Прочитав лихой заголовок, не вздумайте ждать ёрничества. Боюсь, моё повествование выйдет растрёпанно драматичным, без плакатного жизнеутверждения. И на то есть причины…
Я буду говорить о даме, на беду, не моего сердца. Да, я безответно влюблён в неё; поначалу внутренне ликовал, потом невольно нервничал, чувствуя себя оскорблённым, обидно отвергнутым; спустя время негодовал, пытаясь забыть, и когда мне это почти удавалось, вновь безнадёжно влюблялся – и всё продолжалось по второму, по третьему кругу.
Хороша ли она? Что за странный вопрос! Ну какой влюблённый ответит на него отрицательно? Высокая, статная, с сильным, красивым телом и короткой стрижкой, безумно идущей ей, она порождала неутолённое желание; умная, независимая и гордая, помимо воли понуждала преклоняться и перед собою, и перед тем таинственным, что испокон называют ЖЕНСТВЕННОСТЬЮ.
Мы никогда не встречались наедине. Мои приятели, местные литераторы и художники, время от времени собирались то в чьей-нибудь мастерской, то в парке или кафе, где под умеренные возлияния говорили о наболевшем – напряжённое время так или иначе обостряло нервы, и это требовало разрядки. С. (назову её так, дабы в дальнейшем ненароком не оскорбить) всегда бывала благодушной мишенью для комплиментов, при этом никто из приятелей даже не пытался волочиться: все знали, что С. давно влюблена в иногороднего – то ли родственника бывшего мужа, то ли в его друга.
Если бы не её светскость, не её природная, столь редкая в наши расхристанные дни салонность, С. можно было б назвать «своим парнем»; но яркая внешняя и внутренняя самость не позволяла делать этого, а потому мы даже в известном подпитии не говорили пошлости, тем более нецензурности.
Давно известно, что без дамского общества мужчины глупеют, а дамы без мужского блекнут. В нашем случае не происходило ни того, ни другого. Мы свободно, в меру интеллектуальных возможностей говорили об искусстве, о религии, избегая околополитических банальностей. С. горячо поддерживала разговор, подчас спорила, нередко противореча, но мы, не сговариваясь, по-доброму принимали её доводы, и даже если опровергали, то не свысока, без мужского высокомерия, а по-дружески, на равных.
Я, человек тайно заинтересованный, особенно «болел» за неё, хотя в периоды антилюбовного сопротивления желал её «поражений». К чести С., она всегда достойно держала себя, не обижаясь, а тем более не оскорбляясь якобы мужской дискриминацией.
Одним словом, наше небанальное сообщество благополучно здравствовало долгое время, не укрепляясь, но и не распадаясь, что немало во дни всёвозрастающей разобщённости.
Не берусь говорить за других, но я, как длительно терпящий бедствие, то утопал, то чудом выплывал, по мере сил отказываясь от регулярного общения. Честно говоря, это почти не удавалось: эротическое влечение было сильнее.
Не знаю, чем это объяснить, но всё чаще и чаще я бывал солидарен с С., при том ничуть не лукавя и не подыгрывая ей. К примеру, вопреки большинству приятелей я соглашался, что до зарождения христианства существовали верования, во многом предваряющие его, в той же Индии; более того, в Ведах на свой лад предсказано неизбежное появление Христа. И неудивительно, потому что история человечества циклична и движется по спирали: в древности существовали высокоразвитые цивилизации с невероятными технологиями, до которых нам далеко. И что же? Они кончили ядерным самоубийством (считает большинство учёных). Не в том ли угрожающем положении и наша цивилизация?.. А Христос – это неизменный шанс духовного выживания… Да, я одобрял и в то же время не мог согласиться с С., когда она запальчиво утверждала, будто зло , как и добро, - это создание Божие; и то и другое – равновеликие ипостаси человека.
Задним умом я понимаю, что это было произнесено в контексте полузабытого разговора в ответ на чью-то безапелляционную реплику; да, было произнесено, сопровождённое обезоруживающей улыбкой и запитое хорошим вином. Мало ли было таких беглых фраз, рассчитанных не только на интеллектуальную весомость! Женщина есть женщина, и даже если она умна, всё равно безотчётно красуется, а то и кокетничает, тем более в обществе непоследних мужчин, которых, пусть и не без натяжки, а всё-таки можно назвать культурной элитой растерянного поколения.
Это же относится и к нашему брату. Как ни крути, как ни умствуй, а красивая женщина, сидящая подле тебя, возбуждает мужественность – так что вольно-невольно примериваешься к представительнице прекрасного пола как к потенциальной любовнице. Что уж говорить обо мне грешном! Я – не синяя борода, не сексуальный маньяк, и всё-таки убеждён: полноценное общение с женщиной вольно или невольно окрашено пряным эротическим флёром. Глупо вопрошать о том, достоинство это или ущербность, – всесильная природа-матушка так за нас порешила, и никакой феминизм или мнимое половое превосходство никогда не отменят этого. Так-то, милостивые господа…
Конечно, С. догадывалась о моих чувствах, теперь я в этом уверен. Иначе как объяснить её особенные взгляды, меж тостами посылаемые в мою сторону? Не думаю, что мне это казалось. Хотя как знать? – чужая душа, а тем паче женская, – потёмки.
Несколько раз я провожал её, особенно холодными зимними вечерами. Как истинный джентльмен, я старательно заслонял её от студёного ветра и даже дыханием согревал озябшие ладони. Что со мной творилось, можете себе представить!.. А моя попутчица именно в те минуты говорила о своей трудной любви к какому-то москвичу или питерцу, не помню. Не думаю, что это была сознательная пытка, просто С. переполняло невысказанное. Помню, я был просто подкошен её вопросом: «Скажи, зачем мужчины мучают? Зачем спустя долгое время внезапно звонят и настаивают на свидании? Они уверены, что женщина, как собака, приползёт на коленях?» Не помню, что я бормотал в ответ, но до сих пор не могу забыть, как меня бросало в жар – на улице было под двадцать градусов мороза, а я потел, как под июньским солнышком.
Как-то в другой раз (кажется, осенью) С. призналась: «Меня оскорбляет, когда вы, мужчины, смотрите на мои ножки, на грудь – вообще на тело и только. Я хочу, чтоб ценили мою душу.» Когда я ответил банальным «по одёжке встречают», она запальчиво парировала: «Скоро одену чёрный балахон до пят, пусть все меня видят такой! А тому, кто рассмотрит душу, я безоглядно отдам все телесные прелести. Только найдётся ли провидец?» Я не сдержался и пролепетал: «Уже нашёлся. Это я...» – «Прости, но мы не совпадаем ни телом, ни духом. Мне очень жаль, но это правда», – был ответ.
Да, это была убийственная правда, и мало-помалу я примирился с ней. Постепенно «всё вошло в свои берега», как пишут в посредственных романах. Мы встречались всё реже и реже: действительность вынуждала выживать. Краешком уха я слышал, что С. «ездит по Европам» – свободный режим работы в риэлтерской фирме и некоторые накопления позволяли. Я радовался за несостоявшуюся подругу: её мечты помалу сбывались. Мне вспоминалось её заветное желание «на старости лет бросить цивилизацию и переселиться в тихий домик куда-нибудь в Тибет или на Таити» (именно такой географический раскид исповедовала С.). Никчёмный добытчик, я инфантильно хотел бы разделить её уединение, но до старости, слава Богу, далеко, а потому мы продолжали жить по разъединённому соседству.
От приятелей я узнал: у С. – взрослая дочь-предпринимательница, временами они воссоединяются и живут вместе, только недолго – неуживчивый максимализм С. и нелады с зятем заставляют её уходить в свою однокомнатную и с ещё большим азартом путешествовать.
Что ж, большому кораблю – большое плавание; а в том, что корабль не мелкий, я не сомневался. Конечно, настораживал непредсказуемый, а порою просто опасный курс, – но ведь не зря поётся: «Только смелым покоряются моря»? «Я женщина незаурядная, – часто говорила С., – во мне энергии на троих. Я уверена: в каждом она присутствует, это и есть Бог. Только от нас зависит, как Им распорядиться.» И было бесполезно доводить до неё богословские азы – С. выпивала бокал, вызывающе улыбалась. Что ж, по-своему она была права: дух обитает где хочет.
Так-то оно так, только отчего мне тревожно? На мой заинтересованный взгляд, С. живёт слишком порывисто, слишком безоглядно. Впрочем, как может реагировать посредственный человек, каковым я себя считал, на неуправляемый темперамент? С. для меня была и величавой дамой и легкомысленной женщиной одновременно и, признаться, временами начинала казаться безрассудной бабой, которой житейское море по колено.
Трудно понять, как в ней уживается несовместимое: природная женская осмотрительность, с одной стороны, и прямо-таки мальчишеская шустрость, почти пофигизм, с другой. Честно сказать, меня начинала тревожить её приверженность к питию – так лихо она опорожнивала фужеры с вином! – впрочем, при этом медленно хмелела и, по её признанию, никогда не болела назавтра.
Эта лихость и восхищала и пугала одновременно. Вопреки мучительной симпатии к С., я недоумевал: зачем она привязана к нашей нетрезвой компании, зачем, извините, «мужиковствует», как распоследняя баба? Как ни говори, нашим братом женщина издавна видится не среди бутылок, а в золочёной театральной ложе, в роскошном будуаре или, на худой конец, в тенистой тургеневской беседке…
Я не ахти какой психолог, но уже предполагал разгадку «пёстрого» поведения С. Ненароком через приятелей выяснилось: некогда муж бросил её с дочкой на руках; правда, не под забором, но обеспечил жильём и средствами к существованию; заметьте: не по иску суда, а добровольно. Вот где корень потаённого женского комплекса! Вот вам и демонстративная независимость, и вызывающая эмансипированность, и при том какие таинственные бездны!
Я с тревожным блаженством утопаю в них, я смиряюсь: пусть будет как будет, – только б она не сорвалась, не разбилась о подводные камни будней, только б длила свой нерасчисленный полёт над нами, приземлёнными…
Случись непоправимое – я не переживу: ведь я люблю её, и чем безнадёжнее, тем сильнее.
2011