Батюшка лежал под капельницей, прикрыв глаза… Минут десять назад, Наташа, медсестра, как всегда быстро и безболезненно нашла у него вену, отрегулировала частоту падения капелек и, добродушно подмигнув – «Не скучай, батюшка», – поплыла в соседнюю палату, где ее с нетерпением ожидали другие больные.
Только она могла найти эти самые вены. Они так глубоко прятались под кожей, что даже самые яростные попытки их «накачать» ничуть не помогали им себя обозначить… Но Наташа находила их уверенно и быстро. Что ей в этом помогало? Интуиция? Опыт? А может доброе сердце? Скорее всего, и то и другое – вместе… Другие медсестры, понаделав кучу дырок в руке – от запястья и до сгиба локтя, обессиленные, признавали свое поражение… – «Тогда ждите Наташу…»
Батюшка каждый год ложился в одно и то же отделение кардиологии, как он сам шутил, «на сохранение»... Лет восемь назад его посетил незваный и нежданный, но весьма острый и обширный инфаркт… Но, слава Богу! «Торпеда мимо прошла…» За семь лет – одни и те же врачи, сестры, нянечки, санитарки – ближе близких родственников стали… Даже палата – почти одна и та же, только койки попадались разные…
Двухнедельное лежание в больнице заменяло батюшке отпуск, в котором он не был уже больше десятка лет. Все некогда! Храмовые службы, круглосуточные звонки, беседы, встречи, и в основном – с человеческой бедой… По хорошему поводу мало, ведь, кто к батюшкам обращается. Удивительно, что и по пустякам – тоже… Хотя бывает, что за иным пустяком такое всплывет – мало не покажется… Вот такая она – для многих незаметная, но основная, главная работа батюшки: выслушать, вникнуть, разобраться, пропустить через сердце, утешить, поддержать, дать совет… И как у минера – ошибиться нельзя! Наверно потому оно и не выдержало – сердце… Уж больно много через него людской беды пропущено…
Вот и сейчас одна из них рядом, в одной с ним палате – с виду обычная, житейская проблема, а по сути – страшная человеческая трагедия, скомканные судьбы разных людей и у каждого своя вина, своя беда и своя мера ответственности. И все это Бог свел в одну точку – больничную палату…
***
Соседнюю койку занимал прапорщик. Служил он, то ли в милиции, то ли во внутренних войсках… Звали его Романом. На вид ему было лет сорок, и предстоящий выход на пенсию он ожидал без какой-либо радости. Лицо у него было темное, одутловатое, напоминало застывшую маску, отчего и взгляд был довольно тяжелый и какой-то безразличный. Это не было следствием переживания о перенесенном инфаркте. Он о нем, собственно, и не думал. Вообще… И никак…
Роман был неразговорчив. Обычно, он целыми днями лежал на кровати, отвернувшись к стенке. Но изредка вставал, становился собранным, целеустремленным и… на недолгое время, к ужасу медперсонала, куда-то исчезал. Воспитательные беседы лечащего врача с призывами не испытывать судьбу, потому что раны на сердце еще не зарубцевались, Роман слушал молча, угрюмо, изредка пожимая плечами и неопределенно кивая головой…
Однажды батюшка увидел, как Роман, не вставая с кровати, пошарил рукой за своей тумбочкой, достал из-за нее небольшую бутылку из-под минералки и сделав из нее пару глотков, поставил на место. Такие «вливания» Роман совершал периодически, но старался делать это не на глазах медперсонала. После этого он обычно поворачивался лицом к стенке и быстро засыпал, тихонько похрапывая… Но однажды Роман поднялся и на нетвердых ногах, со стеклянными глазами прошел мимо батюшки в туалет. И тому стало ясно, куда и зачем исчезает на время его сосед… Что там в бутылочке у него было – водка или спирт, и где он это достает – одному Роману было ведомо… Но «квасил» он беспробудно!
***
Романа навещали три женщины. Она из них работала медсестрой в этой же больнице, только в другом отделении. Она приходила в традиционной для больницы униформе медперсонала, приносила небольшой пакет с продуктами, наводила порядок на тумбочке Романа, мыла посуду, оставшуюся с обеда… Словом, вела себя как заботливая жена.
Две другие Романовы подруги были женщинами довольно зрелого возраста и судя по количеству макияжа, которым они штукатурили следы бурно проведенной молодости на своих постаревших лицах, каждая из них видела в Романе свой последний шанс… Все трое приходили к Роману в разное время и между собой не встречались. Как батюшка догадывался, его сосед разводил своих «бальзаковских» подруг по времени, определяя для каждой день и время посещений, с учетом графика дежурств той подруги, которая приходила в белом халате.
Правда, однажды, больничная подруга явилась не ко времени. Предыдущая посетительница уже ушла. Но на кровати лежал оставленный ею пакет с гостинцами. Роман не успел спрятать его под кровать. Подруга подозрительно прищурилась и принюхалась. Роман промямлил что-то про навестившего его знакомого адвоката, который занимался правами наследства имущества покойной бабушки… Подруга поверила, и вопрос был закрыт.
Батюшке приходилось быть невольным свидетелем общения своего соседа с навещавшими его женщинами. Его поражало то, как грубо, даже по хамски, он с ними разговаривал, унижал, насмехался, придирался к словам… При этом батюшка замечал, что Роману было глубоко безразлично то, что они о нем думают. А женщины? Удивительно! Они безропотно терпели все его выходки, и их посещения никогда не заканчивались конфликтом. Видно жизнь в одиночестве достала их настолько серьезно, что они готовы были вытерпеть все. Лишь бы было от кого…
Как-то, оставшись с ним наедине, батюшка спросил Романа о причинах такого неуважительного отношения к приходящим к нему женщинам. Роман только неопределенно махнул рукой.
– Да ну их всех…
– Зачем же в колодец плевать. Ты же, без женской помощи, пропадешь. Смотри, какой букет у тебя – «свежий» инфаркт... И инсульт уже был. И цирроз печени набирает обороты… О чем думаешь?
Роман, не глядя на батюшку, опять махнул рукой.
– Да ну их всех… Мне и жить не хочется…
Батюшка внимательно смотрел на Романа, раздумывал. Потом спросил:
– Мать?
Они встретились глазами и поняли друг друга. Роман кивнул и опустил голову. Какое-то время они молчали, думая о своем. Батюшка в это время лежал на кровати, а Роман сидел на стуле, напротив него, посередине палаты. Вдруг батюшка увидел, как Роман начал весь съеживаться, его голова стала втягиваться в плечи и весь он, прикрывая голову двумя руками, начал склоняться набок от двери в сторону окна… Затем, не меняя позы, Роман, прикрывая голову плечом, сложил большие и указательные пальцы обеих рук, пытаясь батюшке что-то показать. И вдруг, еще больше отклонившись от двери, Роман начал разводить дрожащие руки в сторону, тихо-тихо произнося при этом:
– Ба-ат-тю-ушка! Она б-била м-меня вот т-таким то-о-о-нень-ки-им-м рем-меш-шко-о-о-ом…
У батюшки заныло сердце. «О, Боже! Это какой же нужно быть жестокой зверюкой к своему ребенку, чтобы он и спустя почти сорок лет боялся, что вот сейчас откроется дверь, войдет она, мать, и начнет избивать своего сына… О, женщины! Откуда же в вас столько ненависти?»
***
Постепенно Роман приходил в себя. Обессиленный, он сидел на стуле опустив плечи. Батюшка ждал. Он понял, что Роману надо немного успокоиться, придти в себя и выговориться, избавиться от тяжелого груза памяти. Батюшка решил помочь ему вопросами.
– Родители живы?
– Одна мать. Отец давно в могиле. Это она его туда свела. Она его очень сильно ревновала. Она его так проклинала… Однажды его сбил автобус…
– А ты был женат?
– Три месяца… Как-то отправили меня в командировку. Вернулся раньше запланированного. А жена в нашей постели с каким-то «козлом» резвится. Чуть не убил их обоих. Пистолет был, не успел сдать. Еле сдержался… Выгнал ее. Больше не стал жениться. Все они, такие… Лучше, когда любовница есть. Все проще, и не обидно, если что…
– Детей так и не нажил?
– Не нажил… У меня еще брат есть. И у него – ни семьи, ни детей. Тут мы с ним схожи.
– А вы-то сами с братом в браке были зачаты? Как не крути, а это влияет на продолжение рода...
– В браке. Отец был офицер. А в армии, в то время, с этим было строго.
Роман немного подумал.
– Кажется, сама мать внебрачная…
– Понятно… Второе поколение…
– Как я был рад, когда квартиру получил и от матери туда переехал! А брат до сих пор с ней живет. Бедняга. Ему некуда идти. Врагу не пожелаешь… После того, как жену выгнал, я с Людкой живу, с медсестрой. Уже пятнадцать лет. Вы ее видели. Она сюда чаще других заходит.
– А тогда другие-то зачем?
– Так ведь прилепились, не отлепишь. Трудно им самим, без мужика. Да и много им не надо. Зайдешь когда к одной, или другой… Яичницу жарит, с колбасой… А сама счастливая, что есть для кого… Есть за кем поухаживать... Они без претензий. Их и такое счастье устраивает… Только в глаза им лучше не смотреть… Страшно! Нет для баб ничего страшнее одиночества… А они, глупые, не понимают этого, пока молодые… Жалко их. Потому и ору на них, чтобы не сильно ко мне привязывались. А то найдут и перегрызут друг друга… Да и сам боюсь к ним привыкнуть… Хватит с меня одной Людки…
– Роман! Ну, раз ты для них «луч света в темном царстве», то зачем же пьешь столько? Ведь загнуться можно. Зачем судьбу испытывать?
– Да надоело уже все. И не смогу уже бросить… Да и не хочу… Будь, что будет…
На следующий день Роман выпил больше нормы. Людмила, медсестра, как могла, приводила его в чувство. Боялась, что о его выпивке узнает начальство и выпишут за нарушение режима. Она позвонила матери Романа, в надежде, что она повлияет на сына. К ее приходу Роман уже был вменяем. Он сидел на кровати и пил минералку, пытаясь загасить пламя в желудке…
Дверь открылась и в палату твердым шагом вошла пожилая, модно одетая женщина. Видно, что она хорошо заботилась о своей внешности. Короткое серое пальто, под цвет ему полусапожки, с надетыми бахилами и парик под короткую стрижку. Тяжелый взгляд в сочетании с волевым лицом говорил о ее непростом характере. Макияж на лице нанесен так умело, что был почти незаметен. В целом, она выглядела значительно моложе своих шестидесяти лет.
Как только Роман ее увидел, он тут же, молча, лег, укрылся одеялом и повернулся лицом к стене. Так, он и лежал до самого ухода матери, не произнеся ни одного слова... Она же, поставила стул посередине палаты, села на него и отстраненно глядя в окно, негромко прошипела: «Ты ш-што твориш-ш-ш…? Эту фразу она повторила в течение десяти минут несколько раз, так и не взглянув в сторону сына. Затем, посчитав, что выполнила свой материнский долг, решительно встала и молча, не попрощавшись, вышла из палаты…
Через два дня после этого, батюшку выписали. А еще через три недели, ожидая на перекрестке зеленый сигнал светофора, он увидел через переднее стекло своей машины. переходящего нетвердым, но энергичным шагом, улицу, своего соседа по палате. Роман явно куда-то торопился…