НОРА
Я назвал наше с Отцом Кириллом жилище норой, ну а мы, значит, суслики, обложенные со всех сторон. Нам оставлен один-единственный выход, но все знают, что там сидит охотник и ждет, когда нам надоест сидеть под землей и потянет нас к солнцу. Отец Кирилл даже посмеялся над этим сравнением - понравилось. Последнее время он заметно сдал. Больше лежал, говорил мало. Щеки впали на и без того сухом лице, почти не ел. Я был предоставлен самому себе и помирал от тоски и ничегонеделания. Понимание того, что хоть кричи, хоть вой, хоть в стену бейся - однозначно не выход, а что является выходом - задачка с одними неизвестными, удручала еще больше.
Как там наверху? Хоть думай, хоть не думай об этом - все одно. Поэтому я стал молотить воздух руками и ногами, представляя себе противников и воспроизводя по памяти разные движения из старых фильмов про ниндзя или кун-фу. Наверное, это выглядело достаточно глупо, но неблагодарных зрителей не было, вообще никаких не было. Отец Кирилл иногда глядел и ухмылялся не зло так, но большее время он спал. Я тоже иногда впадал в хандру и валялся подолгу на тряпье, то впадая в забытье сна, то тупо уставившись в одну точку. Так подолгу, что бока ныли потом. Тело требовало движения, но дел, кроме добычи пищи из камеры сгорания, никаких не было. Если не считать мотание из стороны в сторону и от стены к стене. Поэтому, навалявшись до ломоты во всем теле, я вскакивал и снова начинал свой несуразный танец рук и ног. Однажды меня озарило, что это и впрямь танец.
Ты делаешь па руками и ногами, плавные и быстрые. Тут должна работать предельная концентрация, тогда в них ничего лишнего, значит они почти совершенны, а это и есть красота. Получился некий закон: мастерство - это красота. Хочешь научиться драться - научись танцевать. И я танцевал! Плавные перемещения рук, параллельно полу, вращение корпуса и нисходящее движение рук на долгом выдохе. Потом замри. Кончился воздух и остановилось движение. Несколько секунд покоя, потом вдох во все легкие, руки к себе и серия яростных ударов руками на резком выдохе. Но только чтобы красиво и ни одного лишнего движения. Враг повержен - это обязательное условие. Я двигаюсь кругами между тел поверженных врагов, перешагиваю, почти не смотря под ноги. Неведомые потоки возносят меня к небесам, и я парю над телами, над Москвой. Она такая большая, оказывается. Сверху ничего не узнать, лишь угадываешь отдельные места по памятникам или известным строениям, да по змеистому руслу реки.
Хотел было приглядеться, где же наш Завод, но настало время для следующего вдоха, и вот я бегу по облакам, то замирая, то вальсируя свои па. Серия ударов руками вправо, выпад ногой... и вот я замер, присев в развороте. Теперь надо двигаться медленно, изучить противника, дать ему время расслабиться, чтобы нанести единственный и точный удар. Часто противник пропадет - это когда я ухожу вниманием в свои движения - плавные, слаженные движения рук, ног, корпуса, каждой мышцы. Наступает объединение тебя в единое, и тогда все вокруг начинает подчиняться магии твоих движений. Ветер подул и закувыркались листья, побежала рябь по воде и вырвалась полотнищем из окна занавеска, а в соседнем дворе испуганно взлетели птицы. Все вокруг крутится только потому, что ты так захотел.
Все вокруг тебя, а ты - это все и есть. Тело вдруг исчезает, и ты летишь с какой-то умопомрачительной скоростью сквозь облака, оставляя за собой протуберанцы и удивленных летчиков. Летишь, все набирая и набирая скорость, до порога, до мгновения взрыва и бац - вспышка ослепительного света, а потом долгие сполохи радуги и пожирающая их темнота. Тело понемногу возвращается к реальности, подрагивая пальцами. Проявляется из мрака серость стен, и вот она - моя ненавистная нора. Много часов после этого ничего неохота. Ни есть, ни спать, ни жить. Хотя нет, жить после этого хочется - но только затем, чтобы снова танцевать.
Было утро или день, не знаю уж, давно уже все перемешалось. Только в моих фантазиях или снах наяву я видел солнце и небо. Отец Кирилл зашуршал тряпьем на своем ложе и тихо позвал меня. Я не сразу это понял. Думал, глюки или еще что. Когда дошло, что это меня зовут, вскочил и подбежал к ложу Отца Кирилла. Он был слаб и говорил с одышкой. Мне стало страшно, я как-то за своими увлечениями забыл про него, а зря. Отец Кирилл сильно сдал.
- Андрюша! Андрюша! Ты тут, что ли?
- Да, да, я тут, что случилось, Отец Кирилл?
- Да случилось, похоже, Андрюша. Думал, повременю еще, ан нет, пора кажись. Нынче супругу видел свою, Катюшу. Звала меня.
- Это что же, Отец Кирилл?
- Это то, Андрюша, что помру я.
- Да нет, да нет же! Я не смогу один.
- Смоги, Андрюша. Чуется мне, что недолго ты тут. Был знак мне. Жаром сверху тянуло.
- Не уходи, Кирилл Александрович! Как же?
- Ладно, Андрюша, ты не плачь. Ни к чему это. Приходит срок, и все уходят, и большие и маленькие, и цари и бродяги. Мы с тобой еще те бродяги, да? - Отец Кирилл улыбнулся и попытался дотянуться ладонью до моей щеки, но рука упала без сил. - Вишь, оно как. Сковала уже слабость. И хоть готов давно, а все одно - быстро чет. Не плачь, Андрюша, слезы тебе еще нужны будут.
Но я не мог держать слезы в себе. Рвалась нить реальности. Может быть вот этот старый, несчастный человек и держал меня в этой жизни. Что бы было, если бы я был тут один? Бесспорно одно - долго бы не протянул. Я слишком увлекся своими фантазиями последнее время и упустил момент, когда погасла свеча моего крестного. Мне было плохо оттого, что осознал это слишком поздно. Мне было безумно жаль себя и страшно от надвигающегося одиночества.
Я стоял на коленях перед кучей грязного тряпья, на котором лежало тело самого дорогого мне человека, уже бездыханное. Занявшись саможалением, я опять оставил Отца Кирилла одного. Он помер под мои слезы, но без моего участия. Оттого навалилась еще большая тоска и слезы лились ручьем еще долго. Потом они кончились, а я так и стоял на коленях, пока не затекли ноги. В сознании заработала одна лишь идея, что надо похоронить Отца Кирилла. Вариантов не было - кремация.
В следующий сеанс по сжиганию мусора у меня есть только четыре минуты, чтобы втащить тело на площадку, попрощаться и удалиться. Все так и произошло. Времени более чем достаточно, вроде, но при отсутствии часов надо было считать, а счет постоянно сбивался, и, боясь подставиться под пламя, я прощался с Отцом Кириллом уже со своей стороны люка. Я смотрел на него, а в голове не было ни одной мысли, ни одного слова не сорвалось с губ.
Пока не зашипел газ - это значит, что осталось не более пяти секунд. Тогда я закрыл люк и почувствовал, как по ту сторону в люк ударило пламя. Опять стоял на коленях, только теперь перед люком, и слезы катились из глаз, а в горле стоял шершавый ком.
Когда я провалился в сон - уже и не помню. Так возле люка и вырубило. Во сне я стоял в поле белом-белом. Мело, шершавая поземка, какая бывает в феврале, текла по босым ногам, но холодно не было. Напротив меня в отдалении стоял Кирилл Александрович, и его седые патлы были одного цвета с его одеждой. Мы неотрывно смотрели друг на друга. Он молчал, и я молчал, но между нами был диалог:
- Возьмите меня с собой.
- Не ко времени еще, Андрюша, не ко времени.
- Что мне теперь делать?
- Живи! И радуй кого-нибудь этим.
- Кого же мне радовать? Стены?
- Это уйдет, Андрюшенька, уйдет.
- Когда же?
- Скоро. Ты не торопись только. Все ко времени должно быть.
- Когда же?
- ...
- Ка-а-а-г-да-а-а-а...
- ...
Отец Кирилл медленно растаял в белом мареве, и я остался один. Мело, ветер трепал волосы, снег лизал босые ноги, но холодно не было. Ничего не было, совсем ничего, и сам я медленно растворялся, перетекая из мира белого в мир, где ожидала меня уже моя нора.
Далее: http://www.proza.ru/2016/02/27/1939