Разве я в этом виноват?

Александр Самоваров
Я вам расскажу, что такое жить в рабочем поселке при Брежневе. Это как идти по бесконечному подземному коридору с низким сводом и глиняным полом и стенами. На стенах капли сырости, на полу лужи, серо и душно, горят мигая, лампочки серо-желтого света, на каждом повороте стоит табуретка, обычная такая грубо сделанная самодеятельная табуретка, на ней налит до краев стакан водки, сверху он покрыт ломтем черного хлеба, густо посоленного и на хлебе половинка головки лука. Ты вдыхаешь запах лука, запах сырого хлеба, вливаешь в себя жгущую отвратную водку, задерживаешь дыхание, выдыхаешь, заедаешь луком и чувствуешь, как пустота жизни заполняется теплом, и сразу стены коридора становятся розовыми, ты идешь веселее, потом водка выветривается и нападает депресняк. И снова бредешь, едва поднимая ноги до следующего поворота, до следующего стакана водки. Через шесть дней этой ходьбы ты попадаешь в баню. В лютую советскую поселковую баню с голыми мужиками, которые плавают в тумане пара, ты идешь в парную, в гулкой пустоте огромного помещения стоит огромная печь, в нее волосатый ловкач с болтающимся членом подбрасывает  воды и вышибает оттуда паром, так что ты пригибаешься до полу. Потом блаженный жар, потом ты снова пьешь водку, и снова в серый темный глиняный коридор в слякоть и депрессивную жуть. И долго - десятилетия ничего не происходит, потом ты прямо из коридора попадаешь к наркологу.

- Ну, проходите,  голубчик, - говорит он, шепелявя, он толстый, сам обколотый нейролептиками, а потому оглушено-благодушный. – лечиться будем?

- А зачем? – хрипишь ты.

-  Партии служить надо, пятилетний план выполнять, будем зашивать в попу эспираль? Будем вести себя хорошо и партию слушать?
И ты издаешь вслед за хрипом стон, ты понимаешь, что если ты здесь задержишься, и тебя подлечат, то тебе идти по этому коридору лет на десять дольше.

- Доктор, а ну его на…

-  Кого, голубчик, партию?

- Партия – святое, она ум, честь и совесть, на… лечение. Я ведь работаю, доктор, только скажите партии, что открывать отдел водки в магазине  в 11 часов – это садизм.

- Ну как же без садизма, голубчик, наша партия не может без садизма.

И вот – взрыв! Я только вошел в этот подземный коридор, дошел до первой табуретки. Выпил первый стакан водки и взрыв! Нет передо мной глины, передо мной синее небо! Дорогой Леонид Ильич, чтобы в вузы попадали и простые ребята из рабочих поселков, открыл рабфаки. И я на «Кропоткинской», здесь где-то на старых и холеных улицах, где живут партработники средней руки, люди кино  и евреи из юристов, здесь где-то один странный дом, с верандами, пятиэтажный, там у меня принимают экзамены. Мужчина и женщина. Мужчина матерый учитель из школы, он смертельно устал, он смертельно не любит меня за факт моего существования, он считает себя очень умным, в своих квадратных очках он скосил голову на бок, как скворец. А Женщина – это Женщина, она любит меня, я это чувствую. Она всеми жилками своими уже любит меня. Она спрашивает, какие книги я читал о Наполеоне. Я говорю, что читал Стендаля, там много о великом императоре.

- О, Стендаль, - стонет в неге женщина и не договаривает. Она хочет секса, она вспоминает «Красное и черное», молодого красавца Жюльена Сореля.

Но учитель меня ненавидит, его очки запотевают от ненависти. Он спрашивает, что я читал об Иване Грозном.  Я говорю, что читал драму Алексея Толстого, советского писателя. Он мне не верит, что есть такая драма, при этом он верит в то, что знает все на земле лучше всех прочих, но она лежит у меня дома, эта драма, 1946 года издания в шикарном переплете.

- О, Стендаль, - шепчет женщина, и грудь ее колышется.
И я принят на рабфак.

Я вышел из коридора. Зачем? Ведь этот подземный коридор был отведен и для меня. А сияющее синее небо и самый лучший город мира – Москва, это разве для меня? Это для детей партноменклатуры, для детей кагебешников, это только для них должны расти цветы, и петь птицы.  Для них должны сыпаться с синего неба миллиарды долларов.

Но как я глуп и везуч. Или невезуч? Меня любят женщины. И они не хотят, чтобы я шел по подземному коридору. Из-за своего эгоизма не хотят. Это они… во всем виноваты. Простите их, простите меня, что я здесь, но я же нищий, я же не так сильно перед вами провинился? Вы же все равно соорудили для меня и еще для 140 миллионов этот новый коридор из глины. Вы не умеете строить что-то другое. Вы вечная партия Ленина-Троцкого-Сталина.