных мест из далекого детства. Там я был редко, но каждый раз те места очаровывали меня своей стариной и нетронутой природой. Три часа автобус везет нас от Сергача, где мы вышли из поезда, до села моих предков. Мы едем через татарские села и русские. То кресты на кладбищах, то полумесяцы. Словно путешествуем по другим странам и времени. Тут очень черная почва, и, когда мы едем мимо распаханных полей, становится жутко от черных громадин, схожих с космическим пространством.
Поэзия древних названий населенных пунктов, через которые лежит наш путь, надолго занимает мой детский ум и рисует причудливые картины. Мама читает названия, если я не успеваю прочитать их, и мы вместе удивляемся им.
Сразу, как отъезжаем от Сергача, на пути у нас населенный пункт Кочко-Пожарки. Конечно, представляются несущиеся по кочкам на телегах пожарные команды прежних веков с бочками воды. Потом татарский Чембилей, тут мерещатся скачущие кочевники в своих интересных мохнатых шапках с кривыми саблями и длинными пиками. Затем приезжаем в Сеченово. Автобус тронулся дальше, и все эти пейзажи, бескрайние поля и древние названия рисуют в моем детском воображении сражения седой старины: уже слышен звон мечей, и, как наяву, вижу переливы кольчуги на солнце, а в поле сходятся в сече два войска…
Едем дальше, и, как в сказке, чем дальше, тем становится страшнее и интереснее: ручей Волчий - так и мерещится в лесу волчья пасть и злые голодные глазки, провожающие нас. Потом мирные названия Рогожка, Кочетковка.
Вот и наше село Мурзицы. Когда–то давно здесь Иоанн Грозный казнил татарского мурзу, когда шел на Казань, вот и село стали так называть. Севернее, наверху от нашего села, расположены: Бегичево и Ратово (рать). В другой стороне - Ручьи, а еще дальше - уже чувашские Мачкасы. Мои глаза, уставшие от долгой дороги, жадно ищут с правой стороны дороги бабушкин зеленый дом с металлической крышей. Папка просит водителя остановить, и мы выгружаем чемоданы с одеждой и сумки с гостинцами. Автобус бежит дальше до конечной остановки, налево, за поворот, а мы входим во двор. Бабушка Маша увидела нас из окна и торопится нам навстречу. Горячо обнимаемся и радуемся встрече. Уже в автобусе я стал привыкать к местному диалекту, и бабушкин говор не удивляет, наоборот, с каждым днем становится неотъемлемой частью окружающей картины. Знаменитое «чай» постепенно и ко мне прилипает. Так местные говорят, когда эмоционально подчеркивают в своих словах надежду, чаяния на что-то, по сути заменяя усилительную частицу «же». Сравните: «Ты, наверное, завтра приедешь?» и «Ты, чай, завтра приедешь?» В первом случае трудно угадать настроение говорящего, зато частица «чай» выдает скрытое ожидание, что говорящий ждет не дождется вашего визита. Приятно же, правда? Вместо «чего» слышу «чаво», и собака тут не как у нас, не «лает», а, несмотря на схожесть звуков, «лат», когда пасть свою открыват!
Нижегородский край – это уникальный регион, давший сплав русских, финно-угорских и тюркских народов. С самой древности их наречия взаимно влияли друг на друга. Например, названия почти всех рек в Нижегородской области звучат по финно-угорски: Линда, Люнда, Везлома, Ветлуга, Кудьма. Это не удивительно, поскольку на территории области издревле живут представители этой языковой группы: на юге две народности, эрзя и мокша, объединяемые общим этнонимом «мордва», а на севере компактно проживают марийцы. Влияли на нижегородский диалект и местные татары-мишари, и чуваши. Добавляли своеобразия в местную речь потомки новгородцев и белорусов, которых ссылали на Нижегородчину на «низовые земли» в XVI-XIX веках. Так об этих местах нам рассказывает всемирная паутина.
***
В дом мы поднимаемся по высокому крыльцу с перилами - такое крыльцо не заметёт снегом и самая снежная зима и не затопит самый проливной дождь. Первая дверь -тонкая деревянная, с железным крючком, ведет нас в сени. В этих сенях я потом долго буду играть. Тут и огромные сундуки, в которых лежат разные нужные в хозяйстве вещи, и мешки с мукой, двери и большие бревна стен, лестница на чердак. Сени огибают весь дом, кроме одной стены.
Вторая дверь в избу потолще и более утепленная. Входим в дом. Слева вешалка для одежды, справа, за занавеской, умывальник на стене, под ним ведро, электроплитка на столике - тут готовят пищу. Печка - большая русская - занимает почти всю правую стену. Дальше за занавеской маленький диван, на котором ночью спит бабушка. Нас уже ждут на столе у левой стены знаменитые бабушкины пироги с вишней. Они огромные и разрезаются частями. С парным молочком и чаем такой пирог мы несколько дней поедали с огромным аппетитом. Над обеденным столом, на стене, в рамке несколько старых фотографий: дедушка, давно ушедший в мир иной, я его даже не застал, затем я, маленький, дядя Саша во время службы в СА на фоне брестского обелиска в память ВОВ, дядя Володя на присяге в Армии, и другие фотки. Когда я ел, я их всегда рассматривал.
В восточном углу высоко над столом на полочке иконы. Первый раз, когда я их увидел, был в шоке. В те застойные годы увидеть вот так открыто стоящие в углу иконы было очень диковинно. Потом, когда ходили в гости к родственникам и знакомым, я во всех домах, где мы были, видел иконы в углу на полочке. Но говорить о религии было не принято в те годы гонений, и взрослые уходили от этой темы и ничего мне не объясняли. «Просто так принято здесь,» - сказали, и все.
Вот уже и вещи наши разобраны из чемоданов, подарки бабушке подарены, первые слова сказаны. Моё же внимание быстро привлекает двустворчатая дверь из кухни в зал. Детский мозг выдает ассоциацию - створки двери в вагоне метро! Вот я уже называю станции и хлопаю дверями:
- Осторожно, двери закрываются, следующая станция Новослободская! - Хлоп, створки закрыл. Дальше идет имитация мною звука движущегося поезда метро.
- Осторожно, двери закрываются, следующая станция… Мам, какая еще есть станция?
- Проспект мира! - подсказывает мама.
- Проспект мира! - Хлоп, дверцы закрыты мы поехали. Бабушка улыбается, глядя на меня, но через некоторое время предлагает прекратить игру, т.к. стекло в дверцах может не выдержать всех названий подземки.
Иду дальше изучать дом. Тут есть на что посмотреть! Лестница, ведущая на чердак, пока подождет, оставим на десерт, внизу тоже много чего такого интересного. Во дворе сарай, в котором когда-то стояла корова, но теперь, в силу возраста, бабушка уже не держит живность. Молоко дешево можно брать у соседей. Но он меня долго не занимает. Открываю калитку в огород, большой такой, и по тропинке иду к бане. Она как маленький домик. Теперь это мой домик. Открываю небольшую дверцу, переступаю через порог: запах мыла, влажных бревен и чего-то еще. Из предбанника другая дверь ведет меня в саму баню. Печка с котлом, а слева полки и маленькое оконце в огород. Деревянный пол, как на старинном корабле. Все это захватывает мое воображение. Теперь я буду каждый день сюда ходить играть и мыться раз в неделю. Здорово! Выбегаю в огород - и к ограде, той, что к реке ближе. Дух захватывает. Держусь руками за деревянную ограду, вдыхаю жадно чистый деревенский воздух и просто не могу оторваться от картинки. Этот вид словно сошел со страниц книги Марка Твена. Здесь, как и у Тома Сойера, большая река, а за ней лес, и острова тоже есть, только на озерах за рекой, и по реке кораблики плывут как там, в Америке на Миссисипи. Слева от села расположен высокий холм с кладбищем, наподобие того, где Том с Геком кошкой бородавки сводили. Там покоятся мои предки. Когда мы туда ходили, то после села надо было перейти ручей, словно границу между царством живых и мертвых. Удивительно, но книгу про Тома Сойера я как раз здесь впервые прочитал, потом фильм смотрел и много раз еще перечитывал приключения двух мальчишек.
Бабушка Маша очень добрая, справедливая и трудолюбивая. Раньше она работала учительницей начальных классов, потом на пенсии стала кассиром на пристани. Иногда приплывал «магазин» (баржа такая специальная, как у нас автолавка) и там можно было купить всякого тогдашнего дефицита. Из всех деликатесов мне особенно запомнился колбасный сыр. Бабушка никогда не сидит без дела и другим не дает скучать. Даже в детстве мне находилась посильная работа. Вот и сегодня мне предстоит бороться с врагами бабушкиной картошки - колорадскими жуками! Мне дали плоскогубцы, и я пошел в бой. Азарт сразу захватил меня. Враг определен, цель - как можно больше, и я ушел с головой в эту игру. Вот он сидит, полосатик, и поедает лист картофеля. Я его давлю и собираю в банку. Дальше иду, ага, тут целая стая их, ну вот вам. Давил гадов, давлю и давить буду! Однако и это занятие утомило. Жуков в банке, для верности, чем-то облили и сожгли. «Американцы» получили свое. Тогда, в Союзе, во время холодной войны многие на Штаты думали, что это они на наши поля жуков этих вредных наслали. Поэтому, борясь с ними на огороде бабушки, я верил, что борюсь с иностранными диверсантами.
Здесь, в Мурзицах, все было пронизано древней стариной. Образа в каждом доме, старые фотографии на стенах. Приходим в гости к бабушкиной сестре тете Тане - у нее тоже самое. Мое внимание привлекает фотография молодого солдата в пилотке со звездой. Мне поясняют, что это муж тети Тани, который ушел на фронт и не вернулся. Больше она не выходила замуж. Бабушка моя тоже после смерти деда замуж больше не выходила, переживая за то, что ее трем сыновьям будет очень трудно с чужим человеком жить под одной крышей. Не о себе думала. Всю свою жизнь, начиная с 14-ти лет, тетя Таня работала дояркой. В войну и в мирное время она и такие, как она, кормили страну. Подъезжает к ее дому машина с доярками в кузове, просигналит водитель и она выходит из дому, уже готовая трудиться. Летом это и в час ночи происходит: мы с Володей на рыбалку отправились, а она - на работу. Я уже тогда на 3 курсе института был. То была моя последняя поездка в Мурзицы. Машина с доярками заехала на паром, и мы с дядей зашли на него. Потом мужчины тянут трос, и паром причаливает на левом берегу Суры. Машина едет на ферму, а мы с Володей идем к озеру. Собираем байдарку и плывем рыбачить.
Вечерами, после ужина, случались неторопливые разговоры у печки. Часто это были семейные воспоминания, но иногда это были очень страшные рассказы, после которых боишься один в туалет в огород идти в темноте, да и в сенях ходишь и оглядываешься даже днем, когда один туда пойдешь. Рассказов таких было много, но один из них особенно врезался в мою детскую память. Бабушка серьезным голосом и с осторожностью поведала нам, что одно время в их селе жила пожилая женщина, которую люди считали ведьмой. По слухам, она могла превращаться даже в животных. Один мужик убедился в этом, когда возвращался однажды ночью по темному селу домой, и вдруг за ним побежал конь. Откуда он тут возник, мужик не заметил, но самым странным показалось мужику поведение коня. Конь напирал на него и готов был затоптать его своими копытами. Конь был черный, ноздри раздувались и злые глаза наводили ужас. Ни у кого такого коня в их селе не было. Страшно стало мужику и позвать было некого. Погиб бы человек, но взял себя в руки и, подняв с земли слегу, сильно ударил ею коню по ноге. Только после этого страшный конь отстал, и дяденька вернулся домой. Каково же было удивление мужика, когда на следующий день он увидел ведьму, которая хромала на одну ногу! Тут он понял, что это был за ночной конь...
***
Время быстро пролетает, наступает пора расставаться. Берем с собой банки с малиновым вареньем и шерстяные носки, связанные бабушкой. Шерсть, из которой связаны носки, от овцы, которая была тогда у нашей тети Тани. Не забыть мне процедуры стрижки овечки, сам ее держал. Вот и автобус подъехал к остановке, и мы, толкаясь с другими пассажирами, стремимся занять удобные места в этом маленьком автобусе. Вот я на заветном месте у окна и смотрю на бабушку уже через стекло. Трогается наш «Пазик», и мы машем бабушке рукой.
Она остается на остановке, а мы едем дальше по селу, вот и бабушкин дом промелькнул слева, и я провожаю его, сколько возможно, взглядом. Выезжаем за село и мчимся по трассе. Мелькают поля, деревни, села и погосты: христианские и мусульманские. Вот пошли теперь уже в обратном порядке: Сеченово, татарский Чембилей, где мерещатся скачущие кочевники в своих интересных мохнатых шапках с кривыми саблями и длинными пиками, Кочко-Пожарки с пожарными командами на телегах, и конечная остановка - Сергач. Выходим из автобуса, усталые от долгой дороги, и с тяжелыми чемоданами тянемся к вокзалу. Обычно до поезда полно времени, и мы тут изучим все окрестности до отправления. Дальше скучная дневная дорога в плацкарте, а то и в общем вагоне, обратно в Москву. Позади деревенский простор, чистая вода из колодца, которой невозможно напиться, высокое крыльцо, баня, река и озера… Сейчас все это в невозвратном прошлом, как и моя милая бабушка и добрая тетя Таня…