Глава 2. Лео и все остальные

Рина Михеева
Дома Василий рассказал жене о собаке с какой-то ещё не вполне оформившейся тайной надеждой.

— Потерялась, наверное, — вздохнула Роза. — Ну ничего, найдётся. А ошейник на ней был?

— Ошейник? Кажется, нет. Хотя...

— Эх ты, следователь, — рассмеялась жена.

— Не знаю, как ошейник, а вот глаза у него — очень уж грустные. Можно подумать...

— У многих собак грустные глаза. Да и как им быть весёлыми, если она потерялась? Вот увидишь, завтра же объявятся хозяева.

— А если не объявятся?

— Ну, если... — начала Роза и осеклась. — Ты что задумал? Собаки нам только не хватало. Точнее — мне. Да ты представляешь себе, что это такое? С собакой нужно заниматься, гулять каждый день, ухаживать, лечить. Да мало ли что ещё! Кто будет всё это делать? Уж конечно не ты. Тебя нет дома целыми днями. Настя всё время занимается, а там, глядишь, и... — глаза жены мгновенно покраснели.
Она встала, собирая со стола тарелки после позднего ужина.

— А с меня достаточно и этого вот рыжего разбойника! — Роза обвиняющим жестом указала на огромного полосатого кота, вальяжно развалившегося в кресле и следящего за своими подданными из-под полуприкрытых век.
Услышав, что речь пошла о нём, он плотнее закрыл глаза, изображая крепкий сон.
— Можешь не притворяться, полосатый бандит!

— Что он натворил сегодня? — усмехаясь, спросил Василий.

— Да ничего особенного. Просто свалил со стола на пол кусок сыра, который я только сегодня купила, обгрыз его со всех сторон и остался очень доволен! Стоило выйти на две минутки — и вот, пожалуйста! И как тебе только не стыдно! Тоже мне, голодающий нашёлся, — обратилась она к коту, но тот не шелохнулся.

— Почему это ему должно быть стыдно? — весело спросила Настя, появившись на пороге кухни. — Привет, пап, — она чмокнула отца в щёку и отщипнула виноградину от лежащей на блюде большой грозди.

— Как это — почему? Стащил наш сыр... — возмутилась Роза.

— Мамуль, я же тебе сто раз объясняла: кошки считают, что всё, находящееся на их территории, принадлежит им. Вот собаки — другое дело.

— Вы что, сговорились? — подозрительно спросила Роза. — Никаких собак в моём доме! — отрезала она и удалилась с кухни с непреклонным видом.

— О чём это она? — Настя растерянно посмотрела на отца.

— Да вот, понимаешь... — он рассказал ей о сегодняшней встрече, едва не проговорившись о том, что чуть не потерял диск и может теперь вернуть его дочери только благодаря сообразительному псу в жилетке.

Но Настя и без этого прониклась симпатией и жалостью к неизвестной собаке.
— Ему, наверное, страшно там одному, ночью, — девушка вздохнула. — Но в одном мать права: ни ты, ни я не можем постоянно заботиться о собаке. Хотя, — она лукаво улыбнулась, — я думаю...

— Что?

— Думаю, что если бы она её увидела, то...

— Ладно, там видно будет. Наверняка у пса есть хозяева. А нам и Лео достаточно. Правда, котище? Ещё неизвестно, как этот пёс относится к котам.

— Ещё неизвестно, как этот кот относится к псам! — со смехом подхватила Настя.

— Думаешь, может загрызть? — улыбаясь, спросил отец.

— Запросто, — ответила Анастасия серьёзно и очень уверенно.

Всем, кто бывал дома у Василия и Розы, при одной мысли о Лео сразу же приходили в голову три слова: рыжий, толстый, нахальный.
Первое не подлежало сомнению. Со вторым можно было поспорить. Настя говорила, что Лео не толстый, а крупный.
Что касается третьего определения — это совершенно несправедливо, во всяком случае, с точки зрения самого Лео.
Просто у него есть чувство собственного достоинства и он не терпит фамильярного обращения, вот и всё.

Действительно: если кто-то, даже не спросясь, хватает тебя поперёк живота и начинает, видите ли, гладить, то это не нахальство; а если ты взмахнёшь разок лапкой, чтобы дать понять, что тебе это не нравится... Ну да, в лапке когти... Можно подумать, тебя отпустят, если взмахнуть лапкой без когтей.

Лео не был ни злым, ни капризным. Просто к нему надо относиться с уважением. Василий осторожно погладил тяжёлую рыжую голову. Один зелёный глаз приоткрылся и глянул на человека. Лео потянулся и немного подвинулся, милостиво разрешая сесть рядом. Через минуту он лежал на коленях у Василия и благосклонно мурчал.

Утром следующего дня, проходя через парк, капитан, как обычно, поприветствовал смотрителя, но не прошёл мимо, а остановился рядом. Аванес, пожилой человек с совершенно белыми седыми волосами и доброй улыбкой, собиравшей вокруг глаз лучи-морщинки, с готовностью поднялся со скамейки.

Он всю жизнь проработал в заповеднике и мог бы уже давно спокойно жить на пенсию, но пока были силы, предпочитал присматривать за порядком и ухаживать за цветами в самом большом парке Сардинии.
Хотя это и не очень большой город, но парк отличался немалыми размерами, примыкая одной стороной к Полицейскому Управлению, другой он подходил к Центральной Клинике — лучшей и крупнейшей в Сардинии.

— Как дела, Аванес?

— Прекрасно, капитан. Ты же знаешь, мне столько лет, что я сам пугаюсь, когда вспоминаю свой возраст, но я всё ещё чувствую себя неплохо. По крайней мере, для этой непыльной работёнки. Но я вижу, что сегодня ты хочешь не просто поболтать. Так спрашивай, Василий, не стесняйся. Тебе я всегда рад помочь.

— Спасибо, Аванес. Я хотел только спросить о собаке. Вчера поздно вечером я видел здесь, в парке, собаку. Должно быть, она потерялась.

— Может, и потерялась, — Аванес сразу помрачнел. — Только что-то не похоже.

— Так ты знаешь эту собаку?

— Конечно, знаю. Она здесь уже около двух недель, вернее, он.

— Но почему? Если никто за ним не пришёл...

— Знаю, знаю, — ворчливо перебил смотритель, — я должен был вызвать ребят из приюта. Но... знаешь, капитан, у меня просто рука не поднимается, — он опустил голову, глядя под ноги.

— Почему? — изумился Дзюба. — Ты сомневаешься, что с ним будут хорошо обращаться?

— Я-то не сомневаюсь. А вот у него — у пса, похоже, большие сомнения на этот счёт. Может, ты не заметил, но он боится людей, по крайней мере, незнакомых. Вот с детьми он играет с удовольствием, а взрослых старается близко не подпускать, хотя со всеми дружелюбен. Матери, прогуливающие в парке детей, не возражают, чтобы они с ним возились. Он внушает доверие.

— И никто не захотел его забрать?

— У многих уже есть домашние животные, другие не хотят или не могут их заводить. Я бы сам забрал его с удовольствием, но я слишком стар. Видно, эта собака и так уже намучилась, а если со мной что случится... Ему бы хозяев помоложе. В приюте он бы не засиделся. Здесь-то немногие знают, что он — ничей. Большинство думает, что его хозяева где-то поблизости...

А я как представлю, что они, то есть — ребята из приюта — приедут сюда и начнут его ловить... Сам-то он к ним ни за что не подойдёт. Только соберусь позвонить — и сразу вижу, как привожу их и указываю на него. Он сразу всё сообразит, то есть, что это я его выдал, и страшно испугается, побежит, а они за ним, — Аванес махнул рукой.
— Не могу я, понимаешь, капитан? Он мне доверяет, я подкармливаю его понемножку. Просто не могу.

— Но нельзя же его так оставить.

— Нельзя, конечно. А что делать — не знаю. Тоскует он. Глаза такие... Если хочешь знать, я думаю — бросили его, предали. И он это понимает, и всё равно — ждёт, ждёт... Он всё больше на одном месте держится. Побегает, а потом всё равно возвращается. Вот так, капитан.

— Да-а, — Василий покачал головой, не зная, что сказать.

Теперь он каждый день прихватывал с собой что-нибудь для собаки, которая по-прежнему жила в парке. Пёс всё ещё держался настороженно, хотя и подбегал на свист, определённо узнавал Василия и даже раз или два позволил погладить себя по голове, но при этом был готов в любой момент сорваться с места и убежать, если его попытаются схватить.

Мальчик и девочка — близнецы лет семи, милые и добрые ребята — стали лучшими друзьями брошенной собаки. Они были бы счастливы, если бы родители позволили им забрать её домой, но те не разрешали.

Через несколько дней Роза уехала в Рио-Гранде — соседний город, навестить сестру. В выходной, после завтрака Настя заговорщицки подмигнула отцу, который заворачивал несколько кусков ветчины.

— Ну что, пап, опять в парк?

— Да, а что здесь такого? Гулять полезно.

— А ветчина зачем?

— Проголодаюсь и...

— Ну да, понимаю. Что-то раньше я за тобой не замечала любви к прогулкам. Ладно уж, пойдём вместе. Покажешь мне своего приятеля.

Продолжение: http://www.proza.ru/2016/02/26/1952