Лето 1941 года в Забайкалье было жарким. Небольшая станция с деревянными пристанционными постройками, выкрашенными красным суриком, да с палисадником возле неё чаще всего мелькала за окнами пассажирских вагонов. Серьезные маршруты здесь остановку не делали. Останавливались только пригородные поезда. Два раза в сутки. Станция была товарной. На запасных путях ждали своего отправления составы, которые были наполнены лесом или слюдой. Лес валили в тайге, а потом привозили на станцию, где и шла погрузка его в вагоны. Леспромхозов в округе было несколько. Слюду добывали тоже неподалеку. В четырех километрах от станции был заводик по переработке слюды, который стоял рядом с её месторождением. Слюду добывали заключенные. Они скалывали пластины и грузили их на телеги.
На самом заводе работали вольнонаемные люди. Рядом с заводом жить было трудно: дымно и неуютно. Каменистая почва не поддавалась обработке. Поэтому народ жил на станции со странным названием - Тана. Здесь можно было найти участки земли, пригодные для пашни. Рабочий поселок вытянулся в одну улицу, которая по склону каменистого плато тянулась на большое расстояние, была прямой, как стрела, и упиралась то ли началом своим, то ли концом прямо в пристанционную платформу. С верхних дворов была видна станция, как на ладони. Расписание поездов знали все наизусть, и даже дети!
- Пассажирский на Москву прошел! - говорили ребятишки вслед составу.
- На Владивосток пошел! - говорили они вслед другому составу.
Паровозы менялись на узловой станции, а на этой работали только маневровые паровозы.
Ребятишек не пускали свободно гулять по станции, но во время остановки пригородных поездов они были на платформе. И как же было не полюбоваться таким красавцем - паровозом! К огромным колесам красного цвета было страшно подходить. Паровоз пускал пары, давал гудок о том, что он готов к отправлению, кочегар кидал уголь в топку, машинист поворачивал реверс, и начиналось движение.
Медленно-медленно двигались огромные маховики, как будто боялись зачастить, заторопиться и потерять свою гордость и достоинство!
- Пых - пых! Пых - пых! - раздавались звуки. Состав трогался с места.
- Так-так! Так - так! - отзывались вагонные колеса.
Провожатые и любопытствующие расходились по домам. Перрон пустел.
Нина была старшей дочерью в семье Степановых. Она отвечала за двух младших сестренок. Глава семьи - Григорий - работал на лесозаготовках в леспромхозе. Уезжал он в тайгу на неделю. Мама - Александра или попросту Шурочка - оставалась на хозяйстве. Работы для женщин в округе не было. Выращивали овощи на огородах, держали коров, приторговывали молоком на станции, шили, варили, вязали, нянчили детей, слушали радио, читали книги, смотрели фильмы в небольшом пристанционном клубе.
Уже пропололи картошку на дальних огородах. Урожай обещал быть хорошим.
Набат на станции застиг всех врасплох! Громко звонил пристанционный колокол. Обычно начальник станции ударял в него всего несколько раз за день, давая
сигнал к отправлению поезда.
С верхних участков улицы было видно, что железнодорожные пути свободны, а привокзальный колокол все звонил и звонил.
Женщины побросали свои дела и устремились к зданию станции, но уже по дороге вездесущие мальчишки прокричали слово, которое они услышали на платформе.
- Война! - кричали они почему-то радостно.
- Война? Война? Война!
И заголосили женщины, а потом разом примолкли.
- Вчера на рассвете немцы нарушили границы нашей страны и напали на нашу страну. Мы достойно дадим им отпор! Наша Армия - самая сильная в мире! Объявлена мобилизация. Все мужчины 14 возрастов с 1905 по 1918 год должны явиться на сборный пункт, сюда, на станцию. При себе иметь документы, запас еды на три дня. Курево, бритву, блокнотик для писем, карандаш. Так что у кого мужья такого призывного возраста - идите собирать им походные мешки. К вечеру их привезут из леспромхоза и сразу в вагоны посадят и отправят в город. А там уже сформируют отряды.
- Да не горюйте, бабоньки. Не успеют наши мужчины и повоевать! Пока доедут до западных границ - дело уже и без них закончат. Пусть прогуляются! А одежду не парадную мужчинам давайте. Переоденут их в обмундирование.
Не утешили Шурочку эти слова. Сердце сжалось до ноющей тупой боли.
- А как же я без Гриши моего? Куда я без него? Как я сдюжу?
Девчонки прибежали домой и стали помогать матери собирать отца на войну. Старенький застиранный вещмешок вытряхнули и положили в него полотенце, расческу, кусок мыла, две катушки ниток, иголку, носки теплые и тонкие, смену белья, вязаный свитер из грубой шерсти.
Сверху положили тетрадь и карандаш, а в отдельной сумочке еду. Потом вспомнили, что нужно положить большую алюминиевую ложку, кружку да миску.
- Приехали, приехали! - пронеслось по поселку.
Григорий к дому почти бежал. Обнял Шурочку, пригорнул своих дочек к себе и так постоял несколько минут.
- Не горюйте, мы им жару дадим! Верьте и ждите!
Представитель военного комиссариата сверил прибывших со списком. Явились все! Паровоз и несколько вагонов уже стояли на железнодорожных путях.
Мужчин выстроили на платформе. И Шура первый раз поняла, что в одну минуту её немногословный, терпеливый и работящий, сильный и красивый, крепкий и мудрый Гриша превратился в солдата. Он уже стоял в строю, он уже выполнял команды. Он не принадлежал теперь ей и детям. Теперь на его плечи легли другие заботы.
Поезд ушел.
С первого же дня Шура почувствовала, как все стало труднее. Пока корова паслась в стаде, проблем с ней не прибавилось. Стадо собирали прямо от дворов и также пригоняли вечером прямо ко двору. Но приближалось время сенокоса. Как заготовить сена для Зорьки? Как справиться с этим без Григория? А ведь она ему на сенокосе мало помогала, потому что против него была слабосильной. Вот только с граблями на сушке сена он с девочками и трудились. Косу Шура и в руках не держала.
Надеяться на то, что муж вернется рано и успеет заготовить сено на зиму, слабели с каждым днем. Вести с фронтов приходили все тревожнее и тревожнее. Третьего июля прозвучало обращение Сталина, в котором война первый раз была названа Отечественной. Никто не мог знать тогда, что до Победы путь длинный, что война продлиться долгих 1418 дней и не только просчитанных, отмеренных временем, но и политых слезами вечной разлуки.
- Пойдем сено косить, пока погода позволяет. Самая сенокосная пора!
Нина уже была помощницей настоящей. Она повзрослела за считанные дни. Средняя дочь Зина тоже трудилась в меру своих силенок девочки девяти лет. А младшая Оля еще цеплялась за мамину юбку. Какая она помощница? Помеха. Её оставили под присмотром соседки.
Сенокос Степановых был далеко. За родником в отдалении была поляна с самыми сенокосными травами - клевером, визилем, овсянкой. Перебраться через родник было не трудно, а трудно было вывезти сено. Только зимой, когда ударяли крепкие морозы, можно было добраться до стога.
Косы им приготовил дед Максим. Заменил он им косу Григория на более короткую.
- Не потянешь ты такую тяжесть, детка. С маленькой косой хоть и захват поменьше будет, но тебе по силенкам твоим малым как раз.
Встали они до рассвета с девочками, отнесли сонную Олю к соседям и пошли на сенокос. Не сразу, но у них косьба пошла.
Со второй половины дня у Шуры стало как-то тревожно на сердце. Как будто-бы её кто-то звал. Ей хотелось бросить все и бежать в поселок. Но она пересиливала это чувство тревоги. Без молока семья пропадет. Это Шура знала твердо.
Только когда солнце стало клониться к закату, Шура с девочками отправились домой.
Примерно в километре от села с ними встретилась соседка.
- Шура! Я все глаза просмотрела, думала, ты пораньше с сенокоса вернешься. Там на станции эшелон военный стоит с нашими многими, а в нем твой Григорий. Я ему уже сносила Оленьку. Он её пообнимал. Их на Западный фронт отправляют. Время отправления никто не знает. В любую минуту могут отправить. Беги! Может захватишь еще его.
Шуру не нужно было приглашать два раза. Она передала косу соседке, сумку - девочкам и побежала. Наверное, она поставила мировой рекорд в беге на километровую дистанцию. Время никто не засекал. Но она хватала ртом воздух, а лицо её побелело, кода она прибежала на станцию. Поезда уже не было.
- Полчаса назад, а может быть чуть меньше он ушел, - сокрушались женщины, - а Григорий твой всё выглядывал тебя!
Шура не заплакала. Она посмотрела на мир невидящими глазами и почему-то пошла в ту сторону, куда ушел поезд. На Запад.
Она шла и покачивалась. Дым от паровозной топки еще не рассеялся вполне, а легким сизым облаком вился впереди. Солнце садилось. Дорога шла по открытому месту. Далеко в округе все было видно. Вот это же все видел Григорий минутами назад. Хоть воздухом подышать тем же, каким он подышал, хоть рельсы потрогать, по которым увез его поезд.
Шурочка шла по шпалам. Они не были в такт шагам, нужно было или прыгать со шпалы на шпалу при её среднем росте, или наступать периодически прямо на щебень, которым было отсыпано железнодорожное полотно. Идти было больно. И молодая женщина встала, постояла минутку.
- Ну, что же! Не догнать уже!
Она хотела повернуться назад, и тут её внимание привлек маленький листок бумаги, в который был завернут камешек. Она наклонилась и подняла его. Развернула. Не может быть! Это была записка от Григория, брошенная им из вагона, когда тот уже шел от станции. Написана она была торопливо. "Жди! Береги девочек. Вернусь обязательно!"
Она прочитала записку раз, потом еще раз, потом еще и еще! Потом прочитала записку громко. А пусть слышит земля, пусть слышит небо, пусть слышит вода в родниках, реках и озерах! Гриша вернется! Он всегда держал слово! И теперь он его сдержит!
Долгое время войны тянулось медленно. Выживала мать с детьми как могла. На картошке да на молоке, да на огородной продукции. Как глоток воздуха свежего - письмо от Гриши. Не писал он слов любви, но в каждом его письме была забота о родных и близких.
- Поит ли вас наша коровка молоком, или она в запуске? Хватит ли вам заготовленного сена до весны? Кормите экономно! Научилась ли Оленька читать букварь?
И в каждом слове забота, и в каждом слове - тревога за них.
Настал День Победы! Дождались!
Уже пришли с войны некоторые соседи, а Григория все не было! А Шура каждый день одевала нарядную блузку, повязывала голову чистым платком да посматривала на дорогу. А в этот летний день она пошла в огород, чтобы очистить тот участок, который был под стогом сена. Земля под ним оттаивала медленно. Замерзшие пучки травы торчали из земли и никак не выбивались тяпкой. Уж Шура била по ним изо всех своих сил!
- Оставь мужу эту трудную работу!
Шура подумала, что ей послышался родной голос. Она ударила тяпкой со всего размаха, прямо из-за головы.
- Оставь, оставь!
Шура обернулась. У калитки в огород стоял Гриша. В солдатской форме, такой новый, такой неприступный на первый взгляд. Строгий и важный, как показалась Шурочке.
- Ну, чего оробела! Встречай победителя! И он сам шагнул ей навстречу.
- Не обманул! - прошептала Шура и припала к широкой груди своего дорогого мужа.