Он был угрюмым и нелюдимым. Теперь уже мало кто помнил, когда он появился в таёжном посёлке. Может, только Матрёна, но она не болтлива, как другие бабы. Да и отношения у них, вроде, были.
Он сбежал из лагеря. В морозный, вьюжный день, когда их привезли с пересылки, его почему – то не выкрикнули. Ветер был такой силы, что валил с ног, забивал снег за воротники полушубков охраны, вымораживал лица арестантов до восковой бледности, слепил глаза. Всем хотелось побыстрее укрыться в бараке. А на него, как озарение нашло, если не выкрикнули, то его, как будь то, и нет. Изнутри вместе с догадкой выплеснулась горячая волна. Он понял, настал его час. Взяли его на месте чужого преступления, разбираться не стали что к чему, им побыстрее бы дело закрыть. Прокурор быстро обвинительное заключение состряпал, а адвокат защищал так, для проформы. Помешать уйти могли только собаки, но и они, поджав хвосты, жались к ногам охранников. Он попятился назад, упал и отполз за сугроб. Все скрылись в бараке. Долго лежать опасно, лицо залепил снег, руки окоченели, надо двигаться. Оглянувшись на двери барака, стал отползать в сторону леса. Территория была огорожена колючей проволокой, но ветер повалил столбы, а часовой на вышке стоял, повернувшись спиной к ветру. На ноги встал только в лесу.
Он не знал, куда идти, да и далеко ли уйдёшь в такую погоду. Снег сразу заметал следы. Выжить, во что бы то ни стало, выжить. Может это Господь решил восстановить справедливость, и выжить поможет, иначе какой смысл. Под корнями поваленной ели вырыл нору в снегу, свернулся калачиком. Скоро нору занесло снегом. Постепенно возбуждение улеглось, под снежным покровом тело стало согреваться. Носки из козьего пуха, тёплое бельё, толстый свитер, ушанка, всё, что мать передала, теперь согревали его. А, может быть, и её молитвы. Не заметил, как заснул.
Проснулся под утро, осторожно откопался, выбрался наружу. Брезжил рассвет. Пурга всё не унималась. Надо было уйти как можно дальше от зоны. В незнакомом месте, где нет никаких ориентиров, путник обычно ходит по кругу. Он знал об этом, вспомнил, как часовой стоял на вышке и постарался идти лицом к ветру. Ноги вязли в снегу, глаза слепило, но он упорно шёл. Следы сразу заметало. Показалось, что идти стало легче, понял, что идёт под уклон. Впереди крутой спуск и не видно деревьев. Решил скатиться кубарем. Наткнулся на торчащие из снега полозья. Это были опрокинувшиеся сани, какие используют для собачьей упряжки. Рядом, прислонившись спиной к дереву, сидел человек, одетый в кухлянку. Его лицо было залито кровью, голова безвольно повисла, он был мёртв. Беглец дотронулся до окоченевшего тела, труп завалился набок. Откопал сани, под ними в мешке из шкур ворочался смуглый, широкоскулый, узкоглазый ребёнок. Его спасли завалившиеся сани, под которыми, как под навесом, он мог дышать. На санях висели остатки собачьей упряжи. Видно, на крутом спуске сани налетели на дерево, перевернулись, человека, который управлял упряжкой, отбросило на дерево, и он ударился головой. Собак рядом не было. Уйти и оставить ребёнка беглец не мог, куда с ним идти, тоже не знал. Снял с мертвеца кухлянку и унты, ему они больше не понадобятся, уложил ребёнка в сани и двинулся вперёд.
В низине ветер был потише, снег глубже, местами снежный наст, беглец, где толкал сани впереди себя, а где и скатывался, встав на запятки. Ребёнок начинал кряхтеть, когда они останавливались, как только начинали движение, ребёнок успокаивался. Зимний день короткий. Начало смеркаться. Потянуло дымком, впереди показались избы. Если бы беглец был один, то обошёл бы стороной человеческое жильё, но с ребёнком, куда идти. Он двинулся в сторону посёлка. Остановился возле крайней избы, постучал в маленькое подслеповатое оконце. На стук отворилась дверь, в тулупе, накинутом на плечи, в больших пимах, вышла женщина. Ребёнок заплакал, словно, почувствовал, что сейчас именно это необходимо, чтобы впустили в избу. Женщина, молча, подошла к саням, взяла ребёнка и зашла внутрь. Беглец за ней. Когда он снял кухлянку, женщина удивлённо подняла брови, её удивило европейское лицо незваного гостя.
Беглеца хватились только утром. Кинулись искать. Следов не было видно, По- прежнему, мело снегом. Наткнулись на окоченевший труп, с ним и вернулись в расположение зоны. Начальник зоны понимал, что труп и беглец – это не одно и то же лицо, но заключённого нет, а труп есть. Приказал записать труп, как умершего от воспаления лёгких заключённого, и, как стихнет непогода, предать земле. Эксгумацию вряд ли кто будет делать. Позже матери отправили извещение о смерти сына от воспаления лёгких. Через несколько лет эту зону закрыли. Лес, который, мешал разработке нового месторождения нефти, заключённые уже вырубили, через территорию проложили трубопровод. О беглом никто не справлялся, умер и умер, мало ли мрут на зоне.
Женщина достала ребёнка из кожаного мешка, это был крепкий мальчишка месяцев семи. Нажевала мЯкиша, завернула в тряпицу и дала ребёнку вместо соски. Потом села к столу и вопросительно посмотрела на гостя. Ему почему – то показалось, что может ей рассказать правду о себе. Хозяйка, молча, выслушала его исповедь, встала и собрала на стол. Первое время беглец не выходил из избы, но никаких слухов о побеге и поисках не было, потом сказался родственником хозяйки. Мужик оказался рукастый, мог и по дереву, и по железу, мог сапожничать. Одно беда, совсем не компанейский, водку не пьёт, близких отношений не заводит, всё молчком, молчком. Научился шишковать, ходил с местными в тайгу. Словом, прижился. Со временем и документы выправил на чужое имя, но вернуться к матери побоялся. Как говорится – не буди лиха, пока тихо. Даже написать не решался. Муж хозяйки уже давно погиб на охоте, но были у беглеца с ней какие отношения, или нет, об этом оба молчали. Ребёнок вырос в крепкого парнишку, его сородичи тоже не искали. Да и искать то было некому. Мать умерла в больнице. Отец, который вёз его в стойбище, замёрз по дороге. Когда снег стаял, нашли рукавицу, да и собака вернулась. Правда, только одна, сумела вывернуться из общей упряжки. Решили, что остальных волки задрали, они не могли защищаться, были в одной связке. Подумали, что отца с сыном постигла та же участь. Женщину парнишка называл мамой, а беглеца дядей.
Парень вырос, отправили его учиться, сначала в районный город, в интернат. Учился хорошо, решил поступать в Институт народов Севера, закончил его. Вернулся на родину, работал в отделе народного образования. И только тогда ему рассказали, как он оказался в русской семье, кто его дядя. Побывал на родине дяди, разыскал его мать. Старушка, чуть рассудка не лишилась, когда узнала, что сын жив.