„SALVE“, или «ЕСЛИ БЫ ДОМА МОГЛИ ГОВОРИТЬ!..»
часть 1.
Предисловие автора.
Я писал этот не то «большой рассказ», не то «маленькую повесть» в два приёма, с почти годичным перерывом. Почему-то так вышло. Хотя я о нем не забывал. Иногда, открывая папку «Неоконченные», я перечитывал его, но что-то мешало мне продолжить историю. Недавно я понял в чем дело.
Вначале я писал про героя повествования, оставляя его безымянным и обходясь только местоимением «он». Оказалось, что это очень сковывало меня. Когда же я «дал» герою имя и продолжил писать в третьем лице— дело сдвинулось. Я не стал долго ломать голову и назвал его «Илья, Илико». Бабушке я решил не давать конкретного имени, ведь каждый называет свою бабушку по-своему. Я же называл мою — Беби.
Я не старался дать оценку тем бурным и далеко не однозначным политическим событиям, которые происходили в упоминаемый отрезок времени, а попробовал показать жизнь людей, которым выпало такое «блаженство».
Фото улочки и интерьеров домов старого тбилисского района Сололаки взяты из интернета. А такие двери и подобная внутренняя роспись была и в парадном моего друга
В тексте будут иногда встречаться «отступления автора» (О.А.)
Да, еще! Если Вы дочитаете до того места, (что уже само по себе мне будет приятно!), где сказано, что Илья любил покупать ;;;;;;; - «джонджоли», то знайте, что это соленье, (которое иногда называют «каперсами», поскольку на вкус они действительно очень похожи), делают из кистевидных соцветий нераспустившихся цветочных бутонов Клекачки колхидской, Staph;lea c;lchic, которое в Грузии так и называют - «джонджоли», редкого вида кустарника, растущего только на Кавказе. (Это я вычитал в «Википедии»).
Но это просто так, для пояснения, потому что сама история совсем не про еду.
Вот, вроде, всё, что я хотел сказать «до того, как...»
«Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!»
(Ф.И. Тютчев. «Цицерон»)
Каждый раз, когда самолет, подлетая к аэропорту, начинал разворот, ложась на курс посадки, Илья неотрывно смотрел в иллюминатор. Внизу, наклоняясь, проносилась земля: перелески, с рассекающими их дорогами, какие-то здания, городские кварталы, водохранилище -«море». Он вспомнил, как школьниками их возили сюда сажать деревья — мало что прижилось...
Сверху Илья видел телевышку и почти весь город с рекой, рассекающей его по всей длине…
Мелькали лепящиеся дома на склонах горы, скатывающиеся к старой части города с его церквями и кривыми улочками. И у каждого из этих зданий была своя судьба, связанная с судьбами тысяч людей.
Сколько всего они видели... Сколько разных историй они могли бы поведать… Илья был уверен, что каждая старая стена, каждая старая вещь, даже каждое старое название района, улицы, или дома о чем-то неслышно шепчет, создавая в итоге эту непередаваемую городскую атмосферу, чувство сопричастности к которой он носил в себе. «Если бы мы могли их услышать и понять!» - иногда думал Илья.
Вот на этом склоне, на крутой улочке стоит его дом. Каждый раз, когда ему опять не удавалось разглядеть его, он успокаивал себя тем, что с такого расстояния и в
таком ракурсе это просто невозможно.
И всё равно — каждый раз невольно пытался найти его.
Его с бабушкой дом.
***** ***** ****** ***** *****
Она слушала новости по телевизору, когда почувствовала, что дом содрогнулся. Из передней раздался грохот, непонятный скрежет, звон разбитого стекла... Посмотрела в открытую дверь, но из парадного ворвалось облако пыли, из которого сыпались обломки кирпичей, досок, стекла. Наверное, она успела подумать, что это землетрясение. Поспешила (в ее-то возрасте!) к двери и тут сквозь пыль, немного развеявшуюся от порыва ветра, увидела перед собой перекошенный оскал какой-то огромной железной морды с уставившимися на нее двумя светящимися желтоватыми глазами.
Очевидно, она умерла сразу.
Когда сбежавшиеся рабочие и перепуганный водитель нашли ее, покрытую слоем пыли, она уже не подавала признаков жизни.
Соседи вызвали «скорую», милицию. Кто-то вызвался поехать на завод, чтобы сообщить Илье. Но когда он примчался, бабушку уже увезли в городской морг, водителя забрали в милицию, а рабочие начали расчищать завал, чтобы вытащить грузовичок на улицу.
В одном из домов напротив, немного наискосок и повыше по улице, появился новый сосед, который затеял перепланировку квартиры, и водитель грузовичка, битком набитого кирпичами, песком, мешками цемента, забравшись на этот подъём, или понадеялся на тормоза, или просто не успел подложить камни под колеса. Короче говоря, машина задом покатилась вниз, врезалась в дверь их дома и снесла ее вместе с пристенком. От удара у грузовичка разнесло задний борт и груз начал вываливаться. Несмотря на это, (как видно, и вес, и набранная скорость были все же приличными), машина проехала до противоположной стенки, выбила окно и стенку под ним, но, застряв в обломках, не вывалилась,
а кирпичи, вперемешку с песком и цементом, высыпались наружу, за пролом. Так что, потом рабочим осталось только выгрести остатки из кузова, завести трос и «выбуксовать» машину.
Потрясенные случившимся, они добровольно обтесали и постарались выровнять стенки обоих проломов, а мусор выкинули туда же - за окно. Спасать привезенный строительный материал из образовавшейся кучи мешанины не имело смысла, поэтому рабочие просто разравняли ее. Работая, по ходу обсуждали происшедшее, но так и не смогли понять, почему у машины зажглись фары.
Узнав, куда увезли бабушку, Илья сразу бросился туда. Хорошо, что соседки, из тех, старых (вообще-то, их осталось всего раз-два и обчелся), подсказали, что надо бы захватить с собой какую-нибудь чистую одежду, и собрали ему что-то. В морге одежду забрали, но его к ней не впустили. Сказали, чтобы пришел забирать завтра с ее паспортом. Ехать в «скорую» за справкой о смерти без паспорта тоже, наверное, не имело смысла, так что он вернулся домой.
Дом встретил Илью зияющей дырой развороченного входа. Старинная, высокая, двустворчатая дверь, с красивыми узорами, была разбита. Остатки и все ее обломки были аккуратно сложены слева от входа. Соседские женщины вытирали пыль и отмывали на
кухне все, что уцелело.
Мраморный пол парадного местами поцарапался, но плита у входа с гостеприимной надписью «SALVE» не была повреждена.
От вида этой надписи, остатков двери, дыр
в стенах Илье стало трудно дышать. Он не мог переступить порог и сел прямо на землю под окном комнаты. Плакать он не мог. Почему-то подумалось о том, что стёкла в окне чудом остались целы.
Итак, теперь он остался совсем один. Ну, конечно, не так уж чтобы совсем «совсем». Конечно, были родственники. Им надо сообщить... Наверное, лучше попросить об этом тетю Нину — она это сделает быстрее и никого не пропустит, а то надеяться на дядю Датико…
Из бабушкиных «подружек» в живых остались только трое. И те давно не выходят из дома. И еще неизвестно, как перенесут сообщение. Но сообщить нужно, хотя бы их детям, а они сами решат — как лучше. Бывшим соседям, переехавшим в другие районы, эти, оставшиеся, сами сообщат, но попросить их об этом все же надо.
Но все это потом, а пока надо найти паспорт, получить справки, достать где-то деньги.
Мысли, как видно, несколько его отвлекли. Неприятное чувство в груди отпустило. Надо было действовать.
Он поднялся, отряхнул брюки и вошел в дом. Женщины уже кончали прибираться. Одна из них принесла еду из дома и начала ее разогревать, соседский мальчик принес горячий хлеб, так что все вместе немного перекусили, чтобы Илье не было одиноко. Заодно прикинули, что если не к субботе, то к воскресенью, за четыре дня, точно можно успеть все сделать для похорон, хотя, конечно, это должны решать он с родственниками, а они, соседи, во всем помогут.
***** ***** ***** ***** *****
За окном начал накрапывать дождь... Быстро перемыв посуду, женщины пошли по домам.
Дождь понемногу набирал силу. Сидеть в парадном с проломом на улицу было неуютно и Илья зашел в Бебину большую комнату. Дверь в нее не закрывали уже давно, ее могло перекосить и от времени, и от удара, но оказалось, что прежние мастера знали свое дело — дверь хорошо закрылась. Может быть, смазать потом петли?
Ему и в голову не пришло перетащить на ночь что-нибудь уцелевшее в комнату. Вряд ли кто-нибудь сегодня пошел бы на воровство. Хотя, он хорошо помнил совсем недавние времена, когда люди даже за запертой двойной стальной дверью не чувствовали себя в безопасности.
Документы искать было не нужно. Все свои «важные бумаги» Беби (как он звал бабушку с детства) держала в старом коричневом «ридикюле», хранившемся под стопкой постельного белья в нижнем большом ящике платяного шкафа.
Выдвигая тяжелый даже для него ящик, Илья услышал, что его кто-то окликнул, а потом зашуршали и шаги в парадном.
Пришли три «старых» соседа и кто-то незнакомый. Оказалось — новый сосед, Дурмишхан. Принесли вино, начали выкладывать на стол свертки с какой-то едой, хлеб, зелень… Илья достал посуду. Порылся в шкафчиках. Из «запасов» уцелело несколько рыбных консервов в железных банках и банка когда-то кем-то подаренного орехового варенья (он даже не подозревал об их существовании). Гости решили обойтись тем, что принесли.
Разлили по стаканам вино, обмакнули в нем хлеб, помянули усопшую,...выпили, закусили...
Но все это происходило как бы и с ним, и не с ним. Как–будто, Илья смотрел на происходящее со стороны... Даже, как бы, оценивал, правильно ли себя ведет… Потом выпили несколько подобающих случаю традиционных тостов... Напряжение немного спало и двое старших начали вспоминать, как мальчишками они перелезали через ограду, срезали в их саду цветы, а потом продавали влюбленным у парка, «в городе», чтобы купить сигареты, или бутылку кахетинского вина №5, или №8, в толстых темно-зеленых бутылках, а в особо торгово-удачные дни — даже зайти на Вельяминовской в хинкальную.
Тут они начали спорить, сколько стоил один хинкали: 7, или 8 копеек, сколько штук они могли тогда их съесть и кто на спор съел больше… Правда, в тогдашней цене на «Борджоми» они сошлись сразу: вода стоила 8 коп., а бутылка 12. А на 3 рубля можно было купить бутылку водки, «французскую» булочку и плавленный сырок «Юность» за 11 копеек.
Разговор как-то сам собой перешел на новые деньги, лари, теперешние цены, а потом и на похороны, поминки...
Опять помянули усопшую, а потом и домой засобирались, благо, дождь перестал идти.
Уходя, старший передал ему от имени соседей сложенный конверт со словами, что, конечно, этого мало, но, может быть, хватит на первые расходы, и что соседи помогут, если что понадобится. Дурмишхан обещал привести дверь и окно в порядок. Потом решили, что, на всякий случай, лучше перетащить холодильник в комнату. Он, хоть и старый и тяжелый, но все же лучше не рисковать. И «Днепр» общими усилиями был перемещен и установлен в комнате, после чего все разбрелись по домам, а новый сосед, судя по звуку отъехавшей машины, поехал к себе.
***** ***** ***** ***** *****
Убрав остатки еды со стола и помыв посуду, Илья выключил свет и зашел в комнату Беби. Было как-то неприятно закрывать за собой эту дверь, но придется потерпеть. Надо будет поискать ключ. Или что-то придумать, может, врезать другой замок. Да и в другие двери тоже придется, пока сделают новую входную.
Надо договориться с соседями, чтобы присмотрели за домом, когда он будет выходить… Но это завтра, потом…
Господи, сколько чего «НАДО!»! И сколько теперь появится новых «НАДО», с которыми ему придется самому справляться!
Паспорт! Сейчас это главное.
Выдвинутый ящик шкафа терпеливо ждал его. Илья вытащил ридикюль и старый альбом с фотографиями. И только сейчас обратил внимание на то, какие они уже старые и потертые. Видно было — жизнь и их потрепала нещадно. У сумочки был очень оригинальный замочек с откидывающимся верхом и защелкой. В детстве ему нравилось ей щелкать. Правда, это было нечастое удовольствие, т.к. Беби редко доставала ридикюль, а ящик был настолько тяжелый, что и сейчас его выдвигать было нелегко.
И как при таком внешне небольшом виде в этой сумочке столько чего помещалось?
Паспорт ее лежал сверху, так что его и не пришлось искать. Потом лежала сберкнижка на три с половиной тысячи рублей — теми, о которых она говорила ему: «Ты не волнуйся, у меня отложено на «чёрный день». ( А этот день настал гораздо раньше, - когда рухнул Союз, а вместе с ним — система Сбербанка и пропали куда-то сбережения всего народа..О.А.) Илья достал несколько аккуратно завернутых и перевязанных ленточками пакетиков, конверты, записные книжки, большой ключ с фигурным язычком, два пустых флакончика из-под духов (Здесь напрашивается фраза : «и ему показалось, что вдруг возникло какое-то неуловимо легкое ощущение запаха...». Нет, этого не было. О.А.)
Просто ему опять стало трудно дышать. Может быть, Илье стало бы легче, если бы он, пусть уже достаточно взрослый мужчина, заплакал, тем более, что он был один, но слез не было.
Просто было трудно дышать и сводило горло.
Он не курил уже лет десять и сигарет у него не было. Беби тоже столько же лет не курила, но в ее тумбочке была коробка из-под «Казбека», там могло что-то остаться. «Что-то» оказалось почти окаменевшей папиросой «Казбек», парой штук такого же «Беломор-Канала» и нескольких сигарет «Прима» еще 2-ой табачной фабрики (кто о ней сейчас помнит! О.А.) Там же лежал и ее янтарный мундштук со знакомой ему трещинкой, но Илья не стал его брать. Сев у открытого окна, размял в пальцах и прикурил «Приму». Крепкий, горький дым драл горло, а табак лез в рот и приходилось его сплевывать.
Беби курила еще с молодых лет, после того, как овдовела.
То было время «эмансипации» и женщины массово закурили, в основном, это были папиросы. С возрастом, особенно, когда появился внук, она курила меньше. Бывало, когда приходили ее «подружки», они собирались за столом, пили чай с вареньем, дружно курили, потом пересаживались к оставшемуся с «тех времен» ломберному столику и играли в карты. Когда папиросы кончались, бабушка посылала Илико за ними в киоск и, чтобы не огибать всю длинную улицу, он просто соскакивал из окна парадного в сад, выбирался на дорогу и быстро скатывался к магазинам и к киоску. (Его, конечно, все продавцы знали и знали для кого он берет курево, так что, как сейчас говорят, проблем не было. О.А.)
Когда Беби узнала, что он начал курить, а было это, как почти у всех, в старших классах школы, то попыталась его отговорить. Надо сказать, что курить Илико не особенно-то и нравилось, да и денег на это не было, а таскать папиросы у Беби он не мог, так что почти до окончания института он курил мало. Даже в институте, когда у него появились какие-то свои деньги (стипендия), он лишь изредка позволял себе покупать пачку недорогих сигарет (все равно большую часть их у него «стреляли» сокурсники), а все деньги клал в ту же плоскую вазочку в буфете, куда Беби клала свою пенсию.
Все же бабушка, как видно, волновалась за него (после тяжелой ангины в детстве у Илико нашли какие-то «шумы в сердце»). Поэтому как-то между партиями в «1001 очко», (он иногда подменял кого-нибудь из заболевших партнерш), она, как бы в шутку, поспорила с ним, что бросит курить. Он поспорил.
Решили запечатлеть этот исторический момент и одна из бабушкиных подружек «щёлкнула» их старым папиным «ФЭД»-ом, когда одновременно гасили она — папиросу, а он — сигарету. И с тех пор оба перестали курить. Нельзя сказать, что это существенно отразилось на семейном «бюджете», но ощущение гордости за себя у них прибавилось.
Правда, Беби держала коробку с оставшимися папиросами в своей прикроватной тумбочке и иногда доставала и нюхала их.
А мундштук Илико когда-то уронил на мраморный пол парадного, зацепившись новыми сандалиями за порожек, когда бежал, чтобы дать мундштук бабушке, и с тех пор на том конце, куда вставляли сигарету, появилась небольшая трещинка.
Так и не докурив, Илья загасил сигарету. Хотелось пить и он пошел на кухню. Попутно проверил найденный ключ — тот подошел к замку. Теперь дверь уже и запиралась хорошо.
Так что, благодаря предусмотрительности Беби, у него на одно «надо» стало меньше.
(Наверное, пора объяснить кое-что по поводу непонятной то ли гостиной, то ли передней с мраморным полом и гостеприимным приветствием на входе.
Ведь такая надпись, обычно, встречала гостей в подъездах, красиво расписанных парадных больших домов, где слуги помогали им раздеться и провожали в зал, или на террасу, или прямо в сад, где их радушно принимали хозяева…
Горели люстры… Слуги бесшумно скользили по блестяще натертым паркетным полам, разнося напитки… Звучала музыка… И танцы, танцы допоздна... Так оно и было, в этом, хоть и одноэтажном и не очень большом, старом доме в «старое время», когда он весь принадлежал еще прадедушке Ильи — управляющему одного из, тогда еще немногочисленных, городских банков.
Но в 20-х годах началась волна конфискаций, уплотнений.
Сперва у них отобрали половину дома, а после смерти родителей бабушкину семью «доуплотнили», оставив одну большую комнату слева от парадного, (бывший зал), две комнатки для слуг и туалет, расположенные справа от него, ну и, конечно, само парадное, в глубине которого была ниша-гардероб.
Надо признать, что могло быть и значительно хуже, но, как видно, сыграло роль то, что прадедушка был действительно уважаемым за свои личные качества человеком.
Со временем родители выгородили ширмой и большим платяным шкафом спальню для бабушки и внука в «зале», установили в туалете душ, устроили «кухню» в одной из комнаток, во второй устроились сами, а помещение прихожей стало одновременно и гостиной, хотя они привычно называли его «парадным». Теперь пришедшего гостя на входе приветствовала не только надпись на полу, но и сами, не потерявшие радушия, хозяева. Его тут же усаживали за стол, расспрашивали, угощали, чем было. Даже в самые трудные времена хоть стакан воды, но стоял на столе. О.А.)
А сейчас произнесем «по-волшебному»: «СТА - КАН ВО - ДЫ» и...