Я вышел из здания суда, а они остались внутри. Вдохнул еще холодный, но уже пахнущий весной, замешанный на запахах молодой зелени, воздух.
Значит, поживем еще, порадуемся голубому небу, зеленым деревьям и ярким краскам цветов.
Отпразднуем еще одну победу. Нет, две. Сначала одержанную сегодня, маленькую, а потом – большую – День Победы. Так вся жизнь и прошла, проехала и пролетела – сквозь горести и радости, поражения и победы, наказания и награждения.
Судили меня сегодня за злостное хулиганство с применением оружия. «Оружие» в виде моей клюки из вишневой ветки, лежало перед судьей в целлофановом пакете. Как сказал адвокат потерпевших пацанов – со следами крови и отпечатками пальцев обвиняемого, меня, значит.
Ничего, я себе на следующий день другую клюку вырезал, получше прежней. Слава богу, нож из рук пока не выпадает, хоть уже давно за восемьдесят.
Судья долго навязывал мне бесплатного адвоката, вроде, как уважение хотел оказать ветерану войны. А то, действительно, несправедливо и несолидно выглядели четыре холеных адвоката потерпевших, срочно вызванные из области, против одинокого старика.
Четыре, по числу самых уважаемых людей нашего района - главы районной администрации, его заместителя, директора школы и главы фермерского хозяйства, бывшего председателя колхоза. Вот их сынки и сидели, как потерпевшие, демонстрируя суду и народу в зале свежие синяки и царапины, густо замазанные зеленкой, сломанные конечности и ножевые раны.
Напали они на меня прямо в парке, подкараулив возле вечного огня. Как я понял, привлек их мой шикарный смартфон последнего поколения, всегда висевший на шнурочке на шее. Это подарок от завода, где я проработал после войны до самой пенсии, пока не уехал доживать в этот маленький поселок, где купил небольшой домик возле речки.
Парк зарос травой и диким кустарником, вечный огонь давно погас, остался только постамент с угрожающей надписью «Запомним их имена навечно» и разбитые ступеньки. Имена, написанные серебрянкой, выбили камнями глупые пацанята, а за щербатым знаменем из кирпича устроили отхожее место.
Двое, которые повыше ростом, подошли с ножами спереди, один стал на четвереньки сзади, а самый маленький запрыгнул сзади на спину и попытался сдавить горло.
Я сопротивляться не стал, просто упал на спину. Тот, что стоял на четвереньках, странно хрюкнул, дернулся и затих. А малыш, наоборот, завизжал и, поддерживая повисшую плетью руку, побежал к выходу из парка.
- Пацаны, убейте его, он мне руку сломал.
Двое парней впереди ошарашено смотрели, как я, опираясь на клюку, поднимаюсь с земли и отряхиваюсь. Ожидали они совсем другого.
Озираясь и выставив вперед сверкающие ножи, осторожно приблизились.
- Дед, ты зачем сотик у малыша отобрал? Верни по-хорошему. Нельзя маленьких обижать, - длинный хлыщ в кожаном костюме протянул руку к висевшему у меня на шее смартфону.
Я молча ударил его клюкой по холеной ладошке. Гвоздик, вбитый внизу, прочертил жирную кровавую полосу. Нахал с недоумением тряс кистью, разбрызгивая кровь. О ноже он на время забыл, переживая непривычную боль.
Но не забыл второй, с косичкой на затылке. Тот оттолкнул друга и попытался ткнуть меня широким охотничьим ножом в грудь. Я успел ударить его по сжатым пальцам. Нож со звоном выпал на засыпанную щебнем дорожку. И тут раздался стон его упавшего друга, напоровшегося бедром на собственный нож.
- Дед, ты что, охренел, ты же Игорька убил, да ты знаешь, кто его отец? Все, ты труп! Беги за белыми тапочками, - с этими словами он вытащил нож из ноги дружка и отбросил в сторону. Подхватил раненого за руки и потащил к стоявшему за деревьями джипу.
Я осмотрел хрюкнувшего малолетку. У него было сломано ребро. Он просто потерял сознание от болевого шока. Ничего смертельного. Я осторожно газеткой подобрал оба ножа и сунул в карман.
Дома меня уже ждали. Допрашивали долго, с пристрастием. Обыскать, правда, забыли. Потом спрашивали про ножи, но я так и не сказал им ни слова.
Меня очень рассмешила выдвинутая и, видимо, согласованная всеми четырьмя адвокатами версия о моем нападении на парней, якобы мирно отдыхавших возле памятника в парке. Первый сказал, что я ударил его кулаком и сломал ребро. Второго я, якобы, ударил ножом в ногу. Третьего лупцевал до крови клюкой, а четвертому вывернул и сломал руку. До семи лет лишения свободы.
Я даже обрадовался, когда узнал, что мне обещают еще семь лет жизни. Потом грустно вздохнул. Дать-то дадут, да я не возьму, не прожить мне столько.
Судья понял мой отказ от защиты, только когда я, протянув ему в пакете два ножа и видеокассету, попросил ее показать адвокатам потерпевших.
Дело в том, что я, когда увидел в парке подозрительных парней, успел нажать на смартфоне кнопку записи. Привык так делать, даже когда меня гаишники останавливают. Мало ли в чем они попытаются обвинить беспомощного старика. С крутой молодежью-то они связываться боятся, а ветеран и пенсионер - что сделает? Ну, слюной обрызгает, в крайнем случае. Вытерся - и опять чистенький.
А на видеокассету с телефона мне запись перенес соседский парнишка-программист. Никогда мне не отказывает в помощи, в отличие от местных властей, которые вспоминают обо мне только в дни сбора налогов.
Адвокаты, когда поняли, что это за запись, срочно собрали манатки и смылись. А пострадавших арестовали прямо в зале суда, несмотря на зычный рев главы администрации, угрожавшего дойти до президента, который его лично знает.
Я поправил на груди подаренный смартфон и пошел к другу-ветерану, пока еще живому, праздновать очередную победу и вспоминать ушедших навсегда, чьи имена на памятнике навечно выбиты камнями глупыми мальчишками.