Сырой воздух неожиданно ранней весны или просто неурочной оттепели, принимаемой многими за фатальное потепление, хотя слякотные зимы случались и раньше, сыграл с ним злую шутку. Дышалось довольно легко, несмотря на то, что налетавший порывами едкий ветер, забираясь под дублёнку, явно не подходившую для плюсовой температуры, заставлял поёживаться, часто сморкаться. Для его носоглотки было слишком много влаги. Оттепель длилась уже несколько дней. Да, собственно, и почти вся зима была такая. Глобальное потепление всё-таки было налицо. И сказывалось оно не только на температуре воздуха, но и на процессах, происходивших в человеческом теле вплоть до его душевных отделов.
Сначала появилось лёгкое покашливание, потом стали мёрзнуть ноги, хотя на них были плотные носки и меховые ботинки. Но прерывать прогулку не хотелось. Надо было выгулять положенный для моциона час, чтобы потом, набрав кислорода в кровь, более или менее спокойно уснуть. Сон, как и здоровье, и покой всех клеточек крови, надо заслужить. К тому же, хотя лёгкие признаки простуды вроде насморка давали себя знать все последние дни, зиму вплоть до этих последних дней февраля он перенёс в хорошей боевой форме. Ни свиной, ни птичий грипп не задели его. И теперь он был уверен, что выйдет из сезона зимы без потерь. Однако благоразумие и осторожность взяли своё. «Пора домой», - сказал он себе. И, с сожалением прервав прогулку, направился к парадному. «Надо бы выпить горячего чаю», - подумал он, войдя в квартиру. Но было только пять после полудня. Время слишком раннее для вечернего чаепития. И он решил, что потерпит, по крайней мере, до половины седьмого, а пока займётся чтением интересного романа, ожидавшего его на письменном столе. Сам он тоже был не чужд писательских занятий, но в эти последние дни какая-то вялость разлилась в крови. Ни одной мысли не было в голове. Она спала. И он решил, что это от весенней усталости и беспокоиться тут особенно не о чем, хотя всякий перерыв в занятиях переживался им как состояние бессилия, безжизненности, особенно неприятное для человека с живым темпераментом и привычкой к умственной деятельности.
Миновало часа полтора-два. Зябкость в ногах не проходила. Более того, поднималась выше. Не хотелось начинать возню с лечением, но он всё-таки заставил себя набрать в таз горячей воды из крана в ванной и, разувшись, стал примериваться к дымящемуся от пара прозрачному озерцу, горячему источнику здоровья при простудах. Вода в тазу оказалась неумеренно горяча, пришлось опускать в неё по очереди то одну, то другую ступню с носка на пятку, и тут же вынимать Подошвы и плюсны покраснели. Тело облил горячий липкий пот, рубашка намокла. Приступами ломоты жар ударил и в голову.
С трудом нагибаясь, он вытер ноги, обтёр сухим полотенцем тело. Тяжело дыша, вышел в кухню. Горячий чай с красным вином довершил дело. Стало совсем нехорошо. Пробежала неприятная мысль, не начинается ли грипп. Как нарочно, никаких лекарств на этот случай в доме не было. Он только что пропил предупредительный курс орбидола. Всё же, что с ним? Он достал термометр и сунул его подмышку. Температуры не было. Градусник показывал 36, даже ниже нормы. Видимо, произошло нечто вроде теплового удара с быстрым расширением сосудов.
Он добрался до постели и почти рухнул в неё. Ноги горели, голова пылала, дышать было трудно. Никогда ничего подобного не случалось с ним прежде, когда ему случалось принимать горячие ножные ванны. Пот лил изо всех пор тела, как будто на него вылили ведро пылающего вара. Прошёл не один час, пока стало легче. Организм успокаивался после пережитого потрясения. Он подумал, что предстоящий на следующий день литературный вечер, скорее всего, придётся отложить, хотя он твёрдо обещал устроителям быть на нём. Вот так внезапно случаются перемены, когда их ничто, как будто, не предвещает. Всю эту неделю он так ждал этого события, не думал, не гадал, что такое приключится. Он не исполнит данного обещания, и его будут считать человеком, на слово которого нельзя положиться. Такое бывало с ним редко.
К ночи последствия теплового удара совсем прошли: обильное потоотделение прекратилось, ломота в голове утихла, хотя и не прошла совсем. Обычная простуда вступила в свои права. Иголочки инфлюэнцы, таившиеся в бронхах, зашевелились.
Ноги в шерстяных носках опять стали мёрзнуть, как мёрзли часто на бетонных полах девятиэтажек, состряпанных из холодной смеси песка, цемента и воды. Впрочем, известь и цемент, скорее всего, были в самих сосудах, плохо пропускавших кровь. И вместе с этим остыванием стали рождаться и складываться под страдающей мантией мозга первые фразы, первые за последние несколько дней. От длившегося недолгого в общем-то молчания он не слишком расстраивался, хотя всякая неопределенность рождает смуту в душе, некий дискомфорт. Долго ли будет продолжаться эта неопределённость, ждать или не ждать пробуждения? Может быть, оно вообще не наступит никогда? От этой мысли тайный страх шевелился в глубине души. Ожидание чаще всего неприятно, конечно, если это не ожидание любви, свидания или обещанного подарка судьбы. Хуже нет ждать и догонять, говорит пословица. «Ну, ладно, - думал он, - нужно быть готовым ко всему. Поток утих, подземная река ушла под каменную глыбу, может быть, и вовсе пересохла и больше не зажурчит». Вот этого ему уж и вовсе не хотелось. Но всё надо принимать со смирением. Неведомая сила даёт сигнал - и движение воды начинается. Вызывать её искусственным усилием - дело бессмысленное. Если её даже удастся вызвать, это будет искусственная вода, имитация живой, от которой ничто не зазвучит, не затронет сердце. Хотя кое-кто, возможно, не заметит подмены. Писать надо, когда веришь, что от твоих слов что-то изменится в мире. Скорее всего, не изменится ничего. Однако, кто знает, может быть что-нибудь и произойдёт. Чаще же всё-таки бывает так, что не думаешь о том, какое благодеяние совершишь для блага человечества, а пишешь просто потому, что так хочется. Картины, образы и слова наплывают сами. И это приятно. Ты наполнил пустоту, бывшую до того, как на листе бумаги появились знаки, нанесённые твоей рукой. Наложенный какой-то силой долг исполнен. А ты и не сопротивлялся, напротив, шёл навстречу. Ты это можешь. И ты это сделал!
Ладно, вода знает час и место. И рано или поздно выйдет на поверхность. Но даже и в подземном состоянии она остаётся источником жизни. Не лучшие ли свои слова он говорил, когда и не знал, что скажет? Какая-то высшая сила говорила вместо него. Но вот теперь перестала посылать свои откровения, может быть, думая, что вощёная дощечка для знаков истёрлась и не может больше принимать ни звуков, ни черт и рез.
Как это возникало, когда эта сила оживала и обретала язык? Почти всегда неожиданно. Иногда без всякого внешнего толчка, из ничего, как всякое истинное творение, иногда во сне или в полусне, после яркого впечатления или прочитанной книги, от вибрации звука, блика воды на солнце, Бог знает, отчего. У него никогда не было намерения проникнуть в эту тайну. Чутьём он знал, что всякое вмешательство замутит живую воду. Чистая эта вода или нет, он не знал и никогда не задавался таким вопросом. Зачем? Он просто доверял этой силе. Алгеброй не поверить гармонию. И не дай Бог, чтобы это было возможно. Если открыть этот секрет, волшебство, и радость, и счастье исчезнут.
Впрочем, кое-какие догадки у него были. Иногда, когда он закрывал глаза, под веками проступали тёмные пята, они росли, ширились. В их глубинах зажигались огни, похожие на бесконечно далёкие планеты, звёзды, хотя у них не было острых, лучистых концов. Скорее, это были ослепительные пятна света во мраке, имевшие нестрогие, плавающие формы геометрических фигур: овала, круга, прямоугольника. Он словно совершал путешествие во времени и пространстве, переносясь в неизмеримые дали. Пятна света мелькали и пропадали, и снова появлялись. Радости сами по себе они не несли и не несли ничего неприятного, тревожного. Их наплыв, мерцание, угасание и появление требовали напряжения. Он не хотел и даже несколько боялся этих свиданий, как боится человек неизвестного. Но, в конце концов, предположил, что через них открываются каналы связи с энергией космоса. Они и открывали что-то, и давали, и брали взамен как плату за общение. Откуда возникают эти светящиеся пятна, кем посылаются, что означают?
В последнее время сеансы с Запредельным миром возникали редко. И вот теперь после пережитого потрясения темнота за веками снова осветилась ослепительными вспышками нестерпимо ярких солнечных пятен. Канал связи опять открылся. Скрытый третий глаз увидел в густом мраке эти световые квадраты и овалы и, как и прежде, совершил путешествие в Неведомое. Может быть, поэтому цепочки слов снова поплыли в сознании после молчания. Его посетила та сила, названия и природы которой он не знал. Пятна то наплывали, то исчезали. Устав от их мелькания, он открыл глаза, посмотрел на циферблат висящих на стене кварцевых часов в форме солнечной короны. Цифр не увидел, но красноватый тон оправы и матовая белизна внутреннего круга дошли до него, может быть, больше с помощью памяти. Впрочем, отсвет уличных огней не давал тьме сгуститься, и кое-что в комнате можно было разглядеть.
Впервые эти огни святого Эльфа стали являться ему в зрелом возрасте, лет под сорок. Была ли это светлая или тёмная пора жизни, он не мог вспомнить. Скорее, это было на переходе от относительного счастья к несчастью, посетившему его в сорок лет. Астрологи говорят, что это опасный возраст, что-то вроде сорокового медведя. А, может быть, счастье и несчастье здесь не при чём. А дело в том, что силы созрели для такого диалога. Открылась какая-то чакра и, слава богу, не закрывается. Видеть ли в этом особый знак избранничества, об этом он не задумывался. Он и так был о себе достаточно высокого мнения, ещё в юности уверившись, что он не хуже других, никого: ни преуспевающих бонз, ни многознающих мальчиков из интеллигентных семей, которым многое давалось легко, ни высокомерных иностранцев, корчащих из себя людей высшего сорта. Да и кто же искренне ставит себя на самый низ лестницы в человеческой иерархии? Если об этом и говорят, упирая на скромность и смирение, то нет ли в этом изрядной доли ханжества?
В эту пору открытия чакры с ним стали происходить и другие, не менее странные, но, несомненно, более приятные вещи. Он приобрёл способность летать во сне. Странные - для дневного сознания. Для ночного же - вполне обычные. Он видел себя в помещении и, кажется, никогда на улице. Впрочем, детали он мог и забыть. Итак, он видел себя в комнате. Он висит в воздухе, потом плывёт. Даже если находится на полу, стоит сделать небольшое усилие, и он поднимается, разводит воздух руками, точно воду, и плывёт под потолком во всех направлениях с упоительным чувством лёгкости и свободы. Чувство это было таким реальным, что и после пробуждения долго не оставляло его. Что это значило? Было ли это так, что душа, выйдя из бренного тела и обретя астральную оболочку, обретала свободу? И связывалось ли это как-то с пробуждающейся способностью писать, принимать в себя неизвестно откуда приходившие образы и слова?
Этой ночью, как и много, много других ночей уже давно, он не летал. Всему своё время и свой час. Но огни Эльфа опять явились к нему и о чём-то напомнили и что-то пробудили в душе.