Зомби Одиссей

        Елена   Пан.

               

        Зомби  тоже  люди,
        только  немного  несвежие.


        —  Се,   зато   не  надо  идти  на  работу,  —  прошептала  белоснежная  квалия  слабеющим,  еле  слышным  голосом.
Это  была  последняя  вербальная  фраза,  которую,  лёжа  в  гробу,  услышал  умирающий  Одиссей.


        Потом   перед  его  внутренним  взором  возникли   полосы,   белый-белый  тоннель,  ведущий  в  небо,  —  какая-то  воронка  за  облаками.
И  мгновенно  вся  прошедшая  жизнь  промелькнула  перед  Одиссеем….  перед  его  остекленевшими  глазами.


        Потом  он  увидел  маму.  Свою  любимую  мамочку.   Она  стояла  потерянная.  Одиссей  рванулся  к  ней,  обнял  её  худенькое  тельце…..    Слезы   затуманили  глаза,  и  он   встал  на  колени. 
         —  Мама,  мамочка….  Прости…   Я  даже  похоронить  тебя  не  смог…. Они  меня  на  границе  не  пропустили,  —  бормотал  Одиссей,  целуя  её  старушечьи,  морщинистые  руки.  —  Если  бы  ты  знала,  как  я   устал…..    Если  бы  ты  знала,  как  я  хочу  домой…  в  наш   дом….   


         —  Сынок,  детка  моя….  Лапунюшка  моя  родненькая.  Что  же    ты  статус  беженца  не  получил?  А  я  ведь  всю  войну  дом  наш  караулила.  Всё  для  тебя.   Думала,  вернёшься,   будет,  где  голову   приклонить.    Видишь,  не  получилось.  Выгнали  киклопы  проклятые.  Лёсик  Айба  выгнал.  Он  работает  заместителем  директора  Сухумского  Ботанического  Сада.   Кушать  было  нечего.  Мне  было  так  больно…  так  больно…. бо….  —    мама  шевелила   запавшими  губами.    —  А  потом  я  умерла. А  ты  живи,  сынок.  Ты  живи.   Ещё  поживёшь.  А  потом  вернёшься  в  наш  дом.  Пока  живи…. Да,  забыла  сказать….  Я  через  тётю  Аню  передала  тебе  домовую  книгу.  Не  знаю,  получил  ли  ты  её    или  нет….     Ты  Владимиру  Владимировичу,  моему  любимому  президенту,  напиши.    Может,  он  посодействует….  и    вернут  нам  наш  дом…. 


        —  Ольга  с  твоим  сыном  в  Ленинграде  сейчас.  Сын    ходит  в  школу,  а  она  с          каким-то  мужиком     торгует  обувью  на  рынке.  Ты  её  не  ищи.  Она  не  простит  тебя  за  всё,   что  с  ней  сделали,—  мама  продолжала  говорить,  посмотрела на  него  глазами  полными  безнадежной  скорби  и  медленно  удалилась. 


        Одиссей  ещё  долго стоял  на  коленях  и   смотрел  на  свои  опустевшие  руки.



        —  Чу,  слышишь?  По-моему  нас  откапывают,  —   Одиссей   услышал    бодрый  голос  квалии  и  недалеко  обнадёживающее  затаившееся  шуршание.   —  По-моему  мы  спасены.  А  я  думала   всё,  это  конец….     О,  как  здесь  темно.


        Одиссей  резко  открыл  глаза.  Под  крышкой  гроба  было  темно.  Он  руками  ощупал  своё  тело:  тело  пребывало.   Чувствовалось,  что  гроб  раскачивается,  потом  его  передвигают...  Одиссей  ещё  раз  ощупал  своё  тело,  нос,  глаза,  бороду,  лежащий  на  груди   предмет  и  принялся  лихорадочно  стучать. 


        —Давай,  открывай,  —  Одиссей  услышал  хриплый   мужской  голос.  —Там  что-то  шевелится.


        Кто-то  приподнял  крышку  гроба.  Одиссей,  жадно  глотая  воздух,  с  трудом  привыкая  к  свету,  одновременно  ворочая  глазами  и  моргая,  резко  вместо  лежачей  позы  принял  сидячую.   Ничего  не  понимая,  прижав  к  груди  предмет,  который  оказался  целлофановым  пакетом  в  красный  горошек  с  какими-то  документами,    он  глядел  в  оба.    


        В  гробу,  несомненно,  сидел  зомби.  Это  был  Одиссей  Акакиевич   Ничтоишвили  — зомби  средних  лет  с  чёрной  бородой, прикрывающей  пол-лица  фиолетового  цвета,  в  погребальном  костюмчике  для  особых  случаев.   Костюм  этот  от  фабрики  «Большевичка»      остался   Клавдии  — гражданской  жене  Одиссея  —  от   её  покойного   мужа.  К  тому  же  Одиссей  до  захоронения  был  участником  войны  и  вынужденным  русскоязычным  беженцем  из  Сухуми.  Проигравшие  в  грузино-абхазской  войне  вынуждены  были  уносить  ноги.  И  уносить  ноги  надо  было  шустрее,  чтоб  не  зачистили.  Не  хотелось  верить,  что  давешние  советские  люди  могли  дойти  до  такого   зверства…. 


        И  так  случилось,  что  ею  же,  его  гражданской  женой  Клавдией,   Одиссей  некоторое  время  назад    был  похоронен  на  Бутовском  кладбище.
        И  ею  же,  этой  гражданской  женой  Клавдией,  Одиссей  был  опоен   бальзамом  домашнего  приготовления, что  стало  причиной  его  кончины  преждевременной,  из  бытия  с  евонным  эволюционным  процессом  выбытием   временным.


        Всё  это  вызвало  в  остатках  души  зомби  озлобление.
Но  более  всего  зомби  был  зол  на  свою  гражданскую  жену  Клавдию  за  то,  что  она  не  кремировала  его,  а  подвергла  захоронению.
А  ведь  он  просил  её,  если  случится  его  преждевременная  кончина   (а  она  не  тупая,  вроде  бы)   кремировать  его,  а  прах  развеять  в  Сухумской  бухте  в  том  месте,  где  речка  Келасури  впадает  в  море….  Там,  где  его   родина….


        К  тому  же  случилось  так,  что  ГУП  «Ритуал»  занял  незаконно  участок  Бутовского  леса.  Было  возбуждено    уголовное  дело  по  статье  «самоуправство».  Суд  обязал  ГУП  «Ритуал»  прекратить   коммерческую деятельность  и  освободить  участок  Бутовского  леса,  занятый  под  захоронения  незаконно.
        Среди  родственников  людей,  захороненных  на  кладбище,  поползли  слухи,  что  могилы  будут  переносить,  что  мест  не  хватает,  а  люди  дохнут,  как  мухи.
        Люди,  конечно,  выступали  против  перезахоронения  и  собирались  в  оговорённых  местах  для  консолидации,  но  в  глубине  своих  душ  надеялись  на  компенсацию.
        Администрация  же,  чтобы  уклониться  от  выплаты  компенсаций  и  не  нести  ответственность,  заявляла,  что  никаких  перезахоронений  не  будет,  что  такие  случаи  ими  не  замечены  и  им  не  известны.
Хотя  теоретически,  по  закону,  перезахоронение  с  незаконно  занятого  участка  возможно,  но  нести  ответственность,  а  особенно  выплачивать  компенсацию  не  хотелось,  поэтому  администрация  осуществляла  перезахоронения  тайно,  без  презентации  и  неуместного  шоу.


        —  Брат!  Да  ты  живой!  —  с  восхищённым  недоумением  говорил  мужчина  в  милицейской  форме,  встряхивая  и  хлопая  по  щекам  бедного  зомби.
        Это  был  участковый  Василий  Циклопов.


        —Живой!  Живой, —  участковый  всё  продолжал  радоваться,  трясти  Одиссея  и  по  лицу  хлопать. — Давай  поднимайся.  Брат!  Как  же  тебя  угораздило?
        —  Выпил….  Заснул….  Очнулся….  В  гробу,  —  ответил  Одиссей. —  Такая  вот  оказия.


        Неподалёку  от  них  стояли,  молча,  изредка  озираясь  по  сторонам,    три    оцепенелых  таджика  в  спецодежде.    Тут  же  на  земле   лежал  цинковый  гроб,  необходимый  при  перезахоронениях.


        —  Красава!  Хорошо  сохранился.  Повезло….   Не  успел  протухнуть,  —   восхищался  милиционер.  —  Только  какой-то  ты  фиолетовый.  Ну,  это  ничего….  Зато  ты  живой….  А  на  цвет  не надо  сетовать.


        Одиссей  же  вдруг  заговорил,  но  с  какой-то  враждебностью  в  голосе: 
        —  Зачем  вы  меня  откопали?   Кто  вас  просил?  Я  же  общался  с  мамой.  С  моей  любимой  мамочкой.  Она  меня  называла  лапунюшкой.   А   вы  нам  помешали. 
        И  Одиссей  заплакал.  Одиноко  ему  было   и  не  понятно,  куда  он  только  что  из  гроба  вылупился,  а  главное,  зачем  он  сюда  вылупился.  Неужели  опять  в  этот  враждебный,  опасный  для  пребывания  мир….   Опять  работать или  бегать  в  поисках  работы  на  голодный  желудок?  Писать  резюме….  Придумывать,  как  заставить  работодателя  пригласить себя  на  собеседование….   Стремиться  к  успеху,  быть  активным  и  инициативным,  ибо  именно  инициатива  и  активность  —  немаловажный  фактор  успеха.


        —  Да,  откопали….   Нам    начальство  приказало,  —  оправдывался   участковый.  —  А  мы  и  не  спорили.  Надо  было  тебя  перезахоронить…..  Вот  мы,  и  перезахораниваем…..   Ты  же  был  захоронен  на  незаконно  захваченной  территории.  Тебе  повезло….  Ты  ещё  не  протух.  И  дух  твой  ещё  не  успел  отлететь. 


        К  счастью,  к  несчастью  ли  Одиссей  был  похоронен  именно  на  этом  незаконно  захваченном  участке  Бутовского  леса  —  это  никому  неизвестно,  но  точно,  что  он  не  совсем  протух  и  не  потерял  своего  веса.


        Три  оцепеневших  таджика  всё  также  стояли,  молча, с  таким  видом,  будто  всё  здесь  происходившее  их  не  касается,    и  с  опаской  поглядывали   из-под  густых  бровей  на  это,  несомненно,   воскресшее  тело.


        Тем  временем  Одиссей  с  трудом  выбрался  из  гроба,  сунул  под  мышку  целлофановый  пакет  в  красный  горошек,  прошёлся  руками  внутри  гроба,  не  осталось  ли  там  какой-либо  вещицы.


        —  Ну,  я  пошёл,  —  сказал  Одиссей,  неуверенно  топчась  на  одном  месте,  а  потом   застонал,   хрюкнул,  произнёс   «мозги-и-и-и»   и   пошёл  в  своём  костюмчике   для  особых  случаев.  —  А  где  здесь  ближайшее  метро?
        Он  шёл,  одновременно  волоча  травмированную  ногу  и  переваливаясь     с  одного  бока  на  другой,   пока  не  услышал  командирский  рык  милиционера:
        —  А  ну,  стоять!  Ты  кто  такой?


        Милиционер,  длительное  время  пребывавший  под  сильным  впечатлением  от  происходящего,  глядя  вслед  удаляющемуся неизвестному,   на  его  подозрительную  походку,  вдруг   опомнился,  что  он    при  исполнении.   
        Одиссей  остановился,  как-то  неуклюже,  как  трансформер,  развернулся  и  спокойно  ответил:
        — Я  —  Никто. 
        — Паспорт?  Регистрация?  —  продолжал  находящийся  при  исполнении  участковый.
        —  Паспорт?   Какой  паспорт?  Я  же  только  что  из  гроба.  Совсем  обнаглели  менты,  —  ответил  возмутившийся  зомби  и,  не  подозревая  о  том,  что  статьёй  319  Уголовного  кодекса  предусмотрена  уголовная  ответственность    за  оскорбление   представителя  власти  при  исполнении,  он  нагнулся, схватил,  не  сворачивая  с  тропки,  первый  попавшийся  сук  и  ткнул  им  прямо  в  глаз  милиционеру  Василию  Циклопову.


        Выдавленный  из  глазницы,  глаз  лежал  на  ладони  Циклопова,  с  удивлением  вылупившись   на  зомби.


        —  Ах  ты  червяк  ничтожный, —  завыл  Циклопов,  свободной    рукой    пытаясь   достать  пистолет  из  кобуры,  но  у  него  не  получалось  из-за  боли  и  злобы. 


        Три  таджика  всё  также  стояли  оцепенелые,  а  зомби,  волоча  ногу  и  переваливаясь  с  одного  бока  на  другой,  с  целлофановым пакетом  в  горошек  под  мышкой,  затерялся  среди  кустов  и  берёзок  Бутовского  лесопарка,  пересёк  Кольцевую  дорогу  и  оказался  в  Битцевском  парке,  встретив  лишь  одну  шарахнувшуюся  от  него  бездомную  овчарку.
        Одиссей  вышел  на  опушку.  Огляделся.  Никого.  И  стало  ему  так  грустно,  так  одиноко,  так  обидно,  что  даже  собаки  от  него  шарахаются.  Сел  он  на  пенёк  и  сказал  сам  себе: 
        —  Подожду  немного,  может,  ещё  какого-нибудь  зомби  откопают…. Будет  мне  товарищем,  а  то  ведь  пропадёшь  поодиночке  в  этом  неизвестном  месте.


        Но  никто  так  и  не  появился,  и  Одиссей  ещё  сильнее  прочувствовал,  как  он  одинок.
        И  тогда  он  стал  думать  думу.  Не  зря  же  он  пребывал  некоторое  время  в  гробу,  где  у  него  были  такие  озарения,  приоткрылись  такие  бездны,   что  необходимо  было  всё  обдумать,   а  потом  уже  и  поесть  чего-нибудь…  Может  консервы.


        Надо  признать,  что  временный  перерыв  в  приёме  съестного  и  опыт  пребывания  в  гробу  сказались  некоторым  образом  на  ходе  его  мыслей.    Можно  даже  сказать,  что  мозги  ему  отшибло.  Мозги  то  ему  отшибло,  а  вот  матерный  язык  из  мозгов  не  вышибло.  Поэтому,    думал  он  на  матером   языке.  Но  не  на  литературном    языке  ему  думу  думать,  да  ещё  и  мысленно  расставлять  знаки  препинания.    
        А  задался  он,  лёжа  в  гробу,  великим  метафизическим   вопросом  виднейшего  мыслителя  двадцатого  века  Мартина  Хайдеггера:   «Почему  есть  сущее,  а  не  наоборот,  Ничто?»  Признайтесь,  что  о  таких  сложных  коренных  категориях   размышлять  можно  только  на  матерном  языке….


        Но  автор  сего  вдохновенного  повествования    оказался  в  затруднительном  положении,   так  как  вышел   закон   о  запрете  на  употребление  мата  на    телевидении,  в  кино,  литературе,  СМИ  и  т.д.  Более  того  для     граждан  за  нецензурщину  предусматривался   штраф  от   2000  до  2500 руб.   Определять  наличие  нецензурной  брани  вменялось   «независимой  экспертизе».  Хотя  в  законе    не   сказано,  можно  ли  думать  на  матерном  языке.
        Произведение,  если  в  нём  используется  нецензурная   лексика,   не  могло  быть  признано  национальным.   Автор  мог,  конечно,  заплатить  штраф  за  непотребные  слова   в  своём   вдохновенном  произведении,  но   отказать  своему  детищу  от  притязаний  на  признание   его  национальным,  на  признание  образцом  русской  словесности,   было  не  в  его  силах.   Но  образ  героя  зомби,  мыслительная   деятельность  или  поток  сознания   которого  отображался      без   непотребных  слов,  терял  в  достоверности.   
        Автор,  находясь  между   Сциллой  и  Харибдой,  просто   решил  заменить   непотребные  вульгаризмы  в  мыслительном   процессе героя на   удобопроизносимые  слова.


        «Типа,  —  думал  он.  —  Почему  есть  Чё,  а  не  наоборот  Ничё?  Так.   Это  вот.    В  итоге.    Было  Ничё.   А  Ничё  и  есть  Ничё.  Ну,  ничегошеньки  там  не  было.  Ну,  может  быть,  бестелесное  нечто  там  и  было….   А  этот  лингам,  подонок,   бозон  Хиггса,  взял  и  сотворил  что-то  с  этой   бедной   Ничё.
        Этому  лингаму,  бозону  Хиггса,  всё  полингаму,  до  йони  ему.    Появилось      Чё.   И  это  Чё   вывалилось   зомби-матрёшкой,  которая  зубами  клацает,  да  ещё  и   посылает   всех   на  мужской  детородный  орган.
        В  общем,  это  Чё,  зомби-матрёшка,  посылает  всех  на  мужской  детородный  орган  и  сама  себя  пожирает,  как  бы  сама  из  себя  себя  воспроизводит  и  расширятся,  и  расширяется….  Или  становится  и  становится.  Можно  даже  сказать  настоящится.   Или  сейчасщится….  В   его  утробе,  как  в  могиле  для  умерших,   прошедший  мир  растворяется  в  настоящем  мире,  который  есть.  Прошлый  мир  обрушивается  в  бездну  настоящего  и  спрессовывается,  где  только  и  возможен  мир,  где  только  в  «сейчас»  куются  возможности  будущего  становления.       Вот.  В  общем  йониздец.
        Да,  вся  эта  лингамня,  становление, это  клацанье  зубами,   происходит  в  таком  бесконечно  малом  промежутке  времени,  в  бесконечно  малой  точке  «бездне  есть»,  которую  называют  настоящим.   А  время      есть  цифра  (отношение  бытия  к  небытию),  перемещающаяся  по  оси  настоящего. Мира  в  прошедшем  и  будущем  нет.  Прошедшее  и  будущее  —  это  Ничё.      И  если  этот  мир,  который  есть  только  в   точке  «сейчас»,  в  точке  настоящего,   мысленно  раскрутить  как  клубок  по  оси  времени,  то  в  основании  будет  Ничё,  Сцилла,  безвозвратно  поглощающая  материю,  эта  волосатая,  паукообразная,  чёрная  йони.    И  это  «сейчас»  —  общее  для  всего  мира,  для  всего  космоса,  для  всей  Вселенной  со  всеми  её  чёрными  дырами  и  гравитационными  полями». 


        Одиссей  ужаснулся.  Вот,   куда  он  попал.  Вот  в  чью  пасть    угодил,  оказывается.
        Вот  он  —  звериный  оскал  бытия.   Вот  она  —  пожирающая  саму  себя  бездна,  воронка,  из  себя  в  себя  втекающая,  змея,  кусающая  свой  хвост  —   зомби-матрёшка  Чё,  Харибда,  пережёвывающая  материю  и  выбрасывающая  её  в  последующее  «сейчас»,   где  всё  ускользает  из-под  ног.  Где каждый  миг  ты  сам  уходишь  из-под  своих  собственных  ног.


        Боязлив  стал  Одиссей,  съёжился  весь   и  пошёл,  не  оглядываясь. 


        Несмотря  на  размышления  о  таких  высоких  корневых  философских  категориях,  как  Ничё  и  Чё,  затянувшееся  голодание  провоцировало  в  зомби  желание  чего-нибудь  съесть.  Но  рядом  ничего  и  никого  съестного  не  было.  Одни  берёзки.   Можно  ошалеть.  Одиссей  остановился  и,  чтобы  воодушевить  себя,  изрёк  громким  голосом:
        — Меня  зовут   Одиссей.  Я  —  зомби.  И  сегодня  я  чего-нибудь  или  кого-нибудь  съем.
        И  приподнял  растопыренными  пальцами  свои  свалявшиеся   волосы.
 Молчаливая  и  затаившаяся  квалия,  не  дающая  о  себе  знать  длительное  время,  вдруг  плаксивым  голосом  принялась  причитать: 
        —  Се,  сказано  же…  Ты  чего  это  удумал?   Подожди.  Дойдёшь  до  метро  и  купишь  себе  хот-дога.   
        —  А  то  пирожок  с  капустой,  —  добавила  она  голосом  опекунским.


        — Я  —  зомби.  А  зомби  не  престало  быть  вегетарианцем,  —  ответил  Одиссей,  хрюкая.  —  Мне  нужен  белок  для  мозговой  деятельности.  Мозги-и-и-и….  В  конце  концов,  мне  просто  укусить  кого-нибудь  хочется.  Я  хочу  мяса….      


        Не  имея  возможности  утолить  навязчивое,  как  жужжание  мухи,  чувство  голода,  зомби  принялся  изучать  содержимое  целлофанового  пакета  в  красный  горошек.  В  пакете  он  обнаружил    паспорт  на  имя  гражданина  Союза  Советских   Социалистических  Республик   Ничтоишвили   Одиссея  Акакиевича,  прописанного  по  адресу  г.  Сухуми,  ул.  Тимирязева,  4.  и  завещание  на  дом.   В  пакете  ещё  лежала  тетрадь,  обёрнутая  в  старую,  потрёпанную  газету   бледно-жёлтого  цвета.    Эта  тетрадь  была   домовой  книгой.  На  обложке  тетради  было  написано:  домовая  книга  для  граждан,  проживающих  в  доме  по  адресу:  дом  4,  ул.  Тимирязева.   В  домовой  книге  были  прописаны   Полуэктова  Анна  Николаевна  1922  года  рождения,  12. 02, с.  Фёдоровское  Пушкинского  района  Московской  области,  русская,  паспорт  1-ДТ  532862,  28.08.76   и  Ничтоишвили  Одиссей  Акакиевич  1950  года  рождения,  13. 05, с.  Келасури  Сухумского  района  Абхазской  АССР,  грузин,  паспорт   2-ДТ  626667,  28.06.80.


        —  Келасури.  О…. о…. о….  Келасури.   О,  гроздья  винограда  изабелла,  свисающие  с  веток  яблони  и  груши!!!  —  неожиданно  застонал  зомби  и  выдохнул. 


        И  вдруг  он  увидел  женщину,  идущую  по  тропинке.  Не  молодая,  но  симпатичная.  Он,    как  хищник  перед  скачком,  крадущийся  за  своей  добычей,    сверкнув  исками    глаз,   застыл,  встретившись  взглядом   с  омутом   её    испуганных,  но  полных  искушающего  ожидания  и  обещания,  глазами.  От  волнения  он   вспыхнул, обрадованный  этой  неожиданной  встрече  с  незнакомкой….
        Ему  захотелось  подойти  к  ней  и  вежливо  спросить,  как  добраться  до  ближайшего  метро.   Но  женщина,  взглянув  на  него,  заверещала.   
        Потом  она  побежала,  упала,    выронила  сумочку,  поднялась,    метнулась  сначала  направо,  потом  налево    и  с  криками  «пожар»  «пожар»    затерялась  меж  деревьев.
Одиссей  разочарованно  пожал  плечами,   задумчиво  посмотрел  вслед  незнакомки,  исчезнувшей  так  негаданно,   но  квалия  багрового  цвета   вернула  его  к  реальности  своей  фразой: — Может,  вернёшься  к  Клавдии? 
        — Нет,  —  решительно  парировал  Одиссей.  —   Я  к  ней  не  вернусь.  Она  меня  предала.  Сначала  было,  конечно,  неплохо.  Борщ    сначала  был  с  говядиной.  Потом  она  говорит: дорого.  И  борщ  стал  с  бройлером.  Потом  опять    говорит:  дорого.  И  подаёт  картошку  с  капустой  квашенной.    Потом  засеменила,  засеменила  и  говорит:  «А   квашеная  капуста  теперь  продаётся  по  той  же  цене,  что  и  бройлер».
И  подаёт  мне  в  тарелке  картошку  отварную   и  только.  А  я  из  последних  сил,  можно  сказать,  доказывал  ей  свою   мужественную  одарённость.     Ну,  тут  я  усомнился  в  её  любви.  Жалко  ей  стало  для  своего  любимого  мужчины   капусты  квашенной.  Дело  даже  не  в  капусте.  Разлюбила  она  меня.  Вот  в  чём  дело.  А  раз  разлюбила,  значит  предала.  Только  любовь  не  предательство.  К  тому  же,  пока  я  лежал  в  гробу,  она  успела  состариться.  Подлая.  Она  не  только  меня  в  гроб  запихнула,  но  и  домовую  книгу  на  наш  дом  и  паспорт.


        Действительно,  Клавдия,  гражданская  жена  Одиссея,  перед  тем,  как  распроститься  со  своим  возлюбленным  мужем  навеки  вечные   с  разрешения  батюшки  —  отпевали  Одиссея  как  православного в  церкви  при  морге  —  положила  ему  на  грудь  целлофановый  пакет  в  красный    горошек  с  документами,  полагая,  что  на  том  свете  он  найдёт  им  лучшее  применение.


        —  Се,  ты  не  прав,  Одиссей.  Клава  не  виновата.  Ты  же  пил  всё  время,  не  просыхал.  Какой  организм  всё  это  выдержит?  У  меня  уже  от  количества  тобой  выпитого  раздвоение  личности.  И  не  кури  больше  этот  мерзкий  «Пегас».  Мне    трудно  в  этих  клубах  дыма   высмотреть  тебя.  Я  плохо  тебя  вижу.  Веди  здоровый  образ  жизни,  —  выпалила  квалия  всё,  что  у  неё    накипело  в  её  нейронных  ансамблях.
        — Да,  я  пил.  Может,  у  меня  экзистенциальное  чувство  вины.  Может,  заглушить  нужно  было  это  чувство,  —  почти  крикнул  Одиссей  и  поднял  сумочку  этой,  незнакомой  ему  женщины… 
        Сумочка  источала  какой-то  волнующий  запах  духов.  Он  покопался  в  сумочке:  там  был  паспорт,  удостоверение  диспетчера  ОДС,  косметичка  с  разными  женскими  штучками,  крем,  духи  «Красная  Москва»  фабрики  «Новая  заря»,  кошелёк  с  деньгами  и,  что  особенно  обрадовало  Одиссея,  бутерброды,  которые  он  тотчас  съел. 
        И   поплёлся….      


        Так,  потихоньку,  волоча  ногу,  блуждая  в Битцевском  парке,  добрался  Одиссей  до  одноимённого  метро и,  поддерживая  одной   рукой  обвисший,  отощавший  живот  (на  другой  его  руке  висела  дамская  сумочка  и  целлофановый  пакет  с  документами),    подошёл  к  ларьку,    возбуждённый   от  предвкушения  предстоящей  трапезы   и,  робея, обратился  к продававшей  хот-доги  продавщице:
        —  Мне  одного  хот-дога,  покрупней,   пожалуйста.
        —  Вам  с  баварской  или  с  датской?  —  стоя  спиной  к  покупателю  и  даже  не  взглянув  на  него,  спросила  продавщица. 
        — Мне  лучше  баварского  хот-дога,  только  покрупней.  Гав…гав…  — залаял   по-собачьи  Одиссей,  чтобы  продавщица   наконец-то  поняла,  что  от  неё  требуется.
        —  Вы  что  хотите  сказать?  —  наконец-то  развернувшись  к  Одиссею,  крикливо,  даже  визгливо,  без  хотя  бы  маломальского    почтения  к  вежливому  покупателю,   спросила   продавщица.  —  Мужчина!  А  что  вы  лаете?    Вы  хотите  сказать,  что  у  нас  сосиски  из  собачатины?  Откуда  у  вас  такая  информация?  Вы  что,  работаете  на  наших  конкурентов  из  Макдональдса  и   распространяете  ложные  слухи,  чтобы  переманить  клиента.


        Зомби  отшатнулся,  не  понимая  сути  обвинений,  но  точно   сообразив,   что  вряд  ли  ему   здесь  дадут   вожделенную  освежёванную  тушу  крупной  собаки,  голосом  обречённого  и  смирившегося  существа,  сказал:
        —  Ну,  ладно.   Дайте  тогда  пять  сосисок  из  …. 
        Но,  встретившись  взглядом  с  напирающей    мощью    взгляда  продавщицы,  Одиссей  осёкся,  не  закончив  фразы,  чтобы  не  будить  в  ней  бульдога,   развернулся,  как  трансформер,  и  поплёлся,  семеня  и  одновременно  прихрамывая,  самому  себе  под  нос  говоря:  «Вот  куда  я  попал.  Вот  он,  звериный  оскал  бытия.  Вот  —  эта,  пожирающая  саму  себя  зомби-матрёшка  Чё. 


        В  поле  зрения  зомби,  раздражая,   сновало   мясное.   Хотелось  есть.   
        На  ближайшем   газоне  густо  росла  ещё  не  скошенная   трава.   Зомби,  озираясь,  с  опаской,   сорвал   пучок   травы,  сунул  её  в  рот   и  принялся   медленно  разжёвывать  полусгнившими   зубами  как   презренное  тупое  парнокопытное  при   безмолвном  одобрении  квалии. 


        Надо  признать,  что  зомби  ещё  не  освоился,  плохо  ориентировался,  не  знал,  какая  формация  на  дворе,  да  и  побаивался  окружавшей  его  действительности. 
        Для  ознакомления  он  решил  поехать  в  центр.  Но  его  смущало  некоторое  обстоятельство.  Он  подозревал,  что  дурно  пахнет,  и  не  знал,  при  этой  формации    взимают  или  не  взимают  штраф  в  метро  за  распространение  резких  могильных  запахов.
 Принюхавшись,  он  пришёл  к  выводу,  что  и  сами  они  все  будь  здоров  как  воняют. 
        Поэтому,  пожевав  жвачки  и  вылив  на  себя  полфлакона  духов  «Красная  Москва»,    обнаруженного  им  в  сумочке  незнакомки,  он,  ничтоже  сумняшеся,  не  боясь  оскорбить  чьё-то  обострённое  обоняние,  чувствуя  себя  даже  более  утончённым  существом,  чем  окружающие,  благоухая,  вошёл  смело  в  метро.


                ***


        Смеркалось.  Одиссей  вышел  из  метро  на  станции  «Площадь  Революции»  и,  пройдя    через  станцию  «Александровский  Сад»,  оказался  меж  домами  в   переулке,  который  теперь  назывался  Романовым.   
        Он  здесь  когда-то  жил.    В  доме  №5,  кв.  36.  Да.    Он  здесь  жил.  И  поэтому  ему  захотелось  зайти  во  двор.  Да.  Зайти  во  двор,  где  он  когда-то  жил  и  справить  нужду.  Да.  Справить  нужду  ему  захотелось  во  дворе,  где  он  когда-то  жил  и  бывало,  справлял  нужду  и  не  один  раз.
        Сейчас  же  он,  переминаясь  с   ноги  на  ногу,  видел  перед  собой  шлагбаум,    преграждающий  свободный  ход,  и  будку  с  лающим  охранником. 
        — Это  что  за  формация  такая,  что  нельзя   войти  во  двор  пос…ть?  Да  я  такую  формацию  в  гробу  видал!  —  сказал  недавно  вылупившийся  из  гроба  недовольный,  ущемлённый  в  своих  правах,  зомби. 


        И  плитка  под  ногами  ему  не  понравилась.  Как  будто  плитка  эта  под  ногами  говорит:  «Ну,  что  ты  здесь  ходишь,  чмо?  Что  ты  здесь  ходишь?  Вали  отсюда».  После  такого  ощущаешь  себя  каким-то  недостойным  существом  с  комплексами. 
        Становишься   болезненно  недовольным  чем-то  в  самом  себе.  А  чем?  Чем  зомби  может  быть  недоволен  в  самом  себе?  Да,  ничем. 
        А  плитка  ему  не  нравилась….   Этой  плиткой  он  был  просто  унижен.  О,  клацающая  пасть  бытия.


        И  шёл  он,  шёл,  сам  не  зная,  куда  идёт,  зачем  идёт,  пока  не  набрёл  на  дворик    без  шлагбаума,  справил  нужду  там,  у  памятника  и  завалился  на  огромную  кучу  с  листвой,  чтобы  переночевать.   
        Свернулся  зомби  калачиком,  подложил  под  щёку  локоть,  одним  глазом  изредка  поглядывая  на,  просвечивающееся  сквозь  листву,   небо  и  задремал.
        —  Чего  развалился?  Вставай,  —  услышал  Одиссей  хрипловатый  мужской  голос. 
        Это  был  участковый  Циклопов,  но  теперь  Григорий.
        — Так… Кто  такой?  Регистрация  есть?  —  как  клещ  впился  и  не  отпускал    бедного  зомби    участковый  Григорий  Циклопов,  который  будучи  при  исполнении  обходил  окрестности.
        —  Да,  Никто  я.  Никто.  И  регистрации  московской  у  меня  нет,  —  встав  на  карачки,  сказал  недовольным  голосом  разбуженный    зомби.  —  Не  успел  ещё  обзавестись  ни  регистрацией,  ни  жилищной  площадью.  Я  же  только  что  из  гроба  поднялся.  Ещё  плохо  ориентируюсь    на  местности.
        Покопавшись  в  пакете,  Одиссей  достал  паспорт  и  подал  его  милиционеру.
        —Так….  Значит,  ты  у  нас  Одиссей?  Ничтоишвили?  Значит,  гражданин  Союза  Советских?  Значит,  Социалистических  Республик?  А  в  курсе,  что  страны  такой  уже  нет?  А?  —  упёрся  напористыми  глазами  милиционер.
        —  А  как  вы  узнали,  господин  милиционер,  что  я  здесь?
        — А  меня  капитан  Майоров,  начальник  мой,  оповестил  о  твоём  прибытии.  Он  по  телефонным  проводам  подлетел  к  самому  моему  уху  жирным  петухом  и  басом  прокукарекал:  «Гриша.  Уволю.   Это  что  же  это  творится  на  вверенном   тебе  участке?     И  где!!!  На  правительственной  трассе!!!  Там  же  Юрий  Михайлович  на  работу,  с  работы,  на  работу,  с  работы….  А  у  тебя  там  явление  валяется.  И  где!!!  В  дворике  нашего  великого  классика!!!  Николая  Васильевича!!! 


        Одиссей,  еле  удерживаясь,    чувствуя,  что  почва  уходит   из-под  ног,   сел  на  кучу  с  листвой.
        —   И  с  какой  целью  ты  прибыл?  —  спросил  милиционер,  изучая  паспортные  данные    прибывшего  зомби.
        —    Не  очень  то  и  хотелось….   Меня  откопали  без  согласия….  Насильственно….   Вы  думаете,  я  бомж?  Нет….   У  меня  есть  дом.  Вот….   Посмотрите….  Домовая  книга,  —  зомби  достал  из  пакета  домовую  книгу  и  предъявил  её  участковому.  —   Вот  видите?  Прописка…. Келасури….  Вы  были  когда-нибудь  в  Келасури?   О…. о…. о…. Вы  видели  когда-нибудь,  как  речка  Келасури  впадает  в  море?  А  гроздья  изабеллы,  свисающие  с  веток  яблони  и  груши?
        —  И  фамилия  у  тебя   какая-то  мировоззренческая.  Ничтоишвили….   Еврей,  что  ли?  —   милиционер  продолжал  изучать  паспортные  данные  гражданина  СССР. 
        —  Я  не  знаю,  кто  я.  Родился  я  в  Келасури.  Может  я  киклоп  из  Колхиды,  может  мингрел   или  манрал  из  Эгриси,   а  может  грек  из  Диаскурии,  а  может  и  еврей.   А  может  я  келасурский  перс.  А  мамочка  моя  родненькая  из  кривичей….  Всё  так  быстро  происходит,  что  я  не  успеваю  самоиндетифицироваться.  Ох,  даже  и  не  спрашивайте,  кто  я.  Посмотрите….  Посмотрите,  гражданин  милиционер.  Видите?   Каждое  мгновения  из-под  моих  собственных  ног  я  ухожу  из  себя  в  себя  самого.  Кто  я?  Как  самоидентифицироваться,  если  всё  происходит  с  такой  скоростью,  что  невозможно  сосредоточится?  Видели?  —  зомби,  сидя  на  куче  с  листвой,   уставившись  на  свои  ноги,  как  будто  пытаясь  кого-то    высмотреть  под  своими  ногами,   объяснял  милиционеру.  —   Этот  мерзавец  (я  имею  в  виду  себя),   этот  мерзавец  каждый  миг   буквально  пожирает  меня  на  микроскопическом  уровне,  мне  приходится  буквально  оплакивать  себя  самого.  Оплакивать  вечного  покойника  в  себе.  Я  старею,  друг  мой.  Я  старею.  Скоро  я,  зомби,  сам  себя  сожру  до  полного  ноля.    Вот,  посмотрите,  —   всё  ещё  сидя  на  куче  с  листвой,  зомби  задрал  штанину  своих  брюк  и  показал  свою  действительно  обглоданную  кем-то  голень.


        Милиционеру  было  всё  ясно,  но  зомби,  всё  никак  не  находивший  нужных  слов  для  отображения  того  удивительного  состояния  в  котором  он  пребывал,  находясь  в  гробу,  той  удивительной  мысли,  которая  его  осенила,  продолжил:
        —  Да,  я  —  зомби-матрёшка.   Я  —  утроба,  которая  в  своём   «сейчас»    переварила,  вместила  в  себе  все  бывшие    «сейчас-матрёшки».   Даже  первые  мгновения,  первые  «сейчас»  после  Большого  взрыва.  Я    —    зомби-матрёшка,  пожирающая    себя  из  себя  в  себя.  Зомби-воронка,  текущая  из  себя  в  себя.  И  в  глубине  этой  воронки….  Знаете,  что  в  глубине  этой  воронки,  уважаемый  господин  товарищ  милиционер?  В  глубине  этой  воронки….   Даже  страшно  сказать.   В  глубине  этой  прожорливой  воронки  —   Ничто.   Я  —  воронка.   Я  —  воронка.   Я  —   воронка.  Вот  кто  я,  дорогой  мой,  товарищ  милиционер.   И  мы  с  вами  современники.  Нет….   Времени  нет.   Прошлого  и  будущего  нет.  Есть  мир  «сейчас».  Мы  с  вами,  господин  милиционер,  со-сейчасники.  Товарищи  мы  с  вами,  товарищ  милиционер.


        Милиционер,  которому  уже  было    всё  понятно  и  терпение  которого  уже  было  на  пределе,  недружелюбно,  как-то  даже   грубовато,  сказал:
        —  А,  может,  ты  не  воронка,  а  зёрнышко?  А  я  петух,  который  это  зёрнышко  прямо  сейчас  склюёт.  А?
        —  Нет….  Нет….  Господин   милиционер.  Вы  ошибаетесь,  —   Одиссей  вскочил  на  ноги  и  попятился.  —   Я  вовсе  не  сумасшедший.  Нет  никаких  оснований  полагать,  что  у  меня  поехала  крыша.   А  вы,  гражданин  милиционер,  тоже  как-то  не  очень  уверенно  стоите  на  своих   собственных  ногах.  Вы  ведь  тоже  как-то  плывёте.  Вы  ведь  тоже….  И  это,  несомненно,  уверяю  вас….  Вы  тоже  зомби-матрёшка,  сама  себя  из  себя  в  себя   пожирающая.   


        Такого  хода  мыслей  от  лица,  личность  которого  устанавливалась,    милиционер  просто  не  ожидал.
        — Ну,  ты  меня  достал….  Ах    ты,  червяк  ничтожный….     А  ты  знаешь,  что  полагается  за  оскорбление  представителя  власти  при  исполнении?  —  закричал  милиционер  на  Одиссея,  который  уже  успел   спрятаться  за  памятник   великому   классику,  как  бы  ища  у  него  защиты.
        —   Это  кто  у  нас  здесь  матрёшка?  Это  представителя  власти   ты  называешь  прожорливой   матрёшкой?  Да  я  тебе  за  это,  —  орал  участковый  Циклопов,  бегая  вокруг  памятника  за  убегающим  от  него,  прихрамывающим  зомби.   
        —  Ладно…. За  оскорбление  представителя  власти  я  тебя  привлекать  не  буду,  а  вот  за  то,  что  нет  московской  регистрации  —  штраф.  Давай  деньги,  раз  нет  регистрации. Деньги  есть?  —   догнав  Одиссея  и  схватив  его  за  шиворот  и  тряся,  сказал  участковый.    
        —   Это  же  образно  говоря,…   Я  же  совсем  не  хотел  вас  оскорбить,  господин  милиционер,   —  пытался  оправдаться   Одиссей,  вытряхивая     в  ладони  участкового    всё,  что  осталось  в  кошельке  незнакомки,  и  хотел  было  опять  прилечь,  но  участковый,  подойдя    ближе  к  зомби,   сказал:
        —  Чтоб  я  тебя  здесь  никогда  больше  не  видел.  Понял? 
        — А  это  тебе  за  матрёшку.  А  это  тебе  за  твою  мировоззренческую  фамилию.  А  это  тебе  за  какое-то  Ничто.  А  это  тебе  за  нашу  Православную  Церковь,  —  Циклопов, приговаривая,    дал  не  одиножды    под  дых   бедному  зомби,    чтоб  информация   насмерть  закрепилась  в  его  голове,  плохо  ориентирующейся  на  местности,    и  пошёл  через  дворик  на  переулок  Хлебный  и  Скатертный,  где  в  беседках      завалились  на  ночёвку    разного  рода  наркоманы,  бомжи  и  фрики.


        Разогнувшись,  приведя  в  норму  дыхание,   подняв,  как  некое  сокровище,  валявшуюся  на  земле  дамскую  сумочку,  мечтательно  взглянув   на  неё,  вдохнув  волнующие  запахи  духов,  Одиссей  решился  всё  же   вернуть  незнакомке  её  сумочку  и  документы,  в  глубине  души  надеясь  на  нечто   большее.   


                ***


        Домофон  был  сломан  и  дверь  в  подъезд   не  запиралась.


        Одиссей  полулежал  в  ванной,  наполненной  мыльной  водой,  отмокая  всеми  своими  пролежнями,  всеми  омертвелостями  и,  подняв  одну  ногу,  яростно  отдирал  металлической  мочалкой  свою  мумифицированную  пятку. 
        Вот  так.  Уже  намывается  в  ванной.  В  тепле.  В  уюте.
В  Центральном  административном  округе  города   Москвы. 
        Да  как  же  всё  это  могло  случиться?  А  вот  случилось.       


        Женщину  эту,  незнакомку,  звали   Акулина  Ивановна  Белорыбица.   Она  была  во  всех  отношениях  порядочная,  с  высшим  техническим  образованием,  диспетчер  ОДС. 
        Свои  должностные  обязанности  она  всегда  добросовестно  выполняла  и  строго  следила  за  тем,  как  выполняют  должностные  обязанности  разного  рода  подчинённые.   
        Это  были  слесаря,  плотники,  электрики,  лифтёры  и  прочий  рабочий  люд.    Рабочий  персонал,    который  имел  обыкновение  и  выпить  лишнего  на  рабочем  месте,  и  стянуть  какую-нибудь  техническую  безделицу,    всегда    готовый  увильнуть,  испариться  в  самое  неподходящее  для  этого  время,  —   когда  возникает  аварийная  ситуация,  такая,  как  разрыв  трубы  с  горячей  водой   в  отопительный  сезон.   
        А  вот  эта  женщина  впустила  зомби  на  свою  жилищную  площадь.   
        Более  того,  через  какое-то  время   она  уже  стучала   в  дверь  ванной,  с  робостью  приоткрывала  её  и  спрашивала:  «Я  потру  тебе  спину?».  И  мыла  его.  Мыла  спину,  руки,  плечи,  мыла  всё,  каждый  кусочек  его  фиолетового  тела  и  между  пальцами  тоже.  Мыла  так,  как  только  может  мыть  престарелая  мамаша  своего  немолодого  ненормального  сыночка.  А  потом  сказала: 
        —Ну,  всё.  Одевайся.  Борщ  уже  на  столе.
        Одиссей  поднял  глаза. 
        — Борщ?  С  мясом?
        —  Конечно,  с  мясом.  С  говядиной,  —  уточнила  эта  милая,  сердобольная  женщина.
        —  С  говядиной,  —  выдохнул  умиротворённо  зомби.


        Отмытый  и  взволнованный,  надев  свой  костюмчик  для  особых  случаев  и  гробовые  ботинки,   он  вышел  из  ванной.  И  такой  красивый  вышел  зомби  из  ванной,  с  чёрной  бородой  и  маслинными  глазами,  что  Акулина  Ивановна  от   этакой  харизмы,  единственной  в  своём   роде,    аж    вся  смятохлась.


        Далее,  к  вечеру,  последовали   продолжительные  и  мучительные  излияния      бесприютной  души  зомби,  не  нашедшей  отдохновения  даже  за  гробовой  доской. 


        Разбуженная  за  стенкой    соседней  квартиры  участковый  врач-терапевт  Варвара  Онуфриевна,  кряхтя,  переворачиваясь  с  одного  бока  на  другой,  подумала:  «Кто  же  это  там  всё  бубнит?  Квартиранта,  что  ли,  взяла  Белорыбица?  Оголодала  видать», —  и  уснула.


        —  Се.   Ну,  сколько  можно?  —  наконец,  теряя  терпение,  выпалила  квалия  золотистого  цвета.  Несмотря  на  то,  что  квалия  ведала   духовными  вопросами,  вопрос  трудовой  деятельности  её  подопечного  стал  постоянной  причиной    беспокойства  и    внимания,  учитывая  и  благотворное  влияние  вышеозначенной  деятельности  и на  общее  состояние  здоровья,  и  на  оптимистическое   мироощущение,  и  на  ход  мыслей,  да  и  на  статус  в  обществе.  Она  могла   и  из  Маркса  что-нибудь  процитировать,  как  аргумент.  Для  воодушевления.   Сейчас  же  квалия  сорвалась,  наблюдая,  как  лихо   пролетел  её  подопечный  зомби  мимо  социальной  лестницы,    подсчитывая   день  ото  дня  увеличивающийся  долг.   
        —  Ну,  хотя  бы  за  последнюю  ступеньку  ухватился.   А  ведь  был  воин,    душой  не  содрогнувшийся,   слышал,  как  на  поле  сражения  смеются  боги,  привязав  к  ногам  золотые   амврозиальные   подошвы.  И   столько  простора  было   вокруг   для  трудовых   подвигов,  —  нашёптывала  квалия.               


        — Сколько  можно?  Сколько  можно  пожирать  продукты  этой  милой,  сердобольной  женщины?  Уже  давно  пора  устраиваться  на  работу.    Давай,  вставай  и  садись  за  компьютер  писать  резюме,  —    не  унимаясь,  требовала   квалия  золотистого  цвета.


        И  Одиссей  сел. 
        Набрал  в  Яндексе   «как  написать  резюме?»  и  принялся  изучать  этот  злободневный  вопрос.  Воодушевлённый  заверениями  в  том,  что  работа  мечты  его  ждёт,  он  вчитывался  в  рекомендации  на  разных  сайтах,  выполнить  которые  было  необходимо  только  для  того,  чтобы  работодатель  мог  быстро  решить,  хочет  или  не  хочет  он  с  вами  встречаться,  чтобы  только  присмотреться  к  вам.  Соискателю  надо  было  указать    на  грамотном   русском  языке  без  орфографических  ошибок   о    местах  работы  и  как  можно  полнее  описать  основные   служебные  обязанности  и  производственные  достижения  за  последние  десять  лет  или  около  того.   
        И    каким  же  языком   Одиссей  мог  всё  это  описать? 


        Он  вспомнил,  что  в  советское  время  он  в  школе,  кроме  русского,  изучал  ещё  английский  язык  и  грузинский.  Но,  после  того   как  он  некоторое  время  пролежал  в  гробу,  можно  сказать,  временно  выбыл   из  бытия,  все  языки,  которые  он  изучал  и  знал  каждый  в  той  или  иной  степени,  все языки  из  его  головы  вышибло.
        И  английский  язык  вышибло,  и  грузинский,  и  русский  литературный  вышибло.  А  матерный  язык  не  вышибло.  Матерный  язык  вертелся  на  языке. 
        Ничего  не  берёт  матерный  язык.  Хоть  запрещай  его,    хоть  штрафуй  за  него,  хоть  в  гроб  закапывай.  Ан,  нет.  Живее  всех  живых.    Видно,  глубоко  засел.  Укоренился  глубоко,  видно.    Ничто  его  не  берёт.   
        Одиссей мог  бы  даже  сказать:  «Я  сохранил….  Я  сберёг  тебя  мат….   Великое  русское  слово».   
        Но  он  не  сказал.   


        Он  вспоминал  и  писал.   Он   вспоминал  и  писал  о  своих  должностных  обязанностях   и  производственных  достижениях  за  последние  десять  лет   или  около  того.  И  писал  он  всё   на   одном  не  вышибленном,  известном  ему  с  детства,  языке.  На   чистейшем   матерном  языке  без  пунктуации.
        Он  вспоминал  то,  что  надо  было  забыть,  что   и  вспоминать  было  нельзя: как он   возвращался  из  боя  уставший… перемазанный  кровью…  отупевший  от   беспомощности  перед  предсмертным  дрожанием   и  беззвучным   шевелением  губами   своих  раненых  юных   товарищей.    «Бабу,  я  что  умираю?»     Вспоминал,  как  в  доме  своей  матери   отмывался   от  ужаса  войны…    и  шёл  к  жене  своей,  Ольге,  чтобы  забыться   до  изнеможения…   до  беспамятства…   до  глухоты…    до  немоты…    до  опустошённости…     до  полного  ноля  в  себе.  Чтобы,  наконец,   отпустило….   Но   не  отпускало….  Не  отступало…..
        Вспоминал  детство  и   видел   себя  загорелым  мальчишкой,  ныряющим  под  огромную  пенящуюся  волну,  закрученным  месивом  воды,  света  и  песка…  как,  оттолкнувшись  о  дно,   выскакивал  на  поверхность,  ожидая  взглядом  следующую,   уже  набирающую  высоту,  волну.   
        Или  видел,  как,   надравшись  чачи,  он  валялся  где-то  в  Сванетии.    А  потом  в  Тбилиси  его  допрашивали,  почему-то,  как  агента  Моссад. 
        А  потом  Курский  вокзал  в  Москве…  какая-то   женщина  Клавдия,  которая  подобрала  его,  привела  в  свою  квартиру  и,  указав  на  раскладушку,  сказала:  «Будешь  моим  мужем».   
        И  постоянное,  неизбывное  ощущение  бездомности…
И  постоянное,  неизбывное  желание  вернуться   домой.  Даже  в  гробу  его  не  покинуло  это  желание.  Да,  матерный  язык  и   надежда  вернуться  домой.  Всё  вышибло,  а  матерный  язык  и  надежда  вернуться   домой  осталась.


        Дом.  Его  дом.  Он  запечатлелся  в  глубине  его  зрачков  всеми  окнами, наружной  лестницей,  ведущей  на  второй  этаж,  серым  шифером  на  крыше,  цветом  побелки  в  комнатах,  всеми  чертами,  которые  не  утратились  даже  за  гробовой  доской. 
        Он  помнил  каждое  деревце  на  шести  сотках,  каждую  ступеньку   лестницы,   ведущей  на  второй  этаж.    По  левую  сторону  лестницы  —  две  яблони…«шампанское».   По  правую  сторону   лестницы  —  груша…  «бера»…  А  с  веток  свисали  гроздья  чёрного  винограда…  «изабелла»… Во  дворе,  возле  крана  —  куст  розы  разливал  вокруг  такую  благоуханность,  что…  просто  очуметь.  По  ночам  слышался  шум  моря.  Стрекот  цикад….   И  все  остальные,   утраченное  запахи,   звуки…. 


        И  из  его  груди  вырвался   вопль  воспоминания.


        Тупо  уставившись  куда-то  сквозь    экран  монитора,  оцепенелый,  как   восковая  фигура,  зомби  вдруг  встряхнулся,   швырнул  в  сторону  шариковую  ручку,  который  писал   резюме,  порвал  на  мелки  кусочки   лист  бумаги  формата  А4  и  произнёс:  «О,  зачем  я  это  всё  помню?». 
        Грудь  его  сжалась  от  мерзкой  гримасы    неизбежности    уже  случившегося.   Он  заплакал  от  бессилия    что-то  изменить.


        Потом  он  набрал  в  Яндексе    «Сухуми  такой,  каким  вы  его,  может  быть,  никогда  ещё  не  видели!  аэрофотосъёмка!» 
        На  сайте  появились  фотографии  Сухуми,  снятые  с  высоты  птичьего  полёта,   большого  разрешения. 
        Можно  было  пройти  по  знакомым  улицам,  найти  свои  родные  дома. 
        Взгляд   остановился  на  фотографии   под  названием  «Синоп».  Здесь,  в  Синопе,     жил  когда-то   мингрельский  дед  Одиссея 
 —  Панцулая  Константин  Бекоевич,  и  его  мингрельская  бабушка  —  Панцулая  Нина  Николаевна.   
        В  Синопе   у  них   был  огромный  участок  земли  —   около   ста  соток  —   с  фруктовыми    деревьями  и  домом  старинной  мингрельской  постройки.   Дед  всю  жизнь  проработал  на  земле.   Он  любил  деревья….   
        До  революции  —  в  то  время  Сухумский  округ  в  составе  Кутаисской  губернии  входил  в  Российскую  Империю  —  ему   даже  пришлось   поработать   садовником  в  имении  у   лесопромышленника   Смецкого  Николая  Николаевича. 
        В  конце  1892  году   Николай  Николаевич  приобрёл   у  Левана  Атаровича   Малания  и  начальника  Сухумского  округа  полковника   Введенского   
        Аполлона  Николаевича  в  черте  города  несколько  участков  земли.   Фруктовые  сады  были  вырублены,  а  на  участках   высадили   разные  субтропические  деревья  и   мандаринник.   
        Николаю   Николаевичу  удалось  создать  парк,  который  поражал  своей  мощью  и  экзотичностью.  Парк  этот  получил  название   «Субтропическая  флора»,  какое  носил  в  своё  время   сад  Аполлона  Введенского,    поселившийся  здесь  ранее. 
        В  1891  году   полковник  Введенский  продал  свой   сад   за  7200руб.  Александру  Михайловичу  Романову  —  великому  князю,  внуку   царя  Николая I. 
        Александр  Михайлович  дал  новое  название  саду  —  «Синоп»  —  в  честь   победы  российского  флота  в  сражении  с  турками  при  Синопе.  Во  владении  великого  князя   сад  находился  до  1917  года,  когда  и  был  национализирован. 
        После   окончания    Великой  Отечественной  Войны  в  бывшем  имении  великого  князя   Александра  Михайловича   было  организовано  научно-исследовательское  учреждение  —  Сухумский  физико-технический  институт,  входивший  тогда  в  систему  сверхсекретных  учреждений,  работавших  над  проектом  создания    атомной  бомбы  в  СССР.  Сюда  были  доставлены  около  300  немецких  специалистов,  физики  и  лирики  со  всего  Союза….   Старому  мингрельцу   атомная  бомба  была  не  нужна….  Он  любил  фруктовые   деревья….  Но  его  переселили.  Фруктовые  деревья  в  его  саду  вырубили….  А   на  территории  его  фруктового  сада  в  Синопе   рабочие,  немецкие  военнопленные,  построили    дома  для  проживания  сотрудников  института.  Когда  деревья  вырубали,  старый  мингрелец,  Панцулая   Константин  Бекоевич,   плакал.  Он  стоял  и  стучал   ладонями  по  голове,  как  это  делают  мингрельцы  перед  гробом  с  покойником.


        Из  трёх  сыновей,  ушедших  на  войну,  вернулся   один…  Панцулая  Александр   Константинович.   
        Вернулся  с  женой   —  Полуэктовой  Анной  Николаевной. 
        На  сайте  ОБД  Мемориал  Одиссей  нашёл  имена   двух  других  сыновей,   пропавших  без  вести:  Панцулая  Ануфрий  Константинович,  дата  рождения  —  1915,  дата  выбытия  —  06.1942   и  Панцулая   Владимир  Константинович,  дата  рождения  —  1920,  дата  выбытия    —  12.1942,  место  рождения  —  Грузинская   ССР,  Сухумский  р-н.


        Тех  же  из  семейства,  кто  ещё  пребывал,   переселили    в  местечко  Келасури,  на  улицу  Тимирязева….


        Зомби  с  замиранием  сердца  продолжал  всматриваться  в  монитор  компьютера. 
        Следующая  фотография  называлась  «ГИСХ  и  Келасурский  мост»
Одиссей  волновался.  Где-то  здесь  был  его  дом….   
        Он  решил  ориентироваться  по  Келасурскому  мосту.  Перед  мостом  налево  начиналась  улица  Кварацхелия.   Если  пройти  немного  по  улице  Кварацхелия,  первый  поворот    налево  —   к  Сельскохозяйственному  институту.  Следующий  поворот   налево  —  улица  Тимирязева.   Вот  здесь…. На  подъёме,   справа….   Начинается   бабушкин  участок  с  мандариновыми  деревьями….  Дальше   Тимирязева,  4.
        О,  чёрт!!!  Чёрт!!!    Чёрт!!!   
        Одиссей  с  изумлением  смотрел  на  свой  земельный  участок.  Он   даже  хлопнул  себя  по  ляжкам  и  с  остервенением  тёр  подбородок.  Чёрт!!!   
        Земельный  участок  был  совершенно  пуст.  Его  шесть  соток  представляли  собой  абсолютно  гладкое  место.   Чёрт!!!  Это  просто  Гоголь  какой-то.   Вместо  дома  с  наружной  лестницей —  по  правую  сторону   грушевое   дерево  «бера»,   по  левую  сторону  два  яблоневых  дерева  «шампанское»,    свисающие  с  веток  гроздья  «изабеллы»  —    вместо  дома  с  наружной  лестницей   абсолютно  ровное,  гладкое  место.  Ни  одного  деревца….  Николай  Васильевич!!!  А-у-у-у….   
        Одиссей   ещё  несколько  раз  прошёлся  глазами  по  улицам….  Может,  он  что-то  перепутал,  может,  забыл….  Но,  нет….  Участок  в  шесть  соток   был  его,  и  участок  был  пуст.    


        Он  вновь  и  вновь  вскакивал,  выключал  компьютер,  потом  включал,  выходил  на  нужный  сайт:  нет,  дома  не  было… 
        Ночью,  уткнувшись  в  стенку,  Одиссей  бредил  о  каких-то  книгах,  записях,  библиотеке,   стихах  и  о  каком-то  без  вести   пропавшем  стихотворении.
        Стихотворение  было  посвящено   женщине.  Л.П….   
        Он  её  никогда  не  вспоминал.  Эту  женщину….  Л.П.   И  не  искал….   Нет….  Искал….   
        Он  её  искал,  но  не  нашёл,  искал  в  Интернете,   надеясь  с  презрением  и  злорадством  найти  фотографии  некрасивой  стареющей  женщины.  Но  её  нигде  не  было.   Возможно,  она  уже  умерла.   Не  дожила  до  интернета….   Эта  женщина,  для  которой  в  наступившем  «сейчас»   рядом  не   нашлось  места.  Единственное  место,  где  её  можно  было  отыскать,   было  пропавшее    стихотворение,  в  котором  она  пребывала  молодой,  с  бесконечно  любимыми  чертами  лица  с  полузакрытыми  глазами  и   учащённым  дыханием,  но  он  уже  никогда  не  сможет  написать   стихотворение  вновь.   Всё  сгинуло  в  нети.  И  стихи,  и  дом….   
        «Эта   сухумская  Калипсо….  Калипсо….   
        Это  было  у  Чёрного  моря,  летом… 
        Она  спросила:  «Ты  меня  любишь?»   Я  ответил:  «Нет».  «Но  ты  меня  берёшь….»  —  сказала  она  сдавленным  голосом.  Я  промолчал.  Потом  она  сказала:  «Пойдём,  поплаваем….  Кто  дальше  заплывёт». Мы  вошли  в  чернильную  воду.   Я  уплывал  от  неё…  она  следом.    Погас   закат  в  три  солнца  на   глади….   Я  уплывал  от  неё….  она  сзади…  Она  гнала   меня….  неутомимая  кобылица….  Мы  могли  утонуть…   Я  хотел  вернуться….    Мы  заплыли  так  далеко….  Небосвод  становился  звёздным…. Мы  были  очень  уставшими,  когда  вернулись.   Мы  заплыли  за  тот  предел,  за  которым   звезда  светила.  Мы  заплыли  за  тот  предел,  за  которым  всё  едино…..  Это  был  поединок….  Я  её  предал…..  Бросил….    Зажал  либидо….     Потом  женился  на  Ольге.  А  эта  женщина,  эта  Л.П.   из  настоящего  выбыла.  Её  нигде  не  было….      Даже  в  интернете  не  отметилась….».   


        —  Ты  же  бросил  её,  —   сказала  квалия  чернильного  цвета


        Акулина  бесшумно,  чтобы  не  спугнуть,    несколько  раз  подходила  к    кровати  и   прислушивалась  к  бреду  зомби,  узнавая  о  нём  такое,  чего  он  и  сам  никогда  не  знал.


                ***


        На  следующий  день,   надев  свой  костюм  для  особых  случаев,  надев  гробовые  ботинки,   хрюкнув  и   сказав  «моэги-и-и-и»,    он   вышел  из   квартиры.   
        Надо  было  что-то  делать.   
        Какой-никакой,   а  всё   же   зомби  был  мыслящий  тростник,  хотя  у  него,  как  утверждают   в  научных  кругах,   могла  быть  потеряна  часть  гипоталамуса,   могла  быть  повреждена  теменная  доля  мозга  и  могла  быть  атрофия   мозжечка.   
        И  всё  же,  несмотря  на  такое  плачевное  состояние  мозга,   он  понимал,  что  надо  работать.  Надо  было  выживать….  Хотя  и  дом  исчез,  и  страна  исчезла,  и  личность  была  какая-то  плавающая,  с  трудом  поддающаяся  самоиндификации.


        К  счастью,  в  огромном  мегаполисе   для  таких  организмов  тоже  находится  своя  социальная  или  профессиональная   ниша,  которая  может  определить  место  организма  на  социальной  лестнице,  наиболее  соответствующее  его  одарённости.    Это,  конечно,  профессия  дворника.   


        Начальница  ЖЭК  —  кряжистая,  низкорослая,  в  костюме  от  Пьера  Кардена  —  была  женщиной  сердобольной.   
        Выслушав   горестную  историю  Одиссея,  она  только  спросила  сиплым  голосом:  «А  что  ты  такой  фиолетовый?   Не  запойный,  случайно?  Не  подставишь  меня?»,  но  на   работу  приняла  с  испытательным  сроком  с  временным  проживанием  в  одной  из  комнат  на  первом  этаже  в  доме  по  адресу:  Брюсов  переулок  2/14,  стр.9.   
        —   Будешь  грести  на   Никитском  бульваре.  Это  Правительственная  трасса….  Там  Юрий  Михайлович  каждый  день  проезжает  на  работу,  с  работы….   На  работу,  с  работы….  Чтоб  вгляный  был,  как  древнегреческий  памятник.  Смотри….  Не  подставь.   


        И  не  подставил….   
        Должностные  обязанности   дворника  исполнял  исправно  и  даже  с  любовью.  И  снежок  любил  грести,  и  листву  любил  мести,  и  помойка  помогала….
        Работал  не  хуже  татар…..  Татары  грести  умеют….
        Но  зато  лучше  интеллигентных.  Поэты-песенники,  разведённые  художники,  неимущие  режиссеры,  престарелые   арт-дизайнеры,  поэтессы….  Все  работали  плохо  и  вскоре  были  уволены  за  халатное  исполнение  должностных  обязанностей  и  заменены  киргизами  и  т.д. 
        К  тому  же  все  интеллигентные  были  либералами.  Вот  выйдет  с утра  такой  поэт- песенник  либеральных  взглядов  на  закреплённый   за  ним  рабочий  участок,  взглянет  на  вывалившийся  по  колено  снег  и  исторгнет  из  глубины  своего  оскорблённого  и  униженного  организма  стон  и  только  потом  начинает  грести.  Гребёт,  гребёт….   А  снег  всё  идёт  и  идёт….  Да  ещё  и  на  голову  может  что-нибудь  свалиться.
Татары  уже  давно  работу  закончили,  уже  чай  пьют   по  комнатам,  а   он  всё  копается.


        Одиссей,  конечно,   был   другим.   Посторонние   мысли   в  голове  его  не  водились. 
        Грёб  и  грёб….  Мёл  и  мёл….   
        И  всё  же  либерализма   нахватался.   Всё  же  семя  либерализма   упало  на  девственную  почву  его  мозговых  извилин. 
        —  О,  свобода…. Мозги-и-и….  Свобода,  как  задача  совершенства  личности  и  общества,     —   хрюкнув,  застонал  зомби,  сгребая  снег  в  огромную  кучу.  —  Самое  главное,  частная  собственность,  как  гарантия   свободы.
        Он  вспоминал  свой   разрушенный  дом,    земельный  участок,  речку  Келасури. 
        —  Отняв  дом,  отняли  свободу…. —   слёзы  потекли  по  его  фиолетовым  щекам,   теряясь  где-то  в  густой  бороде.
        А снег  всё  падал  и  падал….  А  Одиссей,  похрюкивая   и  плача,   всё  грёб  и  грёб…. 


                ***


        Декабря  24  числа  зомби  Одиссей  Акакиевич  Ничтоишвили   вышел  из  метро  на  площади  трёх  вокзалов  и  направился  в  сторону  проспекта  Академика  Сахарова.      
        Каждое  мгновение,  вспыхивая  и  исчезая,   мимо  проплывали люди,   дома,  машины,  молодые  люди,  раздающие  прохожим  белые  ленточки.


        В  этот  день  зомби  проснулся  довольно  рано,  разбуженный  настойчивым  увещеванием  квалии.   
        «Иди   на  митинг,  —   увещевала  квалия  зомби.   —   Лозунги  там  хорошие:    «мы  не  быдло».   Тебя  непосредственно  это  касается.    Ты  же  не  быдло?      Ты  должен    верить  в  своё   великое    предназначение    и    миссию».   
        Зомби     хрюкнул,          сказал     «мозги-и-и-и»,  ну и  пошёл…. 
        Ноги  шли,  и  он  шёл,  шёл,  абсолютно  не  понимая,  куда  и  зачем,   в  рабочей  одежде  зимнего  типа  оранжевого  цвета,  которая,  несомненно,   являлась  устойчивой  к  износу,  эстетичной  и  практичной,  со  снегоуборочной  лопатой   и  пакетом  с  документами  в руках.       
        Трудно,  конечно,  объяснить,   зачем  зомби  взял  на  митинг  снегоуборочную  лопату.  Возможно,  для  конспирации. 
        Дело  в  том,  что  митинг  «За  честные  выборы»  был  разрешённым  властями,  но  московские  власти  опасались  провокаций  со  стороны  участников  несогласованных  публичных  мероприятий. 
        В  районе  проведения  митинга  были  усилены  меры  безопасности,  дежурили  усиленные  наряды  полиции,  сотрудники  ОМОН. 
        А  Одиссей  был  зомби  очень  осмотрительный,  поэтому,  возможно,  он  и  взял  для  конспирации  снегоуборочную  лопату,  чтоб  не  спутали  его  с  провокаторами  и  не  загребли  ненароком.


        Ноги  шли,  шли.   Мозг  «здесь  и  сейчас»  вожделел  мозгов,  направленный  в  будущее,  неся  в  себе  потенции  и  возможности  нового.   
        И  зомби   ступил  столбчатой  ногой  на   проспект  Академика  Сахарова;  другая  нога  подкосилась.   


        —  Посмотри,  Одиссей,  посмотри….  Как  здесь  красиво!!!   Сколько   белых  шаров.  Прелестно….  Прелестно….  —   щебетала  своими  нейронными  ансамблями  квалия.


        Большое  скопление  людских  тел  с  белыми  шарами  действительно  действовало  возбуждающе. 
        Но,  то  ли  от  того,  что  он  вышел из  дома  на  голодный  желудок,  то  ли  от  недостатка  в  организме  белковой  пищи,  перед  глазами  Одиссея  вдруг   возникло   видение  постоянной  дискретности   окружающей  его  толпы  как  постоянной  дискретности  мясного.   
        Мясное  вокруг  зомби  каждый  миг  исчезало  и  воссоздавалось  с  колоссальной  скоростью,  пробуждая  в  нём  первобытные  инстинкты.  Он  даже  заурчал  себе  в  усы  от  такого  видения…. 


        Вдруг  некто  с  белыми  ленточками  в  руках    окликнул  его.    
        Удивительно,  но  как  дурак  дурака   видит    издалека,   так  и   любой  зомби   узнает  в  толпе  своего. 
        Как  это  у  них  получается,  неизвестно.  Возможно,  они  чуют  друг  друга  по  специфическому   запаху,  возможно,  они  владеют  особым  видением,  но  зомби   Одиссей  был  опознан. 
        Стряхнув  со  лба ускользающую  тень  видения,  Одиссей  обернулся  и  увидел  немолодого  зомби,  раздающего  белые  ленточки,  внешне  похожего  на   дорого  одетого  иностранца,  с  портфелем  и  в   шляпе.   
        Перед  Одиссеем   стоял  зомби  Марк. 
        —  Здорово,  брат.  Откуда  будешь?  —  спросил   зомби  Марк,  вручая  Одиссею  белую  ленточку.
        —   Здорово.    Да  я  с  Бутовского  кладбища.  А  ты  откуда  будешь?  —   в  свою  очередь  поинтересовался  Одиссей.
        —   А  я  с  Новодевичьего.
        —   Да  как  же  ты  оттуда  выбираешься? 
        —   Дык  я  как  вылезу  из  могилы,  дык  и  примкну  к  экскурсионной  группе.  Похожу,  посмотрю,   кто,  где  похоронен,  у  кого  какой  памятник.  А  потом  выхожу.   «Блажен,  кто  посетил  сей  миг  в  его  минуты  роковые!».  Ещё  должны  подтянуться  зомби  из  глубинки.  Европейские  зомби  со  всеми  их  европейскими   ценностями  уже  прибыли.


        Многие  СМИ  писали  в  этот  же  день  об  этом  рекордном  митинге  протеста  на  проспекте  Сахарова. 
        Вот,  например,   некоторые  выдержки   с   сайта   Ньюс  ру.  ком.   
        ««Москвичи  собрались  на  митинг  протеста  на  проспекте  Академика  Сахарова.
        По  разным  оценкам,  акция  собрала  от  30  до  120  тысяч  человек.
        У  выхода  с  Комсомольской   случилась  потасовка  с  молодым  парнем,  женщиной  и  трёх   омоновцев.   Всех  растащили.
        Кудрин  приехал,  как  обещал,  и  сказал, что  думские  выборы  были  нечестными,  а  также,  что  главу  ЦИК  господина  Чурова  надо  отправить  в  отставку  и  провести  новые  честные  выборы  и  предложил  создать  единую  демократическую  партию.
        Выступил  Чхартишвили  (Борис  Акунин).  Он  заявил:  «Мы  все  разные,  и  есть  иллюзия,  что  нас  можно  перессорить.   Это  неправда.   Нам  нужно  думать,  что  делать  для  того,  чтобы  Путин  отправился  не  в  Кремль,  а  на  пенсию».
        Выступил  Артемий  Троицкий  в  костюме  презерватива   и   заявил,  что  Путин  делает  что-то  очень  интимное  со  всей  страной.
        Дмитрий  Быков  заявил:  «  История  поставила  на  нас  —  и  положила  на  них»  и  предложил   коммунистам  и  либералам  договариваться    и   возможно,  любить,  как,  несмотря  на  различия,  договариваются  и   любят  друг   друга  мужчина  и  женщина.
        Прохоров    покинул  митинг,  заявив,  что  не  планировал   выступать  и  поехал  проверить,  всё  ли  в  порядке.
        Ксения  Собчак  вышла  под  свист  собравшихся,  но  упорно   выступала:  «Эта  власть  может  быть  нашей,  только  если  мы  сами  сможем  её  создать».  Из  толпы  кричат  «Уходи!».  Собчак  предлагает  влиять  на  власть,  а  не  бороться  за  власть.
        Алексей  Навальный   призывал  отнять  у  власти  то,  что  по  праву  принадлежит  народу»».


        Но   встреча  двух  зомби,  имеющая  место  быть  в  этот  день  на  площади  Академика  Сахарова,  конечно,  никоим  образом  никакие  СМИ  не   осветили. 
        И  не  только  не  осветили,  но  этот  факт    никем  не  был  замечен.  Не  все  события  освещаются  СМИ.  Да  это  и  невозможно.  Но  от  этого  они  не  перестают  оставаться  менее  имеющими  место  быть. 


        —  А  я  стою  и  чую:  где-то  рядом  зомбак.    Как  взглянул  на  тебя,  так  сразу   промыслил:  «О!  Это  он».  А  скажи,  ты  знаешь,  куйли  ты  здесь?   А?  Думаешь,  ты  Избранный?  —   прищурив  глаз,  спросил  зомби  Марк  у   Одиссея.
        —  Я  не  знаю,  —   ответил  обречённо  Одиссей.            
        —  А  я  знаю.  Я  тебя  учуял.  Ты  —  Избранный.   Ты  возглавишь   нашу  либеральную  оппозицию.  А  с  этими   разве  провернёшь  что-нибудь  путное,  —  зомби  Марк  указал  на  сцену,  где  выступали   либерально-демократические  ораторы. 
        —   Я?  Я  должен  возглавить  оппозицию?  Да  я  же  червяк  ничтожный,  —  сопротивлялся  Одиссей.
        —  Ничего….  Ничего….  .  На  вид  ты  харизматичный.  Имя  у  тебя  героическое.  Фамилия  —  мировоззренческая.   А  в   Тырнете  трындишь?  Надо  обязательно  трындеть.  Купим  тебе  айпэд.   Заведёшь  аккаунт.   Не  волнуйся.  Напишем  тебе  экономическую  программу.  Наши   упыри  и  вурдалаки  —  большие  специалисты.  Какую  угодно  накалякают.  И  пойдёшь  в  президенты.  И  пинжак  купим.  Да….  Самое  важное.  Я  же  знаю….  Ты    специалист  по  выбиванию  глаз.  Вот  милиционеру  выбил  глаз?  Выбил.   И  уголовное  дело  завели.  До  сих  пор  тебя  разыскивают.  Но  это  делу  не  помеха.  Ты  должен  меня  внимательно  выслушать.  Дело  в  том,  что  наш  папа  зомби  Барак  Обама  последнее  время  очень  не  доволен  Путиным  Владимиром  Владимировичем.
        —  Как?  Так  Барак  Обама  тоже  зомби?  —   удивился   Одиссей.
        —   А  кто  не  зомби?  Все  зомби.   В  Америке  есть  один  философ  с  окладистой  бородой, почти   как  у  Сократа,  Дэниел   Деннет.  Так  он  тоже  зомбак  и  считает,  что  всех  людей  можно   назвать  зомби.   Он  считает,  что  зомби  вполне  могут  обладать  сознанием    (они  называют « квалия»)   в  том  смысле,  в  котором  оно  существует.  Я  промысливаю,   что  зомби  —  это  такие  существа,  у  которых  плоховато  с  квалией. 
        Вот,  послушай,  что  пишут  учёные  про  зомби,   —   зомби  Марк  достал  из   портфеля  айпед,  набрал  какой-то  сайт  и   зачитал.  —   У  зомби  потеряна  часть  гипоталамуса,   поэтому  они  вечно  голодные.  У  зомби  повреждена  теменная  зона,  поэтому  сосредотачиваются  на  том,  кто  у  них  под  носом.   У  них  атрофия  мозжечка,  поэтому  походка  зомби  тяжёлая  и  неуклюжая.  У  них  нет  долгосрочной  памяти,  поэтому  они  никого  не  помнят  из  прошлой  жизни.  Они  могут  стонать  и  хрюкать,  а  иногда  произносить  «мозги-и-и-и». 
        —  А  я  как  вылез  из  гроба  в  Бутовском  лесу,   так  почему-то  застонал,  хрюкнул  и  произнёс  «мозги-и-и-и».    Ну,  я  сразу  понял,  что  со  мной  что-то  не  то.  На  языке  только  матерные  слова  вертятся,   всё  время  жрать  хочется,  походка  какая-то  тяжёлая  и  неуклюжая,  как  у  трансформера,  не  могу  вспомнить  черты  лица  моей  любимой  женщины  Калипсо,  охочусь  только  на  мух,  пролетающих  перед  самым  моим  носом.  А  это,  оказывается,  у  меня  с  квалией  не  всё  в  порядке.  Вот  в  чём  дело.   Сегодня   вот.  Во  дворе  своём  гребу….  Сваливается  на  голову  огроменная   сосулька….  А я  хоть  бы  что….  Даже  глазом  не  моргнул…
        —   А  у  кого  с  этой  квалией  всё  в  порядке?   Думаешь,  у  них  с  квалией  всё  в  порядке?  —   зомби  Марк  указал  жестом  руки  на  сцену,  где  выступали  ораторы  либерального  толка.  —  А  в  Америке  собираются   создать  компьютерную  модель  человеческого  мозга.  Вот  зомбаков  понаделают.  Разве  может  железяка  иметь  квалию?   Не  знаю.    Так  вот.  Папа  наш  зомби  Барак  Обама  очень  недоволен  Владимиром   Владимировичем.  Владимир  Владимирович  своим  циклопическим    глазом  всё  куда-то  не  туда  смотрит  и  как-то  не  так.   Глаз  его  циклопов    затуманился   какой-то  патриотической    поволокой,    говоря  образно.  То  национальные  интересы   у  Владимира  Владимировича  появились,  то  любовь  к  отеческим  гробам,  то  любовь  к  родному  пепелищу.   Так  дело  не  пойдёт.   Миссия  твоя  будет  заключаться  в том,  чтобы  выбить  Владимиру  Владимировичу  его  циклопов  глаз  с  патриотической  поволокой,  говоря  метафорически.  Надеюсь  тебе  понятно,  что  речь  идёт  о  мировоззренческом  глазе,   —  сказал  зомби  Марк   узурпирующим   могильным  шёпотом.
        —  А  может  его  просто  сожрать?  —  предложил  Одиссей,  чтобы  облегчить  себе  задачу.
        —  Сожрёшь  его….  Как же.  Кругом  одни  патриоты.  Не  подступишься.  Признаюсь,    у  нас  есть  во  властных  структурах  свои.  Так  укусить  даже  не  удалось  его,  не  говоря  уже  о  том,  чтобы   сожрать.    Так  что,    бери,  Одиссей,     либерально- демократический  кол  —   вектор  цивилизации,  заточи  это  бревно,  разожги  конец    на  костре  и   выжги  мировоззренческий  циклопов  глаз.  У  тебя  получится.
        —   Смогу  ли  я?   Ведь  я  же  Никто,  —  усомнился   Одиссей.   
        Он  достал  из  пакета  паспорт  и  домовую  книгу  и  показал   зомби  Марку.  —   Вот,  посмотри.  Я  гражданин  СССР,  а  страны  нет.  Мне,  как  гражданину  СССР,  Конституцией  СССР была  обеспечена  неприкосновенность  моей  личности.     У  меня  есть   домовая  книга  на  дом,  где  я  прописан,  а  дом  исчез.  Может,   и  меня  нет?  Может,  я  иллюзия.  А  может,  я  червяк  ничтожный?
        —    Ну  что  ты  всё  трындишь?   Никто,  червяк  ничтожный…. Упадничество  всё  это.    Давай-ка  проверим,  как  резонируют  наши  с  тобой    внутренние  убеждения.   
Я  вот  промысливаю  данный  аспект  таким  философским  макаром.   Да….  Мы,  зомби,  считаем,  что  всё  в  мире   мгновенно.   И  всё  сущее  в  мире  ежемгновенно  с  колоссальной  скоростью  исчезает  и  воссоздаётся.  Меня  интересует  то,  что  есть.   Именно  то,  что  есть.  Мы  полагаем  — то,  что  есть,  то,  что  имеет  место  быть,  мгновенно. В  прошлом   и  будущем  ничего  нет.  Там  «ничто».  Всё,  что  может  существовать,  есть  только  один   миг  в  настоящем,  сейчас.   И  только  в  этом  бесконечно  малом  промежутке  времени  идёт  процесс….   Каждый  миг  предыдущий  мир   исчезает    и  воссоздаётся  новый  с  колоссальной  скоростью.  И  ничего  потустороннего  нет.  Мир  проворачивается   только  в  точке  «сейчас»  по  эту  сторону,  потому  что  другой  стороны  нет.
        —  Как  это  исчезает?  Куда  исчезает?  Весь  мир?….    Со   своей  массой  и  энергией?….  Он  не  может  так  просто  исчезнуть.  Есть  закон  сохранения  энергии,  — спросил  Одиссей.
        —  Да….     В  прошлом  он  не  может  остаться.   Прошлое  —  ничто.   Дело  в  том,  что  новый  воссоздающийся  мир  буквально  растворяет  или  поглощает  предыдущий,  который  имел  место  быть    мигом  раньше,  со  всей  его  энергией.    И  всё  это  происходит  за  один  миг  настоящего.  И  так  далее….  Идёт  процесс….  Всё  так  быстро  происходит….  Наличествуя   в  интервале  «сейчас»,  мир  направлен  в  будущее….  Наличествуя  в  интервале  «сейчас»,  потенциальность  буквально  выталкивает  предыдущий  мир  в  мир   вновь  возникающий.    Возникают  изменения….   Или  положительные  обратные  связи,  которые  могут  запустить  каскад  изменений….    Происходит   эволюция….  И  так  далее….   
Понял?  Ты  понял,  что  представляет  собой  реальность?  Представь,  что  змей,  кусающий  свой  хвост,  Уроборос,  это  символ   мира,  погибающего  как  одно  и  возникающего как  другое  за  один  отдельный  миг.  В  этом  миге  начало  и  конец.  В  этом  миге   и   конец  погибающего  как  одно  и  начало  возникающее  как  другое  мира.   И  так  далее  все  последующие  миги.     Наша  реальность  —  это  сам  себя  пожирающий,  эволюционирующий,   ежемгновенно   мерцающий,  пульсирующий     зомбак   змей   Уроборос.  Представь,  скольких  Уроборосов,  имеющих  место  быть   в  прошедших,   бывших  когда-то  настоящими,  мгновениях,     этот  аспид  сожрал.    Если  этого  зомбака  раскрутить  по  шкале  мгновений,  в  каждом  из  которых  он  был,  то  в  его  брюхе    можно  обнаружить  даже  то,  что  было     первые  мгновения  после  Большого  Взрыва.   Виват  Уроборосу!!!  Виват  эволюционному  процессу!!!  Виват  змею-зомбаку!!!  Кусает  хвост  —   значит  процесс  идёт.  Время   линейно.
        —  А  если   Уроборос  сожрёт  всё  до  последнего  кварка?  Что  тогда  будет?  —  Одиссей  перебил   сосредоточенного  на   своих   внутренних   мировоззренческих   убеждениях  зомби  Марка.
        —   А  когда  он  всё  сожрёт,  то   превратится   в   округлый  кусок  смолы   такой   плотности,  что  никакие  процессы  там  не  возможны….   И  никакое  время   там   не   возможно…. Змей  хочет  укусить,  а  укусить  не  может.   Очень  твёрдый   кусочек….   Не  ухватишь….      Вот  и  ты….   С  тобой,  как  с  элементом  бытия,  всё    то  же  самое….  И  не  говори,  что  ты  —  Никто.  Хоть  одно  мгновение,  но  ты,  Одиссей,  есть,  имеешь  место  быть.
Индусы  говорят,  что  в  сутках  50  миллионов  отдельных  мигов.  Тогда  за  одни  сутки  ты  ежемгновенно  50  миллионов  раз  исчезаешь  и  воссоздаешься.  Точнее,  каждое  мгновение  каждый  вновь  воссозданный    Одиссей  поглощает    предыдущего.
Так  что,  ты  зомбак  ещё  тот…   Троглодит,  одним  словом.
А  если  взять,  как  элемент  бытия,  твой  мозг,  то  он  тоже  зомби,  вожделеющий  мозгов.   В  нём  тоже  происходят  процессы…. Мозг  тоже  носит  мгновенный  характер.   Он  постоянно  погибает  как  одно  и  возникает  как  другое.  И ежемгновенно  из каждого  конкретного  узора  на  ковре  мозга,  из  конкретных  нейронных  ансамблей,    возникает  каким-то  немыслимым  образом,  как  свойство  или  как  функция  высокоорганизованной  материи,  своя  квалия,  сознательный  опыт,  самосознание, бессознательное,  галлюцинации,   своё  «Я  есмь!».  Наличествуя  в  интервале  «сейчас»,  твоё  Я   направлено  в  будущее,  несёт  в  себе  потенциал  творчества,  как  возможности  нового  Я.  И  не  говори,  что  ты  червяк  ничтожный…  Говори,   что  ты  червяк,  кусающий  свой  хвост.  Червяк,  кусающий  свой  хвост  —  это  звучит  гордо.


        От  всех  этих  разговоров  о  червях,  или  от  того,  что  какие-то  вчерашние  Одиссеи  съели  не  первой  свежести  ножку  Буша,  рвотные  рецепторы  в  голове  у  теперешнего  Одиссея  активизировались,  и  зомби,  держа  перед   надувшимися  щеками  своего  лица  ладони  обеих  рук,  самым  неожиданным  образом  рванулся  в  сторону   и  вырвал.
        —  Тысячу  извинений….  Тысячу   извинений  за   конфуз,  —  извинялся  вернувшийся  Одиссей,  на  ходу  пережёвывая  какого-то  несчастного,  бывшего  мигом  ранее,   Одиссея.   —   Ну,  я  каким-то  интуитивным  образом   ощущал  себя  этакой  зомби-матрёшкой,  в  брюхе  у  которой  бесконечное  число  предыдущих  матрёшек.   Но  мыслить  так  радикально….  Мыслить  категориями  червей…. Это  слишком….   Эта   червячная   конспирология     мне  не  по  нутру….   Она  не  научна. 
        —  Ой…. ёй…. ёй….  Какие  мы  нежные….  Какие  мы  гордые!!!    Нам  не  нравится  червяк….   Нет….  Обезьяне  мы  протянули   братскую  руку  дружбы,  а  червяку   протянуть  руку  не  хотим.  Брезгуем….   —  с  ехидными  нотками  в  басу   кривлялся  зомби  Марк.  Потом  вдруг,  постучав  кулаком  по  своей   голове,   обречённо  добавил.  —   Всё  равно  ведь  большинство  проголосует  за   Владимира  Владимировича….
        Со  словами  «нужна  завирюха»  зомби  Марк   залез  на  железобетонную  плиту   и  пустился  ораторствовать.
        Одиссей  повлёкся  за  зомби  Марком  и  встал  перед  железобетонной  плитой,  как  перед  трибуной   оратора,  представляя  во  множестве  лиц  мелькающих  Одиссеев     одобряющую  толпу.


        —   Кто  здесь  власть?  —   зомби  Марк  разрезал  остывшим  скрипучим  голосом   морозный  воздух.  —   Мы  и  есть  власть!   У  нас  украли  наши  голоса.  Не  забудем,  не  простим.   Мы  знаем,  что  делать.  Мы  заберём  сами.  Отдайте  прямо  сейчас.  Мы  не  будем  молчать.   Один  за  всех,  все  за  одного.   Власть  народу.  Мы  победим.   Даёшь  революцию  одуванчиков.   Мы  здесь  власть.  Да  или  нет?  Да  или  нет?
        —   Да-а-а-а….  —  неуверенно   вторили  голоса  мелькающих  Одиссеев.
        Прохожие  с  белыми  шарами,  улыбнувшись,  возможно,  приняв  эту  странную  парочку  то  ли  за  комедиантов-пародистов,  то  ли  за  фриков,  проходили  мимо,  ближе  к  основной  сцене. 
        —   Ты  это….  Того….  Походи  здесь  немного,  —  сказал  сползающий  с  железобетонной  плиты  зомби  Марк.  —   Осмотрись.  Себя  покажи….  Пусть  народ  попривыкнет  к  тебе….  Присмотрится….  Может,  полюбит.  К  тебе  потянутся.  Зомби  ведь  тоже  люди,  только  немного  несвежие.  Я  позвоню  тебе.  Да….  Вот  тебе  немного  белых  ленточек….  Раздашь  по  ходу….  Не  скажешь,  что  разбирают,  как  горячие  пирожки.  Я  позвоню.   Пока.
        И  зомби Марк  ушёл. 


        Одиссей  немного  потоптался  на  месте,    а   затем  двинулся   неуклюжей   походкой   трансформера   в  сторону   сцены   с  лавинообразно  нарастающим   намерением   держать  речь.   
        Казалось,  речь  уже  оформилась  в  его  голове,  готовая  сорваться  с  шевелящихся  губ,   мотивом  которой   был,  безусловно,  цивилизационный   вектор  либеральной  демократии. 
        Подойдя  к  сцене,  расталкивая  толпу,  он  готов  был  взлететь  по  ступенькам,  но  дорогу  ему  преградили  молодчики  со  словами:  «Куда  прёшь?»,  явно  не  распознав  в  нём   лидера  либерально-демократической   оппозиции. 
        Одиссей  попытался  объяснить,  что  он  хочет  выступить,  но  ему  ответили,  что  выступления  по  записи,  а  запись  была  давеча.
        Не  желающий  отступать  от  своих  намерений  зомби  решил  взять  сцену  спереди  и,  отшвырнув  стоящих  на  его  пути  слушателей,  он  принялся   карабкаться  вверх  на  возвышение. 
        Тут  подбежали  молодчики  крепкого  сложения  и,  оторвав  его  от  сцены,  с  позором  швырнули  на  асфальт,  чем  и  нанесли  глубочайшее  оскорбление  встающему  на  путь  демократизации  зомби. 
        Он,  униженный  и  оскорблённый,   поднялся,  приняв  из  чьих-то  добрых  рук  свою  снегоуборочную  лопату  и  пакет  с  документами,  и  поплёлся  домой,  разочаровавшись  и  в  либеральной  демократии,  и  в  народной  демократии,  и  заодно и  в  плюралистической    демократии.   Всё  одно   —   передел  собственности.            


        Не  ожидал  он,  что  при  лозунгах  «мы  не  быдло»  либерал-демократы  обойдутся   с  ним  как  с  последним  быдлом.         
И  звонка,  и  дальнейших  указаний  от  зомби  Марка  Одиссей  так  и  не  дождался.  Да  и  айпеда,  к  сожалению,  не  дождался  тоже.               


        Опосля  же,  когда  на  Болотной  площади   во  время  акции  под  названием  «Марш  миллионов»   произошли  столкновения  полиции  с  участниками  шествия  и  задержания,  Одиссей  решил,  что  зомби  Марка  тоже  загребли.   
        Но,  возможно,  на  этот  раз  он  и  вовсе  не  «посещал  сей  мир  в  его  минуты  роковые». 
        Возможно,  на  сей  раз  зомби  Марк  решил  не  высовываться,     отлежаться     в     гробу        на     Новодевичьем  кладбище,  залечь  на  дно  до  лучших  времён.   
        Возможно,  ему  на  этот  раз посоветовали   не  высовываться  и  отлежаться  другие,  более  осведомленные  бывалые  зомби  с  Новодевичьего  кладбища,  и  он  их  советам  последовал.


                ***


        Революции  одуванчиков  в  стране  так  и  не  случилось. 
        Не  всегда  задуманное  случается.  Иногда  бывает  так,  что  и  не  задумывал,  а  оно  случается  каким-то  удивительным  образом.
         Не  случилось  и  не  случилось.  Зато  что-то  другое  случилось.      
        Зато  в  стране   случилось  гигантское  половодье.  Как  будто  все  реки  в  стране  вышли  из  брегов.  Случилось  гигантское  половодье  патриотических  чувств,  высшей  точки  которое  достигло,  конечно,   когда  вернулся  Крым.   
        Отбили  Крым.   
        Когда  американский  бык   чуть  было  всю  Европу  вместе  с  Крымом    не  умыкнул  за  океан  на  своей  спине,  пришлось  вдогонку  снаряжать     Троянского  Коня.   
        Таки  и  отбил  наш  русский  Троянский  Конь  у  американского  быка  Крым.  Аккуратно  так  отбил,  без  суеты.
        Дался  этой    Европе  американский  бык,  когда  под  боком  у  неё  такой  красавец  —  наш  русский  Троянский  Конь?
        Люди  не  могли  сдержать    слез  радости  на  глазах   от  переполняющих    их   патриотических  чувств    во  время  просмотра  новостных  передач  по  телевидению.


        Одиссей  тоже  прослезился.   
        Кто  мог  предположить,  что  зомби  способен   переживать  такие     глубокие   патриотические  чувства,  в  то  время  как  потеряна  часть  гипоталамуса,  в  то  время  как   повреждена  теменная  доля  мозга,  в  то  время  как   у  них  диагностируется  атрофия  мозжечка?      
        Отнюдь.   Даже  при  таком  плачевном  состоянии  головного  мозга,     Одиссей  пережил   сильнейшие  патриотические  чувства. 
        Да  и  сам  он  не  ожидал  от  себя  такой  глубины  патриотического  чувства.  Чуть  голова  не  взорвалась. 
        Эмоция  была  такой  силы,  что,  казалось,   в  головном  мозге  зомби  произошли  тектонические  сдвиги   с   их  насиженных  мест  нейронных  пластов,  что  сказалось   на  произошедших   изменениях  в  его  речевой    деятельности  и  поведении,    будто    в  нём  чудесным   образом  пробудился  его  предок  по  материнской  линии  —   кривич. 
        «Дондеже   Мадлен  Олбрайт   будет  зариться  на  наши   полезные  ископаемые  в  Сибири?  Раскатала  губень….  Нам  самим  пригодится»,  —   размышлял  зомби,  гребя  снег  на  вверенном   ему  участке,  с  тщанием  исполняя  должностные  обязанности.


        Однако   переживание  сильнейших  патриотических  чувств  не  смогло  заглушить  в глубинах     формирующейся  души  зомби   тоску  и  унижение   из-за  утраты  отчего  дома.   
        Даже  наоборот….   Ему  так  захотелось  домой,  в  свой  дом….    Но  дома  уже  не  было….  Его  дом  был  сведён  на  нет.   
        От  унижения  и  боли  зомби   и   самого  себя  ощутил  сведённым  на  нет.   Обнулённым  он  себя  ощутил…. Как   жертва  аборта….   
        От  внезапно  охватившей    ненависти  к  незнакомому   человеку  по   имени   Лёсик  Айба    у  зомби   потемнело  в  глазах.  Был  бы  у  него  какой-нибудь  янычарский  ятаган,  он  всадил  бы   этому  Лёсику  в  живот.   
        И   если  бы  не   умиротворяющий  голос     квалии  золотистого  цвета,   то  неизвестно,  как  долго  мог  продлиться  у  зомби  этот  приступ  ненависти.
        —   Успокойся,  —   сказала  квалия.  —   Сделай  глубокий  вдох….  Потом  выдох….  Послушай  радиостанцию  «Релакс».
        —   Да,  да….   Я  спокоен.     Зато  остался  земельный  участок.  Восемь  соток….    И   я  решил  вернуться.   На  земельном  участке  сначала  можно  разбить  палатку….   Жить  в  палатке.  Потом  можно  построить  сарай  из  досок,  поставить  печурку….  А  там  и  домик  небольшой….    Но  я   вернусь  туда  с  особой  миссией.  Я  подниму   моих  единомышленников   на  восстание….  И  возглавлю   восстание,  —  ответил  Одиссей. 
         —    Не  надо  тебе  возвращаться.  Тебя  же  там  убьют.  Почему?   Почему  так  произошло?   Столько  людей  погибло….    С  обеих  сторон…..   Я  не  могу….   Мне  больно.  Что  в  мире  происходит?   —   квалия  плакала.
        —   Что  в  мире  происходит?    Я  долго  думал,  что  в  мире  происходит….  Дык, политика   происходит.    Политика  и  геополитика  в  мире  происходит.  А  политика  —  это  искусство  возможного,  как  сказал  «железный  канцлер»  Пруссии   Отто  Эдуард  Леопольд  фон   Бисмарк.     Ну,  вот  наша  Сакартвело  не  захотела,  чтобы   русский  солдат  стоял,  нахлобучив  каску,  защищал  её,  дуру    волосатую….  Подавай  ей  американского….  Снюхалась  с  американским   быком.   То,  что  было  возможно,  то  и  произошло,   —   пояснял  Одиссей  то  ли  квалии,  то  ли  самому  себе.


        К  тому  же  с  работы  его  уволили….   
        Но  не  за  халатное   исполнение   должностных  обязанностей.  Нет….   Уволен  он  был  ввиду  того,  что  дом  по  адресу  Брюсов  переулок  2/14  стр.9,  где  он  временно  проживал  в  одной  из  комнат  на  первом  этаже,  подпал  под  реконструкцию.  Дворников   селить  было  негде,  поэтому  их  уволили.


        Зомби  купил  рюкзак,   спальный  мешок,    палатку,   четыре  билета   на     места  в  купейном  вагоне    поезда    Москва-Адлер,  сдал   спецодежду   дворника,  надел  свой  старый  костюм   для  особых  случаев….   


        И  вот  он  уже   в  Адлере….   На   Чёрном  море….   В   поселке  «Русский».  Присматривается,  прикидывает,  как  ему  пройти   через  границу.
        Он  решил  пересечь  границу  по  морю.   Он  просто  взял  напрокат   водный  велосипед  или  катамаран,  сел  на  него,   и  ну  крутить  ногами  педали.    


        Одиссей  огляделся…. 
        Он   заплыл  так  далеко,  что  берега  уже  не  было  видно….  По  глади  моря  разливались  кровавые  капли  заката,   и  было  слышно,  как  плещутся  небольшие  волны.   
        Главное  не  потерять  берег  как  ориентир…. Над  морем  развернулась  феерия  закатного  неба  с  розовым  телом  угасающего  солнца.   
        Бирюзовая  квалия   цвета  морской  волны  была   в  восхищении.   А  Одиссей     не  переставал  крутить  педали. 
        Было  тихо….   Вскоре  стемнело,  и  на  небе  вспыхнули  звёзды.  Можно  было  ориентироваться  по  звёздам….   Главное  крутить  ногами….    


        Было  раннее  утро,  когда  Одиссей  причалил  к  брегу.  Он  вышел  на  берег  Сухуми  как  раз  в  том  месте,  где  речка  Келасури  впадала  в  море.   Перед  Келасурским  мостом   зомби  пересёк  железную   дорогу,  заросшую  травой,  пересёк  шоссе   и  пошёл  по  улице  Кварацхелия.       
        Он  волновался.   
        Он  вдыхал  кислород  этого  места   и  узнавал  его.     Вдыхал  и  узнавал….    Он  узнавал  нечто  неизменное,  до  боли  знакомое  в  этом  месте,   где  его  так  долго  не  было.   Вот  деревья  эвкалипта….   Вот  мандарины….   


                ***


        Всю  ночь  лаяли  собаки.   
        Лёсик  Айба   проснулся  рано,   надел  плащ,   резиновые   сапоги  и  вышел  во  двор,  чтобы  полить  из  шланга  помидоры.   
        Потом  он  направился  к  сараю,  где  у  него  находилась   коза  с  козлятами,  но  к  своему  удивлению  обнаружил,  что  дверь  сарая   распахнута,    коза  тупо   щиплет  траву,   а  козлята   разбежались  по  двору.   
        Более  того  недалеко  от  сарая   он  обнаружил  палатку,   разбитую  кем-то  неизвестным,  что  его  ещё  больше  и  удивило,  и  насторожило,    и  даже  обескуражило.
        Он  не  знал,  что  ему  делать.   
        Немного  помедлив,  он  с  опаской   подошёл  к  палатке,     хотел  было  заглянуть  внутрь,   но  вдруг  почувствовал,  что   кто-то  схватил  его  сзади  за   шиворот  и  говорит  хриплым  голосом:  «А!  Это  ты  выгнал  мою  мамочку  из  нашего  дома?  Это  ты  сломал  наш  дом?  Это  ты  захватил  наши  восемь  соток?»   
        Расстегнув  пуговицы,  Лёсик  Айба  с  трудом  выскочил  из  собственного  плаща,  и,  прежде  чем  побежать  в  дом  за  ружьём,   обернувшись,    он   увидел   незнакомца  с  тельцем  его  собственного  козлёнка  под  мышкой.


        Но  Одиссей  не  стал  дальше  выяснять  отношения  с  захватчиком  его  земельного  участка. 
        У  него  была  особая  миссия. 
        С  козлёнком  под  мышкой  он  вышел  за  ворота  и  пошёл  по  шоссе  вдоль  моря  к  Каштакскому  кладбищу. 
        Поднявшись  на  холм  кладбища,  он  с  горечью осмотрел   разбитые  могилы  и  памятники  и  незамедлительно   приступил  к  выполнению   особой  миссии.
        И  как  это  у  него  получилось?  И  как  ему  удалось  поднять  их?   Неизвестно.  Но  через  какой-то  промежуток  времени  с  кладбищенского  холма   по  одному   стали  спускаться   мертвецы  с  транспарантами  в  руках  и  собираться  на  шоссе,   сразу  выстраиваясь  в  шеренги.   
        Когда  набралась  значительная   толпа  из  мертвецов  с  транспарантами,  зомби  Одиссей  с  козлёнком  под  мышкой  возглавил  её,  и  толпа  двинулась  по  шоссе  вдоль  моря   к  резиденции  президента,  которая  только   давеча  была  дачей  Сталина. Воодушевлённая  квалия  пела:  "Мы  наш,  мы  новый  мир  построим.  Кто  был  ничем,  тот  станет  всем". 


        Надписи  на  транспарантах   мертвецов  были  разнообразные  и  гласили:  «Верните  мой  дом»,   «Верните  земельный  участок»,   «Верните  квартиру»,  «Верните   арабскую  спальню»,  «Мака,  отдай   швейную  машинку»,  «Верните  мне   жизнь»,  «Сухуми,  мой  маленький  город  родной,  я  тебя  люблю»  и  т.д.