Поминки

 Наталья Сафронова


ПОМИНКИ



 Отец расставлял рюмки. Он был так поглощен этим занятием, вернее, предвкушением предстоящей выпивки, что было неприятно на него смотреть. Как будто это были не поминки, а рядовая попойка. Впрочем, ему давно уже было все равно, с кем пить и по какому поводу. Главное, процесс. Поэтому он сам достал рюмки из шкафчика и поставил на стол в саду под раскидистой яблоней, помог. Надя отвела от отца взгляд, вымыла яблоки и положила в вазу. Помыла огурцы и помидоры, прямо с грядки, что гораздо вкуснее, чем с рынка. Детей посадили отдельно за маленький столик. От щей и гороха они отказались, и Надя принесла им гречневую кашу и пироги с компотом.
– Конфеты хочу, – заканючил Ванечка, отодвинув тарелку с кашей.
– Давай за маму ложечку, – села Надя с детьми, а сама прислушивалась, когда же за большим столом заговорят про деда. Она, собственно, за этим и приехала, послушать, как о нем говорят, и всем от этих разговоров тепло и весело. И ей тоже становилось тепло и весело, и Надя радостно посматривала на родных, хотя сама в разговоре участия не принимала, она вообще была молчаливой.
 Отец обычно ставил бутылку рядом с собой и быстро напивался. Однажды даже пустился в пляс на дедовых поминках. Все тогда онемели от возмущения и на мать смотрели с осуждением и жалостью, а на отца не смотрели совсем, его вообще никогда не замечали. И тогда он выкидывал какой-нибудь фортель, чтобы обратить на себя внимание. А может быть, просто жил в своем собственном мире по своим незамысловатым правилам: хотел напиться до потери сознания – и напивался, и плевать он хотел на всех с их уважением. Он так и сказал:
– Плевать я хотел на ваше уважение! – и плюнул, а потом пустился в пляс, а потом упал и потерял сознание, и пришлось возиться с ним и вызывать скорую. Так что внимание к себе он все-таки привлек, оттянул внимание от деда на себя. Но мама все равно брала отца с собой на поминки, она всегда брала его с собой, если шла куда-нибудь по делам или в гости, чтобы он был под присмотром и не имел возможности напиться. Поэтому постепенно в гости ее приглашать перестали, а возможность выпить отец всегда находил.
 
 За столом под яблоней говорили о чем-то постороннем, деда не вспоминали. Дом старый, пора менять пол и окна, лучше на пластиковые, чтобы не красить потом. Дед весной выставлял зимние рамы, бабушка мыла окна, и даже это простое действо казалось Наде волшебным. Волшебным был двор с важно разгуливающими по нему курами, корова, тревожно посматривающая на Надю, пока бабушка доила ее, и звонко бьющие о ведро струи молока, сказочными были поросята, просовывающие в отверстия загона влажные пятачки, когда Надя кормила их мелкими яблочками, и сад с усыпанной ягодами вишней, которые Надя прямо с дерева ела до темноты в глазах. Но главным волшебником был дед, вечно занятый неторопливой работой во дворе, так что всегда можно было пристроиться рядом с ним и помогать мыть картошку, чтобы варить скотине, или носить дрова в сарай, или еще что-нибудь, но это было дело на двоих, и как-то так получалось, что у него всегда для нее, Нади, есть время. Можно было работать молча или говорить о чем-то несущественном, сейчас Надя не могла вспомнить, о чем они с дедом разговаривали, но ощущение радости от общения с ним осталось, и теперь ей казалось, что она всю жизнь ищет человека, рядом с которым ей было бы так же уютно и надежно, как с дедом, но не находит. Может быть, поэтому все двоюродные сестры приехали сюда с семьями, а она до сих пор одна.

 Дедову улицу не узнать: двухэтажные особняки теснят старенькие домишки, новые хозяева скупают землю, и прежних соседей почти не осталось. Мама и тетки дом деда не продали и не стали его перестраивать, может быть, потому что дом общий, все приезжают сюда на выходные и в отпуск, хозяев много – три сестры, и руки ни у кого не доходят, и вкладываться никто не хочет. Вот и сейчас поговорят про окна и оставят, как есть. А может быть, мама поднажмет на сестер и все сложатся, и дяди с зятьями засучат рукава и заменят окна и полы. А мама будет руководить, а отец болтаться между ними, как будто он тоже при деле.

 Мальчишки взяли по пирожку с яблоками и убежали на улицу, а Надя распустила пятилетней Маше тоненькие косички и принялась переплетать. Думала: возьму и рожу для себя, будет у меня такая же маленькая кукла, своя собственная, захочу – заплету, захочу – расплету. Мать давно ждет внуков, Наде тридцать два уже, все сроки упустила, надо успеть вскочить в последний вагон, оставить кого-то после себя. Пока она нянчит только своего бродяжку. Он захочет – позовет, захочет – выгонит, какое с ним тепло? Сквозняки гуляют, все время зябко, даже температура поднимается на нервной почве. Как от такого родишь, если он озабочен только одной проблемой – борьбой за собственную независимость? Разве он потерпит, если Надя будет заботиться еще о ком-нибудь, кроме него? Сестры советуют бросить его, жалеют Надю, что из-за бродяжки она одинока. А она не из-за бродяжки, она из-за деда. Просто никто не выдерживает сравнения с ним, нет больше таких высоких, красивых и добрых. Сестры не сравнивали: кого встретили, за того и пошли. А Надя сравнивала, мысленно ставила всех, кто звал замуж, рядом с дедом, проводила черту – и никто до нее не дотягивал. А бродяжка никуда не звал, делал какое-то мифическое дело, позволял ухаживать за собой, и стал как бы Надиным ребенком. Перед сном Надя звонила ему и спрашивала:
– Как прошел день?
– Обычно, – пожимал он на другом конце города плечами.
– Хочешь, я завтра приеду, приготовлю что-нибудь? – напрашивалась Надя.
– Завтра видно будет, – снова пожимал он плечами. Надя приезжала с сумкой продуктов, раскладывала в холодильнике. Бродяжка посматривал недовольно, как будто чужак ходит по его территории, наводит здесь свои порядки. Надя принималась за уборку.
– Не перекладывай книги, я после тебя не найду ничего, – отрывался он от компьютера.
– Ты мне не рад? – огорчалась Надя.
– Я при тебе не могу работать, – оправдывался бродяжка.
Вселиться к нему с пеленками и распашонками даже не приходило Наде в голову.
– Просто роди – и все, куда он денется, – советовали сестры.
– Без разрешения? – удивлялась Надя.
– Потом он тебя же и упрекнет, что не родила, – не понимали ее сестры.
– Ребенок должен быть желанным, а ему всегда некогда, – задумывалась Надя. У отца тоже всегда были какие-то свои дела, вернее, развлечения, не совместимые с семьей, как называла их мама. Он был настолько сам по себе, что даже если они куда-то шли втроем, что было редкостью, отец шел как бы отдельно, сзади и чуть в стороне, как будто мать тащила его за собой на поводке. Время от времени мать хмуро на него оглядывалась, как бы подергивая поводок. И сейчас Надя иногда себя спрашивала: может, и я держу на поводке своего бродяжку? Чего проще – отпустить с поводка, не звонить, не приезжать? Он за своими книгами и не заметит пропажи.

 Надя завязала Маше пышный бант, сложила ей в маленькую корзину пирожки для соседских ребятишек, и девочка важно понесла угощение для друзей. У всех племянников Надя крестная, по выходным и праздникам собирает всех троих и ведет в парк, в театр или на мультик с обязательным мороженым и соком. Сашу провожала первого сентября в первый класс, в октябре брала отпуск и встречала каждый день из школы. На новогодних каникулах водила племянников на все городские праздники. Половину зарплаты потратила на билеты и подарки для малышей, хотелось порадовать и порадоваться самой. Бродяжке тоже выбирала подарки – тщательно, с любовью. Заворачивала в блестящую бумагу, чтобы разворачивал, ждал чуда. И он разворачивал, и сиял глазами, смотрел благодарно и нежно.

 Надя вспомнила, что деду она никогда не покупала подарки. Однажды на 9 мая испекла ему торт, а потом позвонили друзья, позвали праздновать к кому-то на дачу, и она уехала вместе с тортом. Деду потом сказала, что торт не получился.
– Сама бы приехала, без торта, – улыбнулся дед, положил в чай пять ложек сахара, он был сластеной. Наде было стыдно признаться в своем предательстве. Дед воевал, а она променяла День Победы на обычную пьянку с друзьями. Правда, с девчонками тогда были курсанты, но куда им до деда? Один курсант задумчиво на нее посматривал, а потом подсел к ней и спросил:
– Что вы здесь делаете? Вам здесь не место.
– В каком смысле? – не поняла Надя.
– Вы не такая, как все, – со значением сказал молодой человек.
– В каком смысле? – удивилась Надя.
– Я не знаю, как объяснить, но вы другая, – серьезно ответил курсант.
– Это вы другой, – улыбнулась Надя. Все девчонки с парнями где-то уединились, а Надя с курсантом сидели рядышком у костра и разговаривали. Сейчас Надя понимала: просто ни у кого из девчонок не было такого деда, как у нее, и такого отца, и такого разительного контраста между ними.

– Надь, ты ведь в отпуске? Подкинем тебе Ванечку на неделю? – подошла к ней Кира.
– Уезжаете? – понимающе кивнула Надя.
– В Сочи, дикарями. Разведаем, что и как, в следующем году, может, с Ваней поедем. А пока страшно брать с собой.
– Мы с Ванечкой здесь поживем. Будем у тети Шуры молоко с творогом покупать, – Надю радовала перспектива пожить с четырехлетним племянником в деревне. Она будет засыпать и просыпаться под дыхание малыша, Ванечка ее любит и слушается, поплачет о маме и забудет. У них с бродяжкой не было детей, которых не на кого было оставить, но они никогда не уезжали в отпуск к морю. Бродяжка уезжал только в экспедиции, и в отпуск он тоже уезжал в экспедицию, а потом показывал ей фотографии, на которых рядом с ним у костра сидели жизнерадостные геологини. Надю мучила ревность.
– Ну, конечно, у него там кто-то есть. Он же не твой, значит, ничей, – соглашались с ней сестры.

 Надя убрала детский столик и пересела к большому столу, налила себе щи. Ела, поглядывала на родных. Тетки сидят рядом с мужьями, а мать с отцом отдельно, но при этом тетки оживленно разговаривают друг с другом и не обращают на мужей внимание. А мать пододвигает отцу гречку с печенкой, подкладывает на тарелку огурец, отодвигает рюмку. Отец пододвигает рюмку обратно.
 Кира с Катей щебечут про отпуск, про Кирину поездку в Сочи. Мужья сестер, оба заядлые рыбаки, разговаривают о рыбалке. Надя ела, изредка посматривая на них. Ей казалось, что сестры привыкли к своему семейному счастью и принимают его как должное. А она верила и не верила и благодарила бога за то, что у нее есть ее бродяжка. Мужья сестер хорошие мальчики, но куда им до него. Даже если встанут на цыпочки, не дотянутся… Надя не размышляла, что именно она сравнивает, в чем ее бродяжка лучше, просто рядом с ним никого нельзя поставить. Такая от него исходит сила, такое сияние, что глаз нельзя отвести.
 
 Утром, прежде чем собрать стол, ходили на кладбище, положить цветы на могилки. Мать протерла памятники бабушке и деду, выдернула сорняки, тетки положили пироги на столик рядом с оградой. На крестах соседних могил сидели грачи, ждали, когда уйдут люди, чтобы приступить к пиршеству. Отец переминался с ноги на ногу, ему было скучно, он всегда скучал рядом с матерью, а она всю жизнь старалась его чем-то занять. И сейчас тоже придумала ему дело:
– Прополи тропинку пошире, чтобы нам не тесно было стоять.
Отец дергал душистую траву, а сам норовил заглянуть в пакет со снедью, есть ли там бутылка.

 Когда убирали со стола, отец проводил взглядом недопитую бутылку водки и спросил жену:
– Поехали в город?
– Что в городе делать? Впереди два выходных, здесь останемся, – привычно возразила мать, она ждала этого вопроса.
– Мне в город надо, домой, – тоскливо процедил отец куда-то в пустоту. – У меня там столик во дворе, домино. Генке я денег должен.
– Я Генке должен, ты мне отдай, – всполошился он вдруг, требовательно глядя на мать. Мать получала за отца зарплату, написала заявление его начальнику, и отцовскую заплату перечисляли ей на сберкнижку. Надя отвернулась, и все отвернулись, такие разборки между отцом и матерью были привычны, заканчивались они обычно победой матери, вот и сейчас отец постоял, посмотрел на жену и отошел в сторону.

 Стелили постели. Надя улеглась на дедову высокую кровать, положила к стенке Ванечку, рисовала ему на спинке сказку, как дед ей когда-то.
– Жил-был ежик с ежатами, все они были колючие, и если кто-то хотел их обидеть, они сразу кололи его иголочками, вот так, – ласково ущипнула она Ванечке спинку.
– Кто хотел их обидеть? – заинтересованно спрашивал малыш.
– Лисичка хотела, а ежики ее укололи.
– Лисичка хотела? – удивлялся Ванечка.
– А когда пришел медведь, ежики от него убежали, вот так, – пробежала Надя пальцами по детской спинке.
– Вот так! – ахнул Ванечка.
– Спи, – поцеловала Надя малыша в душистые волосики. Достала телефон, набрала номер своего бродяжки:
– Как прошел день?
– Обычно, – откуда-то издалека донесся его голос.
– Я неделю поживу в деревне, с племянником надо посидеть, – доложила Надя.
– Ну, раз надо, поживи, – согласился он.
– Ты там не скучай без меня, – забеспокоилась Надя.
– Не буду, – легко согласился он.
– А ты еще не соскучился? – огорчилась Надя.
– У меня работы полно, когда мне скучать, – отмахнулся бродяжка.
– А ты параллельно скучай, – попросила Надя, она уже не представляла, как он выдержит без нее целую неделю. Она мысленно встала на цыпочки, обняла его, чтобы он чувствовал, что она рядом и поэтому все хорошо.
– Ну, ладно, не отвлекай, – попросил бродяжка и отключился.
– А ежики быстро бежали? – вспомнил Ванечка.
– Быстро, – взъерошила Надя светлые волосики.
– А медведь их не догнал? – снова спросил Ванечка.
– Догнал, медведь тоже быстро бежал, – улыбнулась Надя.
– Он их съел? – забеспокоился мальчик.
– Нет, он на них подул, вот так, – подула Надя ему на головку. – И тогда ежики закрыли глазки и уснули.
– Они испугались?
– Нет, просто он подул им в глазки сон, и они стали спать. И ты спи, а я буду тебя гладить. – Надя повернула Ванечку на бочок и стала гладить своего малыша, как ее когда-то в детстве дед. Она гладила своего бродяжку, чтобы он не скучал там далеко. Хотя он, наверное, будет еще работать до поздней ночи, она укачивала его, убаюкивала.
– А про деда никто ничего не вспоминал, как раньше жили, какой он был. Только помянем Ивана Васильевича, неинтересно совсем. Он, наверное, ждал, что про него скажут, хотел с нами побыть, – огорчалась Надя за деда. – Ты там не скучай, или скучай параллельно, делай свои дела и скучай, у тебя всегда много дел… за делами легче скучается.

 Две светлые головки на подушке лежали рядышком, Надины волосы смешались с Ванечкиными длинными кудрями. Отец поправил у них подушку, простыню, погладил обоих по голове. Надя закрыла глаза. Она слышала, как отец постоял еще немного над ними, а потом пошел на кухню, открывал и закрывал дверцы шкафчиков, искал водку.

Иллюстрации Марины Шилехиной