ЗАВОД. КАРАНТИН
Мой карантин продолжался две недели. Я жил отдельно от всех в одноместном боксе, где-то в дальнем углу завода. Из людей я видел только охранников и лысого доктора, хотя все чаще я думал о них не как о людях. Глядя на них, я представлял разных животных. Лысый, например, был похож на хорька. Но были в нем еще какие-то паучьи повадки. Охранники в общей массе были похожи на бревно с глазами. Но если учесть, что это бревно может и укусить, то это уже змея. В общем, все они гады ползучие. Меня водили два раза в день к лысому на обследования. Этот хорек со мной практически не общался. Сухо задавал вопросы при тестах и требовал быстрых однозначных ответов. Он жестко, по-паучьи смотрел на меня, и я чувствовал, что не нравится ему возня со мной. Ох, с каким удовольствием он применил бы ко мне другие методы дознания. Я этого боялся и старался всем своим существом показать свой страх. Я косил под простачка. Заставил себя забыть что помню, что не помню. Ничего не помню! Ничего не было! Приносили сложное электронное оборудование, подключали меня к проводам. Брали анализы всего подряд. Снова и снова. Я уже начинал уставать. Хотелось назад в цех, таскать тачку.
Больше всего лысого интересовала бумажка, которую я держал в руке и которую так и не показал Мише. Зациклились они на этой бумажке. Чувствовали черти, где копать. Я не боялся проговориться о существовании сопротивления, так как просто ничего не знал о нем. Я не знал в лицо ни одного инженера из тех, что приносили мне записки, не совершал ни одного действия, которое можно было расценить как нарушающее внутренний распорядок. Все инструкции, которые я получал, были направлены именно на соблюдение правил этого самого распорядка. Да и самих инструкций никогда не было. Если кому-то что-то показалось, если кто-то вдруг решил предположить, что на заводе существует мифическая организация, подрывающая внутренние устои, так при чем здесь я? Я маленький серый человечек, рожденный убирать стружку, чем горжусь и чем дорожу. Я бесконечно благодарен руководству завода, что не дали сгинуть в горниле беспредельно капиталистической действительности нашего государства. Так, и только так должен думать всякий работник завода, чтобы выжить. Так, и только так я и думал. Благо, что все те установки, которые мне были вживлены вместо настоящей памяти, не стерлись в момент восстановления моего я. Я наиболее четко их сейчас выделял на фоне реальных воспоминаний. Они мне были как руководящая инструкция, сценарий того спектакля, который я разыгрывал перед лысым и всеми стоящими за ним. Мне нравилась эта игра еще и потому, что хорошо получалась. Что бы со мной было, если бы не получалось? Это был акт выживания и награда за это - не просто аплодисменты. И даже не овация. Награда - жизнь.
Пару раз приходил военный, что был за старшего в той комнате, откуда меня определили в карантин. Они с лысым переговаривались тихо в сторонке. Старший поглядывал на меня, нахмурив брови. Лысый всем своим видом показывал, что возня со мной ему надоела. Хотя при его пониженной эмоциональности трудно определить что-либо по мимике. В общем, меня промурыжили еще несколько дней и решили, что я слишком долго отдыхаю. Повторили - больше для самоуспокоения, не иначе - серию анализов и тестов. Проверили все, что еще можно было проверить, и отправили убирать стружку. Кстати, стружку все это время убирали военные. Они ходили на это дело по очереди, как в наряд. Место было зарезервировано, пока меня исследовали, а лишних рук на заводе не держали. Работа эта была охранникам поперек горла, потому что проходила на виду у работяг, а так низко в их глазах они еще не падали. Работяги старались виду не показывать, но внутренне упивались сарказмом. Военные это чувствовали, но ни к чему придраться не могли. Эта ситуация не могла продолжаться долго. Рано или поздно кто-нибудь не выдержал бы, и разразилась бы еще одна трагедия. Военные, естественно, не пострадали бы. Досталось бы, как всегда, рабочим. Поэтому мое возвращение было принято всеми с облегчением. Народ на заводе разучился улыбаться, расположение и радушие читалось только по глазам, и радушных глаз я видел в этот раз много. Меня это радовало.
Я вдруг на своем примере осознал, что всех этих мифических хозяев, их псов и супертехники бояться не стоит. Опасаться - да. Но не бояться. Там тоже работают люди, так же подверженные страхам и заблуждениям, а вся их супертехника показала себя несколько несовершенной. Чрезмерное доверие этой технике показало их уязвимость. Я знаю теперь их слабое место. Именно на этом и необходимо было строить сопротивление. Не то, чтобы я загордился, осознав этот факт, но появилась уверенность в себе. Я с нетерпеньем стал ждать весточки от инженера и думать об установлении обратной связи. Хотелось все рассказать, поделиться соображениями. Но посланий не было, и я стал беспокоиться. Полезли в голову разные мысли, и одна из них расстраивала меня больше всех - могло возникнуть подозрение в том, что я что-то выдал и был завербован. Что-то необходимо было предпринять, чтобы доказать свою невиновность. Я не знал, что. Проходили смена за сменой, работа вошла в прежний автоматический ритм. Ноги бегают, руки ворошат стружку, а в голове пусто. Ситуацию переломил Молодой. Как-то после трудового дня подсел он ко мне со своей открытой улыбкой и спросил: «Как прошел карантин?».
- Привет! Как сегодня отбегал? - спросил Молодой.
- Нормально.
- Чего невеселый такой? Устаешь?
- Да нет, а что особо веселиться? Повод надо.
- Чего его искать-то? Жив ведь остался. Это повод, что надо, - сказал Молодой, и я напрягся, а следующий его вопрос подкосил меня окончательно. - Как прошел карантин?
Спазмом мне сжало горло, и я никак не мог сглотнуть накопившуюся во рту слюну. Передо мной стоял Молодой, но я был в большом сомнении, что это действительно он. Я боялся разочарования, боялся смерти. Я знал, что мое молчание сейчас с головой выдает все мои страхи, но что говорить в эти чистые глаза, я не знал. Мне мерещился в них яд.
- Нормально прошел. Отдохнул, здоровье поправил.
- Ничего не хочешь рассказать больше?
- А чего больше-то?
- Ладно, ходить кругами не буду. Тебе привет от инженера.
- Какого инженера?
- Молодец. Правильно себя ведешь. Ладно, выйди, посиди на толчке, я подойду минут через несколько, - Молодой загадочно подмигнул и опять улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.
Я подумал чуток и решил, что даже если это провокация, то пока ничего лишнего не сказал, а то, что я выйду сейчас в туалет, так это физиология, а не криминал. Встал и неторопливо вышел. Молодой появился скоро. Постучал в дверцу кабинки, где я пытался изобразить оправдание своего визита в туалет.
- Ну, ты чего там, на серьезно, что ли?
- Щас выйду, - ответил я, застегнулся и вышел. Молодой держал в протянутой руке до боли знакомый листок бумаги.
- Что это?
- Что, что... Жопу утрешь! - Всунул мне в руку листок и с неизменной улыбкой ушел.
Я остался один на один с мыслями и сомнениями о провокации. Заперся в кабинке. Опять подумал, что большого криминала нет, если я воспользуюсь бумажкой в туалете. Развернул.
Здравствуй, Андрей! Мы долго молчали, так как было необходимо время на некоторые уточнения по результатам твоего карантина. Связь теперь будем держать через Илью. Работы предстоит много. Готовься.
Вот так - ни больше, ни меньше. Я раз пять прочитал записку. Сомнений в подлинности ее не возникло. Тот же слог и стиль, я бы даже сказал, запах. Действительно, проверяли, ну, это и правильно. Всякое могло быть. Зато теперь у меня будет задание. Мелко-мелко порвал бумажку, спустил в унитаз и вышел. Молодой сидел на своей кровати. Когда я вышел, он обернулся, посмотрел на меня внимательно и едва заметно кивнул. Он вырос вдруг в моих глазах. Да, за время моего отсутствия кое-что изменилось. Так начался второй виток нашего подпольного существования.
Далее: http://www.proza.ru/2016/02/25/403