Эссе о жизни

               
     Маленькая, бегает среди серьёзных взрослых, постоянно озабоченных чем-то непонятным и очень важным, людей. Они смеются редко, вроде как не играют с нею, заняты если не огородом, то мытьём, стиркой, уборкой, шитвом.
«Не мешай», «Не так», «Ты ещё маленькая, испортишь», «Не упади», «Нельзя». Всего и не упомнишь, между ласкающими руками мамы и опасностями, подстерегающими на каждом шагу существо, впервые, как ему кажется, осязающее этот мир.
Да, больше всего – осязающее.  Хочется нюхать, чувствовать и понимать – да – нет. Нет – это не дадут. Хочется знать, очень хочется знать и участвовать в событиях. 
И даже участвовать в событиях нереальных – когда читают книги. Но это неважно, что  события книжные, это – как по-настоящему.
Когда девочка научилась читать, она поглощала книги, пропуская не только фамилии авторов прочитанных книг – это было всё равно, кто их написал – но и описания природы, размышления. Только события и эмоции. «Надо же, как бывает!» – взахлёб удивлялась она.
Проблем с правописанием в школе у неё не было. Правило по русскому языку знала одно: «ча» и «ща» пишутся с буквой «а».
Рано научившись читать и проглотив массу всевозможной литературы, она точно знала, что можно делать, а что нельзя. Что – хорошо, а что плохо.
Лицо у неё было обыкновенное, крупное. Нос широкий книзу, небольшой рот, прижатые к голове уши, довольно редкие тёмные волосы, светлые, (как мама говорила – радужные, смеющиеся) – глаза, и чёрные брови. В зеркале она себе не очень нравилась. Хотя впечатление производила милое. Пока молчала.
Несмотря на то, что любила поучать и в семье считалась ябедой – её все любили. Даже братья и сестра. Особенно сестра.

   Когда я совсем подросла, может быть, оставаясь такой же маленькой, как и была тогда; я поняла, что большую часть своего времени находилась в состоянии подспудного взрыва. Наверное, как и многие дети. 
Дни чередовались ночами, зимы вёснами, лица людей появлялись и исчезали, на них порою успевала замечать перемены.
Книги читать забросила и долго-долго к ним не подходила, усиленно вслушиваясь и всматриваясь в происходящее, удивляясь ему, пытаясь запечатлевать хотя бы обрывки впечатлений и мыслей – в стихах и рисунках, пока снова с жадностью не накинулась на книги, и, уже всматриваясь в лица и характеры авторов книг, составила свой портрет жизни, в основе которого – образ, в котором смешиваются и переливаются разные краски, звуки, лики.   
   Я пришла к невероятной фантастике реальности: 

– Делай мир, и он сделается, будь в этом мире, и он сбудется!

    То, что столь просто выражается в этой фразе – буквально. Своими помыслами мы формируем действительность. При внедрении мысли в достаточно большое количество людей осуществляется (квантовый?) – количественный переход в новое качество общности.

    Это понимание легко давалось Паустовскому, Уитмену, Ахматовой, Маяковскому, Есенину... Во мне было сокрыто. Я очень робкий человек.
Меня побеждали времена, родители, общество, школа, друзья, мужья, дети, я сама – а больше некому. То есть – не вижу оснований быть побежденной, либо побеждать – сейчас.

     Мне потребовалось около пятидесяти лет, чтобы я начала верить в сказки.
Обычно жизнь моя критиковалась мною, воспринимаемая, за редкими просветами, как уничижительная. Причём хорошее казалось естественным, а неприятное – ненормальным. Хотя судьба, как я теперь понимаю, была щедра, бережно проводя по сложнейшим кочкам.

    Свобода – большая иллюзия. Существует огромная зависимость между всеми нами. Отчего терпение – одно необходимейших качеств, наиболее трудных для тренировки. Научиться: «Быть последним слугою между всеми вами», не чувствуя себя униженным – наивысшее выражение веры. Веры в то, что происходящее – законно, природно и заоконно.

   Свершившееся ложится как в камень – иероглифом света, так в тайнопись – в витиеватую вязь символов. Протягиваются нити между всем проявленным и маленькой опорной точкой - звёздочкой – в невидимости.

   Взяла вчера со стола сборник В.Хлебникова с намерением расстаться с ним и уже не читать более, чтобы вернуть наконец книгу. Ибо держу её у себя уже более трёх лет. Но вновь обнаружила  какое-то очарование "Творениями" и понимание, сверх понимание Велимиром Хлебниковым таинств жизни и не жизни, природы. Нелогичные умствования. Что-то в его произведениях, в прозе, по крайней мере, завораживает. Кажется, что он видел то, о чём столь фантастично пишет. Путник. Честный фантастичный сквозняк.

Попытки предугадать будущее были у многих «Председателей Земного Шара». Но его обобщения современным языком и числом таят в себе не только мечтания. Кое-что выхвачено весьма точно. И выражено не назидательно, а в отброшенности всяческих, привитых воспитанием и образованием, штампов. С соблюдением некоей тонкости, которою нельзя пренебречь, на грани сумасшествия, лишь бы передать ключ, открывающий непознанное - нам; одновременно с постижением «ключа» им самим.

    Недавно я прочитала некоторые книги П. Коэльо. По аналогии с его «Путем Сант Яго» у меня возникает термин: «Путь Христа».
   Я хочу сказать, что единственный путь каждого живущего – это путь Христа. От которого все мы отклоняемся сегодня тем или иным способом.

   Это не значит, что каждого из нас ждёт распятие или что каждый из нас распят. Это означает, что единственный путь каждого, это: «путь человеческий». Познание и уразумение самого себя, соотнесение с действительностью. Развитие своих качеств, как у этого человека, жившего две тысячи лет назад. Целительство и безболезненность, радость и взаимопомощь, счастие и сотрудничество, меж мировые путешествия, усиление энергий космического сотворчества.

   А вот мои осмысления «Скуфьей скифы» В. Хлебникова, "числобога":

Попыткой ли можно назвать несвязуемые, однако связываемые меж собою понятия, прыжками, едва касаясь земли, переносящиеся насквозь? Следуя за вязью сечи слов его, за его, до сердитости образуемой образами речью, когда вывихиваешь мозги, чтобы осознать технологию действа, понимаешь, что ускользает он от общепринятых формул.
Обожает цифры. Однако такое лепит из слов, из глыб слов – из фраз, и из островов действия...

Что означает что? Картинки волей неволей проносятся, вытесняя одна другую, задевая нечто глубинное. Потому что непонятно так, что ум устает и почти сдаётся. И на этом  «почти» несётся терпеливый к его тексту, а потом не боится недоговаривать и сеять сам:
 
"– Наги стволы во время были,
вне времени и те почили
до срыва форм и оболочек
всех функций правильных и строчек.
И точек!

Нет точнее меты,
чем выдержаны днесь приметы,
их убирая просто так,
рискует выучкой чудак.

Объять невиданну гробину,
когда лучом сей сад окину.
Падёт зов зева из окон,
глазевших в унисон.

Объятья вскинутся на верно,
стряхну обрывки суеверно,
и тихо-тихо, пядью пядь
сплыву на улицу слетать.

И это я речу это? Ём себя не передать обычной скуфьёй. По плачу, может выльется что. Во что?"*

"Метки моей благодарности ненавистным, делающим зело больно нам в срок свой. И то ладно, что время дали лени поклонить колени каждому звуку и вслушиванию вовнутрь. Думала – плохо как! А оказалось – отсюда уверения в уверенности. Научена горько. А весело и просто, как у мамы – ну её!
Данила камень отодвинул, река потекла. Сперва слёзная, потом морозная, потом и вовсе морская".*

"Многия люди, многий люд, читают и чтут, кто про любовь и блуд, кто про тех, кто пишет, а кто про «факты» мировых гармоний меж бойней и войнами. Про исторические совершения, научась и сподвигнути желая.
Оплывают свечи, уничтожаются проклятия. СвЕты - такие же, как и тенЕты (темнОты), песок сыплется, течёт и всё, ладо моё. Насколько хватит сил, не вызвереть у могил. И нет оснований для выравнивания (сравнения)".*

Хочется припасть к каким-то истокам, к языкам древним и современным, чтобы понять себя...
 
  Жить – это чувствовать? Насколько ты жив? Насколько ты развил свою чувствительность? Какой чепухою занят? А что не чепуха?
Прокорм и просмотр? А земля плачет. Всё отдала – мало?
Не мало, лишь бы люди развивались тоже, в попытке отдать. Глубинное, голубиное.

 Живя «для других», я думала, что пойму нечто. Пыталась идти на компромисс – работала «для других», чтобы была зарплата и не страдали мама и дети. Сама же буйствовала в оставшееся время – для себя. Позволяла себе быть собой и изменять себе. Вот уж этого-то никто не может мне запретить! Жизнь – моя и указывать – что  мне делать и что нет? – Дудки!

Между тем оказалось, что большое переливается в малое, а воздух общий для всех и я – вовсе не я. И о свободе говорить - в условиях жизни на Земле, при существовании земного (земного ли?) притяжения - смешно, но, чтобы не рехнуться, надо терпеливо проходить свои жизненные этапы, принимая порой иллюзии за действительность, пока не уяснишь, что к чему.

Многие повторения, казалось бы, выученных уроков, показывают мне капельку давно известного старого знания, но чем дальше, тем меньше могу отделить сущее от несущего.
--------------------------
* - авторское, Е.К.
 
2006г.