Уже который день король пребывал в наисквернейшем расположении духа. Он заперся в своих покоях, и самозабвенно предавался меланхолии. Его верные охотничьи псы лежали у едва теплящегося очага, зевая во всю пасть, и наблюдая за хозяином преданными грустными глазами, не теряя надежды услышать его призывный свист, а потом мчаться по заснеженным полям, загоняя для своего господина кабана, или оленя. Как же было бы здорово, напрягая мощные лапы, из-под которых комьями летит искрящийся на солнце снег, гнать обречённого зверя, слышать его резкий, дикий запах, чувствовать его страх и свою силу… а потом, вот так же лежать в охотничьем зале у огромного камина, в котором пылают, уютно потрескивая, целые брёвна, ощущать приятную усталость в разогретых охотой мышцах, прислушиваясь к гулу голосов и взрывам смеха за пиршественным столом, на лету ловя тёплые, жирные куски мяса, бросаемые им пирующими.
Но увы, их любимый король уныло бродил из угла в угол, кутаясь в накидку из волчьих шкур, забросив государственные дела, пиры, балы и, главное, охоту. К себе он допускал только королевского виночерпия, приносившего серебряные кувшины, с длинными узкими горлышками, наполненные золотисто-янтарной коммандарией.
Виночерпий наливал вина в золотой, украшенный драгоценными камнями кубок, делал шаг назад, и замирал в поклоне, в ожидании дальнейших распоряжений. Нетерпеливым жестом король выпроваживал его из покоев, большими глотками опустошал кубок, стряхивал унизанными перстнями пальцами янтарные капли с усов, и обращался к внимающим каждому его слову псам, продолжая монолог, прерванный приходом виночерпия:
- Ну, скажите хоть вы мне, единственные оставшиеся у меня верные друзья, как такое со мной могло произойти? – ловил он взгляд собак красными, запавшими глазами, тускло блестевшими на похудевшем, осунувшемся лице. – Вы знаете меня с тех пор, когда были ещё толстыми неуклюжими щенками. Не я ли не знал поражений в битвах, принудив к миру воинственных соседей? Не перед моим ли взором трепетали, как дети, покрытые боевыми шрамами вассалы, вызвавшие даже не гнев мой, а всего лишь мимолётное неудовольствие? Припомните ли вы хотя бы один турнир, в котором бы я не одержал безоговорочную победу? Нет! И что со мной стало? Не знаете? – король укоризненно посмотрел на псов, и налил себе ещё вина, - а я вам скажу! Только тихо, - он приложил палец к губам, и подозрительно осмотрелся по сторонам, - идите сюда, поманил король собак.
Те, ожиревшие от безделья, лениво подошли к нему, стуча когтями по широким дубовым половицам, и уселись рядом, подняв на него квадратные брылястые морды.
- Это колдовство! – с нотками мистического ужаса в голосе, прошептал король, – чёрная магия! А ведь архимандрит предупреждал меня. А что сделал я? Я отмахнулся от предоставленных им неопровержимых доказательств, как от бессмыслицы, суеверной чуши, годной лишь для ушей погрязшей в невежестве черни, и недостойной слуха самодержца. И где теперь архимандрит? В подвале замка, закованный в железо, и казематные крысы терзают его плоть. Вам, друзья мои, я могу признаться, - король отхлебнул из кубка, готовясь открыть псам печальную истину, - теперь я знаю, что был упрямым ослом, недостойным называться вашим хозяином. Вот. Но что меняет это знание? Ни-че-го! Я уже не хозяин в этом замке. Да что там в замке! Я не хозяин в собственном королевстве! Король умер. Да здравствует королева! – не скрывая горького сарказма, произнёс он, и с нарочитой торжественностью поднял кубок, опрокинув в глотку его содержимое.
Приподняв кувшин, король поморщился, и отрывисто позвонил в бронзовый колокольчик.
- Вина! – крикнул он заглянувшему в приоткрытую дверь виночерпию.
Собаки заворчали на нерадивого слугу, посмевшего вызвать раздражение их обожаемого хозяина.
- Она даже запретила нам с вами выезжать на охоту! Опустил король тяжёлый кулак на столешницу, отчего посуда жалобно звякнула. Псы залились громким лаем, поддержав справедливое негодование своего господина.
- А как всё замечательно начиналось! – прослезился король, пинком направив виночерпия в сторону двери, и вновь наполняя кубок, - хрупкая немая красавица в рубище, тронула моё очерствевшее сердце, превратив его в податливый воск. Я, у дверей опочивальни которого выстраивалась очередь из придворных дам, жаждущих снискать мою благосклонность, краснел как мальчишка, и лепетал, как младенец, под взглядом её ведьминских глаз. Я одел её в бархат и шелка, украсил драгоценностями. Сделал её своей королевой, в конце концов! И что я получил взамен? Вы видите? – потрепал король собак по загривкам. - А эти её гадкие братья, которые буквально свалились мне с неба на голову? И моя «бедняжка» сразу же, без умолку защебетала, хотя для меня у неё, до их появления, не находилось и слова. Она меня просто использовала, чтобы в сытости и тепле содержать свою прожорливую семейку. Пока её многочисленные братцы опустошают мои винные погреба и кладовые со снедью, войска её мачехи, с которой эта маленькая колдунья развязала войну, из-за того, что та вовремя распознала сущность падчерицы, и вышвырнула весь выводок из дворца, занимаются тем же на моих землях. Моя армия ропщет, а феодатарии готовы взбунтоваться. Пока братья Элизы отважно атакуют служанок по тёмным закоулкам замка, её родственница, взбешённая коварным нападением падчерицы, берёт приступом один мой замок за другим. Если так пойдёт и дальше, очень скоро я останусь без королевства!
Король в отчаянии влил в себя изрядную порцию вина, нетвёрдой рукой поставил кубок на стол, закрыл глаза, и устало откинулся на резную спинку кресла, уронив голову на грудь. Собаки, поворочавшись, устроились у его ног.
- Раньше нужно было думать, до того, как подбирать всяких бродяжек по лесам... а её братьев нужно было зажарить, когда они ещё были лебедями, - пробормотал король засыпая.