Бабушка ушла. Уходя, она что-то сказала. Как всегда, тихо, спокойно. А я ничего не услышал, потому что был в наушниках…
В последние дни она часто сидела в кресле с книгой на коленях, держа очки в руке, задумчиво глядя в окно. Там зябко шуршал колючий снег или ослеплял стекла холодный ливень.
У бабушки было неожиданное для нее слово-«торкнуло».Оно было, как мне казалось, каким-то простонародным и в её устах звучало странно.
И вот сейчас я вспомнил именно это слово – внутри меня что-то торкнуло, я сдернул наушники и подошел к окну. Уличные фонари горели ярко, было видно, как бабушка, не спеша, шла по дорожке к парку. Стройная, прямая спина, гордо поднятая голова – всё выдавало в ней бывшую балерину. Но сегодня в ее походке было что-то грустное, осеннее. Она не оглянулась, как обычно, изящно помахать мне рукой.
Девчонки из нашего класса говорили, что у бабушки очень красивые руки и добавляли: какие-то дореволюционные. Они, не сводя глаз, следили за ее руками, когда она рассказывала сюжет какого-то спектакля или показывала полет бабочки.
Деда не стало, когда только я пошел в школу. Школа стояла рядом с бабушкиным домом, и после уроков бабушка приходила за мной. Через год я сам стал прибегать к ней. Здесь всегда вкусно пахло пирогами, которые она подавала к прозрачному золотистому бульону, или пюре с котлетами. Это было просто объеденье!
Мои друзья, Пашка и Антон, с которыми я дружил с первого класса, очень любили бабушкины обеды. Сначала их сковывала накрахмаленность бабушкиного дома. Я-то с детства привык к белоснежной скатерти, вилки-слева, ножи- справа, салфетки в серебряном кольце, а ребятам пришлось хорошенько потренироваться, чтобы наслаждаться всеми прелестями кулинарного искусства, и не думать напряженно, как бы не оставить на скатерти пятно от соуса или сока.
А бабушка словно и не замечала их неловкости. Увлечённо рассказывала нам разные удивительные истории. Про дуэли, про римские катакомбы. Пашку, который занимался в «художке», очень просто научила различать Мане от Моне: у Мане в имени стоит «а»-Эдуард, а у Моне – «о» - Клод. Вот и вся премудрость. Постепенно ребята так привыкли к этим обедам-беседам, что совсем забыли о тех неловкостях, которые испытывали в начале знакомства с бабушкой и просто таяли под лучами бабушкиного света и тепла.
Она никогда не мучила нас заумными разговорами о балете, театре.
Просто однажды, рассказав нам про Спартака, бабушка привезла нас в Большой театр.
Бабушка лихо водила автомобиль. Как заправский гонщик. Ничего не нарушая, никому не мешая, пунктуальная во всём, она чётко соблюдала
правила дорожного движения. Настолько свято, что однажды здорово озадачила гаишника, который остановил нас лишь потому, что по трассе, с ограничением скорости, где обычно все беспардонно лихачили, только мы ехали согласно правилам. И на сердитый вопрос, почему мы едем так медленно, бабушка молча указала ему на дорожный знак.
Про девочек, которые ей нравились, она говорила: «Шопеновская девочка». Это не предполагало хрупкости и внешней утонченности, главное для бабушки была внутренняя красота. А её она чувствовала удивительно тонко, словно внутри у неё был камертон человеческих чувств. Она и рояль свой настраивала собственноручно. Вообще любила всё делать сама. Как заправский мастеровой, хранила множество загадочных приспособлений и инструментов. Но среди всех этих вещиц особо ценным был маленький серебряный молоточек для пуантов.
У этого молоточка была особенная история. Когда-то давно судьба подарила ей возможность танцевать в Гранд-опера в паре с великим Нуриевым. В силу сложного характера друзей у маэстро было мало, а с бабушкой, к удивлению
окружающих, отношения сложились теплые. Он опекал ее в новом, таком сложном, как балетная труппа, коллективе. И теперь, спустя много лет, она с грустью говорила о нем: «Израненная душа».
Как из волшебного сундучка, бабушка извлекала для нас всё новые и новые старые истории.
В детстве мы часто играли в придуманную бабушкой игру-хитрость : рассказывая что-то интересное, она вдруг замолкала, растерянно смотрела на нас и говорила: «Что-то я забыла…». И мы с мальчишками хором радостно подсказывали «забытую» подробность.
Но вот что даже не обсуждалось в нашей семье - это изучение французского. Бабушка по-юношески пылко любила Францию. Когда она была на гастролях в Париже, дед как раз учился в Сорбонне. Так они и познакомились, проведя в Париже много счастливых лет.
Бабушкины старания и мои страдания дали свои результаты: через неделю я улетаю на полгода по обмену студентов во Францию.
Я взрослел. И, хотя продолжал с нежностью относиться к бабушке, мы всё реже сидели вечерами вместе и вели задушевные беседы. Она понимала, что мне просто некогда. Тренировки, встречи с ребятами, свидания с девушками, которые старались добиться бабушкиного расположения. Обмануть бабушку учтивым книксеном и вежливым обхождением было невозможно. Мои подружки очень ценили бабушкины советы и любили слушать ее истории.
Запомнилась её коротенькая быль о прогулке по Невской набережной старого петербуржца и знакомого журналиста. Навстречу им шла дряхлая и очень страшная женщина.
«Это была первая красавица Петербурга,»- заметил старик.
И, отвечая на удивленный взгляд спутника, пояснил: «Душа вышла наружу.»
Когда я звонил, чтобы в очередной раз сообщить, что сегодня не смогу прийти, она отвечала: «Ты же помнишь, что только дурак обижается на других. Умный обижается на себя, а мудрый не обижается ни на кого. Я, мой дорогой, уже в том возрасте, когда не обижаются». И еще она не уставала повторять, что люди обязательно должны ГОВОРИТЬ друг с другом. Не таить недомолвок, не накручивать себя и мучить надуманными догадками. Мне она всегда твердила: «Что бы ни случилось, обязательно говори мне правду, из любой ситуации можно найти выход. Но я должна тебе верить». И ещё она упорно учила меня справляться с неприятностями и бедами.
Последний школьный день четвертого класса выдался дождливым. После
уроков мы с друзьями отправились ко мне. Родителей дома не было.
Вспоминали смешные школьные истории. Беспричинно хохотали. Хрустели «запрещенными» чипсами, запивая их не менее «запрещенной» пепси-колой. А через несколько дней умер наш одноклассник Славка. Душа нашего класса. Все мы знали, что он серьезно болен. Но он всегда был таким смешливым, приветливым, так охотно позволял списывать, что про его болезнь вспоминали, только когда он подолгу не появлялся в школе.
И вот, зареванные, мы пришли к бабушке. Она обняла нас, поцеловала в макушки. А потом мы стояли с ней в храме. Затеплили свечи. Положили на канун
Славкины любимые конфеты. Тогда я впервые смотрел в печальные глаза
Богоматери и просил у Неё покоя душе своего друга. Как научила меня бабушка.
Очень стараясь не огорчать её, с годами я всё яснее понимал, что при всей духовной близости мы бессильны перед временем, которое безжалостно увеличивает расстояние между нами.
… Я стоял у окна. Свет фонарей мягко освещал промокшую осеннюю траву, золотил холодные лужи. Бабушка ушла. Если бы я только знал, что сегодня она уходит навсегда…