Ушла я, значит, пораньше с работы. День у меня ненормированный, впереди выходные, не захотелось толкаться в метро в час пик. По дороге купила в киоске пару женских журналов, чтобы было чем отвлечься. Нашла место в вагоне в уголочке, еду себе, сижу, читаю, жизнью наслаждаюсь. На одной из станций входит высокий мужчина, становится у дверей в полутора метрах от меня. Вслед за ним входит еще один, пониже, лет эдак шестидесяти, достаточно свежий и бравый. В том, что он бравый, нам пришлось немедленно убедиться.
Мужчина достает газовый баллончик, который продается для самообороны, и, ни слова не говоря, распыляет прямо в глаза высокому мужчине с расстояния в десять сантиметров. Тот стоит, не шелохнувшись, не пытаясь даже прикрыть лицо руками. Вволю попшикав, пожилой быстро выбегает из вагона. Высокий за ним. На платформе низкий еще брызгает высокому в лицо. Двери вагона закрываются. «Как у высокого глазки-то не повылезали?» - думаю я, все еще находясь в каком-то оцепенении.
Но тут начали вылезать глазки у оставшихся в вагоне. У всех дружно полились слезы, противно защипало в глазах. Народ начал вскакивать со своих мест и стадно перебегать в следующий вагон (бывают такие двойные вагоны). Дышать становилось невмоготу. Человек сорок стояли, обвязавшись шарфами, тяжело хрипели и пытались вызвать машиниста, нажав специальную кнопочку. Машинист был занят. Особо активные стали открывать форточки, опять вышли на связь, попросили открыть двери. Некоторые, особо нетерпеливые, пытались открыть двери руками, но у них ничего не вышло. Примерно человек сорок оказались в ловушке. Говоря словами баснописца Крылова, дыхание в зобу, что называется, сперло. С пятого раза машинист, наконец, «усек», в чем дело, но сказал следующее: «Двери я вам открыть не могу, потому что они заблокированы, но там, в вагоне, есть…» Я не расслышала слова машиниста, потому что на миг произошло какое-то отторжение сознания (неужели это все?!!), но, видимо, кто-то нашел этот рычаг или устройство, так как двери отворились, и народ, в полном смысле, вывалился на платформу. Поезд стоял. В соседних вагонах любопытствующие прильнули к окнам.
Наконец мы раздышались, но еще долго кашляли и утирали слезы. Разбрелись, кто куда. Мне досталось место на лавочке, где я смогла перевести дух. «Что теперь с тем, высоким, будет?» - подумалось мне. Через некоторое время села в другой поезд и даже, выйдя из метро, зашла по дороге в продуктовый магазин. Дома я осипшим голосом рассказала сестре о случившемся. «Старый хвиндорас! – воскликнула сестра-медик. – Сейчас у шизиков весеннее обострение. Наверное, толкнул его тот, высокий, вот он и «отомстил». И вам всем заодно. Ничего, давай-ка я нам картошечки пожарю.» Я прилегла на диван, раскрыла книжку. Но тут сердце дало сбой. Появились боли, выговорить ничего не могу. Зашла сестра, увидела меня, побежала за таблетками и водой. Две ношпы и валидол минут через двадцать облегчили мое состояние. Через некоторое время началась аритмия, но я не стала расстраивать сестру, делала глубокие вдохи, постепенно все наладилось. Правда, шок не проходил еще долго, а в легких было горячо, как будто мне хлористый укол сделали.
Я вдруг вспомнила, что, когда утром шла на работу, почему-то думала о подводной лодке «Курск», о том, какую ребята приняли смерть от нехватки воздуха. А потом мои мысли перескочили на фашистские газовые камеры. «Каково им там было?» - размышляла я, представляя стариков, женщин, детей… Каково им там было, я почти узнала. Вот и спрашивается, я сама, своими мыслями, притянула это событие (тогда как же другие тридцать девять?) или утренние мои мысли служили мне предостережением? «Високосный год…» - добавляет в таких случаях одна моя знакомая.
26 февраля 2016 г.