Что-то тянуло меня в этот ресторан. Неизменно тянуло. Каждый вечер я приходил сюда, садился у окна и, мирно потягивая коньяк из этих безумных пыжистых фужеров, направлял свой взгляд бродить по прямой траектории. Неизменно на пути его оказывался кренделёк булочной моей давнишней знакомой (о, страшно непоседливая и неаккуратная женщина, но порывы вдохновенья, кои хоть и нечасто, но всё ж у неё встречаются, заставляют позабыть обо всех её грехах). И неизменно этот крендель был запылён, так же мутновато поблёскивая, как коньяк в моём пузатом фужере.
Мне нравилось сидеть здесь, вот так, спокойно, ни о чём толком не думая и вглядываясь в лица прохожих. Например, вон тот франт в шляпе с рыжими обвисшими полями, да-да, он, приходит сюда уже вторую неделю, ходит туда-обратно, чему-то мутно улыбаясь и неизменно поглядывая на часы, затем, ровно через шестьдесят пять минут (каюсь, засекал) корчит запылённую печальную гримасу и, резко развернувшись, уходит. Интересно, правда. Но раз я дал себе зарок ни о чём не думать, то надо выполнить. А потому взор мой переключается на другого прохожего, затем на третьего, четвёртого, пятого, и вот, наконец, она…
Она… Да, пора бы уже. Но на часах почти девять, а она ещё ни разу не опоздала. И точно: вот. Торжественно и безмолвно распахнулись створки дверей, и из-за них вышла, нет, выплыла девушка-божество. Эта нимфа, эта муза была стройна и высока, белокожа и синеглаза (в последнем, впрочем, я не был уверен.) Она приходила сюда ровно в девять, всегда одна, облачённая в шелковую мантию платья. На чёрных волосах неизменно виднелись три синих пера и вуалетка, прикрывавшая часть лица с божественной красоты чертами. Вот, вот она, минута, ради которой были созданы мои вечера!
Девушка прошла немного и села у окна, чуть впереди, так, что я мог видеть абрис её округлённого подбородка, нежно опущенного на руку. Когда-нибудь – я знал – я разрушу свой идеал, я подойду, спрошу что-нибудь глупое, а она рассеяно улыбнётся и ответит – и всё, чары рассеются. Но нет, не сейчас. Хочется продлить мучительное томление неизвестности немного дольше.
Я сидел и смотрел на этот чудный силуэт, на прядь волос, упавшую на плечо. Я сидел и бездействовал, когда он, этот франт с унылыми полями, подсел за её стол. Он заговорил с ней – и она рассеяно улыбнулась, едва заметно дёрнув левым плечом. Потом ответила, а голос неожиданно оказался тихим, низким и чуть хриплым. И чары не были разрушены, отнюдь. Напротив, с каждою минутою мой идеал становился всё идеальней. А в это время рыжешляпый франт уводил её всё дальше в метафизические дебри, кои так очаровывают дам определённого толка. Незнакомка же загадочно и неслышаще улыбалась, лишь немного поводя левым плечом.
В моей душе всё ярче разгорался гнев, моя синеокая муза улыбалась всё реже, и вот – кульминация – часы у буфета пробили десять. Не прошло и секунды, как божество моё промчалось мимо, оставив за собой шлейф синевато-терпких духов. Я всё смотрел в окно, надеясь узнать, куда же она направится. Взгляд франта, присоединившийся к моему, упёрся в чёрный Кадиллак, за дверью которого только что исчезли синие лаковые туфельки.
Тогда мы с рыжешляпым понимающе улыбнулись, раскланялись, встав, как добрые знакомые, и отправились в путь: он – налево, поигрывая тросточкой, я же – на поиски новой Незнакомки, нового божества.