Шляпник шёл по улице и нёс за собой погоду, которая ворчала за его плечом и никак не могла решить, солнечная она, облачная, ветренная, с порывами или, может быть дождливая. От всех этих раздумий погоду отвлекали огромные мигающие вывески, надписи на которых её чрезвычайно озадачивали: лучшие глаза, прямые носы, стройные ножки, изящные ручки. Озноб пробирал погоду, ей даже казалось, что она так извратиться не может, как эти, очевидно, уродливые горожане, иначе зачем продавать изящные ручки и лучшие глазки, если есть свои? Все эти размышления погоды над странным поведением горожан дарили городу С. то дождь, то снег, то снеждь, то дождиснег, то град с киселем, то кашу с солью. Да и разве можно её винить? Как тут сосредоточишься, когда вокруг такая круговерть с продажей букв, внешности, действительности?! Сам Шляпник не замечал того, что творилось вокруг него, словно сидел в своей голове, да и шёл в ней: когда он хмурился, снеждь казался ему наказанием, когда улыбался - белые хлопья и лужи вокруг заставляли улыбаться ещё шире. Старые башмаки в той же задумчивости хлюпали, скрипели, чавкали. Мимо пролетали десятки грязных окон, в которых не горел свет. В неразберихе мыслей Шляпника не было ничего из того, что он встречал на своём пути, бормоча себе что-то под нос.
- Что-то потерял, что-то потерял, как мог не заметить, да как же, заметил вроде, но как же тут разберёшь, думал, не терял, думал, со мной она, но вот вроде же разобрался, хотя ... как знать?!
Мысли его явно ходили по кругу, а сам он то и дело задумчиво потирал подбородок, одергивал мятый пиджачок, да закладывал за спину руки, крепко сжимая правую ладонь левой. Казалось, что идёт он не разбирая дороги, но на светофорах он почтительно останавливался и ждал зелёный, хотя машин поблизости не было, как и прохожих. Замерев на очередном перекрестке, Шляпник подпрыгнул в восторге, шлёпнул себя по лысине и воскликнул: "Ну, конечно!". Погода от неожиданности свалилась с его плеча и окончательно определилась с противной моросью.