Да всё уже, говорю я ни кому-то там наверху, изрядно так киношно борясь с одышкой и сердцебиением, потому как, глядя анальное порно предо мною, не может быть иначе, закрываю контакт. Контакт укокошен за долю секунды. И где разговор о любви? Сталось так и в не уловленное мгновение ока страшно вдруг стало, потому как я деградировал… (Прикол, но «деградировал» — изначательно в русском языке — не страдательная форма, а… блин, забыл… впечатлительная?! ну, та, которая, наоборот, заставляет страдать — ругательная, что ли?!! — то есть «извне, снаружи, на кого-то», — та, которая надругается над тобой — деградирует тебя, то есть низводит). Как правило, в ничто низводит, то есть «деградирует тебя». Ныне другая форма — «ты деградируешь», а не «тебя деградируют». И вот мне уже не до прикола — сердцу хреново, давление — на пределе, а смыслу жизненному — вообще конец, то есть стыдоба несусветная, потому как просто стыдно, стыдоба, срам, просто пидзетс, даже не знаю… это вообще как-то великолепно.
Опустившийся мужчина — что это? Бомж, окончательно потерявший какую бы то ни было эрекцию? Алкоголик, не просто презирающий душераздирающего, а даже просто не знающий, странного слова «алкоголик»? Иль же рыцарь, потерявший чувство собственного достоинства в результате безумно долгих и многочисленных греховных своих и не своих деяний???
Нет-нет-нет, да всё не то!!! Не люблю троекратий, единственное допустимое — это многоточие как образ внезапного тормоза, отупления, отступления, задумчивости нежданной, что ли, или обрыва фразы… всё остальное — преукрашательская (или преукрашат-членственная) чепухень, потреблень и подреблень. Есть только один изначально правильный тройной знак — многоточие, всё остальное — как я уже сказал. Что это значит?! — а одно: мы пытаемся графически выразить больше, чем можем выразить словами! То есть мы не в силах выразить словами то, что хотим донести своими словами, а значит, мы даже говорить-то и не умеем, а не то что писать.
Я, как всегда, вдрабадан. И теперь мне не до любви высоконапыщенной по-старчески и по-романтически глупо по-юношески, — сердцу надо дать отойти от предшественно только что предыдущей напруги. Миллер писал не об этом, честно говоря, как его не малюй, до смешного почти гениального чёрта. Честно говоря, он мне скушен и я не понимаю всех тех, кто его на нобелевку-то продвигал — это скучно, даже для маниакально-детективных детских нуаро-комикс-сериалов. Беда литературы в том, что
она не хочет быть честной, оправдываясь правдой художника быть нечестным, мно…то есть «но не может быть честной, как ни пытайся найти ей самые библейские, типа Екклесиаста, реальные в том оправдания». Майн йаз-ыг задбледвается ужо. В натуре… в природе, что ль? — даже смешно на слух, не то что по смыслу. Пора сделать вывод для тупых и навязать его Божьей волею: русский язык весёл до безумия, если русский, что его пользует, действительно, русский и знает его по-настоящему грамотно и с юмором.
Да мне насрать, я просто вышел в самый неподходящий для меня момент времени из дома — пол-одиннадцатого ночи, потому как ещё вроде как можно выцепить где-то спиртное, если успеешь вовремя, и вместе с тем — опасное уже время для выхода на улицу вообще. Если в Лондоне не так, то я не виноват по поводу правды жизни.
Да, я успел взять, сколько мне надо (кажется, четыре с половиной), но это то самое «сколько мне надо», то есть, чувак, просто уже доверни домой, сядь на стул перед своим забрызганным всякой хренью монитором и смотри их расистский «Топ гир», кстати сказать, как и всё остальное британское, насквозь антирусский, что мне бешено не нравится. А тут вдруг чувак со счастливыми глазами:
— Да ты же Митра собственной персоной! Здравствуйте, Митя!
— Здравствуй-те. — сразу устало ответил я, потому что я его не знаю, это точно, и, как выяснилось позже, просто и знать-то не могу — ему самому на двадцать с мелочью меньше, мой сын не менее, чем старше него.
И не забудьте, у меня — паранойя всех видов и разновидностей. Я боюсь всего. Правда, всего-всего. Особенно незнакомцев, с каковыми, как нам всем давно уже хорошо прописал весёлый доктор в своём очень длинно-подробном рецепте, лучше б и не заговаривать вовсе. Легко сказать, ведь даже простой отказ от общения может быть воспринят как оскорбление, и вот уже ты, а не он — агрессор, ведь это ты, а не он тебя, оскорбил его.
— Простите… пожалуйста, простите. — а вот это уже, блин, что-то новенькое. — Не хотел Вам помешать, не хочу навязываться, но… пожалуйста, можно… это… это, знаете, сейчас модно, это… ну, вроде селфи… разрешите с Вами сфотографироваться?
— Зачем? — я по-прежнему остался мрачен, хоть и остановился уже с самого начала. — Чтобы в сеть залить ради тщеславия? А нафотожопить-то чо, слабо, не в силах? Или ума не хватило научиться хоть чему-то по-настоящему? Посидел себе с полчасика за правильной прогой, и вот ты уже с самим Джонни или с Гагой какой-нибудь. Выбери кого покруче.
— Вы меня неправильно поняли, извините.
Кажется, я его жутко обидел — не успел и рта раскрыть, как он развернулся и пошёл прочь, уп-пс… Когда-то, я точно помню это, я терпеть не мог обижать людей, тем более, оскорблять и унижать… а тут вдруг — случайность, и — на тебе… пока я, рецессируя, попытался собраться с мыслями, как и можно ли вообще исправить ситуацию, парень свернул за ближайший угол, а тот, сволочь такая, оказался близко… может, именно за тем углом и скрыта хвалёная некогда истина где-то рядом??? не люблю строенных знаков, но об этом, кажется, я уже упоминал.