Палитра стихов

                Алексей Коротеев

                Палитра стихов

Автор и издатель выражают благодарность администрации Губкинского района и г. Губкина, а также Борису Афанасьевичу Бочарову, директору Московской частной строительной фирмы «Вэсна», их доброе участие и спонсорская помощь дали возможность подготовить и выпустить в свет эту книгу.

Особую благодарность за внимательное, благородное участие в подготовке книги
автор выражает своей троюродной сестре, мастеру спорта международнодного класса по велоспорту Вере Васильевне Бибиковой.


От издателя

О книге
Книга стихов Алексея Ивановича Коротеева раскрывает ещё один природный дар автора. Здесь читатель встретит и любовную лирику, и удивительно нежное восприятие природы, и философские рассуждения о смысле жизни.
Каждое стихотворение — это отражение внутреннего мира автора, его отношение к природе, бытности, связям между людьми.
Образность и сочность мысли побуждают читателя взглянуть на окружающую действительность с нежностью и любовью. Некоторые стихи заставляют задуматься над хрупкостью жизни и её ценностью. Философский подтекст и нравственная чистота затрагивают тонкие струнки в душе и раскрывают личность поэта как умного, доброго, мыслящего человека, способного увидеть в простых, привычных вещах необыкновенную мудрость и красоту природы.
Прочитав одно стихотворение, хочется прочитать следующее, а за ним ещё одно, и вот уже невозможно остановиться. А иногда хочется вернуться к прочитанному, снова пробежаться по уже знакомым строчкам и удивиться чистой простоте слога и точной передачи мысли.

Я.И. Косьминов

                От автора
                Моя автобиография
Моя матушка Матрёна Давыдьевна впервые увидела меня 1 апреля 1949 года. Тогда я был розовым комочком, но к походу в школу в первый класс в 1957 году я превратился в застенчивого мальчишку, а после учёбы в школе в 1967 году мне с разрешения Всевышнего и моей матушки пришлось выехать из села, чтобы самому более менее правильно налаживать отношения с удивительной жизнью. Мне после житейских передряг пришлось попасть в Донецкую область в город Макеевку к своим родственникам, где был прописан и устроен на работу на металлургический завод, где работал в жилищном отделе, потом в железнодорожном цехе, потом в «Прокате-2». Но в 1974 году меня нашла ностальгия, которая перепроводила меня на родину в село Толстое, где познавал сам себя в родном совхозе, работая трактористом, потом... но оставлю перечисление других профессий в уме, ибо это слишком окажется  затейливым орнаментом моей жизни. Скажу о другом, что творчеством я занимался на протяжении многих лет, складывая написанное в стол. И вот теперь при появлении возможности сблизиться с читателем, я склоняю свою голову перед ним и ему открываю свою книгу. Прошу войти в неё, мой дорогой незабвенный читатель.
А. Коротеев

Свои отзывы вы можете направлять по адресу:
309164, Белгородская область, Губкинский район, с. Толстое.
Коротееву Алексею Ивановичу
или по электронной почте:
e-mail: koroteev.49@mail.ru
С радостью отвечу на все ваши письма!



Дебют
Посвящается
памяти В.С. Высоцкого
Я вышел на сцену сквозь взрывы оваций,
Гитару держа на руках вперевес.
Мой голос дрожит, он готов оборваться,
Щемящею болью пронизан я весь.
Я щупаю пульс ошалелой гитары,
Щемящая боль закована в ней.
Нам грустно обоим, в сердцах у нас хмары:
Певца нам не встретить у рампы огней!
Он к зрителям больше не выйдет с гитарой.
Ушёл он под вёсны, метели и зной,
Но песни его на планете, не старой
Живут и под солнцем, и блёклой луной.
Стою я на сцене один и растерян.
Дебют мой печален, он реквием стал.
И, может, когда-то вот так же примерно,
Споют обо мне в этот зал, в этот зал.
Споют, как я умер внезапно и рано,
Судьбу повторяя поэта-певца.
И реквием этот кого-то изранит,
Кто будет его исполнять без конца!
Октябрь 1986 г.
Пусть падает снег
Пусть падает снег
Сквозь грёзы и смех.
Пусть падает он
На землю, как сон!
Приснишься ты мне
При яркой луне
В сугробах мечты
Без белой фаты.
Пусть радует снег
Сквозь слёзы и смех
При яркой луне
Ты радуйся мне.
В сугробы мечты,
Любимая, ты
Придёшь ли ко мне
При белой луне?!
Октябрь 1985 г.

Кудесник
Когда-то для милой влюблённый кудесник
Ковры расстелил на пустынной Земле.
И звёздному хору могучие песни
Нарёк исполнять в притягательной мгле.
Что было потом — никому неизвестно.
Но только пылают теперь над Землёй
Два сердца огромных в экстазе прелестном,
Плывущих по небу различной стезёй.
Всё время они по небесному своду
Лучами ведут друг о друге рассказ.
И белые звоны стекают в природу,
В природу ковров необъятных для нас.
Повсюду в коврах с затаённым волненьем
Историю светлую слушает люд.
Под вечер и утром прекрасным твореньем
Ложиться на них горизонта салют.
Любимая, может, я тоже кудесник,
И сплю я пока на волшебных коврах.
И снятся мне яркие, звучные песни,
Что будут тревожить меня все века.
Февраль 1986 г.

Я скоро умру
Я скоро умру и прошу лишь о том,
Сплетите мне гроб из различных цветов.
И в саване белом весенних садов
В него положите меня босиком.
Зажгите у гроба две ярких свечи
С названьями милыми «солнце», «луна»,
И девушке той, что ко мне холодна,
Оставьте на память свечей тех лучи.
Птиц певчих сманите из шумных лесов
Отпеть мою жизнь, что была как весна.
И девушке той, что другому верна,
Оставьте птиц звуки для утренних снов.
Плакучие ивы, склонив в тишине,
Отплакать меня попросите вы их.
И девушке той, что в объятьях чужих,
Оставьте их светлые слёзы по мне.
Накройте мой гроб крышкой синих небес.
И звёзды, как гвозди, забейте в неё.
И девушке той, что запутала всё,
Оставьте мой образ, как чудо чудес.
Снесите меня на Вселенский погост,
И млечною пылью засыпьте потом.
И девушке той расскажите о том,
Как умер её неразгаданный гость.
Май 1986 г.

Друзьям и подругам
Брожу я по свету в молчаньи глубоком,
Печальные думы роняю вокруг.
И всюду цветами они одиноко
Ложатся на землю друзей и подруг.
Цветы рассыпая, кружа и петляя,
Слезами наполнил я чаши земли.
Окраской они голубой удивляя,
Друзей и подруг растревожить смогли.
О прошлом я плачу и думаю думы,
Как милую мне из тумана вернуть.
Где с милым она под весенние шумы
К подругам, друзьям проложила свой путь.
Но встретиться нам никогда не придётся,
Влюбилась она в гордеца и туман.
И грустные песни мне петь остаётся,
Друзьям и подругам твердя про обман.
Я верю, что люди, меня понимая,
Красивые думы хранят обо мне.
Их в песни с восторгом на веки влагая,
Друзьям и подругам поют в тишине.
Май 1986 г.

Белые кони
Стойте, прошу я вас, белые кони.
Мчитесь куда вы под белой луной?
Белой рукою вас больше не тронет
Та, что была в платье белом со мной.
Нет теперь милой моей, белокурой,
В белой ограде над нею цветы.
Крест её белый целуют понуро
Белые звёзды с большой высоты.
Белые кони, ах, белые кони,
Белою стала моя голова.
Грустно, что белых подводьев не тронет,
Девушка с белою розой в руках.
Белый цветок и та девушка в белом,
Саваном белым укрыты одним.
Нежность к ним сердцем своим оробелым
Людям раздам я всем белым, цветным.
Мчат меня кони по белому свету
Сквозь белизну ярких дней и ночей,
Только по милой, по белому цвету
Грусть не проходит у белых коней!
Июль-август 1986 г.

Путаницы
Весною мне нравился белый цветок,
А летом влюбился я в розовый цвет.
Но осенью был голубой лепесток
Мил сердцу до боли на множество лет.
Цветы, ах цветы, ах цветы, ах цветы.
Вам песню о вас запоздало пою.
Холодной зимою я ваши черты
Согрею душою, тоской напою.
Мне нравилась девушка вся в голубом,
А женщину в белом я видеть желал.
Но в розовом платье явилась в мой дом
Девчонка, которой я чувства отдал.
Любовь, ах любовь, ах любовь, ах любовь,
Я сердце к тебе распустил, как цветок.
Холодной зимою средь бури снегов
Пою замерзая я с ним без дорог.
Пою на последнем дыханье взахлёб,
Но чувствую: мне не допеть о былом,
Уж белого снега мне в рот мой нагрёб
Мой розовый ангел, что был в голубом.
Мой ангел меня забирает с собой.
Попался я всё же, как я не хотел!
Наш путь в небеса, где Господь голубой
Услышать желает что я не допел!
Сентябрь 1986 г.

Песня о верности
Кто сказал, что мне верность никто не сберёг,
Что на сердце моём оттого и печаль.
Кто сказал, что живу, как монах, одинок,
И от женщин крещусь по ночам.
Я смеюсь по ночам от наветов таких
И стараюсь нежнее подругу обнять.
Ей за верность ко мне этот песенный стих
Я с любовью сейчас должен всем рассказать.
Я совсем не красавец, но мне повезло:
На руках я держал ту подругу не раз,
Прикасался я к ней с лаской песенных слов
И о нежности ей говорил без прикрас.
Та, о ком я пропел сейчас, плачет сквозь смех,
Ведь расстаться со мной ей придётся навек.
Покидая наш мир, я оставлю для всех
Ту подругу, какую в тоску я поверг.
Что за смысл мне скрывать от вас имя её,
Я гитару подругой своей называл.
И сейчас тут при всех она плача поёт,
Прикасаясь всем телом ко мне без стыда!
Ноябрь 1986 г.

Вдали от России
Мы не можем сейчас всех учесть недостач,
Ведь война велика.
От боёв нам остались могилы и плач
Навека, навека.
Мы товарищей павших запомним в лицо,
Навсегда их любя.
И тоскуя по ним, серебром на висок,
Наградим мы себя.
Оставляем мы павших по странам чужим,
Где метели цветов.
Где под скрип сапогов мы на запад спешим,
Ненавидя врагов.
Мы уходим на запад, уходим сквозь бой,
О погибших скорбя.
И печалится солнце, что мир голубой,
Весь пылает дымя.
Обменяет нам бой наши жизни на смерть
От России вдали.
И к товарищам павшим на райскую твердь
Нас опустят с земли.
Погибая, мы верим, тех вспомнит народ,
Кто погиб на цветах.
Кто под солнцем весенним не забыл свой восток
И упал под закат.
Декабрь 1986 г.

Спор
Мне девушка однажды вдруг дала такой совет,
Что мне не грех в неё влюбиться навсегда.
Ответил я ей так, что я пока влюблён в рассвет,
А значит он один для глаз моих нужда.
Она же мне сказала, что меня бы берегла,
Портрет бы мой повесила в святом углу,
Но я в ответ: «Для глаз моих лишь радуга мила,
И пялить взор на юбки просто не могу!»
«Но юбки можно снять, когда их видеть надоест!» —
Упрямо спорила она со мной, смеясь.
Но я опять в ответ: «Я не желаю ставить крест
Себе ещё при жизни, на тебе женясь!»
Наш спор война оборвала, и мы расстались вдруг,
Ушёл я на защиту наших рубежей.
Но бог войны по сути, оказался мне не друг,
И он меня домой вернул слепым уже.
«Ты жив, любимый мой!» — И голос дрогнул после гроз,
Опять та девушка мечтала обо мне.
«Но я теперь люблю лишь ночь, где нет луны и звёзд!» —
Ответил я, всем сердцем плача в тишине.
Меня не бросила она во мраке одного,
Теперь она луной в меня погружена.
Средь звёзд людских я вижу свет её — её любовь!
Теперь она моя любимая… жена!
Январь 1987 г.

Бег аллюром
«Постойте ж, кони, не скачите вы аллюром
По травам, где лишь кровь, а не роса.
Вы не мочите белы ноги белым утром
О травы, где войны прошла коса.
Постойте ж, кони, не скачите вы аллюром
По полю, где мои друзья лежат,
Где солнце светит запоздало: нежно, мудро,
Где я ещё живой к земле прижат.
Постойте ж, кони, не скачите вы аллюром,
Ведь ранен я, а рядом нет живых.
И смерть не даст промашки и отгула:
Она возьмёт меня с боёв земных.
Постойте ж, кони, не скачите вы аллюром,
Проститься с вами я хочу навек,
Но горьких слёз не будет — кровь течёт по скулам
Прошу я, кони, придержите бег».
Умчались белы кони бешеным аллюром,
И солнце вдруг зашло в глазах бойца.
И слышно, как поют цветы за дальним лугом,
Доныне павших славя без конца.
И кони разных мастей мчат теперь аллюром
По полю, где не кровь, а лишь роса,
Где лишь подковам падать, да с весёлым гулом,
Звенеть земле сквозь ржаний голоса.
Февраль 1987 г.

Проповедникам-пророкам
Не осыпан я лестью и розами,
А исхлёстан я бурями грозными.
Но ни разу о жизни мне, розовой,
Не грустилось сквозь беды серьёзные.
Я не создан для жизни для комнатной.
Мне по нраву в одежде изорванной
По дорогам бродить не протоптанным
И смеяться над жизнью, над розовой.
Мне смеяться всю жизнь над пророками,
Что живут во дворцах недотрогами.
Им неведомы бури с пороками,
Им моими не шляться дорогами.
Им не видеть природу распущенной,
Обнажённой безнравственным случаем.
Им друзей с головою опущенной
Не встречать, называя их лучшими.
Я смеюсь над пророками ложными.
Им во вред мои песни тревожные.
Мои фразы для них стали тошными —
Ведь в них юмор и злость невозможные.
Мои песни ветрами записаны.
Исполняют те песни на «бис» они,
Прославляя дороги неистовых
И смеясь над домашнею пристанью.
Февраль-март 1987 г.

Малыш на дороге
Посвящается шофёрам
Недавно я бога поставил в тупик,
Куда ж меня деть — то ли в ад, то ли в рай.
Мест нет уж в аду, да и рай позабыт.
А значит, сказал он, живи, ожидай.
И вот я бессмертным живу на земле,
Рискую безмерно с улыбкой в устах,
Надеюсь, что боженька даст ещё мне
Отсрочку от смерти лет этак до ста!
Мне риск ни по чём, я отчаян и смел,
Душа нараспашку ветрам, для утех.
Я с богом знакомство теперь заимел.
И можно мне путать, где низ, а где верх!
Меня занесло на крутом вираже,
Машину швырнуло, как мячик, от скал.
— О, Господи, что ж позабыл ты уже,
Что мне обещал, слово ты не сдержал!
Я падаю вниз, проклиная твой ад, да и рай,
Мне жить так хотелось, и вот тебе на,
Меня раскидает по скалам игра
Чертей преисподней и ангелов сна.
Прощай же, баранка и песня колёс!
Прощай же, земная краса у дорог!
Прощай же, малыш, ты напуган до слёз.
Я вывернул руль, я иначе не мог!
Не мог на тебя я наехать, малыш.
Я выбрал другой, героический путь.
И грохотом взрыва нарушил я тишь,
С своею машиной закончил я путь.
Но всё же успел я вдруг ярко блеснуть!
Но всё же успел я вдруг сердцем блеснуть!
Март 1987 г.

Мечты погибшего героя о жене-подружке
Пойти бы мне скорей вон в ту церквушку
И сбросить там с своей души грехи,
Чтоб ангелом явиться мне к подружке,
Чтоб жизнь продолжить с нею без ехидств.
Чтоб мне она не ставила в укоры
Всех женщин мира, что идут ко мне,
На всех, которых шали без узоров,
Они черны при солнце и луне.
Пойти бы мне скорей вон в ту церквушку,
Где слышен плач моей, моей жены,
И тихо богу так сказать на ушко:
— Ты перепутал всё из-за войны!
Я молод, а жена моя — старушка,
Она ж была вся схожа на цветы,
Ведь я фату снимал с неё послушно,
А, значит, знаю я её черты.
А, значит, бог, не смейся надо мною!
И вдруг в который раз услышу я:
— Ведь ты погиб и славою земною,
Укрыт надёжно ты в чужих краях!
И не мечтай дойти ты до церквушки,
В мои дела не лезь ты никогда!
Я выдал замуж ту твою подружку
Теперь она с другим на все года!
Май 1987 г.

Гадание
Кому же мне верить, какой из цыганок,
Той юной, проворной, иль старой, седой?
Мне обе они погадали, и странно,
По-разному вышла мне встреча с войной.
Одна говорила, что быть мне героем,
Что женщины будут по мне тосковать.
Другая сказала, что с криком средь боя
Обнимешь одну и вдруг ляжешь ты спать!
Я вспомнил гаданье средь адского боя
И глянул на руки, и вдруг онемел,
По ним ведь гадали цыганки, те обе,
И нет их теперь, да и рук теперь нет!
Оторваны руки и в сердце заноза,
Но некогда мне лишь о том горевать,
Я должен скорее под белой берёзой
Цыганкам-гадалкам в ответ погадать!
Кричу я сквозь грохот о жизни весёлой,
Что будет потом и что будет всегда.
И я засыпаю спокойно в зелёной
Земной колыбели, с названьем Весна.
Пройдут времена, но лишь я не проснуся,
Под песни цыганок я буду всё спать,
Но петь им придётся мелодии грусти,
И в песнях меня вспоминать, вспоминать…
Май 1987 г.

Смерть поэта-певца
Говорят, что в сердце ранен я,
И что песни — это кровь моя.
Больно всем смотреть, как гибну я,
Но помочь уж мне никак нельзя.
И течёт, течёт из сердца кровь
Цветом всех немыслимых цветов.
Даже смерть залюбовалась мной,
Стала, позабыв махнуть косой.
Я сквозь боль гитару к сердцу жму,
Ей шепчу: «Я что-то не пойму,
Кто меня поранить в сердце мог,
Для кого ж моя-то смерть восторг?
Для кого ж мои мученья слов
Стали лучше красочных цветов?»
Струны замолчали вдруг в ответ.
На гитаре виден крови след,
Больше та гитара не поёт,
Ведь поэт-певец лежит уж мёртв,
Говорят, был ранен в сердце он,
И имел он песни, а не кровь.
И за то ему земной поклон,
И за то ему моя любовь!!!!
Июль 1987 г.

Танцоры любви
Когда-то монашка влюбилась в мужчину
И нежно хранила в себе этот грех.
И долго носила блудница личину,
Считалась примерной, святою для всех.
Но каждую ночь за стеной монастырской,
Её поджидал неказистый жених,
И в красные розы, друг к другу так близко,
Их тени луна отрывала от них.
Их танец любви был однажды замечен,
И юной монашке пришлось пострадать.
Её приковали цепями навечно
К стене, за которой цветам расцветать.
Напрасно жених к той стене прижимался
И голосом рвал он небесную высь.
Но тот монастырь всё немым оставался,
Ни звука в ответ — только годы неслись.
Века пронеслись. Монастырь уж разрушен,
А двое влюблённых погибли в тоске.
Но красные розы, как яркие души,
Обвили ту цепь, что висит на стене.
Надеть кандалы не пытайтесь танцорам,
Пусть танцы любви их бывают легки.
Из звёзд незнакомых вы бросьте узоры,
Вы бросьте на них с вашей лёгкой руки.
Я тоже танцор — не забудьте об этом.
Невесту-монашку сыщите вы мне,
Чтоб песню скорее закончить дуэтом
И в красные розы уйти при луне.
И в красные розы уйти налегке!
Июль 1987 г.

Ирония любви
Я ей твердил всю ночь, что в небе есть луна,
И спорить с этим фактом было б глупо.
«Да, знаешь, милый, — отвечала мне она, —
Ведь это ж в небе блещет божья ступа!»
Я ей твердил: «Тебя я к звёздам унесу!
Поверь, не уроню тебя на полдороге!»
Она смеялась: «Не удержишь на весу,
Ведь я пудов в себе имею много!»
Я ей твердил, что я ей платьев накуплю,
Таких, чтоб ахнули её подруги.
Она шутила: «Нет, свои я дотреплю,
Ты лучше лошадям купи подпруги!»
Я ей твердил, что жизнь безмерно хороша,
Когда в ней лад и ласки до рассвета.
Она ж в ответ: «Ты не получишь ни шиша!
Ты подожди до будущего лета!»
Я ей твердил, я ей твердил, я ей твердил…
А годы шли, меняя лица, страны.
И я старел, но пыл любви не уходил.
Как жаль: она ушла из жизни рано!
Теперь не с ней, другую песнь о ней пою:
«Я помнить буду время бесконечно,
Когда она, больна, сказала мне “люблю”
И умерла в моём дому, конечно!»
Август 1987 г.

Прощание с летом
Свой яркий шедевр подарило мне лето,
На голую душу мне бросив любовь.
Душа уж теперь, как царица одета,
Но плачет она, ей не можется вновь.
Она загрустила о красных тех розах,
Что были в расцветке прекрасной поры,
Которых ждёт гибель от злого мороза,
Любовника вечно прекрасной зимы.
Я знаю, что красные розы погибнут,
Нельзя изменить нам природы закон.
Но время настанет, и пламя подкинут
Другие цветы, но уж в лете другом.
И будет другой в них безумно влюбляться
И девушку красною розою звать,
И будет он весел и всё удивляться,
Что запахи их он не мог различать.
И будет душа его тоже печальной,
Когда он с любимой расстанется вдруг.
И песню такую ж, как будто случайно,
Споёт он в кругу невесёлых подруг.
Споёт, что любовь — это яркий шедевр,
Который ему позабыть не придётся.
И песня та даст всем надёжный пример,
Что время любви в нас навек остаётся.
Август 1987 г.

Небывалые сны
Вернитесь ко мне, небывалые сны,
В них алые кони на синем снегу.
Хочу я опять их собрать в табуны
И к звёздам угнать, что на райском лугу.
Я буду их там и жалеть, и пасти,
И в гривы вплетать им созвездья цветов,
И ангелов слабых до Бога везти
Я буду всегда, безо всяких там слов!
Я буду всегда неотлучно при них,
В глаза им смотреть, как любимой во взор.
И буду я петь им красивейший стих,
Что сам сочиню всем поэтам в укор.
Но только лежат мои кони в снегу,
И слушать меня не хотят, не хотят!
Застигла их смерть на войне, на бегу.
И капли их крови, как звёзды горят!
Им снятся, как мне, небывалые сны.
В них алая кровь от меня на снегу.
И просят они их собрать в табуны,
И просят меня их согнать до весны,
Но только я мёртв возле них на лугу.
Сентябрь 1987 г.
Дворцы лжи и правды т;рьмы
Людская дорога сверкает, как нож,
Разрезана ею вся жизнь пополам,
С одной стороны к нам приветлива ложь.
С другой — манит правда к цветам и крестам.
Налево, направо смотрю я с коня,
И вижу дворец, а напротив — тюрьму,
Сомненья за душу хватают меня,
Ну, где же тут правда, где ложь — не пойму.
И кто там, в строениях этих, живёт.
И кто там какой, я хотел бы понять.
Но конь норовист, он всё скачет вперёд.
Его не могу я на месте сдержать.
И скачет мой конь среди света и тьмы,
И слышен мне хохот и плач позади.
Откуда же звук из дворца, из тюрьмы?
Не знаю, зачем вдруг заныло в груди.
И скачет мой конь среди правды и лжи.
И снова дворец, а напротив — тюрьма.
И вдруг мой коняга упал и лежит,
И я от тоски по нему без ума.
И слышу я смех надо мной из дворца,
И слышу я плач обо мне из тюрьмы.
Теперь-то я знаю, где ложь без конца,
А где невесёлая правда, увы!
Сентябрь 1987 г.

На поэтическом коне
По душам людей я промчусь на Пегасе,
И звонкие песни оставлю на память.
И эхо копыт от коня не угаснет,
И будет оно всё звучать и всех ранить.
Но болен пока мой дружище крылатый
И я не могу уж на нём в путь-дорогу,
Поэтами он уж до мыла загнатый,
Посбиты копыта, садится на ноги.
Коню я подковы набью золотые,
В луга я его отведу без уздечки.
Пусть ходит он там и мнёт травы густые,
И в полдень купается пусть в быстрой речке.
Мой конь оживёт, и он станет весёлым.
И цокот копыт позовёт меня в дали.
Волшебной дорогой промчусь я по сёлам,
По душам людей разбросаю печали.
И будут печали те в людях хранимы,
Как лучшие все драгоценности мира.
И будут их души от песен ранимы,
Что я сочиню на скаку не для пира.
По душам людей я промчусь на Пегасе
И звонкие песни оставлю на память.
И эхо копыт от коня не угаснет,
И будет оно всё звучать и всех ранить!
Сентябрь 1987 г.

Вор
В осеннем царстве я считаюсь вор-распутник,
Смотрю, что поценней к рукам прибрать.
Ведь для Наташи милой нужен жизни спутник,
Чтоб смог он за неё всем выкуп дать.
Хочу я быть богатым и счастливым самым,
А потому в руке держу я нож.
Не бойтесь вы меня, я безобидный малый,
Пусть не бросает вас от страха в дрожь.
В руке моей сверкает тонкий, острый месяц,
Я ковыряю им алмазы звёзд.
И, может быть, меня за то наш Бог повесит,
Чтоб я не лез в казну небесных грёз.
Пускай поймёт меня он, если вдруг поймает.
Пускай поймёт — готов пролить я кровь,
Что мне одних его алмазов в небе мало,
Чтоб испытать Натальину любовь.
Я вор способный, это должен знать уж каждый.
В осеннем царстве я один такой.
Я в ноженьки красе-Наталии однажды
Подброшу листьев ворох золотой.
Подарком вора залюбуется Наташа
И вспомнит нежно, нежно обо мне,
И скажет так она: «Да, нет уж лучше, краше
Его любви ко мне — к его жене?»
Сентябрь 1987 г.

Концерт в загробном мире
Посвящается моей гитаре
Гитару поставьте мне вместо креста,
Пусть ветер-бродяга играет на ней,
Пусть в душу мою проникает тоска,
Мелодией сверху из солнечных дней.
Не нужно покоя мне там в тишине.
Я буду и там интересным певцом.
И ангела с чёртом сдружу я вполне,
Спою я им песни с забавным концом.
И будут всё слушать с друзьями они,
Остынут котлы и поблекнет там рай.
И буду я петь им те песни одни,
Как пел на земле, на гитаре играл.
Восторгом наполню я души чертей,
И криками «бис» огласится тот свет.
И ангелы те, что чуть-чуть поскромней,
Запросят автограф на песни в ответ.
Концерт так удачно я свой завершу,
И к Богу оформят меня на приём.
И скажет он так, что же я не прошу,
Удобного места в раю да при нём.
Отвечу я так: «Ты оставь же меня
Лежать, где гитара мне вместо креста,
Где ветер-бродяга из яркого дня
Мне вниз посылает аккорды Христа!»
Гитара, гитара, гитара, звени
Последним аккордом при жизни моей.
И нежность, и ласку в себе ты храни
От рук холодеющих с нынешних дней.
Сентябрь 1987 г.

Погибшим альпинистам
Однажды ушла в горы и не вернулась группа альпинистов, напрасны были усилия поисков с вертолёта и наземных экспедиций. Люди погибли при загадочных обстоятельствах, которые не раскрыты до сих пор.
Дорогою горных красот
Ушли скалолазы наверх.
Назад не вернулся никто,
Остались они там навек.
Наверно, им там повезло:
До рая дорогу нашли.
Забыли своё ремесло,
Забыли, откуда пришли.
В раю там тепло и уют,
Знакомство хоть с кем заводи.
Святые, как мухи снуют,
Летают у всех позади.
Там нет уж ни впадин, ни гор —
Сплошные сады без конца.
И бог там несёт всякий вздор,
Что жизнь — это просто пыльца.
И пьют скалолазы вино,
И бог среди них — тамада,
А дома их ждут уж давно,
И нету уж счёта годам.
Печаль по земле, как змея,
Ползёт через души людей,
И очередь в горы моя,
Своих догонять мне друзей.
Дорогою горных красот
Уйду повидать я друзей,
И звёздную песню с высот,
Обрушу на души людей.
Дорогою горных красот
Ушли скалолазы наверх.
Назад не вернулся никто,
Остались они там навек.
Июль-октябрь 1987 г.

Размышление на музыкальном ринге
Я вышел на ринг и не знаю, что ждёт,
Что ждёт меня здесь: иль восторг, или боль.
Удача со мною отсюда ль сойдёт,
Иль может, прославлюсь, как голый король.
Прошёл я на ринг сквозь веселье и грусть.
Мой голос в пути огрубел и охрип.
И голосом этим пропеть я берусь,
Что видел и слышал под хохот и всхлип.
Я видел арены и нож удальца,
Я видел улыбку на смертном лице,
Я видел измену жены мудреца
И звёзды я видел на каждом глупце.
Я слышал и топот, и ругань вокруг.
Я слышал и песни, и плач, и шторма.
Я слышал, как нежно целуется друг
С моею женой, когда падает тьма.
Я многое понял, взойдя здесь на ринг,
Отсюда скажу на весь тысячный зал,
Что жизнь — это просто обманчивый рынок,
Где каждый из нас там товар подыскал.
Я с ринга уйду сквозь веселье и грусть.
И тысячи странных вопросов за мной.
А это же был: иль пророк, или трус?
О чём же он пел с непонятной тоской?
Октябрь 1987 г.

Сезон любви
Сезон любви опять, опять в душе моей,
Опять мне путать запах губ и роз.
Опять толпиться будут дамы у дверей
В моём дому, что мохом весь оброс!
В мой старый дом опять заявится она,
Средь прочих дам, невинна и седа.
И я скажу опять: «Зачем же ты, луна,
В моё окно так светишь без стыда?
Зачем подолгу смотришь в очертанья дам,
Которых я целую при тебе?
Зачем потом ты до утра к моим губам
Всё льёшь и льёшь прохладный свет с небес?
Зачем луна, ты распускаешь слух средь звёзд,
Что ты невеста только для меня?
Что пролила по мне немало светлых слёз.
Ревнуя к дамам — ты сошла с ума!»
Опять весна, пожалуй, виновата в том,
Что я в сезон любви красив, как чёрт,
Что дамы и луна вдруг тронулись умом,
И я теперь от ласк до дыр протёрт.
Кто мне не верит, пусть в мой дом зайдёт
Средь белой грустной ночи, не таясь!
Я дам ему пример и сто очков вперёд,
Что чувства выражаю не боясь!
Декабрь 1987 г.

Моления директора школы
За то, что жена у меня гинеколог,
Лампаду палю я всю ночь до зари.
И славному Богу поклонов тыщ сорок
Кладу я в экстазе безумной любви.
Шепчу я затем у икон Иисусу:
— Был ты б не распят, я б тебе магарыч
Поставил за то, что я страшно горжуся
Своею женой, как молодушкой хрыч! —
Я тихо молюсь за неё, за Валюшку,
А громче нельзя, ведь услышит сосед.
И всем он расскажет, смеяся на ушки,
Как школьный директор молился чуть свет.
А громче нельзя и ещё по причине:
Ведь в комнате рядом жена не одна,
Ведь с ней ученицы мои на почине:
Аборты им делает лихо жена.
Я страшно доволен, что девок по восемь
За каждую ночь принимает жена.
А значит, мы с девок деньжонок под осень
На «Волгу» машину скопим без труда!
Я «Волгу» куплю и поеду в церквушку,
И Богу я свечку поставлю за то,
Чтоб девок побольше таскалось к Валюшке,
Чтоб мне до весны заиметь пароход!
Вот!
Январь 1988 г.

Звери и люди
Разорвана пасть у волка от воя,
Теперь он один на века средь поля.
Подруга его на снегу заснула,
Постель постелила в пургу ей пуля.
Красавец-охотник убил волчицу,
В честь жёнушки он совершил убийство.
Для жёнушки шкуру содрал в подарок,
Ох, будет ей радость, что взял всё даром!
Затихла пурга, и луна явилась,
И всем улыбнулась она красиво,
Но только безрадостный волк средь поля
Всё выл и охрип, и замолк от боли.
Красавец-охотник любил супругу,
К кровати её положил он шкуру.
И долго супругу ласкал, был нежен,
Её он на шкуру всё клал, был грешен!
Я вам необычно пропел о чувствах,
Я вам рассказать захотел о грустном.
В конце я спою о смешном, обычном,
Ведь я тот охотник с ружьём, приличным.
Ведь я тот охотник, простак счастливый,
Кто верил жене, как дурак спесивый.
Ведь мне изменяла она на шкуре.
Зачем же я был-то женат на дуре?
Зачем же любил я её так страстно?
Зачем же волчицу убил напрасно?
Вопросы так всем задавал я с лета,
Но всё же нигде не сыскал я ответа.
Один я теперь, как тот волк средь поля,
Мой голос охрип и замолк от боли!
Январь 1988 г.

Памятник
За то, что я жил на земле,
Оплату потребовал кто-то с меня,
И нож он на горло ко мне
Приставил и смехом зашёлся звеня.
Не мог я его разглядеть.
Мешала мне темень и кто-то сзади.
Шептал мне: «Тебе уж не петь!»
И руки крутил: мол, быстрее плати.
У горла с ножом я хрипел:
— Ребята, в кармане же нет ни рубля,
Нечестно я жить не умел,
А, значит, ребята, отдам опосля!
Я плату за жизнь на земле
Отдам вам на свой необычный манер,
Я песни спою вам во мгле,
Чтоб бился и рвался в восторге ваш нерв.
Вы горло не режьте моё,
А дайте гитару. Я вам серебра
Осыплю со струн всех её
И золото слов брошу вам изо рта!
Каким от ребят был ответ —
Теперь уж не помню, что было потом.
Но только я в камень одет
С гитарой, с разорванным горлом и ртом.
Стою недвижим на земле,
Я памятник людям, кто честно живёт.
Кто в золоте и серебре
Не ходит, а верные песни поёт.
Февраль 1988 г.

Не смотри, что по виду я прост
Не смотри, что по виду я прост.
Для тебя превращусь в колдуна.
Изменю я и внешность, и рост,
И сменю свой язык болтуна.
Я слова для тебя в небеса
Изрыгну фейерверками звёзд.
Пусть ночами к тебе их краса
Возвращается светлостью гроз.
Я в безумной тоске по тебе
Перережу все вены свои,
И на край горизонта к земле
Кровь багряная схлынет из них.
Я себя для тебя загублю
И в цветок превращусь на земле,
Чтоб не мне ты сказала «люблю»
И сорвала его в темноте.
Пусть другому ты скажешь «люблю»,
Лепестки обрывая с цветка.
Я отдамся тебе, я стерплю,
И умру у тебя на руках.
Я умру и тебе не узнать,
Что колдун натворил, полюбя,
Что любовь он с восторгом отдать
Захотел от себя для тебя.
Я умру и тебе не узнать,
Что любил я напрасно тебя,
Что другого ты «милым» назвать
Захотела, его полюбя!
Февраль 1988 г.

Часовщик и гробовщик
Весел я — часовщик,
Но уныл гробовщик.
Мы разные с ним, но водой не разлить.
А работа у нас
Вся в цене, на заказ.
Товар наш доволен заказчик носить.
Я чиню всем часы,
Он гробы без красы
В ряд ставит, задумчив и строг без конца,
И мигает он мне,
Мол, приди в тишине
Товар подобрать для души и лица.
Не пойду я к нему,
Там в гробу одному
Придётся лежать и терпеть без конца
Поцелуи тех баб,
На которых был слаб,
И губы терпеть наглеца-подлеца.
Лучше я поживу
Да хлебца пожую,
На женщин красивых я глаз положу.
И его я жену
За бочёк ущипну,
Мол, знай, гробовщик, умирать не спешу.
А жена у него
Для меня одного
Имеет часы и несёт их ко мне.
И ремонт их идёт
Уж не помню кой год.
Да только никак не сойдёмся в цене.
Но узнал гробовщик,
Что влюблён часовщик
В его молодую жену на сносях,
И мне в сердце ткнул, нож,
Мол, чужого не трожь,
И кровь полилась на осеннюю грязь.
И теперь на земле
Кавардак, как во мгле,
Часы не идут и запутан весь ход.
Все безвременно мрут
И не знают, что крут
Был очень со мной гробовщик-сумасброд!
Февраль 1988 г.

Жизнь и смерть — две подруги
Жизнь и смерть на Земле в кураже.
Перепляс их красив и опасен.
И у каждой из них на душе
Жар восторга, безумья гримасы.
Вкруг меня завязался их спор,
Мне желают понравиться обе.
И мелькают цветы, и топор
В их руках, для меня все особо!
Перепляс их волнует меня.
Ненароком заденут, раздавят.
Ведь азартом они опьянясь,
Уж не помнят, на что даже ставят.
Из-под ног их летит звездопад
И мешается с пылью дороги.
Им не слышно, что я уж хрипат,
Что устал я кричать от тревоги.
Я устал, надоело мне ждать!
Кто ж из них мне любимою станет?!
Кто же будет меня целовать
И за душу любить не устанет?!
Оборвался вдруг танец подруг,
Я стою, не дыша, перед ними.
Но по-бабьи рассорившись вдруг,
Они мне показали вдруг шиш и…
И исчезли куда-то уж злыми.
Я теперь озираюсь и жду,
Без подруг я без тех всё скучаю,
Отыщите мне ту или ту,
Чтоб я жил или умер зевая!
Март 1988 г.

Любовь к солнцу
(История ростка и человека)
Был я затоптан прохожими в грязь,
Небо пытались асфальтом прикрыть.
Только любил повторять я смеясь:
«Вырасту я и увижу я солнце мечты».
С жаждою к свету я рвался наверх,
Корень пуская во мрак, в глубину.
Тяжко мне было, но всё же свой смех
Я не прервал на минуту одну.
Вылез я в ночь и увидел вдруг свет.
Фары машин ослепили меня.
Я потянулся, подумав: «Рассвет»!
И, улыбнувшися, замер звеня.
«Вот он! — я думал, — тот радостный миг.
Вот для чего я стремился сюда.
Вот, наконец-то, увижу я лик
Солнца, что ласково греет всегда!»
Вдруг всё померкло, раздавлен лежу,
Кто-то лихой, не заметив меня,
Шинами стер на крутом виражу.
Путь продолжая к сиянию дня.
Каждый из нас, человек и росток,
К солнцу стремились с восторгом в душе.
Только один умирает не в срок,
Ну, а другой видит солнце уже!
Март 1988 г.

Любовь к жизни
Мне помнится, был я однажды повешен,
Но вскоре ожил, чтоб расстрелянным быть.
Мне кажется, был я потом и помешан,
И голову мне повелели срубить.
Туманно я помню, что был я поэтом,
И нищим бродил по земле одиноко.
Я жуликом слыл, негодяем отпетым,
На троне сидел я в раздумье глубоком.
И в Бога и в Будду я верил, и в чёрта,
Всем кланялся им, улыбаясь безгрешно.
Но мне говорили, что в вере хитёр ты,
Знакомство со всеми ведёшь ты беспечно!
Я ведьмою был и влюблялся я в женщин.
Красавцем прослыл, не имея успеха.
Страдал я и плакал, смеялся не меньше.
Я жизнь выражал всю от века до века.
Я узник теперь перед вами на сцене.
Оковы мои — вот гитара и песня.
Я исповедь вам приготовил в мученье.
В груди от восторга и лихо и тесно.
Срывается песня моя звездопадом,
И крики я слышу из зала: «Постой же,
Мы ведь не готовы ещё и не надо
В агонии видеть тебя, раб острожный!»
Я стихну и снова я буду повешен,
И вновь оживу, чтоб расстрелянным быть,
И буду потом я, как будто помешан,
Но жизнь я никак не смогу разлюбить.
Март 1988 г.

Гроза джунглей
Я в клетке мечусь ошалело,
Рычу я на весь зоопарк.
Отдайте ж мне солнце, что мне так алело,
Когда я был частью влюблённых всех пар.
Отдайте ж мне тропы охоты,
Отдайте ж мне силы восторг,
Отдайте ж разбег для прыжка, как полёта,
Чтоб в жертву вцепиться я с жадностью мог.
С ума я схожу по свободе,
И прутья я в клетке грызу,
Я зубы все стёр, но смеются в народе:
«Он тигр уж калека, не схож на грозу!»
Я грозным и гордым слыл в джунглях,
Теперь я рычу в западне.
Отдайте ж мне волю, мне так это нужно,
Из клетки пустите меня при луне!
Напрасно я в клетке мечуся.
Мой, видно, невнятен язык.
Беспечные люди неслышно смеются.
Им всем непонятен печальный мой рык.
Но людям, ведь тоже известны,
Решетки и жизни огонь.
Им тоже бывало не легче и тесно,
Когда их свободу меняли на стон.
Пустите, пустите меня же,
Ведь я, как и вы, как и вы.
Ведь я же ваш брат, только гордый и млаже,
Ведь вы не правы, вы совсем не правы!
Март 1988 г.

За любовь
За любовь вы вешались и дрались,
Пили яд и плакали навзрыд,
Из неволи тюрем вырывались,
Убивали, несмотря на стыд.
За любовь вы тосты поднимали,
Шли, смеясь, под гильотинный нож,
Поцелуи богу нежно слали,
Душу продавали ни за грош.
За любовью вы всегда в погоне.
Впрочем, я ведь тоже среди вас.
Вижу впереди, как на ладони,
Что-то яркое для душ и глаз.
Каждый раз я близок к этой цели,
Вот могу почти рукой достать.
Но вдруг кто-то мне под дых и в темя
Сильно бьёт, и быстро мне не встать.
Каждый раз мне больно и обидно,
Что любви коснуться я не мог,
Что опять мне без бабёнки видной
Ночевать, смотря на потолок.
Знаю я, не раз я буду битым,
Но когда-то встречу я любовь,
И тогда я, бабами обвитый,
Буду петь вот эти строки вновь.
За любовь мы вешались и дрались,
Пили яд и плакали навзрыд,
Из неволи тюрем вырывались,
Убивали, несмотря на стыд.
За любовь мы тосты поднимали,
Шли, смеясь, под гильотинный нож.
Поцелуи богу нежно слали,
Душу продавали ни за грош!
Август 1988 г.

Уход библиотекарши на пенсию
С библиотекой я прощаюсь,
Пришла пора на пенсию идти.
И я теперь во всём вам каюсь,
В чём согрешила на своём пути.
От мужа втайне я грешила,
Я оживляла всех мужчин из книг,
Им всем отдаться я спешила,
Их тискала в объятьях каждый миг.
Не всем моей любви хватило,
Подкралась старость незаметно вдруг.
Но всё, что было мне так мило,
Приятно вспоминать в кругу подруг.
Приятно рассказать подругам,
Как я спала с вельможей и шутом,
С монахом, с королём и с другом,
Которого все звали Сатаной.
Приятно всё же мне сознаться,
Как со страниц являлися ко мне,
Все сторожа покрасоваться,
И насладиться мной наедине.
Мне не забыть из жизни книжной
Портных и пекарей, и поваров.
Я с ними что ни день, то трижды.
Дарила мужу сотни две рогов.
Подчас я ревностью болела
Ко всем распутным ханам и царям,
Тогда при муже я зверела
И поднимала шум и тарарам.
Не ведал муж, что я другая,
Что стала потаскушкой в мире книг.
Ах, если б знал, то зло ругаясь,
Набил бы мой приятный, женский лик.
Но слава всем, я невредима.
И дожила до пенсии свой век,
И всеми очень я любима,
Прощайте все, беру домой разбег.
Август-сентябрь 1988 г.

Конь из табуна
Скакали лошади неведомой дорогой,
Я жеребёнком был в том табуне.
И видел, как весёлый месяц наш двурогий
Был седоком на яростном коне,
Был впереди на нашем вожаке.
Летел табун, и пыль взвивалась к звёздам.
И я хотел на место вожака,
Но вот года прошли и пронеслися грозы,
И запрягли меня в телегу мужика,
И кнут его стегал мои бока.
Любил свободу я, но вот не подфартило,
Был пойман я с дикого табуна.
И месяц тот двурогий стал с улыбкой милой
Являться мне и наяву, и в снах,
И был он слишком схож на колдуна.
Я видел месяц из окна конюшни ветхой,
И звонко ржал и бил копытом в пол.
Мне отвечали издали мустанги грустным эхом,
И становился я горяч и зол,
Никак не мог понять я жизни толк.
Но вот однажды в тучах спрятался двурогий,
И юноша-цыган украл меня.
И мчался он на мне, минуя все дороги,
Туда, куда влекла его звезда,
Где, может быть, когда-то был и я.
Мне эта скачка нравилась, я был в восторге,
Ведь я свободно мог теперь скакать,
Ведь утром вновь увижу солнце на востоке,
И жеребцов, и кобылиц, и мать,
Где вожаком для них могу я стать.
К утру попали мы в цыганский, шумный табор,
И там мне изменили шерсти цвет.
И на базар ушёл я со старухой дряблой,
Чтоб за меня ей дали пять монет,
И к ним в придачу золотой браслет.
С тех пор немало разных я сменил хозяев,
Немало чувствовал кнутов и ласк,
Но всё же снится до сих пор: скачу с конями
В том табуне, где я всегда вожак,
Где мой седок двурогий, как алмаз.
Ах, люди, убегу когда-то я галопом,
В родной, незабываемый табун,
Сбегу от вас к весёлым, праздничным заботам,
Оставив вас с кнутом и с сгустком слюн
По мне, что был красив, как сотни лун,
Кто был обижен вами, как скакун.
Сентябрь 1988 г.

Хроника (вожди)
Нам говорили: «Сомкните тесные ряды,
Вы же остались теперь навсегда без вождя,
Грусть по нему искорежит вам лица, и рты
Плачем заглушат метели и шумы дождя».
Плакали мы о любимом, народном вожде,
Кто не дошёл вместе с нами до райской страны,
Кто не хотел нас увидеть в нужде и вражде,
Кто стал примером для нас и вошёл в наши сны.
В трауре мы о вожде провели времена,
И за собой в путь повёл нас другой наш вожак.
Был он жестоким и властным, как сам Сатана,
И утопали в слезах мы, всем телом дрожа.
Шли мы, теряя родных и друзей позади.
Вождь не давал нам проститься и слова сказать.
Всё ж успевал кто-то крикнуть кому-то: «Не жди!
Я остаюсь невиновным, идя умирать!»
Время такое седыми оставило нас.
Но, наконец, нам сказали, что умер наш вождь.
Лица в восторге свело в миллионы гримас,
Радостный плач заглушил вой метели и дождь.
После весёлого траура двинулись мы,
С нами был новый, с иголочки новый вожак.
С этим смеялись — он нам обещал коммунизм,
Западным странам в экстазе кидая башмак,
Кроя при этом в какую-то Кузькину мать!
Но подсидели его, и у власти другой,
Кто говорил, что не лидер он, даже не вождь.
Просто любитель застолий, чтоб водка рекой,
Лозунги, песни и шум сквозь метели и дождь.
Были ещё там какие-то два вожака,
Мы не запомнили их, при парче и в гробах.
Время галопом неслось, и вот чья-то рука
Нас повела, где есть правда веков и борьба!
Веселы мы, что теперь мы на верном пути,
Где лишь погода меняет метели на дождь,
Где от желаний народа нельзя всем вождям уходить,
Как завещал нам тот первый, «великий» наш вождь!
Октябрь 1988 г.

Напев
Звучит и падает во тьму веков
Из мозга моего чудной напев:
Про кровь, про сад и грусть, и ярость слов,
Про сновиденья колдунов и дев.
В напеве странном помешалось всё:
Цветы, и храп коней, и женщин дрожь,
И звёздный блеск, и дым сгоревших сёл,
И песни крик, и гнев, и друга ложь!
Напев мой этот о моих годах,
Когда бродяжил я по всей земле,
Когда от солнца поцелуй в губах
Хранил я, как монах при лунной мгле.
Когда любил я трогать луч луны
На юбках и на бёдрах юных дев,
Когда страдал от порванной струны,
Аккорд не взяв и песню не допев.
В то время я — весёлый шарлатан,
Любил шутить, но только над собой.
Имел я, правда, небольшой изъян,
На диво всем имел я нос большой.
Но это к слову. Нос мне не мешал
На континентах всех плодить детей.
В меня влюблялись в холода и в жар
Красотки разной кожи и костей.
Когда любовь наскучивала мне,
Я шёл искать тревог и ярость слов.
Я их встречал при шторме, на волне
И превращал их в тысячи стихов.
Я в океанах и морях тонул,
Крича надрывно в свой последний миг,
Что я поэт-бродяга под волну
Иду слагать последний в жизни стих.
Но бог приятелем был мне всегда
И потому я оставался жить,
Чтоб снова в бури, в жар и в холода
Меня мой жребий влёк страдать, любить!
Я жизнь любил, но вот не повезло,
В одну из жутких войн я был убит.
В могиле темнотою замело,
И я теперь не вижу всей Земли цветущий вид.
Звучит и падает во тьму веков
Печально-радостный чудной напев
Про жизнь и смерть. То я пою без слов,
Крестом маня к себе земных людей!
Октябрь-ноябрь 1988 г.

Проститутка
Как знамена юбочки на мне,
Боевых мужчин я к ним влеку.
И молва идёт по всей стране,
Что я воин-женщина в соку!
Что ночами я веду бои,
В рукопашной я с азартом бьюсь.
И что юбочки потом мои
У мужчин в руках, но я не злюсь!
Пусть победы их — лежу внизу,
Задыхаюсь от восторга я,
Всё же я любовью мир спасу,
Станет краше милая Земля!
Прекратятся наводненья рек,
Град не будет по посевам бить,
У скота падёж не будет век,
Лес без толку прекратят рубить!
Я-то знаю, мир спасу одна,
Ведь мужчины обещали мне,
Каждый бюст мой лить из чугуна
В память ласк моих наедине!
Бюсты те расставят по стране
Для особо радостных причин,
Чтоб видали все, что на спине
У меня автографы мужчин!
Задыхаюсь от восторга я,
Я ещё пока жива, жива.
Ну, а значит, долюшка моя
Повторять с восторгом те слова:
Прекратятся наводненья рек,
Град не будет по посевам бить,
У скота падёж не будет век,
Лес без толку прекратят рубить!
Если только буду я мужчин любить!!!
Ноябрь 1988 г.

Игроки
Я в азартную игру играю,
Саму судьбу хочу перехитрить.
С ней я не одну колоду карт меняю,
И не хотим мы с ней друг другу уступить.
Затянулася игра до пота
На много, много, много, много лет,
Не игра, а что-то схожее с охотой,
Когда один другого жадно взором есть.
Штука тонкая — играть с судьбою.
Но часто путаю я карты ей:
Лезу и краду я карты из отбоя,
Где прошлое моё из козырных мастей.
Там мои тузы с улыбкой властной
Лежат в объятьях милых дам,
Там средь них одна, похожая на Настю,
Какую я любил себе не по годам.
Там в одеждах королей трудяги.
Вальты-красавцы, ах, как хороши!
И средь них той Насти муж с лицом бродяги,
Кто жаждал нож всадить в меня от всей души.
Короли, тузы, вальты и дамы
Швыряю я судьбе на шваль её.
А она кричит: «Зачем же ты с обманом?
Ведь не по правилам игры ты карты бьёшь.
Всё равно же обхитрить не сможешь,
Любую карту ты мою не бьёшь
Потому, что в лагере сидишь ты тоже,
Как и Настин муж, с которым ешь и пьёшь.
Потому что Насти нет на свете,
Скончалась Настя в лагере другом.
Ну, а значит, карты все твои на ветер,
Со мной тебе играть, быть, значит, дураком».
С нар я зло судьбе швыряю карты.
Ведь рядом умирает Настин муж.
Плачу я о нём, от холода мне жарко.
Он доиграл и свой сорвал последний куш.
Но доиграю я и свой сорву я куш…
Ноябрь 1988 г.

Кровать
Она мне сказала средь ночи:
— Люби же, люби, да не очень.
Вот видишь: сломали кровать же.
Такой ведь нет больше в продаже.
Старинная. Мама в наследство,
Её подарила, как средство
Грошей добыванья безвредно,
Чтоб жизнь прожила я безбедно.
Кровать знаменитая эта:
Ведь бабушка в ней до рассвета
Гостей принимала успешно,
И только мужчин, всех, конечно,
Усатых и лысых, и бритых,
Плешивых, здоровых и битых.
Зарубки о них от бабуси,
На спинке считала мамуся.
Зло плюнула, сбившись со счёта,
И вдруг загорелась охотой
С мужским населеньем взбодриться,
Чтоб было ей чем-то гордиться.
Пошло и поехало дело —
Кровать по ночам вдруг запела.
На спинке другой появились
Зарубки мамуси, что снились
Мне каждую ночь, как пунктиры
Вокруг всей планеты по миру.
Теперь же с тобой я сломала
Кровать, где была бы мне слава.
Ах, как бы жила я безбедно,
Гроши добывала б безвредно.
Плати же, плати мне скорее,
Куплю я кровать попрочнее.
Как мама и бабушка буду,
Я всех мужичков не забуду,
Тебя вспоминать буду очень! —
Она мне сказала средь ночи.
Декабрь 1988 г.

Случай в горах
«Мне улыбнулась удача:
Я каскадёр и теперь.
Счастлив, что многое значу,
В жизни кино и людей!
Я у артистов в почёте.
Им не даю рисковать,
Риск для меня есть работа,
Это могу доказать!
Вот я по простыням лезу
К девкам на третий этаж,
Вдруг я срываюсь к подъезду,
Всем показав пилотаж!
Вот я под лошадь при скачке
Падаю вниз головой,
Зритель хохочет так смачно,
Зная, что буду живой!
Вот я под лёд провалился,
Миг — и ушёл я на дно!
Зритель за сердце схватился,
Только я жив всё равно!
Вот в самолёте горящем
Я погибаю один.
Вот он мой риск настоящий:
В баках взорвался бензин!
Прошлые мысли теряю,
Жизнь промелькнула, как миг.
Компас на горы сверяю,
В кадрах я буду, как солнечный вскрик!»
В кадрах последнего фильма
Жив мой отец каскадёр.
Был он мне самым любимым,
Песню его повторяю средь гор.
Я же теперь каскадёр!
Мне улыбнулась удача.
Я каскадёр и теперь
Счастлив, что многое значу
В жизни кино и людей!
Декабрь 1988 г.

Ведьма
Кажется мне, что схожу я с ума.
Слышу и вижу, как ведьма в крови
Плачет и плачет, и плачет впотьмах,
Трогая тело, шепча о любви.
Нежно касаются руки её
Тела, что будто совсем не моё.
Я коченею от ран и потом
Буду в окопе пургой заметён.
Вырвать из горла я крик не могу,
Ведьма в уста всё целует меня.
Видно понравиться ей навеку
Смог я один, красотою маня.
Свадьба весёлая будет сейчас:
Я женихом, а невеста она.
И обвенчает, конечно, уж нас
Радостно-злой властелин Сатана!
«Встаньте ж, ребята, идите ко мне,
Что же всё время лежите пьяны?
Я ж ведь женюсь первый раз на Земле.
Пейте со мною прохладу луны!
Встаньте ж, ребята, ведь льётся луна
Через края голубых всех небес…».
Буря утихла, равнина видна
Всех замело, спят бойцы без невест!
Только по той, по равнине бредёт
Ведьма в печали, в кровавой фате,
Плачет она, что война всё идёт.
Ей надоела безумная гибель людей!
Декабрь 1988 г.

Пугало огородное
Я живу среди обид и бед.
В сердце боль не выразить словами.
И не модно, и неважно я одет,
И всю жизнь стою под небесами.
Без жилища мокну я в дожди,
Солнце жжёт сквозь рваную одежду.
Про меня забыли в небе все вожди:
На меня плюют же все невежды!
Нищим я кажусь на первый взгляд.
Кроме боли я таю и тайну.
Хоть и пугалом живу, но всё же рад
Я смотреть на дом, где жил хозяин!
В доме том когда-то жил и я:
Эта шляпа и костюм оттуда.
Я в хозяине тепло хранил любя,
Не хотел, чтоб в нём была простуда!
Но однажды увели его,
Взяли по какому-то доносу.
И остался я один среди тревог,
Он меня не взял, хоть был по росту!
Где-то он в сибирских лагерях
Мёрз и в руки дул, в одной рубахе.
Ну, а я висел и ведал грусть и страх:
Как же без меня он там, в бараке?
Говорят, потом он воевал,
Но домой он всё же не явился,
На войне в контузии он в плен попал,
А потом в Сибири очутился!
Где-то он в сибирских лагерях
Жизнь свою закончил не простую.
А меня на кол и в грусти, и в дырах
Пугалом поставили, я протестую…
Нищим я кажусь на первый взгляд,
Кроме боли я таю и тайну.
Хоть и пугалом живу, но всё же рад
Я смотреть на дом где жил хозяин!
Декабрь 1988 г.

Письмо репрессированного
При кровавом лагерном закате
Я пишу письмо на волю Кате:
«Здравствуй, дорогая Катерина!
От меня привет тебе и сыну.
Ты прости, жена, что я в неволе —
Кто-то в жизни всем попутал роли.
Мне бы положительным героем
Жить в семье, да под надёжным кровом.
Но чужую роль вот здесь играю,
В зоне я топчу дорогу к раю.
Говорят мне, что умру под осень:
От меня остались кожа, кости!
Говорят, что к сроку в рай успею,
Наворую я там яблок спелых.
Ведь задумал я сбежать оттуда
На коне небесном, прытком чуде.
Я помчусь во весь опор на Землю.
Ангелы не сразу схватят, верю.
Яблоки в твоём саду рассыплю,
Закричу потом болотной выпью!
Ангелы вернут меня на место,
Но опять мне будет там так тесно!
И опять с небес коня сворую,
И на Землю я помчусь родную.
Там охапками цветы из рая
Я в твоём саду поразбросаю.
И по-глухариному заплачу!
А потом вновь ангелами буду схвачен.
Да, в раю недолго я пробуду.
Сына и тебя я помнить буду.
Но наскучу всем своим упрямством
И лишат меня вдруг райского гражданства,
Сбросят в лагерь душу: в кожу, в кости,
В тело, что осталось гнить под осень!»
При кровавом лагерном закате
Я писал письмо любимой Кате.
Взором мёртвым я поставил точку:
Жизнь свою закончил я, как строчку!
Январь 1989 г.

Старинный странный сон
Расскажу тебе, Шахерезада,
Сказку прошлых лет моих,
Как я жил, как надо и не надо,
Как о розах мыслил стих.
Мама говорила мне, что в розах
В муках родила меня.
С той поры от тех цветов в курьёзы
Превратилась жизнь моя
Помню в детстве полюбил я розы
Всех названий и тонов.
По-мужски я их ласкал серьёзно,
Хоть и был-то без штанов.
В юности потом губами трогал
Их чудные лепестки.
Думал, что не буду жить в тревоге,
Глядя нежно на цветки.
Но Фортуна вскоре замудрила:
На войне я в плен попал,
На галёрных вёслах тратил силы,
Грёб и розы вспоминал.
Долетал ко мне их запах в море
С берегов чужих сторон.
И не раз я рвался к ним с неволи,
Цепи рвал под свой же стон.
И однажды ночью я с галеры
Дерзкий совершил побег.
Был во мне тогда восторг без меры,
Что увижу в розах брег.
Но ступив на берег утром ранним,
Девушку я увидал.
К ней вели мужчины караваны
С розами на верблюдах.
Улыбалась девушка мужчинам
И брала от них цветы.
Их кидала с берега в пучину,
В море буйной красоты.
Я был чужеземкой очарован
И, казалось, снится мне:
Странный берег кем-то околдован,
Я и розы на волне.
Я смотрел, не отрывая взгляда:
Караваны шли и шли.
Время тоже шло не так как надо,
К вечеру я был старик!
Годы мимо пронеслись куда-то
Безвозвратно от меня.
Так скажи же мне, Шахерезада,
Сон какой же видел я?!
Февраль 1989 г.

Придорожные розы
Посвящается шофёрам дальних рейсов
В нас, избранников дальних дорог,
Влюблена знаменитость земная:
Хоть не баба она, не пророк,
Но для нас она, всё же, родная.
Знаем мы, как нас любит она,
Под колёса бросая нам звёзды,
Как бывает тепла и нежна,
Вынося к придорожью нам розы.
Я сегодня открою секрет,
Что для нас знаменитость — природа,
О которой я много уж лет
Не закончу свой стих для народа.
Над последними рифмами бьюсь.
Всё выходит к тому, что погибну,
Придорожным цветам поклонюсь,
Головою уткнувшись в кабину!
Но надеюсь я всё же найти
Те слова о природе и жизни,
Чтоб на трассах запели мой стих,
Чтоб он радостным гимном был признан.
В моём сердце сегодня восторг:
Ведь домой возвращаюсь из рейса,
Будут рады жена и сынок,
Что вернулся живой ас известный.
Но случилось, чего я не ждал:
Проглядел я дорожный знак смерти,
Ах, какой же для аса скандал,
Проглядел, проглядел, вы поверьте!
Помешал на пути мне щенок,
Я его пожалел и разбился.
Вы простите, жена и сынок,
Что я в розы природы влюбился!
Вы, избранники дальних дорог,
Вспоминайте, что был я шофёром,
Что гордился я вами, как мог,
Что я был среди вас без укора!
Март 1989 г.

Эмигранты
Посвящается эмигрантам, не вернувшимся на Родину
Да, я умом не постигну никак,
Что ж замаячило там впереди,
То ли собор, то ли кони в крови,
То ли знакомый до боли кабак?
Может быть это мерещится всё,
И не скачу я на тройке коней?
Может быть, сам я из царства теней?
Может быть, кони не кони ещё?
Может волшебник я, может я чёрт,
Может быть злым или добрым кажусь?
Мне ничего непонятно, твержу,
Кто ж я таков и куда меня прёт?!
Мимо мелькнули собор и кабак,
Кони в кровавом оттенке у стен.
Это коснулось прошедшего тень,
Сердце зашлось, я ж теперь эмигрант!
Лишним я стал для страны, где рождён,
Где я любил и собор, и кабак,
Где на конях я бывал не слабак,
Где я был в девушку сильно влюблён!
Я по причинам неясным вполне
Вышвырнут был из родимой страны,
Чтобы страдать под лучами луны,
Мчаться куда-то на тройке коней!
Да, я умом не постигну никак,
Что ж замаячило там впереди:
То ли собор, то ли кони в крови,
То ли знакомый до боли кабак?
Мне наважденье с души не стряхнуть,
Что вернусь я когда-то домой
Только забыл я, о боже ж ты мой!
Мёртв я давно и закончен мой путь!
Март-апрель 1989 г.

Сон и явь заключённого
Нас четверо в камере тесной.
Мы делим луч солнца, не споря,
Он с воли, уж кем неизвестно,
К нам пущен в окно сквозь железные шторы.
Мы заняты делом всей жизни,
Сидим, понапрасну тоскуя.
И рвёмся к прошедшему в мыслях,
Луч солнца губами кусаем, смакуя!
Нас в камере трое осталось:
Луч лунный мы делим по-братски,
Четвёртому доля б досталась
Получше, но жаль уведён без огласки.
Мы заняты делом всей жизни:
Сидим, понапрасну тоскуя,
И рвёмся к прошедшему в мыслях,
Луч лунный губами жуя и смакуя!
Нас двое теперь почему-то,
И делим рассвет не злобяся.
Но, где же тот третий, ему-то
Мы б долю получше отдали гордяся?
Мы заняты делом всей жизни:
Сидим, понапрасну тоскуя.
И рвёмся к прошедшему в мыслях,
Рассвет сквозь оконце губами смакуя!
Но вот и остался один я,
И не с кем делиться мне солнцем.
И вдруг я проснулся, обидно,
Я в камере спал без друзей и оконца,
Я занят вопросом всей жизни:
Зачем я безвинен, тоскую.
И прошлые светлые мысли
В губах безнадёжно смакую, смакую!
Апрель 1989 г.

Птица удачи
Посвящается операторам
документального кино
Птица удачи шуршит надо мною,
Тень её всюду меня прикрывает.
Где б ни бывал я на съёмках кино,
Всюду в меня она перья швыряет.
Только беспутную птицу мне жаль:
Голой когда-то же станет без перьев.
И уж не будет летать со мной вдаль,
Тень мне не бросит, как славы доверье.
Ну а покуда тень птицы со мной,
Значит, снимать мне бесценные кадры,
Значит, сенсацией буду живой,
Значит, умру я счастливый и старый!
Ну а покуда я жив и здоров,
Рвусь с кинокамерой в дебри и бездну,
В кадры ловлю перепутья миров,
Зло и добро нахожу повсеместно.
Я непоседа, а значит мой рок,
Жить среди змей, не бояся укуса,
Видеть, как кто-то нажмёт на курок,
И прославлять чудотворца Иисуса!
В стадо слонов проникать к вожаку,
В недра земли опускаться к шахтёрам,
И попадать на приём к дураку,
Тайны вскрывать о бандитах матёрых.
Нынче я тут, где грохочет война.
Тут, где от смерти летят поцелуи,
Я докажу, что нам не нужна
Гибель людей от взрыва и пули!
В самое пекло я лезу сейчас,
Зная, что птица удачи со мною,
Но промелькнуло вдруг что-то у глаз —
Стал неживым я лежать под землёю.
Хоть и убит я, но мне повезло:
Птицу я видел своими глазами.
Видел — взрывною волной отнесло
Тень её к вам, и теперь она с вами!
Май 1989 г.

Луна
Посвящается
трактористам сельского хозяйства
На чёрную пашню бродяга-луна
Просыпала звёзды — свои семена.
Я, пахарь счастливый, в конце-то концов,
Увижу я всходы небесных садов?
Недаром же поле я это вспахал,
Я чуда хочу, его долго алкал.
Но спряталась в тучи бродяга-луна,
И звёзды исчезли, вокруг тишина.
У трактора я и задумчив, и строг,
Я чуда хочу, ведь кончается срок.
Ведь завтра на пашню снега упадут,
И звёздным растеньям расти не дадут.
И снова с упрёком мне скажет жена:
«Ну, где ж мне обещанный сад и луна?
Ах, лучше б к соседу я замуж пошла,
Ведь наверняка с ним счастливей была.
С романтиком жить — только мучиться мне!»
В ответ ничего не скажу я жене
И выйду во двор, и завоет мой пёс,
Бродягу-луну опознав среди звёзд.
Он тайну хранит от меня о луне,
Ведь ночью, когда я пашу в тишине
Луна из небесного сада в мой двор
Швыряет звезду за звёздой до тех пор,
Покуда сосед не уйдёт от жены,
От жёнушки милой, моей сатаны!
И хочет мой пёс ту луну перегрызть,
Он лунную кровь всё же хочет пролить.
Пса тайну не зная мне легче-то жить.
Да, каждому нам не дано позабыть
Как бродит бродягой луна в небесах,
Кого-то оставив в восторге, кого-то в слезах!
Май-июнь 1989 г.

Ночью
Для меня одного,
Для меня одного
Серебристой луною украшена ночь.
— Ну да, что же с того?
Ну да, что же с того? —
Кто-то мне говорит: — Уж ты нас не морочь!
Почему ж для тебя?
Почему ж для тебя?
Для нас тоже она украшеньем луна,
Мы ведь тоже любя,
Как и ты же любя
Говорим, что она позарез нам нужна!
Мы ведь тоже не спим,
Как и ты ж мы не спим,
Хотя мы и цветы, но цветём мы без сна.
И мы тоже хотим,
И мы тоже хотим,
Чтобы нас серебром осыпала луна —
Значит, я не один,
Значит, я не один,
Значит, рядом цветы да и кто-то ещё,
Кто в небесную стынь,
Кто в небесную синь
Взгляд роняет любя и румянец со щёк.
Знаю — это лишь ты,
Это милая ты,
Вся бледнея сейчас на свиданье идёшь,
Чтоб тебя, как в мечты,
Чтоб тебя я в цветы
Пригласил до утра, чтоб унять твою дрожь.
Чтоб запел я потом,
Чтоб пропел я потом
Все любимые песни мои для тебя.
Чтоб все были о том,
Чтоб все были о том,
Как ты любишь меня,
Как тоскуешь, любя.
Для меня одного,
Для меня одного
Серебристой луною украшена ночь.
— Ну да, что же с того?
Ну да, что же с того?
Кто-то мне говорит: — Уж ты нас не морочь!
Июнь 1989 г.

О той, что жила молодой не греша
Крест-накрест я окна и двери забил
И, глянув на дом, я ушёл не спеша.
Решил позабыть ту, что нежно любил,
Ну ту, что жила молодой не греша.
Ну ту, кто меня не любил ни шиша,
Ну ту, что жила молодой не греша.
Ну ту, кто меня не любил ни шиша.
Ушёл налегке из родимых я мест,
Бродяжил и стал знаменитым певцом.
Но девушку ту, что в четырнадцать лет
Была с красивейшим, чуть смуглым лицом
Не смог позабыть я и дело с концом!
Ну ту, что жила молодой не греша!
Ну ту, кто меня не любил без гроша!
Я видел румянец её в небесах,
В закатах, рассветах и прочих вещах,
И слушал я голос её в голосах
Природы земной, в человечьих речах,
И очень хотел я коснуться плеча!
Ну той, что жила молодой не греша!
Ну той, что при взгляде моём не дрожал!
И вот я вернулся в родные края,
Сбил доски с окон и дверей я в дому,
Гостей пригласил и им спел не тая,
Как трудно мне было везде одному
Без той, одному, всё без той потому
Без той, что жила молодой не греша!
Без той, что была лишь, как роза свежа!
Сказали мне гости потом не тая:
«Ушла за тобою вслед девушка та.
Наверно ж любила безумно тебя.
И верь: возвратится в родные края,
И верь: возвратится в родные края
Ну та, что жила молодой не греша,
Ну та, кто любила тебя чуть дыша!»
С тех пор я живу при раскрытых дверях,
И девушку жду я четырнадцать лет,
И песни пою о любви при гостях.
Пою надрываясь, хрипя наокрест,
Быть может, скорей запоёт мне в ответ
Ну та, что жила молодой не греша,
Ну та, у которой на сердце пожар!
Июнь 1989 г.

Звезда
В эту летнюю ночь я не сплю,
В звёздный омут себя я топлю.
Вместо камня на шею Луну
Привязал и иду я ко дну.
Мне легко на душе и не жаль,
Что Земли разноцветную шаль
Кто другой будет мять и ласкать
И на плечи невесте кидать.
Я простился с Землёй, очень рад
Опускаться в серебряный мрак,
Где удача мне кинет туза,
Где увижу любимой глаза.
Говорят, что на Млечном пути
Я смогу её всё же найти,
Ведь пропала она без следа.
Говорят, что она уж звезда.
Без неё мне житьё не житьё,
Всё не так и для сердца нытьё.
Опускаюсь я ниже, всё вглубь,
Вдруг озноб: до чего же я глуп!
Перепутал низы и верха,
Залило мне водою меха.
Отражение звёзд на пруду,
Я разбил и на шею луну
Прицепил и ушёл я на дно,
Где без милой не жизнь, где темно.
Верю я, в голубых небесах
Над Землёю повиснет в слезах
С нежным светом звезда поутру,
И погаснет печально в пруду.
Июнь 1989 г.

Бродяга и бог
Оттого, что бродяжил я много уж лет,
Истрепав по дорогам немало сапог,
Золотыми закатами вслед
Мне плюётся безумно-восторженный Бог.
Ему нравится, что не такой я, как все,
Что живу бесшабашно на лоне его,
Находясь в бесподобной красе
Я смотрю на красу, как на вещь лишь всего.
Спать ложась, не подушку кладу в голова,
А луну белоснежную — чистый меткаль,
И люблю, чтоб не простынь, а чтобы трава
Расстилалась в постель для бродяги, меня.
И люблю укрываться я светом от звёзд,
И смотреть необычные, яркие сны,
И люблю просыпаться в свет утренних грёз,
И на солнце смотреть и шептать о любви:
Как люблю я земные дороги-пути,
Они мне заменяют от женщин восторг.
Они сердце моё заставляют цвести,
Превращая его в необычный цветок.
Я люблю, что безумно-восторженный Бог,
Когда сплю, обувает мои сапоги
И свой ищет потерянный рай у дорог,
Где я сплю, не боясь, что зарежут враги.
Оттого, что бродяжить мне много-то лет,
И стирать по дорогам подошвы сапог,
Золотыми закатами вслед
Мне плюётся безумно-восторженный Бог.
Июнь-июль 1989 г.
Мне больно
Со мною случилось несчастье —
Перерезаны вены души.
Кровь хлещет при солнце, ненастье,
Принародно и в чуткой тиши.
Мне больно, мне память отшибло,
Позабыл я, каким же я был?
Что ж было в прошедшем, что сгибло?
Ненавидел кого и любил?
Кто же вены мои перерезал?
Почему же я должен страдать?
Хриплю я в небесную бездну,
А вокруг никого не видать.
Один я с гитарой в дороге,
Ухожу из родимых я мест,
Чтоб новую жизнь без тревоги
Мне начать, а на старой поставить уж крест.
Со мною случилось несчастье —
Перерезали вены души.
Кровь хлещет при солнце, ненастье,
Пропитав весь асфальт, превращаясь в стихи.
Июль 1989 г.
Палач средневековья
Моя профессия: топор и плаха.
Ах, сколько было всяких шей и плеч!
Узором крови вышита моя рубаха,
Но кровью тех, кто жизнь не мог беречь.
Топор мой остр, куда ещё острее?!
И жертвам вовсе не чиню я зла.
Их души я без боли побыстрее
Всегда хочу отправить в небеса.
Никто из жертв меня в лицо не знает.
Лицо закрыто, только щёлки глаз,
Но в них вся льётся жизнь сверкая
От жертв, каких гублю без лишних фраз.
Сегодня на помосте я хозяин,
Ко мне ведут кого-то из девиц.
И сердце вдруг взметнулось, словно пламя,
Её лицо б узнал из многих лиц.
Я эту девушку любил безмерно,
Вплетал ей в косы лунный, нежный свет,
И звёзд немало ей дарил на серьги,
И в ноги стлал ей розовый рассвет.
Теперь она коснулась плахи головою.
В моих руках топор, а не цветы.
Судьба сыграла злую шутку надо мною —
Лишить я милой должен головы!
Я должен скрыть свою любовь, ведь я мужчина,
Я должен дело сделать до конца.
Взмах делаю высоко, напружинясь,
Замах, удар… и нет руки бойца.
Я руку отрубил себе, ведь я мужчина.
Я дело сделал, сделал до конца.
Ведь я люблю, а значит есть причина,
Оставить память у людей в сердцах.
Июль 1989 г.
Забава
Чёрт мне когда-то прикинулся другом
И душу мою вдруг ограбил потом:
Взял он прекрасное всё и с натугой
Кряхтя уволок в тот поземный свой дом.
Стала душа у меня кривобока,
И петь о прекрасном я долго не мог,
Но вот однажды подарком от Бога
Был брошен мне в душу великий восторг.
Бог всем прекрасным наполнил мне душу,
И снова я пел, надрываясь, хрипя.
Пенье моё чёрт, наверно, подслушал,
И снова набился ко мне он в друзья.
Снова прикинулся верным мне другом
И душу мою вдруг ограбил потом.
Взял он прекрасное всё и с натугой
Кряхтя уволок в тот подземный свой дом.
Долго потом я, без пенья страдая,
Ходил с кривобокой, со злою душой,
Бог уж, конечно, за мной наблюдая,
Прекрасное снова мне в душу нашёл.
Так повторялось не раз в моей жизни.
Бог радовал чёрта моею душой.
Я для весёлой забавы был признан
Обоими ими. Им было смешно!
Август 1989 г.
Не тоскуйте вы о том…
Не тоскуйте вы о том,
То, что больше не придёт.
И не плачьте вы с зажатым ртом,
Вспомнив, что никто и ничего вам не вернёт.
Не вернётся никогда
То, что отцвело в душе,
То, чем дорожили вы всегда,
Без чего легко прожить-то можно вам уже.
Мне легко сказать — прожить!
Мне легко давать совет,
Потому, что мне любимым быть
Не пришлось и не видал своей души расцвет.
Ну а вы, другие, всё ж
Слышал песни я от вас.
Значит, в сердце вы таите дрожь
С верой, что вернуться может всё, как первый раз.
Я хочу увидеть всё,
Не мешая никому,
Как влюблённым будет хорошо,
Всем уж: той или тому, да той или тому.
Не тоскую я о том,
То, что больше не придёт.
Только плачу я с зажатым ртом,
Вспомнив, что никто и ничего мне не вернёт.
Август 1989 г.
Любовь калеки
Дорога назад не вернёт Вас уже,
И плач журавлей в небесах всё о Вас, да о Вас.
И некому мне рассказать, как в душе
Таил я цветную любовь и к ней тысячи фраз.
Дорога назад не вернёт Вас уже.
И пусто так стало в полях всё без Вас, да без Вас,
И солнце не то, да и ветер свежей
Подул из низин, где ходил я когда-то не раз.
Дорога назад не вернёт Вас уже,
На сердце тоска улеглася, как раненый зверь.
Когтями всё рвёт, прорываясь к душе,
И больно, так больно без Вас, всё без Вас мне теперь.
Дорога назад не вернёт Вас уже.
Ушли Вы с другим, ведь я Вам уж совсем не чета.
Он весел и боек, живёт в кураже,
А я же урод, и в карманах моих нищета.
Дорога назад не вернёт Вас уже.
Молиться я стану, чтоб стал я безумно богат.
Тогда я найму колдунов, ворожей,
Чтоб Вас издалёка с дороги вернуть мне назад.
Я с думой одной на дорогу смотрю,
Когда же в карманах моих заведётся деньга,
Чтоб я без боязни сказал Вам: «Люблю!»
И чтоб любимому Вашему дал по рогам.
Ползу я угрюмо в дорожной пыли,
Смешон я и жалок для всех потому, что без Вас.
Ползу потому, что без ног, растерял костыли,
Но Вас не догнать, пыль и слёзы мешают у глаз.
Август 1989 г.
Сострадание
Меня судьба в тюрьму определила,
И в ней я надзиратель, но не зверь.
Хожу, гремя ключами, мимо камер,
Хотя открыть могу любую дверь.
Здесь в камерах страдания без меры.
Смотрю в волчки, а сердце всё болит.
Здесь люди сроков ждут и правде верят,
Хотя им лгать она всё норовит.
Здесь, верно, правда вовсе не святая,
Издергана, развратна и больна.
И каждому она статью читая
Хохочет так, как будто бы пьяна.
Я вижу в камерах возню и драки.
Рука всё тянется в карман к ключам.
Охота мне людей пустить туда, где маки
И травы рады солнечным лучам.
Где месяц с неба серебром под ноги
Всем посылает добрый свой привет.
Где по дорогам можно мчаться многим,
Не заезжая резко в жизненный кювет!
Я достаю ключи с большим желаньем —
Пустить на волю всех, кто здесь сидит.
Я отмыкаю двери с пониманьем,
Что наведу порядок тут без волокит!
Теперь в тюрьме порядок поменялся —
Под стражей в камере я срока жду.
А те, кто здесь сидел и дожидался,
Мнут травы, маки и плюют в звезду.
А месяц с неба серебром под ноги
Им посылает добрый грустный свет,
А правда бабой деловой и строгой
Им шепчет, что сидеть мне много лет!
Сентябрь 1989 г.
Золото
В золото вплавило время сумбурность веков,
Кровь и печаль, и любовь и ещё кое-что.
Золото пагубно держит людей без оков
И отпустить не желает, уж как бы ни пробовал кто.
Только попробуй к нему прикоснись сгоряча —
Рук оторвать уж не сможешь, не в силах, любя,
В жилах огонь разожжёт и сгоришь, как свеча,
Раньше всех сроков ты спалишь себя и не вспомнят тебя.
Помни, мой друг, что на свете средь смертных простых
Жил я без злата, смотря удивлённо на мир.
Видел, как мимо меня в кандалах золотых
Узников, юношей голых, всех в женский вели монастырь.
Видел я золото в петлях на шеях убийц,
Гордо висевших над самой прекрасной землёй.
Золота блеск в образах у божественных лиц
Видел я лунною ночью моляся, чтоб был я не злой.
Помни, мой друг, не любил я металл золотой,
Но за то, в небе искал золотую луну,
Чтобы багровой монетой её непростой
Бросить под ноги всем нищим и той, что любил я одну.
Той, для которой я ныне уже не один,
Лунное злато не нужно под ноги кидать,
Ходит она в золотых украшеньях мужчин,
Тело своё на браслеты, колье она стала менять.
Помни, мой друг, что одною багровой луной
Девичье сердце не смог я пленить на века.
В небо смотрю и со злостью слюной
В диск золотой я плюю, и белеет тот диск от плевка.
Стала для нищих серебряной в небе луна.
Грустно им всем, что теперь я без милой, один.
Золото в ноги теперь им бросает она:
Броши, колье и браслеты — подарки любимых мужчин.
Помни, мой друг, что на свете, средь смертных простых,
Жизнь я живу при тоске, ненавидя, любя.
Прячу за поясом нож и в перстнях золотых
Пальцы мои. Не встречайся ты мне — я ограблю тебя!
В золото вплавило время сумбурность веков:
Кровь и печаль, и любовь, и ещё кое-что.
Золото пагубно держит людей без оков
И отпустить не желает, уж как бы ни пробовал кто!
Сентябрь 1989 г.
Раб на строительстве пирамиды
Я непокорный раб, сбежавший из неволи,
Лежу в цветах с обрывком цепи на ноге.
Как хорошо, что я теперь в раю, и боли
Ушли из тела, из рубцов! Я налегке!
Мои рубцы от плёток украшают тело.
Недаром ведь цыганка целовала их.
Когда, сбежав, её я встретил — солнце село,
И мне она гадала на рубцах моих.
Гадала мне она, что скоро мне удача
Сверкнёт, как солнца луч в осенний хмурый день,
Мол, попаду я в рай и в нём почту за счастье
Всё мять цветы и видеть рано бога тень.
Вот я теперь в раю, но что-то мне неймётся,
Ведь ангелов с плетями вижу над собой,
Никто, никто из них в ответ мне не смеётся,
А только хлещут, мне вгоняют в тело боль!
Я что-то перепутал, ведь мне рай приснился:
Я сладко спал в цветах с цыганкой молодой.
И вот я пойман на заре и чтоб не бился,
Плетями хлещет стража, несмотря, что я седой.
Опять ночами я на цепь посажен буду,
А по утрам меня с рабами будут весть
К той пирамиде, как к большому зверю-чуду,
Чтоб наши жизни жадно, ненасытно есть!
Я знаю, что рабы построят пирамиду
И с многими костями лягу возле в пыль,
И та цыганка, утеряв меня из виду,
Гадать другому будет и про рай, и быль!
Октябрь 1989 г.
Коварная судьба
Перегаром судьба мне дохнула в лицо.
На похмелье была она зла и сварлива.
И, взглянув мне в глаза, обозвав подлецом,
Она плюнула в душу мою чуть брезгливо.
Я стоял перед ней, не поняв ничего,
Виноватый в каких-то грехах непрощённых.
А она, не смеясь ни с того, ни с сего,
Вдруг меня обняла уж совсем обречённо.
Я не понял опять поведенье её,
И стоял, разомлевший до слёз от восторга.
А она, ухмыльнувшись, ножом под ребро
Прямо в сердце мне ткнула без всякого торга.
Ошалел я от боли в объятьях судьбы,
Но стоял на ногах я без стона, красиво.
А она, засмеявшись и сплюнув с губы
Поцелуй положила мне в губы стыдливо.
Перегаром судьба мне дохнула в лицо.
На похмелье она мне всю жизнь загасила.
А вчера, угощая столетним винцом,
Мне клялася она, что я самый красивый.
Мне клялася она, что я ею любим,
И любовь её будет примером особым.
И она доказала примером своим,
Что любимым я был ею до самого гроба!
Февраль 1990 г.
Торговец
На ярмарке мира лукавый торговец
Приманкой раскинул товары красот.
И, глядя на них, чародей-незнакомец
Смеялся и плакал порою с высот.
Был счастлив торговец от мысли удачной.
За тысячи лет он сумел, наконец,
Достать для прекрасной своей новобрачной
Волшебные чувства в любовный венец.
Прошли времена и таинственным блеском
Осколки венца к нам упали в сердца.
И песня о том неожиданным всплеском
Звучит и звучит для людей без конца.
Мы бродим по свету, поём и страдаем,
Улыбки и слёзы мелькают у нас.
Любимых к товарам красот увлекаем
Читать бесконечный торговца рассказ.
Страницы рассказа пылают любовью,
В них солнца огонь и томленье луны.
В них звёздная нежность обрызгана кровью
Какой-то прекрасной и чудной вины.
Читайте же люди, и верьте торговцу:
Расстаться с любимой тревожно до слёз.
И песню о том спойте вы незнакомцу,
Кто бродит в тумане обманчивых грёз.
Март 1990 г.
Ревнивый муж
Позолотите ручку мне, мадам.
Я только что из зоны и совсем как сирота,
Я буду с благодарностью молиться вам,
Позолотите ж ручку мне, покуда темнота.
Но что же вы, мадам, трясётесь вся,
Я не разбойник, не пират, я просто человек.
Попал в беду и на которого петля
Наброшена судьбой до слёз, что из-под сжатых век.
Простите вы, что ночью встретил вас,
Свиданья запоздалого уж не хотели вы.
Простите: золотишко нужно мне сейчас,
Позолотите ж ручку мне и будете правы!
Простите за настойчивость мою,
Ведь знаю — жили вы, как в пазухе у Бога тут.
А я на нарах из-за вас в чужом краю
Мечтал во сне потрогать неба голубой лоскут!
Но сны о небесах не снились мне.
Я вспоминал со злом: за что ж я сел, за что ж я сел?
И приходило в память: по чужой вине
Я здесь и пил и ел, и пил и ел, и пил и ел!
Я пил и ел и вспоминал того,
Кого убил со злом, ревнуя к вам, моя жена!
Позолотите ж ручку на помин всего,
Что было, что не будет и что мне ты не верна.
Позолотите ж ручку мне, мадам.
Я только что из зоны и совсем как сирота.
Я буду очень, очень благодарен вам.
Позолотите ж ручку мне, покуда темнота!
Март 1990 г.
Дуб и рябина
Ты — юная моя рябина,
Я — твой старый, крепкий дуб.
Ты зеленеешь вся невинно,
Ну, а я коряв и груб.
С недавних пор ты тут, рябина,
Выросла на зависть всем,
И стало это же причиной
Шуток, песен насовсем.
О нас поют нередко люди,
В поле видят нас одних.
Никто из них уж не забудет,
Как нежно я к тебе приник.
Своих я веток тень бросаю
На зелёный юный стан.
А ты же, со стыда сгорая,
Нежно льнёшь ко мне в буран.
Проходят годы, я старею,
Но рябина всё юна,
Всё потому, что в снах я с нею.
Я с рябиной только в снах.
Кругом на сотни вёрст один я,
А рябины рядом нет.
Придумал я её под синью
Неба от тоски за много лет.
Рябина, ты моя рябина,
Я твой старый, крепкий дуб,
Придумал я тебя наивно,
Песня нежно льётся с губ!
Апрель 1990 г.
Поэты
Мы пьяницы вечных дорог и желаний,
Всё пьём золотое вино надежд.
Нам больше не надо от смерти посланий,
Хотим мы пожить средь друзей, невежд.
Философы мы и поэты-бродяги,
Всё истины ищем в вине надежд.
Считают нас пьянью, но мы же трудяги,
Наш хмель — это строки для всех невежд.
Нам чужды законы смертельной обиды.
Мы очень просты и добры ко всем.
У нас не бывает с судьбою корриды.
Мы споры решаем без злобных схем.
В губах наши песни, для чувств поцелуи,
И мы не скрываем, что в них есть соль.
Ведь жизнь горяча, и не станем мы всуе
Придумывать ложь про любовь и боль.
Уверены, что не напрасно, живя и страдая,
Мы чертим по судьбам людей свой путь.
Смеются над нами и плачут, мечтая,
Те люди, в которых наш рок, вся суть.
Уходим из жизни по разным причинам,
Взглянув безмятежно в зарю, в закат,
И в души свои соловьиной начинкой
Вливаем остатки вина, как яд.
Нам, пьяницам вечных дорог и желаний,
Не верится, что мы вино допьём.
Надеясь, что смерть в дорожных скитаньях
Забудет о нас, и мы не умрём!
Апрель 1990 г.
Чёрный аист
Я — чёрный аист в небе синем
Лечу с такими же, как я.
Кричу я им, что мы, любя,
Крылами горизонт раздвинем!
Чтоб Родину увидеть скоро
В цветах, в садах, в кругу друзей
Летим, друзья, по синеве быстрей,
Из жил вы рвитесь к тем просторам!
Я впереди у вашей стаи,
Ведь я люблю сильнее всех
Ту Родину, где солнца смех
Звучит, как Божий смех из рая!
Мой крик любви певуч и громок,
Для всех людей он знак весны.
Лечу со стаей в чьи-то сны
И гибель чую: телом в омут!
Вот вижу я уже гнездовья,
Я горд, что стаю я довёл,
Но выстрел в грудь на нет мне свёл
Всю радость дней: увидел кровь я!
Она с груди моей хлестала,
И было поздно мне кричать:
Зачем же в гордых птиц стрелять?
Кто жизнь любил, как люди, небывало?!
Я — чёрный аист в небе синем.
Летал с такими же, как я,
Кричал я им, что мы, любя,
Друг друга в жизни не покинем!
Апрель 1990 г.
Клава
Что мне деньги, что мне слава —
Был бы я живой.
Только б с Клавой, только б с Клавой
Спать бы мне, с вдовой!
Ах, и грудь у этой Клавы —
Можно отдохнуть.
Сплю на ней я для забавы
Перед тем, как в путь!
Говорит она мне речи —
Становлюсь хмельной,
Говорит, что будет вечер
Начинать со мной.
А потом продолжит сутки,
До утра любовь.
Между прочим, между шуткой
Не вернусь домой!
Я от вдовьих губ погибну
И от рук её.
Мне она распрямит спину,
Остальное всё!
Ну и Клава, есть что вспомнить —
Ножки, глазки, рот!
Я женюсь на ней, продолжить,
Свой продолжить род!
Что мне деньги, что мне слава —
Был бы я живой,
Только б с Клавой ненаглядной
Спать мне, как с женой!
Поучитесь вы, девчата,
Клавиной любви,
Будут вас любить ребята,
Как всех кур моих чужие петухи!
Апрель 1990 г.
Полёт
Белые птицы
Кружат над волной.
Им опуститься
На воду дано.
Я же летаю
По жизни большой,
Не приседаю.
Мне так хорошо.
Вижу я много
И очень я рад —
Жизни дороги
Ведут не назад
Всюду со мною,
Всегда по пути
Дева с мечтою,
С любовью в груди.
Ей посвящаю
Я песни, стихи.
Ей я читаю
Свой звёздный триптих.
С неба срываю
Живые цветы.
Солнце-то к маю,
Луну в декабри.
Зори на пояс,
На платья дарю,
Кладу ей на волосы
Я руку свою.
Ласки безумны
Мои и её
Только придумал
Я это уж всё.
Жизни пустыня
Сейчас подо мной,
Крик, что я стыну,
Летит над землёй!
Май 1990 г.
Красивых встречал я немало
Красивых встречал я немало,
Но такую, как ты, не видал.
Цветущих черёмух оскалом
Ты смеялась при мне без стыда.
Смеялась и дёсны рассвета
Обнажала, и счастлив был я,
Что жил на земле я на этой
И влюблялся безумно в тебя.
Влюблялся так пылко и нежно
И в одежды твои, и в черты.
Смеялись лишь злые невежды —
Я не видел твоей наготы.
С тобою, как с женщиной милой,
Не пытался лишиться я сна.
Иную любовь ты дарила
Потому, что была ты Весна.
Отчаянным слыл я в народе,
Но однажды заметил тебя,
И сердце отдал всей природе,
А о девушке пел нехотя.
Но в этом году я растерян
Потому, что мне встретилась та,
Чей след на Земле был утерян,
Кто по мне тосковал и мечтал.
Красивых встречал я немало,
Но такой, как её, не видал.
О ком же мне петь — о весне запоздалой
Иль о девушке той, о которой мечтал?
Май 1990 г.
Письмо с дороги
Ты ожидай меня с пути, моя жена,
Любовникам не раздавай улыбки,
А то надуюсь, лопну и останешься одна.
Будь мне верна, не делай ты ошибки!
Приеду я и подарю тебе цветы,
Какие рву у каждой я дороги.
Они тебе расскажут, что свои мечты
Хранил тебе я через все тревоги!
Май 1990 г.
Что-то рифма сегодня никак не идёт
Что-то рифма сегодня никак не идёт.
И пишу я не то, и пишу я не так.
Слышу голос вдали — он о чём-то поёт,
Но о чём — не могу разобрать я никак.
Что-то смутное в душу несёт мне мотив,
Навевая мне мысли о жизни моей.
Я молчу, я страдаю от смены картин,
Что мне память приносит из прожитых дней.
И мелькают картины всё больше о зле,
Ведь хорошего мало видал я всегда.
Всё кружила меня злая жизнь по земле,
Всё гоняла с камнями, с ножами беда.
И теперь на душе и на теле рубцы,
Но молчу, горделиво взирая на всех.
А ночами волнуют до стона певцы,
Что поют про людские и слёзы, и смех.
Май 1990 г.
В разлуке
Цветам молчаливым в саду
Я тайну свою открываю,
Без девушки я пропаду,
Какую теперь не встречаю.
Ирина, Ирина, Ирина…
Красивое имя её я люблю.
Теперь без неё всё едино,
Куда мне? Хоть в омут, а хоть и в петлю.
Цветам в молчаливом саду,
Я всё не тая открываю,
Что буду я даже в аду
Все встречи с ней помнить лишь в мае.
Ирина, Ирина, Ирина…
Красивое имя её не забыть.
А в сердце какая-то льдина,
Её мне нельзя одному растопить.
Цветам молчаливо в саду
Я жалуюсь, гордый когда-то,
Как трудно, уж невмоготу,
Когда я судьбою распятый.
Ирина, Ирина, Ирина...
Мне, молча, цветы подсказали совет,
Надеяться надо и сильно
Ирину любить, ожидая ответ!
Май 1990 г.
Любовь хулигана
Для чего же мне встретилась ты?
Для песен весёлых иль грустных?
Я задумчив теперь: мне какие цветы
Придётся срезать у тропиночек узких?
Голубые иль жёлтые все?
Иль алые с чёрным оттенком?
Их, вплетая в косу, ты ли будешь в красе
От цветов, что дарил бы нередко?
Для чего же мне встретилась ты?
Что сердце моё, хулигана,
Запоздало цвело, как под зиму цветы,
Опившись осеннего солнца-дурмана?
Я не знал, что такое любовь.
Мне грудь не теснило от чувства.
Мне втыкали в неё лишь ножи, и вся кровь
Порой вытекала, и было мне грустно!
А теперь я вопрос задаю:
Зачем же мне встретилась ты?
Чтоб ножом (я уж это теперь не таю)
Срезать для тебя у тропинок цветы?
Для чего же мне встретилась ты?
Для песен весёлых и грустных?
Я застенчив теперь: уж какие цветы
Придётся срезать вдоль тропиночек узких?
Май 1990 г.
Не плач ты по мне золотою листвой
Ты плачешь по мне золотою листвой
Осенний родной тополиный конвой.
Ведь юность слетела улыбкой с лица,
Её не вернуть никаким мудрецам.
Ведь вам, тополям, никогда не забыть,
Как я молодым к вам любил приводить
Ту девушку, с кем я смеялся до слёз
Над тем, что детей у нас будет, как звёзд.
Я нежно смотрел на неё при луне,
И взором металась она по стволам и по мне.
Вы помните всё, тополя, как потом
Мы падали к вашим корням за грехом.
Что ж вы, тополя, у дороги конвой,
Что шум не подняли зелёной листвой?
Она ведь ушла за другим той весной.
Он краше деревья нашёл ей с листвой.
Ты плачешь по мне золотою листвой
Осенний народ, тополиный конвой?
Не плачь, не жалей, что давно я отцвёл,
И знай, что другую к тебе я привёл.
Не молод теперь я, уж годы не те,
Но хочется быть при твой красоте.
Я вспомню с другой на опавшей листве,
Я вспомню про ту, что любил при луне.
Не плачь ты по мне золотою листвой
Родной небывалый осенний конвой.
Июнь 1990 г.
Голубая печаль
Ты б ангелов всех совратила в раю,
Но только тебя подарил уж мне Бог.
Собою ты жизнь украшаешь мою,
Чтоб петь о любви бесконечно я мог.
Смотрю на тебя, и мучительно жаль,
Что раньше не знал глубины твоих глаз,
Откуда льёт свет голубая печаль,
Меня увлекая к себе для проказ.
Твоя голубая печаль всё о том,
Что времени мало отпущено нам,
Что смерть, торопясь, всё сечёт нас кнутом,
Морщины, рубцы оттого на телах.
Тебя раздевая, ласкаю рубцы,
Что больно горят от ударов кнута.
Ты шепчешь с восторгом, что мы не глупцы,
Что ценим мы время, ведь скоро закат.
Друг друга касаясь в беспамятстве ласк,
Я всё забываю, что видел вокруг.
Но только печаль голубых твоих глаз
Тревожит меня — мы расстанемся вдруг.
Июнь 1990 г.
Берёза
Что-то тайное шепчет берёза,
Засмотревшись на звёзды, луну.
А я рядом такой несерьёзный,
Всё смеюсь я, да к девушке льну.
Как мне нравятся в ней, столь желанной,
Голубые глаза-огоньки!
Это звёзды с глазниц её странных
Отражают мне свет, как долги.
Всё мне нравится в ней, всё желанно:
На плечах вот платок у неё,
Подарил его ангел чуть пьяный,
Неба бросил лоскут голубой.
У любимой моей, мне желанной,
На орнаменте платья — цветы.
Их колдун этой ночью случайно
Для меня оживил, как мечты.
Ну, за что ни возьмись, всё желанно.
И целую я руки её.
Они, нежные змеи, печально
Обвивают всё тело моё.
А под утро утихла берёза
И не смотрит на звёзды, луну.
Ей, наверно, грустится сквозь грёзы,
Что не к ней я, а к девушке льну!
Июнь 1990 г.
Маки
Наши взгляды скрестились как шпаги —
Никто не хотел отводить своих глаз.
Предвещала быть ночь невоздержанной в маках,
В цветах разгоревшихся только для нас.
Красный пламень цветов, принимая
Наши души, тела: да взял их и сжёг.
Это было в начале, в том месяце, мая,
Когда из нас каждый любовь не берёг.
Мы не знали тогда, что о маках
Придётся грустить голубым нашим дням.
Их огонь, прежде яркий, стал чахлым,
Без нас догорает, кого-то маня.
Нашим душам теперь не вернуться,
Друг к другу не льнуть в том огне  красоты.
Повториться и нам улыбнуться
Не смогут те ночи и дни.
Красным макам гореть, разгораться,
Но только в других временах, для других.
Для влюблённых, кто может попасться
В огонь, не щадящий все души живых.
Июнь 1990 г.
Вера, надежда, любовь
Распяли меня на кресте,
И было мне больно, невмочь.
А кто-то украдкой хотел
Меня целовать день и ночь.
Днём мимо ходил он, вздыхал,
А ночью я шёпот ловил:
— Умрёшь на кресте, но в стихах
Ты будешь для каждого мил.
Ты будешь для всех на Земле,
Как вера, надежда, любовь.
И будут нередко в семье
Так девушек звать и всех вдов.
Ты в судьбах людей оживёшь,
Проникнешь сквозь тысячи лет.
И с правды дыханием сдуешь ты ложь
И жаждущим дашь ты совет!
Я слушал и кровь от гвоздей
Стекала с ладоней и с ног.
Терпел я ту боль от людей,
Страдая, я всё же был Бог.
Давно меня нет средь живых,
Но в каждой душе моя кровь.
В ней сила для смертных простых.
В ней Вера, Надежда, Любовь.
Июнь 1990 г.
Я по тюрьмам
Я по тюрьмам обветшалым стал поэтом,
Я писал лишь о свободе и любви.
Власти сроки подновляли мне за это,
Не хотели, чтоб огонь горел в моей груди,
Но огонь великих слов сжигал мне сердце.
Я писал на стенах камер кровью зло,
Что люблю свободу и о том лишь песни
С болью грудь мою от них разорвало.
Пусть я хил и немощен, но мне другое
Грело душу, где б по тюрьмам ни сидел,
Что известен стану и спадут оковы
С заключённых всех, и я бы всем пропел:
«Эх, свобода, ты, свобода, не свободна
Ты понять, за что я сел уже давно.
Ты любовница, жена кому угодно,
Только лишь не мне твои улыбка и вино.
Но откроют настежь двери мне когда-то
Солнце брызнет мне в глаза и не пойму,
Счастлив я или же нет, иль беден, иль богатый,
Кто же я, зачем же был посажен я в тюрьму?»
Я по тюрьмам обветшалым стал поэтом,
И певцом вдобавок, пел я о любви,
Но гитару поломали мне за это,
Пальцы поломали и они теперь в крови.
Я пишу на стенках камер кровью зло,
Что люблю свободу и о том лишь песни.
С болью грудь мою от них разорвало.
Умираю я, не ставши всем известным.
Июнь 1990 г.
Райский убогий дворник
Назначен я в дворники Богом
За то, что при жизни я зла не свершил.
Сметаю я с райской дороги
Сгоревшие звёзды небесной тиши.
Работа простая, но что-то
Грустится душе средь веселья в раю
Увидеть мне Землю охота —
Любимую, славную Землю мою.
Хожу я с метлой, горемыка,
Покоя лишён от тоски по Земле.
И рай убираю дорывком,
Присяду мечтая. Не раз я так млел.
Но ангелы, это пронюхав,
Решили, что мысли мои не к добру,
Что рай опозорю я слухом,
Что рай и не рай, а что лучше в миру.
И вот по доносу у Бога
Стою я с метлой сам не свой от любви.
«Ну что, работяга убогий,
Всё Землю ты любишь в цветах и в крови?
Ну что там тебе так по нраву.
Живи у меня без затей и хлопот.
И сладких мгновений отраву
Вливай бесконечно в себя ты, урод!»
«О Боже, с тобою не спорю,
Но рая не надо — мне рай на Земле.
О Боже, — не надо мне горя —
Мне Землю верни в голубой нежной мгле».
И Бог мне ответил с любовью:
«Своё я решенье тебе повторю.
Ты будешь все звёзды до крови
Из рая сметать лишь на Землю свою».
Назначен я в дворники Богом.
Всё время метлою махаю с тоскою.
Узнает ли кто, что убогий
Сметает на Землю из рая звезду за звездою?
Июнь 1990 г.
Как странно
Я имя её позабыл,
Цвет волос и глаза.
Как странно — её я ж любил,
Как в колоде туза.
Не помню походку у ней,
И какой же был стан.
Как странно — она же ведь мне,
Как туз в руки был сдан.
Не помню я губы её,
И что ей я сказал.
Как странно забыть это всё,
Как в колоде туза.
Я имя её позабыл,
Цвет волос и глаза.
Как странно — её я ж любил,
Как в колоде туза.
Не помню с ней встреч, хоть убей,
Иль зимой, иль в грозу.
Как странно — кричали: не пей
От тоски по тузу.
Не помню, что делаю я,
Всё молюсь образам.
Как странно — вернуть для себя
Я желаю туза.
Не помню, зачем я играл.
Жизнь украла туза,
Как странно — я молча страдал
И страдаю в слезах.
Я имя её позабыл,
Цвет волос и глаза.
Как странно — её я ж любил,
Как в колоде туза.
Июнь 1990 г.
Чучело в музее
Я сквозь толщу веков
Молчалив к людям всем.
Моя жизнь средь цветов
Отцвела насовсем.
Мне не быть молодым,
Не встречать молодых,
Не грустить с милой в дым
И не бить жизнь под дых.
Я сквозь толщу веков
Молчалив к людям всем.
Я прожил без оков,
Наслаждаясь в красе.
Но не вижу теперь
То, что рядом цвело.
Я — волк, загнанный зверь,
Умирал тяжело.
Я сквозь толщу веков
Молчалив к людям всем.
Мне б своим языком
Закричать, но я нем.
Потому, что мне нож
Кто-то сунул в живот,
Распорол и похож
Я на чучело. Вот!
Я сквозь толщу веков
Обращаюсь ко всем:
Берегите волков —
Им не нужен музей.
Июнь 1990 г.
Пираты
Наш парус ветрами изорван,
И души мрачны от тревог.
Уйдём ли сегодня из шторма —
Ведь берег далёк, так далёк?
От нас отказалась земля,
И море не хочет любить.
Теперь не придётся нас зря
По морю с верёвкой ловить.
Повесить не сможет никто
Дубелые наши тела.
Сегодня последний глоток
Допьём мы от жизни вина.
Под воду уйдём без молитв.
Как жили без них — так уйдём.
А сердце чего-то болит
У каждого. Что-то мы ждём.
Боимся признаний в любви
И ждём откровений, как яд.
Ведь каждый, чьи руки в крови,
Влюблёнными были стократ.
Нас помнит иными земля.
Любили мы женщин на ней.
Но так получилось не зря —
Пиратами стали морей
Мы грабили тех, кто богат,
Кто взял наших женщин в постель,
Смеялся над нами стократ,
Касаясь губами их тел.
Не рее сушили мужей,
Кто нам загубил всем любовь.
Верёвка потерлась от шей.
Молчим мы теперь — нету слов.
Наш парус ветрами разорван,
И каждый пират молчалив.
Уйдём ли сегодня из шторма,
Чтоб видеть, как берег красив.
Июнь 1990 г.
Грёзы
Я по лужам бреду, наступая на звёзды,
Нагибаясь, луну я в пригоршни беру.
Серебристая ночь… Наяву мои грёзы…
Это всё оттого, что кого-то люблю.
Но кого я люблю — никому не признаюсь,
Пусть меня не пытает об этом никто.
Я в одном навсегда всем живущим покаюсь,
Что кого я люблю — не забудет про то.
Не забудет про то, как я, грубый стал нежным,
Как любил я лежать при луне на цветах.
Поджидая того, кто в красивой одежде
Падал рядом со мною в цветы до утра.
Кто уж мне на цветах до утра шаловливо
Ни минуты покоя не дал от любви,
И к тому я теперь приближаюсь стыдливо.
Наступая на звёзды что в чьей-то крови.
Серебристая ночь… наяву мои грёзы…
Это всё оттого, что кого-то люблю.
Жизнь роняет мне сказку сквозь горе и слёзы.
И её я ловлю, всё ловлю, всё ловлю!
Июль 1990 г.
Ах, мама, мама…
По чьей душе звонят, звонят колокола?
Неужто по моей, неужто по моей?
Она горит в огне от куполов церквей,
Что Бог зажёг себе на добрые дела.
Моя душа сгорит, и будет Бог ей рад.
Ещё одной душой прибавится в раю.
И оттого я всё сильней тянусь к огню —
Хочу быстрей попасть туда, где райский сад.
Там, знаю, ты уже давным-давно живёшь,
И старческой рукою по своим глазам
Всё водишь, слёзы утирая по утрам,
Меня ты вспоминаешь, как я был хорош.
Ах, мама, мама, ведь неправда это всё.
Я ж был пропойца, невезучий скандалист.
И жизнь моя всегда катилась вниз да вниз,
Пока тебя не стало в этом мире слёз.
Я стал теперь другим, но только без тебя.
И нежный я, и трезвый у церквей стою.
И, может быть, слова мои в своём раю
Ты слышишь, обо мне тоскуя и скорбя.
Так знай же, мама, что звонят колокола
Печально и красиво о моей душе.
А, значит, встретишь скоро ты меня уже —
Ведь скоро догорит моя душа дотла.
Июль 1990 г.
Лопух и белая роза
Я, лопух, у дороги расту,
А у дома напротив — она,
От которой в любовном бреду
Нахожусь от темна до темна.
Она, роза, цветёт в чистоте,
Ну, а я же от пыли поблек.
И стоит она в белой фате,
Ну, а я задыхаюсь весь век.
Освежают мне тело дожди,
И тогда становлюсь я красив.
И шепчу ей «Меня ты дождись.
Подойду я к тебе, не грусти!»
Но дорога своей суетой
Мне мешает приблизиться к ней.
И стою, в ожиданьи. с мечтой,
Обвенчаться с той розой скорей.
Знаю я, что к певунье жених
Ходит к дому напротив меня.
Слышу я разговоры от них,
Чтоб скосить при дороге сорняк.
Я, сорняк, у дороги расту,
А у дома напротив — она,
Хоть и скосят меня — упаду
Головою туда, где та роза видна.
Я под звёздами тихо молюсь,
Чтоб меня не коснулась коса,
И чтоб розу напротив мою
Не сорвала певунья-краса.
Я, лопух, у дороги расту,
А у дома напротив — она,
От которой в любовном бреду
Нахожусь от темна до темна.
Июль 1990 г.
Связь
Наклонись ко мне ты стройным станом.
Зацелуй меня,
Напои меня ты ласк дурманом —
Всё забуду я.
Позабуду, как любил другую,
Нежно ей шептал:
— Я одну тебя люблю такую,
О такой мечтал!
Ты целуй меня, другим же стану,
Слов не говори.
Губы в губы и залечишь рану,
Ту, что вся горит.
Имя той, другой, не помнить буду.
Только ты целуй.
И к тебе в цветах прильну, как к чуду,
Ты меня волнуй.
Мы с тобою в те цветы упали,
Что для той другой
Их я рвал. Они теперь привяли.
Под твоей спиной.
В жизни так бывает и нередко,
Мнём, любя, цветы.
Но а в сердце связь мы помним крепко
С прошлым милой красоты.
Июль 1990 г.
Зачатье
Зачат я был (скажу вам по секрету)
Нечаянно в голодный час, в голодный год.
За корку хлеба утром на рассвете,
Когда страна считала явный недород.
Я не скрывал от всех ещё с пеленок
Свой дух бунтарского весёлого ума.
Кричал, бывало, сонный я, как львёнок,
Смеялся так, что поднималась кутерьма.
Я рос без папы лишь с одною мамой.
Она твердила всем, что гений или вор
Растёт во мне под кожею упрямо,
И не понятной тайною горит мой взор.
Ошиблась мама: я не вор, не гений,
Я вырос всем на диво боек и красив.
Мои другими оказались гены —
Стал попрошайкою я, полный юных сил.
У женщин я прошу любви и ласки,
Бунтую я, когда со мной их рядом нет.
О, женщины. О, женщины, вы сказки,
Которые мне жизнь твердит уж сколько лет!
Прошу любви — вы сжальтесь надо мною.
Прошу не хлеба (да о том ли говорить!)
Ведь сытая страна — и можно под луною
Свободно чувствами друг друга одарить.
Смотрите, женщины, в поля большие:
Желтеет всё, хороший будет урожай.
И помните: меня зачать решили
Для вас за корку хлеба, населенье умножать.
Июль 1990 г.
Нищий и король
Мне надоели интриги
И женщин обман,
Гордо надел я вериги
На хрупкий свой стан.
Мир я дворцовый покинул.
Стал весел, но нищ,
Волю в себя опрокинул,
Как тонны винищ.
Хмелен брожу на природе,
Мне всё ни по чём.
Только вериги мне вроде
Растерли плечо.
Цепи железные впились,
Как змеи в мой стан.
Но во дворец я не в силе
Вернуться в обман.
Пусть я король и фанатик
(Так думают все).
Только их слушать мне хватит —
Жизнь трачу в красе.
Что там мне власть и интриги,
И женщин глаза.
Боги всех разных религий
Со мною сейчас.
С ними сейчас на просторе
Веду разговор,
Что я люблю всё на воле
Как нищий и вор.
Им открываю секреты,
Играю я роль.
Прячу в ладони монету,
Что дал мне король.
Июль 1990 г.
Дороги
Страданьями путь измеряя,
Иду я по жизни большой.
И кажется мне, что страдая,
Иду я один по дороге чужой.
Чужая дорога, чужая.
Но где же дорога моя?
Наверно же кто-то, страдая,
Бредёт по моей вдаль, в чужие края.
Мы оба несчастны в дороге:
Ведь любим не так и не то,
Мы пленники вечной тревоги.
Куда же наш путь? Не знает никто.
Но где-то дороги сойдутся,
И каждый пойдёт по своей.
И каждому станет так грустно
С чужою дорогой расстаться навек.
Таков уж закон человечий:
Страданья свои все любить,
Чужую дорогу навечно,
Как яркую нить золотую хранить.
Чужая дорога, чужая,
Она без конца у иных.
Для них эту песню слагая,
Утешить хочу их всех смертных простых.
Чужая дорога, чужая.
Но где же дорога моя!?
Наверно же, кто-то страдая,
Бредёт по моей вдаль, в чужие края.
Июль 1990 г.
Художник
Я пишу портрет людской любви,
Красок не жалею, потому
Полотно веков в цветах, в крови,
В нежных брызгах солнца на луну.
Я пишу, рука дрожит без сил,
Сколько лет стою у полотна.
Стал я болен, немощен и хил,
А работа вовсе не видна.
Не могу понять, кто как любил,
И какие краски тут нужны,
Кто расстался с кем и позабыл
Злато солнца с серебром луны.
 Я измучен весь, душой старик,
И картины мне не дописать.
Вечный вид любви, как миг,
Мимо ускользает, не догнать.
Верно будет то, что всё забыть,
Краски все смешать и в полотно
Резко вылить и прослыть
Гением картины — той одной,
Гением картины про любовь!
Июль 1990 г.
Пёс
Бездомные псы, я ваш брат.
Я так же, как вы, одинок.
Был жизни когда-то я рад,
И бегал, не чувствуя ног.
Теперь же понуро плетусь
По улице той, где гулял
С хозяйкой своею, и грусть
По ней не проходит моя.
Мне памятны руки её —
Особый был запах у них.
Теперь уж отдал бы я всё,
Чтоб раз уж лизнул бы я их.
Шагая с ней рядом, я жил,
Я лаял, восторг не тая.
Но рок скоро мне изменил —
Влюбилась хозяйка моя.
Какой-то мужчина ходил
К ней всё по ночам, всё тайком.
Я весь из себя выходил —
Всё выл, что она с мужиком.
Чем там занимались они,
Неведомо мне до сих пор.
Но только хозяйка все дни
Ходила и прятала взор.
Пошло всё и вкривь да и вкось,
Забыла она обо мне.
Всё грыз я на привязи кость
И выл при кровавой луне.
Но вскоре мужчина забыл
Дорогу к хозяйке моей.
А я же по-прежнему выл —
Был новый мужчина у ней.
Пошло всё и вкривь да и вкось,
Забыла она обо мне.
Всё грыз я на привязи кость
И выл при туманной луне.
Со временем чаще мужчин
Хозяйка меняла себе.
И было мне много причин,
Страдая, всё жить при злобе.
Но вскоре хозяйка ушла,
Оставила землю навек.
Остался один я без зла,
Хожу и ищу её след.
Бездомные псы, я ваш брат,
Я так же, как вы, одинок.
Как был бесконечно б я рад
Лежать при хозяйке у ног.
Июль 1990 г.
Клевета
Клевета змеёю приползла,
На меня уставилась недобро.
И никак не обойти мне зла,
На моей дороге эта кобра.
Тонким жалом высунув язык,
Ближе мне навстречу подползает.
У меня в гортани замер крик,
Мне осталось жить недолго, знаю.
Вот бросок змеи — и жало у лица.
Осмелев, схватил её я в гневе.
Ну зачем такого молодца
Портить надо клеветою-змеем?
Я душ; её, я осерчал,
Жить не хочется с её укусом.
Жить хочу я так, как намечал.
Жизнь пожить хочу с хорошим вкусом.
Но змея увёртлива, скользка,
Вырвалась и тело мне обвила.
Жизнь теперь моя навек горька,
Жало в сердце мне змея пустила.
Ядом жизнь отравлена моя,
И стою с последним хриплым вздохом.
Песню с болью рву на части я,
Всё пытаюсь петь под чей-то хохот.
Я хриплю о том, что буду жить,
Умерев от страшного навета.
Буду и серьёзен, и шутить
В песнях, что другими будут спеты.
Та дорога не останется пустой,
Где затих мой голос певчей птицы.
Будут рады грешник и святой
На неё свой взор бросать, на солнце и зарницы
Июль 1990 г.
Дом
В доме том три сестры
Проживали когда-то.
Они были добры
И красивы, богаты.
Был порядок и мир
Между ними всегда.
Приглашали на пир
Они всех, просто так.
К ним однажды певец
Приглашён был попеть.
Знал он тайны сердец,
Не привык он робеть.
Про любовь он им спел,
Сладкий глас его был.
Он заполнил пробел,
Он трём сёстрам стал мил.
Полюбили они
Молодого певца.
Потянулися дни
Без певца, без конца.
Он ушёл навсегда,
О тех сёстрах забыв.
А они, вот беда,
Стали жить, загрустив.
Стали чахнуть в тоске,
Как услышат чей глас.
Кто поёт вдалеке?
Так замрут, и нет фраз.
Надоела сперва
Жизнь такая одной.
И ушла со двора
За певцом стать женой.
А вторая сестра,
Покумекав ещё,
Ушла тож со двора,
Предъявить певцу счёт.
Ну и младшая тож,
Озираясь вокруг,
Со двора через рожь
Убежала от мук.
И остался тот дом
Без хозяек совсем.
Жадно шамкает ртом
Сбитых с петель дверей.
И глядит вокруг он,
Проглядев все глаза.
Рвутся стёкла с окон,
Как слезе вслед слеза.
Только те три сестры
Неизвестно уж где.
Бродит ветер внутри,
Воет в доме, в трубе.
Июль 1990 г.
Женщины и поля
Я женщин покинул во имя стихов.
Хожу по полям и ласкаю колосья.
Но кажется мне — занимаюсь грехом,
Ласкаю рукою я женщин волосья.
Хожу средь красивых цветов полевых,
И кажется мне — это женские души
Стыдливо глядят на меня из иных,
Потерянных нами миров наилучших.
Смотрю я на небо и вижу зарю.
Румянец её, как у женщин, красивый.
— Да что же такое, — себе говорю, —
Мешает мне, это уж невыносимо.
Стихов не пишу о полях золотых,
А только о женщинах думаю думу.
И я возвращаюсь, чтоб видеть чудных
Прелестниц, в каких я влюбляюся с шумом.
Во имя всех женщин бросаю стихи,
Ночами у них я ласкаю волосья,
Но в мыслях скрываю от них я грехи.
Мне кажется, глажу в полях я колосья.
Мне кажется, что я в цветах полевых
Забыл навсегда уж влюблённую душу.
Её я ищу у тех женщин иных,
Чей род от цветов полевых наилучших.
Смотрю я на женщин, но вижу зарю.
Румянец её, как у женщин, красивый.
— Да что же такое, — себе говорю, —
Мешает мне, это уж невыносимо.
О женщинах я позабыл золотых,
И только поля да поля в моих думах.
И я ухожу от тех женщин чудных
Стихи сочинять безо всякого шума!
Август 1990 г.
Обиды
С колоколен кресты поснимали,
Бога нет, и усопшие встали.
Ходят все нагишом и бранятся,
Что теперь никуда не добраться.
Ни до рая нельзя, ни до ада,
А ведь каждому что-то ведь надо,
По заслугам от жизни дорогу,
Что назначена свергнутым Богом.
Бога нет, и дороги закрыты,
Время смут, хоть ори не ори ты.
Повылазили черти на Землю,
С неба — ангелы, тут уж не дремлют.
Потасовки и драки меж ними,
Пылью с кровью измазан свод синий.
Из-за их дележа душ усопших,
На земле нету жизни хорошей.
Кто-то ими раздавлен, придушен,
И огонь у кого-то потушен.
И рыданье и пенье сквозь зубы,
И молитва иная так грубо
Разрезает пространство до Бога,
В ней хула, что закрыты дороги.
Не добраться до рая, до ада,
А ведь каждому что-то там надо.
Бога нет, и напрасна молитва.
Застывают звезд;ми обиды!
Август 1990 г.
Три сестры
Нитей солнца размотав клубок,
Ими я людской опутал мир.
Я не просто с чудесами бог,
Я для всех и лирик и кумир.
Знаю нитям света каждый рад,
Кто живёт один во мраке бед.
И ведут они в мой райский сад
Тех, кто чах при жизни много лет.
Я романтик, лирик, бог-поэт
Разбросал стихами я цветы.
По земле они роняют цвет
Лепестков небесной красоты.
Вижу часто в тех цветах людей,
Рвут и мнут они красу мою.
Рад я: много к ним душой своей,
Душ приворожил в земном краю.
В тех цветах я вижу трёх сестер,
Прозевал я появление их,
Жгу для них теперь зари костёр,
Солнца нить роняю с рук своих.
Кто они, откуда — вот вопрос,
Почему нарушен мой покой?
Я ж всесильный бог, владыка грёз,
Неужель влюблён — вот трюк какой!
Вдруг очнулся ночью я один,
Я не бог совсем, я человек.
Снились мне видения картин,
Сон скатился из-под сжатых век.
Пусть теперь пойдут другие времена,
Сердце снами мне изрежут в кровь,
Пусть у тех сестёр другие имена,
Но они мне Вера и Надежда, и Любовь!
Август 1990 г.
Нехватка амуровых стрел
Надоело мне, Амуру, по сердцам стрелять,
Стрел не напасёшься, хоть кричи!
Ведь народа столько развелось — не сосчитать.
Вот попробуй тут и помечись!
Каждому охота заиметь, иметь любовь,
Ну, а стрел уж мало, как мне быть?
Я летаю в муке, раздирая тело в кровь.
Ну, в кого ж стрелою запустить?
Этот жаждет, этот просит, а вот тот нахал
Силой лезет под мою стрелу.
И откуда кто, ну да откуда кто узнал,
Что любовь на острие держу?
Ходят слухи, что от острых стрел приятна боль,
Жизнь готовы за неё отдать.
Будь то юный нищий иль потрёпанный король,
Дальше всех не стану называть.
Ясно мне одно, что скоро лук заброшу вон
Потому, что стрел не хватит всем.
Вот тогда и полетят в меня со всех сторон
Камни и заряды всех систем.
Станут люди недовольны мной, что нет любви,
Станут ненавидеть все меня.
И тогда хоть плачь не плачь, реви хоть не реви —
Не докажешь, что бессилен я.
Надоело мне, Амуру, по сердцам стрелять,
Стрел не напасёшься, хоть кричи.
Эх, наверно, ждёт меня осклизлая петля,
Я повешусь на звезде в ночи.
От хлопот избавлюсь, нечем больше мне стрелять!
Октябрь, 1990 г.
И это будет сниться
Когда-то жили в старину цари
Красиво и богато.
Любили фавориток до зари,
Про жён забыв, в палатах.
А жёны их не спали при свечах,
На картах всё гадали,
Когда же к ним цари придут, влачась,
Чтоб их тела размяли.
Не отходили ночи от дверей,
И свечи оплывали,
Но долгожданных не было царей.
Зачем же карты врали?
Но время шло, менялся мир земной,
Ушли цари, царицы.
В могилах их под солнцем и луной
Тьма вечных снов им снится.
Им снятся ночи в обрамленьях карт,
И свеч зажжённых грёзы,
И путь к живущим, к нам, где есть азарт,
Любовь, и смех, и слёзы.
Поверь же, девушка, когда-то царь
Придёт к тебе влюбиться,
И будут ночи хороши, как встарь.
Потом всё будет сниться.
Ты ж, парень будешь чувствовать царём,
Когда придёт царица,
Вокруг тебя сомкнёт из рук кольцо.
И это будет сниться.
Июль 1991 г.
Русалка
«Я, русалка, мужчину люблю,
Он приходит к реке каждый вечер.
На него же беззвучно смотрю,
От любви утеряла дар речи.
Он красив и печален всегда,
То при звёздах, то в лунном сияньи.
И качает тот образ вода
На волнах звёздно-лунных мечтаний.
Я одна при тоске и на дне.
Как же, как объясниться мужчине,
Чтоб поверил, в страданиях мне
Не житьё, без него я в кручине?»
Ах, да, вот же упала заря
И русалку накрыла под утро.
Недвижимо лежит средь коряг,
Умерла от любви такой трудной.
Ведь мужчина к реке не пришёл,
Позабыл он прибрежные кручи.
И ему не узнать уж о том,
Кто же был так влюблён и измучен.
Июль 1991 г.
Девушка и розы
Я свою листаю книгу жизни,
В ней имён и дат не счесть,
В ней я как святой и грешник признан,
Не пойму, каков уж есть.
Я смотрю в страницы увлечённо,
Жизнь проносится, как сон,
Сон чужой, но мне же наречённый,
Про любовь и нежность он.
Про любовь к той девушке-загадке,
Кто всё прячет в розах взор.
В розах тех, что я дарил украдкой,
Как повеса или вор.
Я не знаю, что же будет дальше,
В книге жизни есть пробел.
Но заполню я его, как раньше,
Розами и буду смел.
Пусть я грешник иль святой от роду,
Мне не нужно это знать,
Мне бы видеть девушку и розу
И обеих целовать!
Август 1991 г.
Ковёр
Из пряжи дней мы, люди, ткём ковры,
Ковры те жизнью именуем.
В нём, в каждом есть узорные миры,
Где смысл о смерти неминуем.
И плачет кто или смеётся кто,
Смотря на тех ковров узоры.
Но есть средь них один, что красотой
Привлёк так вдруг чужие взоры.
Его краса жестока и нежна.
Да это ж мой ковёр! Смотрите,
В нём есть и солнце, звёзды и луна,
И смысл от смерти и открытий.
В моих узорах жизни есть тоска,
Она награда мне от Бога,
Чтоб грезил я о доме с далека,
Чтоб вечно снилась мне дорога.
Любовь и кровь там линией одной
Сквозят в рассветы и закаты,
И осень, лето, зимы за весной
Спешат за месяцем рогатым.
Там наважденье, боль, и страх, и крик
Вмешались в краски радуг.
Ковёр теперь тот, странник я, старик
Несу в смертельную прохладу.
Смотрите все, я уношу ковёр
На страшный суд к родному Богу,
Я ухожу от всех навек в узор,
Где смысл о смерти и дорогах.
Август 1991 г.
Путь в осень
К осени счастливый я иду, спеша.
Там лунный свет мне в ночи бросят колдуны,
Девушка меня там встретит, чуть дыша,
Смущённо мне расскажет про свои же сны.
Буду я угадывать себя в тех снах,
Смеяться буду, глядя нежно ей в глаза,
И колдуны, набросят звёздный стяг
На нас двоих, которых вместе рок связал.
К осени счастливый я иду, спеша,
Я покидаю лето, где мне снились сны
Про ту девушку, в какую, чуть дыша,
Влюбились я и чародеи-колдуны.
Осенью я девушке скажу о снах,
Она смеяться станет, глядя мне в глаза,
А колдуны набросят звёздный стяг
На души наши, что навечно рок связал.
Август 1991 г.
Имя
Цветёт на устах моих имя
Любимой желанной моей.
Красиво и неповторимо
Оно для меня средь людей.
Живу я средь бурь и печалей,
Слагаю слова я в стихи
И в храмах стою со свечами,
Чтоб имя цвело в днях моих.
Молитва моя одиноко
Всё рвётся из храмов, всё ввысь,
Чтоб видел Господь меня оком,
Чтоб дал он то имя мне в жизнь.
Цветёт на устах моих имя,
Уж видно Господь за меня,
Ведь девушка неповторима,
Как тайна, средь ночи и дня
Цветёт на устах моих имя
Любимой желанной моей,
Красиво и неповторимо
Оно для меня средь людей.
Август 1991 г.
Незримый
Ты от меня далеко с давних пор,
Слушаешь с нежностью песни другие.
Кто-то там рядом с тобою, как вор,
Руки целует твои дорогие.
Кто-то там рядом твой путает взор
С карими взглядами осени милой,
И для тебя вышивает узор
Фразами, что бесконечно красивы.
Ты от меня далеко с давних пор,
Слушаешь с нежностью песни чужие.
Ну, а мои же летят на простор,
В небо их рву с одинокой души я.
Песни мои лишь о том с давних пор,
Как зацелованы руки любимой
Кем-то другим, ну а я же, как вор,
В мыслях один с ней навечно, незримо!
Август 1991 г.
Звёзды и ненастье
Будет горе, будет счастье,
Будет то, что нам дано,
Только звёзды и ненастье
Будут в небе всё равно.
Будет плач или же песни
Мир оковывать людей,
Только в небе будет тесно
От ненастья иль лучей.
Будут жизни или смерти
Удивлять Земли людей,
Только кто-то сложит песню
Про ненастье, хор лучей.
Сложит звёздно и ненастно,
Чтоб запутать мыслей ход,
Чтоб загадкою неясной
Выступал на небе хор.
Чтоб из песни той однажды
Выпал луч на сердце нам,
Сжёг бы горе или жажду
Утолил к счастливым снам.
Будет горе, будет счастье
Мир опутывать людской,
Только звёзды и ненастье
Сохранят в себе покой!
Август 1991 г.
Привет
Хоть я давно уже мертвец,
Но посылаю вам привет из тьмы веков.
Для вас, живых людских сердец,
Я рвусь из крепких страшных времени оков.
Я рвусь поведать вам, как жил,
Как жил и умер средь красивых роз,
Как с девушкой в них ворожил,
Губами собирая с них вино из рос.
Я рвусь из давних вам времён
Сказать, что пьян я был всегда с того вина,
Что был я девушкой пленён,
Когда касалась рук и губ моих она.
Я рвусь к вам рассказать, что грусть
Нашла обоих нас в цветах при блеске гроз.
О, люди, к вам я рвусь, я рвусь,
Но путь сквозь тьму не вижу от потока слёз.
Напрасно рвусь вам рассказать,
Что розы те погибли, девушка ушла,
Ведь смяла те цветы гроза,
И умер я средь них в печали, но без зла.
Хоть я давно уже мертвец,
Но посылаю всем привет из тьмы веков.
Увидьте ж вы-то, наконец,
Он в каждой розе средь других, живых цветов.
Сентябрь 1991 г.
Свеча
Я не от мира сего,
В этом признаться всем людям хочу.
Я ведь посланец того,
Кто зажигает и гасит свечу.
В небе свеча среди звёзд,
Люди же солнцем её нарекли.
Им же для смеха и слёз
Неба владыка её сотворил.
Я же владыки гонец,
Весть от него для людей я несу.
Пламя свечи, как венец,
Души украсит и тел всех красу.
Будет иль жизнь, или смерть
Всё повторится по кругу времён,
Только свече не сгореть,
Будет владыка, как прежде, с огнём.
Радуйтесь, люди, огню,
В небе зажжённом для вас на века.
Я ухожу в ночь ко дню,
Я возвращаюсь к владыке в верха.
Сентябрь 1991 г.
Монах
Не любите вы слишком так пылко,
Вы не тратьте любовный свой пыл,
А возьмите в пример, как я жил-то,
Как любовью я жизнь окропил
Я — монах, на постах и молитвах
В заточеньи провёл времена.
И бывал сам с собою на битвах
Убеждал, что любовь не нужна.
И по келье, как раненный зверь, я
Всё метался и Бога просил,
Чтоб он вырвал из памяти звенья,
Где любовь, где я с девушкой мил.
Но сгорала та просьба на сердце,
И была опять всё маята,
И в мечтах был я с милою вместе,
Целовал я греховно уста.
Целовал её нежно и пылко,
Позабыв, что есть Бог да и грех,
И срывал я одежды, но зыбко
Надо мною звучал Божий смех.
Бог оставил меня одиноким,
Никого не хотел я видать,
Только грёзы, молитвы потоком
Уносили к любимой всегда.
Но в живых её не было в мире,
Умерла от болезни она,
И давно уже я в монастыре
И грустят по мне солнце, луна!
Сентябрь 1991 г.
Листок рябины
Я — листок на рябине — совсем пожелтел,
Весь измучен, вишу на ветру.
Я последний, но я бы совсем не хотел
Умирать, это не по нутру.
Я хочу быть зелёным и слать поцелуй
Голубому пространству небес.
Уж ты, ветер, постой, на меня ты не дуй,
Обольюсь, дай, я солнцем уж весь.
Прикоснуться дай мне ты к подружке луне,
Я хочу свой восторг ей излить.
Ведь, бывало, она мне привет в тишине
Тихо, нежно умела дарить.
Уж ты, ветер, постой, дай мне звёзды на миг,
Попрощаюсь я с ними, любя.
Ведь ласкали они тот зелёный мой лик,
Что теперь пожелтел заскорбя.
Я хочу быть зелёным средь братьев своих,
Напевать им, что жизнь дорога.
Но приходится падать в лучах золотых,
Закружась на ветру, навека!
Сентябрь 1991 г.
Привезите её
Привезите её, привезите ко мне,
Я хочу ей напеть то, что в сердце моём.
Пусть узнает из песен моих в тишине,
Грусть по ней я роняю и ночью и днём.
Привезите её, ради бога, скорей!
Уж не мучьте меня, ведь я так одинок.
Золотую луну брошу в ноги я ей
И в её волоса вплету солнца цветок.
Привезите её, не жалея себя,
Я за это молиться век буду о вас.
Вы возьмите коней. Застоявшись, храпя
Они смотрят в дорогу вниз бешенством глаз.
Привезите её, чтобы счастлив я был,
Чтобы мне про любовь говорила слова.
Подгоняйте ж коней, чтобы ветер завыл,
Чтобы крылья сломала худая молва.
Привезите её, я ковры расстелю,
Звёзды брошу на них, перемажу зарёй,
А коней запотелых вином напою,
Зацелую я морды у них, сам хмельной.
Привезите её, я ковры расстелю,
Усажу я её рядом со мной,
Чтоб услышала то, как её я люблю,
Отчего без неё я печалью больной.
Привезите её, привезите ко мне,
Я хочу ей напеть то, что в сердце моём.
Пусть узнает из песен моих в тишине,
Грусть по ней я роняю и ночью и днём.
Сентябрь 1991 г.
Книга
Опрятной книгой к вам я в дом явлюсь,
На полке потесню умерших и живых,
И стану жить и крепко в вас влюблюсь,
Когда на руки уж меня возьмёте вы.
Вы сядете за стол, откроете меня,
И жизнь ударит в сердце вас тупым ножом.
И будете, страдая и кляня,
Терпеть все боли, муки на пути чужом.
Тот путь чужой не даст покоя вам,
Мои страницы будут жечь для вас огонь,
Чтоб путь туда к концу, к колоколам,
С героем вы прошли, твердя про боль и стон.
Читать закончив, загрустите вы,
Последние страницы обласкав рукой,
И вновь туда, к тем умершим, живым,
Меня поставите пылиться с болью и тоской.
Но верю я, что в ваши сны приду
Опрятной книгой с цветом смерти изнутри,
И стану жить я там, на чью беду?
Пророча чью же жизнь, что у меня в груди?!
Сентябрь 1991 г.
Певец цветов
Больше мне не запеть о цветах,
Об их жизни и смерти.
Не скажу, чтоб навязло в зубах,
Есть причина, поверьте.
Не коснуться мне их лепестков,
Не видать их цветенья.
Жребий злой мне уж выпал таков,
Уж такое везенье.
Я скакал на войне по цветам,
Кровь на них оставляя.
Я галопом скакал по мечтам,
Рану сердца сжимая.
Я мечтал, чтоб упасть на цветы,
Но живым и надолго.
Я кричал с болью до хрипоты
Не дожил-то я — сколько?
То ли бог, то ли чёрт потянул
За меня мой тот жребий.
И петлю он на мне затянул
И — с коня, чтоб не бредил.
Я упал, расступились цветы
И запели мне что-то.
И теперь уж понять с высоты
Всё желает их кто-то.
Больше мне не запеть о цветах,
Об их жизни и смерти.
Я держу в омертвелых устах
Боль и крик, вы поверьте.
Никогда мне не петь о цветах,
Об их жизни и смерти.
Я держу в омертвелых руках
Все цветы, вы поверьте.
Сентябрь 1991 г.
Подарки
Готовлю я любимой чудные подарки,
Из радуг ей плету венок,
Из солнца выжимаю свет горячий, яркий,
Чтоб стал он для неё вином.
Из лунных блёсток на воде я ожерелье
Беру горстями для неё.
И это всё сопровождаю нежным пеньем
С улыбкой на лице своём.
Мне радостно, что я такой уж необычный,
Ей рву созвездия цветы.
Простите все, веду себя я неприлично,
Оставил высь без красоты.
Любимой подарю я всё вокруг, что вижу,
Рассвет, закат и ночь, и день,
И те слова любви, что сердцем я колышу,
Лелею, как весной сирень.
Волшебник я, сейчас стою в стране осенней,
Вдаль зачарованно смотрю.
Моя любимая идёт сквозь потрясенья,
Подарки ей я подарю!
Сентябрь 1991 г.
У церкви
Солнце ласкает цветы и кресты,
Ему безразлично, к чему прикасаться.
Мило ему на Земле с высоты
С жизнью иль смертью в восторге ласкаться.
Солнцу я рад, по лохмотьям моим
Злато лучами мне в ноги стекает.
Кто там сказал: «Нищий, солнцем палим?»
Нет, я богач, меня солнце ласкает!
В шляпе у ног золотые лучи,
И ничего в ней уж кроме них нету.
Церковь открыта, но Бог мой молчит,
Некому бросить мне в шляпу монету.
Солнце к закату спешит в небосклон,
Тают лучи от меня золотые.
Шляпа пуста — всё уходит, как сон,
Я не богач, и мечты все пустые.
Вот и луна появилась с небес,
Грусть разогнала лучами удачно.
В рваной одежде, серебряный весь
В шляпу смотрю с серебром чуть не плача.
Снова не в меру богат я в ночи,
Ах, поделиться бы с кем, что имею!
Церковь закрыта, и бог мой молчит,
Я с лунных ласк до утра всё хмелею.
Утром приходит похмелье ко мне,
Нет серебра, ни луны, ни мечтаний,
Шляпа пуста, и прижат я к стене
Солнца лучами, и жду их ласканий.
Сентябрь 1991 г.
Гранитный камень
Я — камень, лежу у дороги,
Не помню уж сколько веков,
И счастлив я был, и в тревоге
Пришлось пребывать мне без слов.
Я разное видел и много
Могу рассказать, те тая.
Но молча лежу у дороги,
Язык затвердел у меня.
Досадно, что все не узнают,
Что чувствовал я и чем жил.
По трещинам мысли пылают
О том, что правдив я, без лжи.
Лежал я, как бы не для дела,
Всегда запылённым весь был.
Но путники всё же сидели
На мне, их я всех не забыл.
Я помню их руки и лица,
Всю тяжесть их мыслей и тел.
Тут были поэт и убийца.
И каждый мечтал что хотел.
Я молча внимал их желаньям.
О людях копил, что узнал.
И солнце ласкало вниманьем,
Светила мне в душу луна.
Но был поразительный случай,
Меня он до трещин потряс.
Губами меня кто-то мучил,
Меня целовал и не раз.
Он в тёмные ночи являлся,
Его я не мог опознать,
Но нежным губам удивлялся,
Крошился и знал — умирать.
От ласковых губ я крошился,
Наверно ж и камень не свят.
И чудилось мне: я кружился
И падал то ль в рай, то ли в ад.
Я — камень, лежу у дороги,
Теперь не похож на гранит,
Разрушен почти, и тревогу
Без слов моё сердце хранит.
Сентябрь 1991 г.
Проигравший
Я проиграл сраженье за любовь,
Я побеждён, распят, измучен.
Из раненой души в пространство кровь
Течёт на звёзды, крася тучи.
Я звёздам жалуюсь, что я один,
И не прикрыть весёлым словом
Беду моей любви, из чувств картин,
Что жизнь создала мне сурово.
В моих картинах нет намёка лжи,
Красиво все цвели минуты,
Когда я песни пел, что сам сложил,
Той девушке, не знавшей смуты.
Я ей душевно посвящал стихи,
Дарил цветы, подарки тайно.
Но вдруг пронёсся шквал людских стихий,
И всем открыл он имя — Таня.
И холодна теперь она со мной,
И письма рвёт, их не читая.
С ветрами те обрывки слов и снов
Летят, спеша, куда не зная.
Летят и говорят, что за любовь
Сраженье проиграл так рано,
Кто был поэт, и в ком кипела кровь,
Кто умер от душевной раны!
Сентябрь 1991 г.
Чужая жизнь
Была для кого-то придумана жизнь,
Где слава, любовь и богатство.
Но кто-то попутал и бросил, как приз,
Её для меня, оборванца.
Теперь я в красивых одеждах и сыт,
Обласкан десятками женщин и дев.
Но в сердце моём шевелится мой стыд,
Что жизнь я чужую живу, как злодей.
Ну, как же он там, тот, чью жизнь я живу?
В лохмотьях моих он, наверно, теперь,
По свету бредёт, видя сны наяву
О том, как живёт человек или зверь.
Из тонких лучей одеялом луны
Он тело своё укрывает во рвах,
Живёт он, как зверь, от весны до весны,
Жалеет он всех, кто живёт во дворцах.
Мне стыдно, что жизнь прожигаю его
Средь славы, любви и богатства.
Хочу я в свою, в жизнь свою с головой,
Навек там в лохмотьях остаться.
Была ж для кого-то придумана жизнь,
Ну та, что совсем для меня не нужна,
И мучаюсь я от стыда, глаза вниз,
А в небе грустят по мне солнце, луна!
Сентябрь 1991 г.
Мечты
Поднимите головы, друзья, вы поднимите,
Видите, звездой украшен небосклон.
Снимите шляпы вы с почтением, снимите,
То моя звезда, взошедшая на трон.
В царствии небесном вечером она царица,
Поспешите посмотреть вы на неё,
Ночью с неба в девушку земную превратится,
Утром рано не увидите её.
Не увидите её всё потому, что небо
В облаках уже давно, как я в мечтах.
И, друзья, наденьте шляпы, и никто не требуй,
Чтобы я на небо не смотрел в слезах.
Октябрь 1991 г.
Алмазы
Средь оплывших свечей заблестели алмазы,
Положила их ты и забыла.
Я напомнил тебе, что забрать бы их сразу,
Но в ответ ты мне шею обвила.
И руками касаясь меня, ты шептала:
— Ты алмаз для меня — помни это.
Средь оплывших свечей я смотреть не устала,
На алмаз, на тебя — на поэта.
С той поры пронеслись необычные годы,
Нас изрезала боль, исчеркала.
Но оплывших свечей помним свет в непогоду,
Помним то, как алмазы сверкали.
Октябрь 1991 г.
Она и он
Звон, звон колокольный из медных душ
Порвал небеса на ошмётки,
Сегодня подарен ей будет муж,
А мужу она, как лебёдка.
Язык колокольный красив, могуч,
Он славит любовь полюбивших.
Сегодня она, как от солнца луч,
А он уж, как лебедь вспаривший.
Их жизнь понесёт в небеса, но вниз,
Когда-то под звон колоколен,
Они упадут, не узнавши вблизь
Друг друга, от хлынувшей боли.
Октябрь 1991 г.
Против смертной казни
Мне снится неведомый край неспроста,
Молитвы и песни чужие,
Святым там иду по дороге Христа,
Как будто совсем  не грешил я.
Как будто по тюрьмам нигде не бывал,
И взгляда не клал на замужних,
В карманы чужие я рук не совал,
Не дрался я ими к тому же.
А это же было! Теперь я святой,
Поздравить меня торопитесь.
Но тихо вокруг — я один в золотой
Одежде от солнца, как витязь.
Одет я лучами, счастливый иду,
Не зная, куда путь-дорога.
На сердце мне кто-то всё льёт красоту,
И ею залита тревога.
Я вижу, как купол темнеет небес,
И к сумраку нежность на сердце,
Вхожу я в какой-то неведомый лес,
Где слышу я лунную песню.
Растроган до слёз я от песни луны,
Как жизнь хороша и безгрешна.
Вдруг кто-то мне в бок: «Засмотрелся ты в сны,
Вставай же, пора в ад кромешный!
В ночь ныне из камеры смертников путь
Тебе предстоит за убийство,
И жизнь уж потом никому не вернуть,
Где грешником был и счастливцем».
Покорно иду я со стражею, тих,
Ведь всех обману на расстреле,
В неведомом крае в лучах золотых
Воскресну я с пулями в теле.
Мне снился неведомый край неспроста,
Молитвы и песни простые.
Святым там иду по дороге Христа,
Но пули мешают литые.
Октябрь 1991 г.
Письма
Я знаю, вы храните письма,
В которых я писал вам про природную любовь,
И к сердцу принимали близко
Слова, что написал пером, макая в жизни кровь.
Я обнажал природу в строчках,
Но мысленно я вас имел в виду, признаюсь я,
Простите вы, кажусь порочным
Теперь, когда уже утихла буря жизни дня.
Признаюсь, вас любил без меры,
Но о природе всё писал, туманя и грустя,
И письма ярко в буднях серых
Вам украшали жизнь в днях ваших тайною светя.
Вы никогда не узнаете об этом,
Чьи письма вы читали в тишине в кругу берёз.
Меня давно уж нет в живых, но шлёт приветы
Природа в письмах от меня, вас трогая до слёз.
Октябрь 1991 г.
Вызов
Я бросил вызов закапризнившей моей судьбе,
Наперекор поставил ей и смех и зло.
Она смеялась над легендами, что обо мне,
Меня в печаль вводила, исходил слезой.
Она совала мне со злом талантливых врагов,
Надеясь, что оплеванным погибну я.
А я, смеясь, их принимал за ярких дураков,
Способных только рассмешить, развлечь меня.
Любовь несчастную хотела мне она создать,
Но я сказал со злом: «Не надо мне такой,
Ведь выбрал я уже ту девушку, себе под стать,
К которой прикипел я с радостной тоской».
Судьба над пропастью меня не раз кидала вдруг,
Смеясь, что оборву от боли я полёт.
Но слышала она в ответ мой сильный сердца стук,
Как, радостно летя, моя душа поёт.
Я был несносен в спорах с ней до крови, до слезы,
Но отстоял друзей и много кой-чего,
И жизнь прожил в счастливых бурях, средь грозы,
Мятежным сердцем не обидев никого.
Мне жаль свою судьбу. Как женщина она слезой
Теперь исходит от того, что не смогла
Легенду людям рассказать, как жили смех и зло
В душе весенней, как бы солнце, как бы мгла.
Октябрь 1991 г.
Необычность
Я надену синюю рубаху из небес,
Опояшусь нежной красною зарею,
Ветер буйный запрягу и, зацелован весь,
Поскачу от милой утренней порою.
Буду я скакать навеселе от милых губ,
Вспоминать её глаза, как звёзды.
Помнить буду ночь, когда я с милой был не груб,
Утирал её девичьи слёзы.
Это будет утром, а пока я ночью с ней,
Говорю о том, что ночь-колдунья
В душу бросила мне с неба множество огней.
Светлые слова теперь дарю я.
Я дарю ей, милой, светлые слова любви,
А она, что я колдун, — толкует,
Сердце ей заворожил, взял нежностью обвил,
И его она не расколдует.
Плачет милая о том, я слёзы утираю ей,
А рассвет уже Земли коснулся.
Мне пора — хочу расстаться с милою моей,
Стало жаль её — я улыбнулся.
Ныне не надену я рубаху из небес,
И зарю на пояс не прилажу,
Остаюсь у милой я и подаю всем весть:
Небо ей я солнцем приукрашу!
Октябрь 1991 г.
Поэт
В преклонном возрасте я с дьяволом связался,
С ним сделку заключил. И как я только мог?!
Ведь душу продал и в том кровью расписался
В его бумагах, где назначен смерти срок.
Взамен на это он меня пока при жизни
Поэтом сделал, сам не зная наперед
К чему затея: к славе, к укоризне,
И что же будет, если Бог не так поймёт.
Я постоянно в рифмах, что мне шепчет дьявол,
Они талантливо порочны и чудны,
С них сладкий грех стекает с отблеском кровавым,
В красивые людские — явь, мечты и сны.
Живу, покой людской стихами нарушая,
Грех славя и меняя часто псевдоним.
А дьявол рядом жизнь мою к концу сужает,
Ведь скоро смерть, как там по договору с ним.
А слава ходит по пятам за мною, ноя,
Что будет без меня заплевана людьми,
Вот, мол, избрал бы я да что-нибудь иное,
Прославил бы себя с хорошей стороны.
А дьявол шепчет: «Ты не верь зануде-славе,
Останутся мои стихи в людских сердцах,
Ведь это ж я — поэт сказать такое вправе,
Ты повторял, что было в дьявольских устах!
В преклонном возрасте со мною ты связался.
Прости, хоть дьявол я, но я хотел стихов,
Поэтом я в тебе жил, умирал, рождался,
Теперь живи с душой — я ухожу без слов!»
Октябрь 1991 г.
Он ушёл
Разбит бокал, вино разлито,
Свеча угасла, ночь темна,
Мечты, надежды — всё разбито
И ты одна, и ты одна.
А был же тот бокал наполнен,
Свеча горела для двоих,
И милый твой тогда напомнил,
Что быть тебе в краях чужих.
Он угадал об этом верно,
Ночь за порогом так темна,
Разбит бокал, в душе так скверно,
И ты в краях чужих одна.
Октябрь 1991 г.
Погибший — любимой…
К тебе с годами нежность не утратил я,
Я всё такой же, как тогда, когда любил,
В душе моей цветут слова, и для тебя
Их рву я в песни, что немало уж сложил.
Любовь твоя, не скрою, помогала мне,
Хотя давно с тобой в разлуке мы живём,
Ты там, где солнце, я ж — в обратной стороне,
Где тьма могил, где сплю я крепким, чудным сном.
Во сне слагаю песни для тебя живой,
Смотри, они цветами по земле идут.
Прошу, коснись же ты их нежною рукой,
И зацелуй в красивом памяти бреду!
Октябрь 1991 г.
День
В отсвете багрового заката
Ты не шелохнёшься от каких-то чар.
То с тобою день, прощаясь свято,
Поцелуй воздушный в небо кинул в дар.
Этот день весенний был красивым.
Помнишь ты, как он в одежде из цветов
Взором солнечным тебя просил же,
Вместе в путь отправиться во тьму веков?
Он ушёл, и поцелуй воздушный
Тает в мраке, навевая в душу сон,
Как позабыл тебя тот день бездушный
И с собой не взял, не взял с собою он!
Октябрь 1991 г.
У волн голубых
У волн голубых среди пальм и магнолий
Я девушке юной с печалью сказал:
«Я родину нежных берёз и раздолий
Сменил на твои голубые глаза.
Я ветрен, конечно, ведь взор твой заметив
Увидел в нём небо далеких берёз,
И нежною синью окованный, светел,
О Родине вдруг замечтался до слёз».
У волн голубых я средь пальм и магнолий
Южанке в глаза голубые смотрю,
Плескают они мне о Родине боли,
О том я ей всё говорю, говорю…
Ноябрь 1991 г.
Дни
Мерцают дни на небосводе жизни,
Они все звёзды человеческим сердцам,
Их свет желанным всеми нами признан
С рожденья нас и до смертельного венца!
Ноябрь 1991 г.
Эх, ямщик…
Эх, ямщик, мой ямщик, ты послушай меня,
В кабаке я оставил вино недопитым.
Посмотри же, вечерняя гаснет заря,
Отвези меня в ночь на свиданье с Лолитой.
Эх, ямщик, мой ямщик, я гулял неспроста,
В кабаке при свечах, при зашторенных окнах.
Я вином там смывал пятна крови с креста,
От Лолиты он был мне для жизни, для лёгкой.
Крест нательный хранил теплоту её рук,
Он меня согревал и спасал от плохого.
Но случилась беда, эх ямщик, ты мой друг,
Я ножом человека сгубил из-за слова.
Не понравилось мне, что в кабацком чаду,
Он сказал о Лолите нелестно: «Колдовка».
Ссора вспыхнула вдруг, мне на грудь, по кресту
Кровь хлестнула его и прилипла неловко.
Эх, ямщик, отвези же к Лолите меня,
Я хочу ей вернуть крест для жизни, для лёгкой.
Посмотри же, вечерняя гаснет заря,
Отвези меня в ночь от зашторенных окон!
Декабрь 1991 г.
В белом поле
В этом поле, белом поле страшно мне,
Вьюга крутит, вьюга мутит белый свет.
Кто-то шепчет: «Счастлив будешь ты во сне
Ляг, усни, ты нужен нам и слова нет.
Нужен только ты единственный, ты наш,
Чтоб во сне твоём наш ветер навевал
О весне в том крае дивном, как мираж,
Но в котором никогда ты не бывал.
Ты усни, и будешь первым в том краю,
Ветер нежно отнесёт тебя туда,
Там забудешь мир и в плаче жизнь свою,
Там тебя согреет нежная звезда!
В белом поле, снежном поле страшно мне,
Вьюга крутит, вьюга мутит белый свет.
Я кричу: «Я не хочу идти к весне,
В том краю цветы чужие — слова нет.
Не хочу быть первым в том краю чудес,
Я ещё живой, не нужен мне мираж,
Погодите, я ещё сорву с небес
Ту звезду удачи, я никак не ваш!»
Утром в поле всё затихло — слова нет,
Кто-то спит под одеялом белым — тих,
Видит сон, как тянет, руки он от бед
К небу, где его звезда сгорела в миг.
Декабрь 1991 г.
Напишите…
Напишите рано мне весной письмо,
О разбуженных цветах от солнечного дня,
Нежно напишите о себе самой,
И в конце прибавьте вы, что любите меня.
Летом вы письмо мне напишите так,
Что проходит лето, в выси радугой маня,
Что вам весело смотреть на звёздный мрак,
А в конце прибавьте вы, что любите меня.
Осень вам иные строчки вдохновит,
Вы признайтесь в том, что от красы её огня
Грусть легла на сердце ваше и не спит,
Но в конце письма прибавьте — любите меня.
Холод от зимы повеет чудно вдруг,
С вашего ко мне письма, как зимняя заря.
От письма красиво будет всё вокруг,
Только ж напишите в нём, что любите меня.
Зачарован буду письмами от вас,
Их читая стариком на склоне жизни дня.
Напишите ж письма мне, я ж юн сейчас,
Напишите мне о том, как любите меня!
Декабрь 1991 г.
Баловень жизни
У жизни мне баловнем быть привелось,
Обласкан я был её сказочным светом,
К ней с детства так нежно во мне всё цвело
Размытым загадочно-радостным цветом.
Всё время, до старости, баловнем был.
Но вот позаброшен я ею, тоскую
О сказочном свете, в котором я плыл,
В котором оставил всю нежность, ликуя.
Декабрь 1991 г.
Белая лебёдушка
Лебёдушкой белой луна
Выплыла в небо ночное.
Мне тронула сердце она,
Тронула сердце больное.
Я вспомнил: вот также луна
Гордо плыла к нам обоим.
Была ты со мною нежна —
Радостным был я, спокойным.
Теперь я один, и луна
Белой лебёдушкой в небе,
Мне трогает сердце она,
Словно я радостным не был.
Январь 1992 г.
В новогоднюю ночь
В новогоднюю ночь, и весёлым, и нежным,
Выхожу я из дома на встречу с берёзой.
Ожидая меня, в шали в цвет белоснежный,
Чуть поводит плечами она от мороза.
От её красоты подхожу к ней смущённый
И целую подол её платья невесты.
Губы мёрзнут мои, но стою освещенный
Звёзд свечами красивой космической бездны.
Захмелевший любовью, я не замечаю,
Как ревнивец-мороз исколол моё тело.
Исколол он ножом — всё ему я прощаю,
Я уже неживой у берёзоньки-девы.
В новогоднюю ночь я, весёлый и нежный,
Вдруг ушёл навсегда романтично и ярко,
И никто не узнает любви моей прежней
К той берёзе у дома, где ворон мой каркал.
Январь 1992 г.
Под тюремной крышей
Я пою романс о бедах и любви,
Слова изранены с моей души слетают
И с грустным взмахом крыльев птиц в крови
Спешат к твоей душе, но тут же погибают.
Мой романс о том, как я любил тебя,
Но ты не знала о моих любовных муках.
Я не мог признаться, несвободен я,
Напрасно бились птицы слов в решётку в прутьях.
Свил мелодию романса я из мук,
Твоей душе её напев уж не услышать,
Птиц тех вдруг затих навек печальный звук.
Мой голос замолкает под тюремной крышей.
Январь 1992 г.
Нежные печали
Я трудный путь прошёл, я был один
И видел мир таким, каким вы не видали.
Я славил смерти тысячи картин,
Но нет в моей душе раскаянья, печали
Ведь там, за той смертельною чертой,
Другая жизнь, и как же мне её не славить,
Туда мои друзья ушли с мечтой
Бродить по тем местам, каких не знает память.
Я трудный путь прошёл, я был один
И видел мир таким, каким вы не видали.
Но в мир иной уйду я без кручин,
Желая всем живущим нежные печали.
Январь 1992 г.
Украшение
Ветер всё вяжет и вяжет узлы на воде,
Невод плетёт он, чтоб звёзды ловить,
Ведь обещал он невесте своей, что в пруде
Ей украшение сможет добыть.
Звёзды красивые, ныне уж как никогда,
Ветер торопится невод сплести.
Будет у милой его ожерелье всегда
Звёздами ярко на шее цвести.
Январь 1992 г.
Сегодня
Сегодня кто-то двери приоткрыл
В моё жилице,
Но, не войдя ко мне, вздохнул без сил,
Затих, не слышен.
Войди же, кто ты, честный или вор?
Забудь о бедах,
Ведь ждал тебя я в гости с давних пор,
Но ты не ведал.
Я знал, что ты придёшь совсем без сил,
Вздохнешь и стихнешь,
Чтоб по тебе красиво я грустил,
Молчишь и стынешь.
Январь 1992 г.
Вестники зла
Мы — вороны, чёрные птицы,
В стране извращений мы вестники зла,
Ну, в чём мы могли провиниться,
Коль смотрят с презреньем людские глаза.
О люди, мы мудрые птицы,
И вовсе без зла ввысь летим в небеса,
Читаем оттуда страницы
Рассказа, где смерть и где жизни краса.
Рассказ о земле нас волнует,
Кричим мы хрипя, позабыв обо всём.
В такие минуты целуют
Нас пули шальные, хоть мы ни причём.
И гибнем мы — добрые птицы,
В стране извращений, где вестники зла
Не мы, воронье, а убийцы —
Кто в небо стрелял, целясь в радостных нас.
Январь 1992 г.
Сапоги
Мы пара сапог неразлучными были,
Теперь нас хозяин раскинул в сердцах.
Но мы не виновны, что плохо нас сшили,
Что ходит теперь он в других сапогах.
Мы верой и правдой ему прослужили.
Ему ли не помнить, что видели мы?
В грязи и в пыли, на морозе мы жили,
Когда он влюблён был в ту девушку тьмы.
В ту девушку смуглую, локонов чёрных,
Глаз чёрных, как чёрные сами и мы.
Его мы носили к ней, милой, проворно
И стыли всю ночь у кровати той тьмы.
Ах, горе ты наше, любовь человечья,
Однажды хозяин в других сапогах
К любимой другой торопился навечно
И плюнул на нас, и раскинул в сердцах.
Мы пара сапог неразлучными были,
Теперь истлеваем под небом по разным местам,
Мы в дырах, но всё ж ничего не забыли,
А рядом цветы — они помин по нашим мечтам!
Март 1992 г.
Сожаление
Меня — ведьму сжигают на жарком костре,
И все искры огня превращаю я в звёзды.
Этой ночью прощаюсь с людьми на дворе,
И мои в яркий свет превращаются слёзы.
Пусть пройдут времена, где сгорю на земле,
Я золу превращу в те цветы, что живые
Будут трогать сердца красотою во мгле
Тех людей, от каких сейчас тени кривые.
Искажает огонь всю реальность их поз,
Позади их все тени безумные в пляске.
А я радуюсь им, от костра и от звёзд
Это я посылаю им свет — свою ласку.
Пусть озлоблены лица людей в этот час,
Но я верю, когда к ним придёт озаренье
Вдруг заплачут они обо мне, и из глаз
Потекут у них звёзды — ко мне сожаленье.
Апрель 1992 г.
Я разбужен цветами
Я разбужен весной,
Я разбужен цветами.
И теперь я хмельной,
Напоён я мечтами.
Ах, цветы, вы мой хмель.
Ах, да что же со мною?
Я кладу их в постель
Для любимой с любовью.
Она скоро придёт
И, как я, захмелеет,
Лепестки оборвёт
На постель, их лелея.
А потом до утра
У окон будет месяц
Краем глаза вора
Всё подсматривать, весел.
Апрель 1992 г.
Драгоценности
Жаден я, ушедши всё забрал —
Золото закатов, серебро ночей,
Жемчуга восходов и коралл —
С голубого неба для своих очей.
Я забрал их для своих очей,
И всегда любуюсь ими в мраке я.
Видят люди это, молча, без речей
Околдованы живут, забыв меня.
Апрель 1992 г.
Одежды
Зачем-то лежу я весь в белых одеждах,
И люди вокруг заунывные песни поют,
И нет никакой, никакой мне надежды,
Что вот я возьму и проснусь в свой домашний уют.
И нет той желанной родной мне надежды,
Что вот и возьму, поднимусь в свой домашний уют,
Надену опять я цветные одежды
И выйду туда, где народ, что и нежен и лют.
Надену, надену цветные одежды,
Быстрее туда, где народ мой и нежен и лют,
Но встать нету сил, схоронили надежду
Чуть раньше меня, а теперь заунывно поют.
Чуть раньше мою схоронили надежду,
И следом за нею печально меня отпоют.
Помянет, придёт и цветную одежду
Мою унесёт мой народ, что и нежен и лют.
Апрель 1992 г.
Мечты
Заблудилась мечта в беспросветном тумане
И дорог не найти, чтобы выйти к приюту.
Как на грех привязался я к ней, да с обманом —
Мол, люблю, не могу без неё ни минуты.
Мне поверив, она вдруг сама замечталась
И попала в туман, а оттуда нет хода.
В непролазной грязи черепа зашептались:
— Вот и вам тут лежать, гнить без солнца восхода.
Мы путь тоже искали отсюда к приюту,
Но костьми полегли тут в грязи и в тумане.
Ах, как хочется нам на одну, на минуту,
Чтобы солнце на нас наложило румяна.
Я с мечтою блужу, натыкаясь на что-то
Холодеет душа: никогда не попасть нам к приюту.
А вдали там под солнцем ласкает кого-то
Голубая мечта, о какой я забыл на минуту.
Апрель 1992 г.
Дал господь…
Дал Господь мне из чаши любовной напиться,
Но ничего не сказал, что меня ожидает,
И теперь наяву и в бреду, и в снах снится
Девушка та, что чадрою лицо прикрывает.
Я не вижу лица, но по нему я тоскую.
Скинь же чадру, я твержу, ты открой же мне тайну,
Я, пришелец из дальней страны, заликую.
«Скинь же чадру», — я твержу, и твердить не устану.
Дал Господь мне из чаши любовной напиться
Но ничего не сказал, что меня ожидает,
И теперь наяву и в бреду, и в снах снится
Девушка та, что чадрою лицо прикрывает.
Апрель 1992 г.
Я сшил тебе…
Я сшил тебе фату из облаков,
На ноги обувь сшил тебе из звёзд.
Прошу тебя, надень же это всё
И рядом стань со мной в красе, без слов.
В костюме я, пошитом с алых зорь,
Тебя за руку нежно так возьму
И по дороге голубой во тьму
Тебя я уведу под лунный взор.
Нас обвенчает ночь, и кольца мы
Наденем, что из солнечных лучей,
И нежностью польётся из очей
Моих — твоих любовь, как солнце с тьмы.
Я жду тебя, зову: ко мне приди.
Держу фату и обувь на руках.
И прячу поцелуй в своих губах, —
Ведь в жилах бродит хмель вина любви.
Май 1992 г.
Любимой тку ковёр
Из солнца, трав и роз
Ковёр я тку.
Храни его от гроз,
Когда… когда умру.
Рисунок в нём — твои черты.
Храни его, когда сотку,
Храни всю жизнь и помни ты —
Тебя в мечтах к себе влеку.
Из солнца, трав и роз
Ковёр тебе я тку.
Храни его от слёз,
Не плачь, когда умру.
Рисунок в нём — твои черты,
Которые давно люблю,
Они из солнца, роз, травы —
Из них ковёр мечты я тку.
Май 1992 г.
Прощание
Я твой тюльпан, а ты же роза для меня,
Красивы оба мы под небом синим.
К нам льнут одни лучи из солнечного дня,
Одна луна над нами в белом гриме.
Я чёрной масти, как монах, а ты бела,
И потому-то любим мы друг друга.
Но сон плохой, но сон один, что отцвела
Любовь — обоим нам так сниться грубо.
Как вроде бы ножом нас срезали к утру.
Меня же на кладбище на надгробье,
Тебя же — в вазу на людском, хмельном пиру.
Он на двоих тот сон, он нас угробит.
Разлучат нас, ведь нам уж сказано о том.
От ветра знаем мы: нам жить недолго.
Прощально я к тебе клонюсь и жадно ртом
Твой аромат ловлю от платья шёлка.
Май 1992 г.
Ответьте…
Скажите мне, друзья, о том в лицо,
Ну, как я жизнь прожил, с каким концом?
И не прославлен я ли мразью, подлецом?
И был ли я весёлым тем певцом,
Что выходил-то утром на крыльцо,
Где ветер нежно мне ласкал лицо
И, глядя вдаль, туда, в дорог кольцо,
Я пел о том, что я любил винцо.
Смотрел я на любимую, в лицо,
И надевал на палец ей кольцо,
И говорил, что стану я певцом,
И нежность чувств, и мудрость мудрецов,
И лики всех святых и мертвецов
Прославлю я навек, в конце концов.
В тех песнях, что как выйдя на крыльцо,
Спою, любя, смотря в дорог кольцо.
Ответь же мне, друзья, одним словцом:
Зачем же я из камня? И резцом
Мой рот изранен, и в дорог кольцо
Смотрю недвижно я — и взгляд свинцов?
Май 1992 г.
Огарок
Колеблется нить золотая свечи,
Огарок последний момент выжидает,
Чтоб вспыхнув, так ярко угаснуть в ночи,
Чтоб нам всё напомнить, что в жизни бывает.
Май 1992 г.
Деньги
Мы в сейфах, как люди по тюрьмам,
Томимся и грезим о воле.
Охота на волю нам к людям
Продлить их и радость и боли.
Мы многое знаем о людях,
Ведь ходим по миру мы с ними,
И грешными стали от блуда
Под небом угрюмым и синим.
Мы знаем всех честных и нищих —
Целуют нас нежно их губы,
И всё ж без словесности лишней —
Мы чистые души их губим.
Мы были в руках и карманах,
Нас мяли живьём и вдруг рвали,
Нам ямы копали в туманах
И тяжкой землёй прикрывали.
Пусть там, в небесах, Бог всесильный,
А мы на планете, как боги.
Мы — сильная власть, и красивый
Наш образ на каждой дороге.
Пусть в сейфах томимся, как в тюрьмах,
Но срок отлежим и — на волю,
Туда, где под небом есть в людях
И радость, и слёзы, и боли!
Июнь 1992 г.
Берёзка у окна
Почему ж запечалилась ты у окна,
Недвижно глядишь при луне на дорогу?
А была ж ты вчера весела и шумна
От ветра земного, бездомного Бога.
Он косы твои расплетал и сплетал,
И оставил в них запах неведомых стран.
О чём же вчера он тебе нашептал,
Что недвижно теперь ты стоишь у окна?
Июль 1992 г.
И во всём всегда права
Когда моя душа тонула в грязь чужого зла,
Тогда, чтоб выплыть, я шептал высокие слова:
— Я должен стать звездою — ведь мечта меня влекла
Всю жизнь в то небо, где луна восторженно жива.
Хлебая грязь, моя душа цвела от слов моих,
Но глубже в зло я уходил с беззвучьем нежных слов:
— Луна моя, свяжи ты невод из лучей своих
И в небо вытащи меня звездой для женских снов.
Не знают люди уж как, мучаясь, достиг я дна,
Не помогли высокие и нежные слова.
И смотрит в мир добра и зла красивая луна,
К людской касаясь жизни — и во всём всегда права.
Июль 1992 г.
Я повторяю вновь и вновь
Своей невесте
Я повторяю вновь и вновь:
— От сердца к сердцу
Порхает бабочкой любовь.
Она присела
Ко мне на сердце — вот смотри,
И с уст несмелых
Текут теперь слова зари
Июль 1992 г.
Не видя
Ночные розы плачут
О том, что долго им не видеть солнца.
Что ж я без милой значу,
Не видя лик её в своём оконце?
Июль 1992 г.
Холостяк
Не помню уж сколько их было тех женщин,
Влезавших в кровать под моё одеяло?
Но быт холостяцкий теперь мой увенчан
Вещами, что каждая мне оставляла.
Вот это, к примеру, забыта косынка
Крестьянкой, что овощи мне приносила.
А это — вы дамы простите — резинка,
Не помню с чулка какой женщины милой.
Да разве упомнишь — шатенки, брюнетки…
Вот этот браслет золотой и с алмазом.
А чей же вот этот засохший и редкий
Цветок из волос, что пленяет мой разум?
Я трогаю нежно помаду, заколку,
Янтарные серьги и шёлковый пояс.
Вернуть бы хозяек вещей ненадолго,
Да только умчал их небесный наш поезд.
Умчал, да и мне собираться в дорогу —
За ними свой быт холостяцкий покину,
Ведь куплен билет у родимого Бога —
Их мне повидать в небесах есть причина.
Июль 1992 г.
Вечер, я, ты, луна
Пусть плачет за окнами ветреный вечер,
Слёзы роняя звездами
О том, что твои обнажённые плечи
Нежно ласкаю губами.
Пусть ревностью болен за окнами вечер,
Радостен я — ты со мною.
О том говорю тебе ласково речи,
Ты же следишь за луною.
Июль 1992 г.
Неведомые мечты
Целует нежный мрак оконное стекло,
К которому приникла жадно ты.
Ему неведомы твои мечты
О том, с кем будет день и ночь тебе светло.
Июль 1992 г.
Девушка — цветок
Вы для меня нераскрытый бутон,
В котором загадка красы лепестков.
Вы для меня — мои нежность и стон,
Раскройтесь скорей, лучший всех из цветков.
Июль 1992 г.
Я спешил
Я спешил в этот мир для страданий
И чтоб всем красоту раздарить из души,
Никогда не скрывал свои тайны,
А чужие хранил, как златые гроши.
Я спешил к вам с надеждой и грустью,
Чтоб поняли меня, не забыли потом
Красоту из души, что умчусь я
От вас без неё на коне золотом.
Никогда я не скрою той тайны,
Что споткнётся мой конь о закат золотой,
И цветы с лепестками страданий
Расцветут, где промчался мой конь непростой.
Июль 1992 г.
Под светом лампад
Вечер безмолвный зажёг мне лампаду зари,
Я перед нею стою на дороге в пыли,
С губ проливается сладость молитвы любви
К девушке той, что ушла, где цветы отцвели.
Знаю, что девушка эта вернётся ко мне,
Ночью придёт при стыдливой туманной луне,
Скажет, что я не напрасно стоял в тишине,
Ей я молился в пыли в чужеземной стране.
Скажет, что вдруг уходила она от меня,
Шторы на небо повесить от яркого дня,
Чтоб не заметен был мне тот румянец огня,
В девичьем лике горит он любовь не тая.
Вечер безмолвный зажёг мне лампаду зари,
Мне чужеземцу приятно молиться в пыли,
С губ проливается сладость великой любви
К девушке той, что придёт, к той, что скрылась вдали.
Август 1992 г.
Сало
Господа и дамы, вы вниманье обратите,
Я свиньёй жила когда-то,
А теперь вы быстро сало вилочкой наткните,
Вспомните меня брюхатой.
Ах, и было ж время, хрюкала в грязи счастливо,
Поросяток всё кормила,
А теперь на ломтики разрезана красиво,
На столе лежу так мило.
Ах, когда-то в лужах я, безумная, валялась,
Всё о будущем мечтала.
И, как видите сейчас серьёзно домечталась,
Вдруг я превратилась в сало.
Господа и дамы, вы вино заешьте салом,
Что там лёгкие закуски,
Будете вы сыты и с румянцем нежно-алым
Вспоминать меня без грусти.
Август 1992 г.
Брожу я по снам
Я чёрную розу видел во сне,
Валялась она позаброшена в пыль.
Поднял я её в голубой тишине,
К ней жадно приник, как уж к бабе бобыль.
Красивая, в чёрном наряде, она
Меня покорила одна и навек.
С тех пор всё брожу, всё брожу я по снам,
Ищу тот цветок, что растаял, как снег.
Август 1992 г.
В странах экзотики
Кто смех свой не сдержит, тот пусть и смеётся,
Жизнь моя в парадоксах — шальная, скажу.
Она сквозь потоки людские несётся,
То ударится в грусть — то прильнёт к куражу.
Высокое с низким обвенчано в сердце,
Потому парадоксы одни у меня.
Сейчас я сбежал от красивой невесты,
На экзотику стран уж её променял.
Здесь, в странах чужих, я ловлю все напевы
Про любовь и про песни далёких дорог.
Из них, для невесты своей — королевы,
Выбираю слова, страсть в которых и рок.
И эти слова занесу в свои песни,
Приукрашу я ими все чувства свои,
И в странах экзотики станет мне тесно,
И вернусь я назад — милой петь о любви.
Август 1992 г.
Я отвернулся
Скакало счастье на коне,
Забыв, что он хромой, раскован.
Оно спешило ведь ко мне,
И был в ударе я растроган.
Но вид коня вдруг сердце сжал
И я не смог смотреть на счастье.
Боль сердца с нежностью смешал
И отвернулся, плача, с страстью.
Август 1992 г.
Безмятежный
Я жить закончил вдруг на острие ножа,
Тюремный врач не смог меня вернуть обратно,
И ты теперь стоишь и, розою дыша,
Глядишь на крест и думаешь, как жизнь превратна.
Я был тобой когда-то зацелован весь,
Словами я твоими был пленён навечно.
Тюрьма нас разлучила, и была там месть,
Теперь горят в церквах по мне твои же свечи.
Стоишь ты розою дыша и глядишь на крест, —
Вот это и награда вся за то, что было.
Но звёзды подают тебе иную весть:
Другому будет всё в тебе красиво, мило.
Другому будет роза — ты в добавок к ней.
Жизнь понесётся вскачь сквозь плач и смех куда-то.
И кто же знает, через сколько лет иль дней
Придёшь сюда дыша ты розы ароматом.
Я жить закончил вдруг на острие ножа,
Тюремный врач не смог меня вернуть обратно,
И ты теперь стоишь и, розою дыша,
Глядишь на крест и думаешь, как жизнь превратна.
А ведь могло иначе быть — другой бы тут лежал,
Я б видел звёзды и тебя, ловил бы взгляд твой нежный,
Но так случилось, что в тюрьме, там с подлого ножа
Стекла моя кровинушка, и стал я безмятежный.
Август 1992 г.
Актёр
Клочьями пена стекает с коня
Путь мой сюда был в галопе, но всё ж не успел,
Здесь красоту берегли для меня,
Но кто-то выкрасть её незаметно посмел.
Что же мне делать без той красоты?
Что ж я коня запалил, да не в радость, а в боль?
Вижу вдали всё кресты да кресты,
Вот что сготовила жизнь мне в последнюю роль.
Вечный актёр я у жизни, мечтал
Роль красоты доиграть и скакал я за ней,
Но не успел я, и, значит, сыграл
Роль неудачника странных всех жизненных дней.
Сентябрь 1992 г.
Платье славы нищего
Износилося платье у славы моей,
И за новым она посылает меня.
Но пардон, но пардон, — отвечаю я ей,
Ведь живёшь ты со мной, живёшь мне изменя.
Ведь другой зацелован тобой, и не спорь,
Это платье твоё на тебе он порвал.
Ну, а я... «Покупай, — говоришь мне, — ускорь»,
Ну да, как бы не так. «Уходи», — я сказал.
А она мне в ответ: «За тобой я брела
И ценила тебя в этом платье одном.
И тебе одному, верь, любовь отдала.
Так купи же мне платье окраски цветной».
Разговор наш на паперти, сверху льёт дождь,
Небеса в мою шляпу всё льют серебро.
Вот и будет за что приобресть платье то ж,
О каком моя слава мечтает давно.
Сентябрь 1992 г.
Нечто
Ах и жизнь у меня, не сравнить ни с какой!
Я живу, как захочет волшебник-поэт.
Он своею и нежной, и властной рукой
Превращает меня в поэтический бред.
И бываю цветком под копытом коня,
И потухшей звездою вишу в небесах.
На земле и в морях — странник-ветер уж я,
А в горах я утёс — весь в небесных слезах.
Не найти мне себя, ведь я в ;бразах всех
И размыт и предметен мой каждый тот штрих,
Что в огнях темноты, как печаль или смех,
Что рождает поэту талантливый стих.
Сентябрь 1992 г.
Тяга к жизни
По звёздной дороге небесные кони
Мою душу галопом умчали,
А тело осталось лежать на ладони
У красивой Земли для печали.
Я знаю, что всех она так провожает,
По ушедшим тоскует цветами,
Небесных коней, провожая ласкает
И себя украшает крестами.
Небесные кони, уж нет вам управы,
Поверните вы к ней, к той Земле на ладони,
Где тело моё всё в цветочной оправе
Мою душу зовёт. Поверните же кони!
Ноябрь 1992 г.
Луна и я
В серебряном платье луна
По небу бредёт, замечтавшись,
Не видя, что я, как она,
В серебряных мыслях вчерашних.
Ноябрь 1992 г.
Символы и мечты
Юность была, и как песни, вино, и цветы —
Символы были у жизни бродяжьей моей,
И украшали меня голубые мечты:
Буду, мол, чарами жить моих дней и ночей.
Юность прошла, и как пыль, и как ночь, и как плач —
Символы жизни теперь постаревшей моей.
А голубые мечты окровавил палач,
Кто именуется Роком, кто ночи темней.
Декабрь 1992 г.
По оконным стёклам
По дневным оконным стёклам чьи-то слёзы
Медленно стекают, раня сердце мне.
Вспомнил я мою ту девушку-мимозу,
Что ласкал давно при звёздной тишине.
Кто же плачет в окна, вспоминая это,
Кто же мне напомнил то, что я теперь один,
И ласкать теперь мне стёкла без ответа,
Сожалеть о той мимозе до седин.
Декабрь 1992 г.
Поймите…
Поймите, что я не торговец, но вынужден я
Предложить вам: купите мои украшенья — года,
Пусть ваши все души по миру их носят, любя,
Восхищая, чаруя друг друга красой их всегда.
Купите вы их за сердечное ваше добро,
Мне подходит оплата такая — не нужно иной,
Ведь чистым хочу я остаться, уйдя далеко
От живущих всех вас там, где мгла голубая с луной.
Декабрь 1992 г.
На ветрах
Он мне подарил ожерелье из звёзд
И перстень с луной у меня от него.
А в поле небес для ночных моих грёз
Он солнце цветущим оставил одно.
Под ноги мои он ковёр разостлал
С узором неведомых стран и дорог.
На нём он весёлый и нежный ласкал
Меня, а потом вдруг ушёл одинок.
Давно это было, но мне не забыть —
Его поцелуи горят на щеках.
Стара я теперь, и устала я стыть
Одна без него на беду на ветрах.
Декабрь 1992 г.
Из нитей дней…
Из нитей дней сплетаю лет верёвку,
Она тонка, красива и прочна.
На ней когда-то жизнь моя — плутовка
Закончит путь, и станет холодна.
И станут ту потом верёвку к шеям
Прилаживать глупцы и мудрецы,
Чтоб также, как и мне, как менестрелю,
Покончить жизнь, связав в петлю всех дней концы.
Верёвку лет из нитей дней сплетаю.
Натруженно склонясь к небытию,
И чувствую, как потихоньку тают
Мои мечты, которые, как жизнь, люблю.
Декабрь 1992 г.
Прохожий
Кто ты, прохожий, Бог или дьявол?
Что ты несёшь — огонь или ночь?
Путь твой куда? К добру иль к бесславью?
Весел ли ты, иль худо — невмочь?
Кто бы ты ни был — Бог или дьявол,
Мне подари огонь или ночь,
Тянет меня к добру и к бесславью,
Весело мне и худо невмочь.
Декабрь 1992 г.
В вазе
Жизнь моя — Бог,
А ангелы — грёзы.
Мечты мои — звёзды,
Тело ж — цветок.
Нужное есть,
Чтоб славить себя,
В красе утопя,
Годы и честь.
Может такой
Один я в миру,
На Божьем пиру
В вазе златой?
Декабрь 1992 г.
Жизнь-колдунья
Расколдуй же ты меня скорей, колдунья,
Преврати в того, кем раньше слыл и был,
И чтоб юность та, моя краса-плясунья,
По моим годам плясала, рвясь из жил.
Грубо может быть сейчас прошу об этом,
Право ты, колдунья, строго не суди,
Звёзды слов погашены, и нет их света
В заколдованной тобой моей груди.
Расколдуй, хочу обнять свою плясунью,
Я в тоске по ней уже седой старик.
Но никак нельзя уговорить колдунью,
Потому что жизнь она — и славит миг.
Декабрь 1992 г.
Жаждущий
Я жажду, как цветок любви небесной неземной,
И распускаю к солнцу лепестки души весной.
Я жажду, как цветок чудный обласканному быть,
И летом нежность солнцу отдаю. Любовь не скрыть.
Я жажду, как цветок, мне б в осень, в холод, по утру
Увидеть солнца луч. Но от мороза блекну на ветру.
Я жажду, как цветок смотреть те сны любви зимой,
Где солнце плачет обо мне, скрывая лик немой.
Декабрь 1992 г.
Хмель
Я сладкие, горькие вина не пью.
Свобода и женщины — хмель для меня,
Красивые песни о жизни пою.
От хмеля слабею я день ото дня.
Когда-то придёт вдруг похмелие-смерть
И душу отделит от тела вдруг мне.
И стану я видеть в божественном сне
Свободу и женщин, и песенный смерч.
Январь 1993 г.
Песни
Красивые ночи и дни светлолицые все
Приходят ко мне и о жизни так сладко поют.
Я слушаю их, улыбаясь в тех песнях красе,
Но чувствую, что есть какой-то подвох, не уют.
Приводят ко мне они женщин, друзей и врагов.
И с нежностью сладко о них про меня все поют.
И страстно влекут уйти в мир заколдованных снов.
Но чувствую, что-то не то для меня, не уют.
Приносят они украшения разные мне
Из металлов, камней дорогих и о том мне поют.
Смотрю я на них, на все те украшенья, как в сне,
Но чувствую, что есть какой-то подвох, не уют.
Я слушаю песни всех дней и всех тёмных ночей,
Совсем не напрасно они мне так сладко поют.
Заслушался юношей я и теперь без речей
Я стар и молчу, улыбаясь в смертельный уют.
Январь 1993 г.
Во мраке тайн
Несётся жизнь моя во мраке тайн
К своей звезде со светом голубым,
И смотрит ей во след родимый край
Печально-нежным взором непростым.
Ему припомнилась вся жизнь моя,
Её восторги, беды и любовь.
И ароматный вздох ей вслед, любя,
Зимой расцветши вдруг он шлёт без слов.
Январь 1993 г.
Зло иль нега?
На столе бокал вина и карт колода при свечах,
А за окном метель и тот, кого заносит снегом.
Нагадаю я ему на картах радость иль печаль
И выпью за его иль жизнь иль смерть со злом иль негой.
Что мне жизнь чужая, что мне карты: будут врать иль нет?
Сначала выпью я вина да вспомню радость — юность.
Пусть забуду то, что есть в печали я преклонных лет,
Что брежу я под снегом под метели вой и буйность.
Может это всё неправда — кто ж там это разберёт?
Вино и карты при свечах и кто-то там под снегом.
Жизнь — она во мраке тайн, как и у смерти свой подсчёт,
А значит в мире есть для каждого иль зло иль нега.
Январь 1993 г.
Вино жизни
С раннего возраста пьяница я,
Пью драгоценное жизни вино.
Щёки мои так румянит оно,
Словно бы зори ласкали меня.
Пью я взахлеб, день и ночь веселясь,
Пью же за все, что вокруг и во мне.
И во хмелю, как в виденьях во сне,
Годы-цветы осыпаются в грязь.
Январь 1993 г.
Сон
Блудницы-ночи, с поволокой звёздных глаз,
Меня ласкают молча, мило, страстно,
И я, разнеженный любитель нежных ласк,
Плыву сквозь время в сон такой неясный.
Он часто снится мне, в нём с поволокой взор
У чёрной девушки, как ночь глазами,
Что мне поёт о белых днях и шьёт узор
Земли чудн;ми райскими цветами.
Февраль 1993 г.
Взрыв
Моя жизнь, как снаряд, разорвалась
Цветными осколками дней и ночей,
Изранив весёлых и грустных людей,
В душах их болью осталась.
Февраль 1993 г.
Ночь-цыганка
При лунной свечке ночь-цыганка мне гадает
Про то, что было и что будет, и не будет.
Раскинув звёзды предо мною, она читает
По ним мою судьбу, похожую на чудо.
Она про то мне шепчет нежно, ароматно,
Меня склоняя в сон невиданный, чудесный.
И, засыпая, слышу я слова: «Приятно,
Спокойно спи — потом ты вдруг проснёшься в песне».
Февраль 1993 г.
Мужчина
Мужчина я, погрязший весь в грехах,
На мне, как чёрте, нет святого места.
У женщин многих на чудных губах
Остался аромат мой интересный.
Мужчина я, погрязший весь в грехах,
Теперь любим одной — с красой весёлой,
Лежу я с ней, обласканный в цветах,
Прилично выгляжу, одет — не голый.
Мужчина я, погрязший весь в грехах,
Люблю теперь одну, её мил;ю,
Душа моя теперь уж вся в стихах,
В них славлю я её, весну земную.
Мужчина я, погрязший весь в стихах,
Молюсь красе природы безгреховной
И тихо, нежно, молча, как монах,
Глазами по весне скольжу любовно.
Март 1993 г.
Ночь голубая
Эта ночь голубая
С ожерельем из звёзд,
Как невеста младая,
Засыпает от грёз.
Ей приснится любимый,
Он, в наряде цветов,
Держит солнце красиво
На руках для веков.
Март 1993 г.
Бокал
Средь других бокалов этот менее красивый,
Из него давно никто уже не пьет вина,
Но стоит над всеми он, возвысясь горделиво,
Потому что пили из него — он и она.
Он — мужчина в славе, а она — цветок весенний,
Молча пили из него весёлое вино,
И губами губы утирали при веселье,
Свечи потушив и лунный свет впустив в окно.
Каждый вечер этот вот бокал на подоконник
Ставили, забыть о нём в интимный час любви.
И ловил он звёзды, отражая их в иконы
В комнате, где нежность ночевала до зари.
Шли года, сменялись луны за окном красиво,
И бокал однажды заменили на другой,
Пили молча двое, а он в позе горделивой
Потемнел от горя вдруг. Теперь стоит такой.
Март 1993 г.
Краски
В платье алом девушка-краса вошла
В сад цветущий белым буйным цветом.
Кто-то там весь в чёрное одетый
Ей навстречу чудно промелькнул, как мгла.
Алый цвет и чёрный цвет в саду слились.
Только знает небо голубое,
Как потом ушли из сада двое,
По ромашкам жёлтым в поле разошлись.
Помнит их теперь уже зелёный сад,
И о них шумит листвой, волнуясь,
И по ним его тоска, красуясь,
Красками уносится в рассвет, в закат.
Март 1993 г.
Конь
Красивая женщина нежно целует
Глаза вороного больного коня.
В них слёзы: ведь он о дорогах тоскует,
Ведь слеп он — не видит ни ночи, ни дня.
Конь женщине дорог, как чудо весны,
На нём к ней любимый её появлялся,
Они уходили, а конь оставался
Пить лунные сладкие грёзы и сны.
Давно та весна не видна за цветами
Всех вёсен, ушедших за нею в века,
И женщина плачет, касаясь губами
К тому, кто в слезах, чья тревожит тоска.
Март 1993 г.
Платья
Я чёрное платье надела,
Когда мой любовник покинул меня.
Недолго я, правда, скорбела,
Не помню: то ль три, иль четыре лишь дня.
Я чёрное платье сменила
На алое, цветом вечерней зари,
И в нём образам всем молилась,
Молитвы все были с прошеньем любви.
И боги в ответ подарили
Любовника мне с бесподобной красой,
И с ним я над счастьем парила
Без платья, как ангел, ночною порой.
Но вскоре я платье надела,
Но только окраской беззвёздных ночей.
Одна я, горюя, сидела,
Любовник, как месяц, уплыл от очей.
Недолго я, правда, скорбела,
На третью же ночь я была у икон,
И платье другое алело
На мне, как заря от вечерних окон.
Вот так и вся жизнь пролетела
В разлуках, в молитвах, в забавах весёлой любви,
Висят теперь платья без дела,
Одно уж — как ночь, а другое — как отблеск зари.
Апрель 1993 г.
Ветер
Ветер нежно ласкает
Миловидную Землю
Только мне это — знаю,
После счастья — похмелье.
Ветер стихнет однажды,
И напомнит он мне,
Что не петь мне так жадно
О любви, о луне.
И что был я, как ветер
Миловидной любимой,
А теперь вот, как вечер,
Я один и унылый.
Ветер нежно ласкает
Миловидную Землю
Только мне это — знаю,
После счастья  — похмелье.
Апрель 1993 г.
Ива и ручей
Моему другу, талантливой
художнице Агарковой Светлане
п о с в я щ а е т с я
Как девушка, ива склонилась к ручью
И шепчет о тайном ему дорогом:
Про небо, что скинет заката парчу
И ляжет на ложе из звёзд вечерком.
Как будут в безлунную ночь до рассвета они
За небом следить, о любви говоря,
Он — нежно журча, а она — шелестя,
К нему опуская дрожащие ветки свои.
Апрель 1993 г.
Двое, голубая роза и свеча
Голубая роза и свеча
На столе стоят одном,
Про одну и ту ж твердят печаль
Лепестками и огнём,
Что к утру их стихнет разговор,
На столе умрут они,
Двое же, из тел сплетя узор,
Будут славить ночи, дни.
Будет многое другое,
Но не будет розы и свечи,
Время тайной приукроет
Их печальный разговор в ночи.
Май 1993 г.
Четыре времени года и девушка
Зимою над белым покоем снегов
Я радугу в небе желаю.
Под радугой, летом, средь нежных цветов
Я пляску снегов поджидаю.
Весною мне хочется нежной любви
К осенним полям и дубравам,
А осенью, в брызгах багряной крови,
Хочу к зеленеющим травам.
Четыре мне времени года дано,
О каждом с восторгом мечтаю,
Живу, и о том я не знаю,
Что девушка любит меня уж давно.
Май 1993 г.
Любовь и дружба
Я любовь на дружбу не смогу перековать,
Не хватит сил, и не просите вы о том.
Не могу я песнь любви о вас вдруг оборвать
На полуслове, замереть в руке с цветком.
Май 1993 г.
Верящий…
В стране рабов, рабынь и дьяволов,
Как в страшном сне, всегда я спал в цепях,
Но верил, что когда-то я в цветах
Проснусь, в их ярком одеянии…
Май 1993 г.
Ночь слушает
В платье чёрном ночь склонилась надо мной,
Слушает, как я шепчу слова любви
Дню ушедшему в одежде голубой
В мир неясных грёз красавицы-Земли.
Счастлив я, что ночь склонилась надо мной,
Нежно слушает мои слова любви
Дню весеннему в одежде голубой,
Кто ушёл для грёз красавицы-Земли.
Июнь 1993 г.
Страна
В этой стране никогда не бродила любовь,
В чёрной фате тут невесты все шли под венец,
А женихов всех в одеждах багряных, как кровь,
Взгляд неподвижен, угрюм был, тяжёл, как свинец.
Странным казался я в этой безмолвной стране,
Девушку вдруг полюбив, я запел о любви,
Голосом хриплым с души я срывал в тишине
Песни про девичьи ласки и чувства мои.
Слушала молча страна, что творилось во мне,
И возбуждённо шальная цветами цвела,
В небо закаты, рассветы бросая, как в сне,
Радуя всех, что любовь навсегда к ней пришла.
В чёрном костюме я в этой стране под венец
Девушку вёл в белоснежной красивой фате.
Солнце смеялось в глаза, и какой-то певец
Радостно пел, что мы все для любви, для утех.
Июнь 1993 г.
Вы забыли меня
Вы забыли меня, и я вас умертвлю
В красоте моих грёз. Не воскресните вы.
А на шею себе я накину петлю,
Чтоб уйти на просторы небесной красы.
Чтоб увидеть оттуда, как плачете вы,
Глядя в небо моё, но не видя меня,
Не скрывая от всех, от бездомной молвы,
Что любили мой образ из тьмы и огня.
Что признанье хранили, как злато души,
Но стыдились отдать его грешнику — мне,
Кто вам пел о любви вечерами в тиши,
Околдовывал вас при кровавой луне.
Не сказали вы мне никогда ни о чём,
Вы забыли меня, но я вас умертвлю
В красоте моих грёз. То ли ночью иль днём
Со словами любви я полезу в петлю.
Июнь 1993 г.
Жёлтая роза
Желтая роза в сиянии лунном,
Ты мне напомнила, как я любил
Девушку в жёлтом, когда я был юным.
Был я тогда этой девушке мил.
Жёлтая роза — красавица ночи,
Нежно вздыхаешь, что мне не вернуть
Девушку в жёлтом, и юную очень.
Шепчешь ты мне: «Ты её позабудь».
Жёлтая роза, зачем ты печалишь
Сердце моё, я и так одинок?
Девушка в жёлтом, ты знаешь,
Мне подарила разлуки цветок.
Июнь 1993 г.
Тоска
Из песен, из грёз и стихов,
Из разных красивых грехов
Моя жизнь состоит.
О том мне поет сдалека
Какой-то певец, и тоска
В его гласе звучит.
О чём же тоскует певец?
О тайне ли наших сердец,
О далёком родном,
О девушках в дальних краях,
Что спят на весенних цветах, —
Все объятые сном?
Тем сном, что из ярких грехов,
Из песен, из грёз и стихов.
И где я с тем певцом
Пою о красивых краях,
О девушках тех, что в цветах, —
Спят, объятые сном.
Июнь 1993 г.
Россиянин
Мама, как же там живёт моя Россия?
Звёздный дождь всё так идёт ли на неё?
А луна, как прежде, нежно иль стыдливо
Белый стих о ней слагает на полях её?
В чём гуляет солнце — в облаках иль в сини?
Мама, не скрывай и нежно мне ответь.
Песню я хочу сложить, и в ней России
Про дожди из звёзд, луну и солнце спеть.
Мама, как же там живёт моя Россия?
Сны о ней размыты болью по тебе,
Голову напрасно поднимаю к сини —
Нет ответа от тебя моей судьбе.
Июль 1993 г.
Быль и небыль
Лепестки цветка твоих весенних губ
Покрываю поцелуями несмело,
Ведь рассвет хоронит синий ночи труп,
Ночи той, чья жизнь так быстро пролетела.
На помин её души я пью вино
Голубое, что из глаз твоих мне льётся.
А рассвет уже раскинул полотно,
И на нём, рисуя зорюшку, смеется.
Ты в моих объятьях шепчешь мне: «Люблю».
Солнце, слыша это слово, вышло в небо.
«Вот и всё, — тебе я нежно говорю, —
Сочинил тебе я жизнь, где быль и небыль».
Лепестки цветка весенних губ твоих
Льнут к моим губам в пришедшем ночью сне,
Но ты рядом спишь, кровать ведь на двоих,
Луч луны, как сторож, движется в окне.
Июль 1993 г.
Подарок
Мне природа подарила книгу,
Чудо-дни и ночи в ней страницы.
Их листая со счастливым ликом,
Всё не мог я ими насладиться.
Жизнь прожил в плену я этой книги,
Многое познал, в неё вникая.
Но страницам всем — прекрасным мигам
Нету счёта, до конца читая.
Знаю, кто-то вслед за мной приникнет
К вечной этой книге, как к подарку,
И взволнованный от чар затихнет,
Как и я, уйдёт из жизни ярко.
Июль 1993 г.
Уход
Каждую ночь мне себя отдавали счастливые девы,
Этим признаньем открыл я вам тайну, что я Дон Жуан.
Каждую ночь сочинял я под утро любимым напевы,
В них говоря, что я всех увожу их в любовный туман.
Время потех, приключений любовных меня унесло
К старости ветхой, мечтаний о смерти красивой и девах.
Этим признаньем хочу сообщить вам, что мне повезло,
Что я покинул любовный туман, но остался в напевах.
Женщины хором поют обо мне, подпевают им девы,
Славя меня, на закате, рассвете, как я был хорош.
Слушаю я, осыпают на сердце мне звёзды напевы,
Жизнь удалась. Я сквозь сны и века ухожу. Ну и что ж!
Июль 1993 г.
К милой льну
Я и ты,
Ночь, цветы.
На лугу
Мы одни.
Звёзд огни
Льют тоску.
В эту ночь
Уйдёт прочь
С сердца жар.
Он сойдёт,
Пропадёт
Любви дар.
Потому
Я в тоске
Льну к щеке,
К милой льну.
Июль 1993 г.
Образ
Образ незнакомки в памяти моей
Много лет живёт среди красивых слов.
Он один мне — украшенье разных дней,
Сладость он моих любовных снов.
Образ незнакомки в разных искрах дней
Сколько лет уже живёт в красотах снов.
Только радость не уходит от судьбы моей,
Несмотря, что сон печален и без слов.
Июль 1993 г.
И пусть говорят…
И пусть говорят,
Что свечи сгорят,
Но их я в ночи
Зажгу для любви,
Чтоб видеть тебя,
Чтоб славить любя,
Твою наготу,
Твою красоту,
Чтоб нежно шептать:
Хочу я сгорать
Свечою в ночи
От яркой любви.
И пусть говорят,
Что свечи сгорят.
Июль 1993 г.
День и ночь
Что же мне делать — я день, а ты ночь,
Создан из света я, ты же из тьмы,
Всё же скажу: хотя разные мы,
Но без признанья в любви мне невмочь.
Выражу солнцем я чувства свои,
Звёзды-глаза прославляя твои,
Лунную бледность лица твоего,
Прядей волос — облаков серебро.
Сколько я раз о любви говорю!
Ты же не слышишь, молчанье в ответ.
Нежно с рассветом любовью горю,
Гаснет закатом тебе мой привет.
Выражу солнцем я чувство своё,
Славя молчанье ночное твое.
Только в ответ мне с лица твоего
Слёзы стекают — от звёзд серебром.
Июль 1993 г.
Может где-то…
Я умру на месте том,
Где меня зачали,
Где отец и мать тайком
Осенью встречались.
Может, где-то под кустом,
У реки вначале,
Может, где-то под дубком
Иль на сеновале,
Может — на диване том,
Где бродяги спали,
Где они со злым клопом
Лихо воевали,
Где сейчас лежу ничком,
Тихо размышляю,
Что умру на месте том,
Где меня зачали.
Август 1993 г.
Свеча
Средь сгоревших свечей
Догорает моя.
Я смотрю на неё
С ярким чувством, любя.
Я поставил её
Для тебя, к образам.
Нежно падает свет
От неё по углам.
Я молюсь о тебе
По твоим тем местам,
Где ты ходишь с луной
По увядшим цветам.
Иностранка моя,
Далеко ты сейчас.
В помещеньи пустом
Догорает свеча.
Средь отживших свечей
Догорает она.
Я молюсь о тебе,
А с тобою — луна.
Август 1993 г.
Ирен
Было уж, конечно, это всё во сне.
Смуглый евнух проводил меня в гарем
И шепнул: «Ты ночью — шах тут при луне,
Но наутро станешь ты рабом Ирен».
Утонула ночь под волны радостей и ласк,
Новая наложница была чудна —
Девушка с разрезом европейским глаз,
С белой кожей, цветом, как весной луна.
Сна не дали досмотреть наутро мне.
Был я шах во сне, теперь бродяга я,
По восточной я один бреду стране,
Где же тот гарем, и в нём Ирен моя?
Август 1993 г.
Нет случайных встреч…
Нет случайных встреч,
Есть судьбы знаменье.
Ставлю сотни свеч
За одно мгновенье.
Ты мелькнула вдруг
В жизнь мою кострами
Глаз и жарких рук
И ушла лучами.
Нет теперь во мне
Радости, покоя.
Свечи жгу в стране,
В каждой церкви, стоя.
Август 1993 г.
Женщина и бабочка
Бледная женщина — смерть
Пёструю бабочку — жизнь
Ловит в красивую сеть,
Та же над нею кружит.
Странную эту игру
Вижу и ночью и днём,
Плачу о жизни в миру,
Радуюсь смерти тайком.
Бледная женщина — смерть,
Это конечно моя.
Жизнь к ней моя в её сеть
Бабочкой кружит, летя.
Август 1993 г.
Странный мир
Я в своих мечтах и бог и дьявол,
Созидаю мир, его крушу.
Добр и страшен я в своих желаньях,
Нежен и жесток мой лик всегда.
В странном я своём мирке влюбленный
На коленях радостно стою,
Перед падшей женщиной лукавой
И прошу себе её руки.
Вслед за тем я в деву превращаю
Женщину, и ей я говорю:
— Ты красивая, пламенна, как зори,
Но иди и плач вдали по мне.
Превращаю в девочку я деву,
Ласково в глаза её смотрю,
В нежный взор, в котором цвет небесный
Для меня когда-то расцвет.
Я в своих мечтах и бог и дьявол,
Зло и радость скручиваю в жгут,
Ненависть, как яд, в любовь вливаю,
Плачу я над выдумкой своей.
Август 1993 г.
Над разбитым кубком я…
Когда красавица судьба
Нальёт прекрасного вина
В твой кубок драгоценных дней,
Не думай ни о чём и пей.
Когда ж в твой кубок яд она
Плеснёт, игрива и нежна,
И скажет: «Он вина чудней»,
Не верь, и кубок свой разбей.
Поверь тому, что я сказал,
Я всё, конечно, испытал.
Вино и яд конечно, пил,
Покуда кубок не разбил.
Ах, друг, мой друг, судьба-любовь моя,
Смеюсь, и слёзы лью над кубком я.
Август 1993 г.
Как взойдёт луна
Как взойдёт луна.
Выйди за ворота,
Будет даль видна,
А за нею кто-то
Этот кто-то — я,
Нежный и весёлый,
Песню пригубя,
Мчусь к тебе сквозь сёла.
На коне лихом
По цветам и травам
С мыслью об одном —
Ты моя отрада.
Посмотри луну,
Выйдя за ворота,
Мне тебя одну
Миловать охота.
Звёзды и цветы
На тебя ссыпая,
Видеть то, как ты
В счастье утопаешь.
Как взойдёт луна,
Выйди за ворота,
Будет даль видна,
А за нею кто-то.
Август 1993 г.
Помнишь…
Помню я ночь,
С гроздьями ласк.
Пил я из глаз
Нежность твою.
Ночь напролёт
Губы твои
Сердце мне жгли
Чудо-огнём.
Руки твои —
Змеи чудес,
Как из небес,
Льнули ко мне.
Пьян я заснул,
С счастьем во мне.
Утром в заре
Снилась мне ты.
Ночь и любовь
В годы ушли.
Только лишь ты
Помнишь о том.
Сентябрь 1993 г.
Из моей души
Реки мыслей текут из души,
А над ними клубится туман образов.
Я один это вижу в глубокой тиши
Величайших моих и божественных снов.
Сентябрь 1993 г.
Посреди весны
Жизнь моя — в сиянии свечей.
В честь мою Всевышний их зажёг,
Посреди весны, туманов и дождей
Был когда рождён я, как цветок.
Жизнь моя — в сиянии свечей,
Гаснет каждый год одна из них.
Посреди весны, туманов и дождей
Отцветаю, мрачен я и тих.
Жизнь моя — в сиянии свечи.
Для меня последняя она,
Посреди весны — туманы и дожди,
Укрывает сердце темнота.
Сентябрь 1993 г.
Колодец
Прошлое — колодец мой глубокий,
В нём же я, утопленник чудной,
Замер в грёзах нежных и жестоких,
Вспоминая бывшее со мной.
Сентябрь 1993 г.
В песнях тоска
Ты цвет или свет — непонятно пока,
Но знаю одно — нет ни ночи, ни дня,
Чтоб в песнях моих не цвела бы тоска
О встрече с тобою, любовь ты моя.
Сентябрь 1993 г.
Чёрный монах
Чёрный монах
У синего моря,
Ноги в цветах,
И радость во взоре,
Взор на волнах
На синем просторе.
В песнях и снах
Он знал это море.
Были в устах
Молитвы и горе,
Стих о крестах
На божьих просторах.
Но на цветах
Теперь он без горя.
Взор на волнах,
И радость во взоре.
Кто-то в грехах
На божьих просторах,
Только в цветах
У синего моря
Чёрный монах
Роняет в просторы
Нежность в словах
Про Бога и море.
Сентябрь 1993 г.
Она ждёт
Она ждёт
Меня там,
Где дождь льёт
По кустам,
Где сирень
Отцвела,
Где роз тень
Умерла.
Я пройду
Сквозь года,
К ней приду
Навсегда.
И сирень
Расцветёт,
Розам тень
Позовёт.
Ведь меня
Она ждёт,
Как луч дня,
Всё зовёт.
Сентябрь 1993 г.
Сказка
Девушку-луну
Я люблю одну,
А она — меня.
Всё твердит, любя:
Для неё одной —
Месяц я родной,
В небе мы одном
Опились вином
Счастья и любви,
Губы все в крови.
Годы всё летят,
Звёздами горят,
Не стареем мы
Ночью, в выси тьмы,
В прозе и стихах,
В песнях и певцах.
Сентябрь 1993 г.
Звезда и цветок
Жизнь — краса,
Смерть — приют,
Бог и бес
К душам льнут.
Ты — нежна,
Я — красив,
Ты — сгоришь,
Я — без сил.
Ты — звезда,
Я — цветок,
Ты — сгоришь,
Я — в венок.
Будет мир
В сладких снах:
О тебе
И цветах.
Сентябрь 1993 г.
В белой карете игрок
В белой карете с четверкой коней
Бешено мчусь я по белому свету,
Мне для игры голубых моих дней
Дамы нужны, как слова для поэта.
Сам я — игрок, упустил этих дам,
Мало ценил красоту их и верность,
Мчусь я в угаре по людным местам,
Дам четырёх вспоминая манерность.
Первая — в чёрном, любила шутить,
Петлю на шею мою предлагая.
Нож показала, и кровь мне пустить
Вдруг предлагала в красном другая.
А в голубом — подводила к реке.
Третья по счёту — на дно всё манила.
В белом — четвёртая, прядь на виске,
Выстрелом сжечь умоляла, молила.
В белой карете с четвёркой коней
Бешено мчусь я по белому свету,
Мне для игры голубых моих дней
Дам не хватает, как слов для поэта.
Сентябрь 1993 г.
Боль
Из мрачной глубины веков
В людскую память рвётся чья-то боль,
Но толщу мыслей, чувств и слов
Прорвать не может чья-то боль.
Сентябрь 1993 г.
Ты
Ты, девушка-книга в обложке красивой,
Ночами читаю тебя при свечах,
Как падший монах, согрешивший, счастливый,
Ищу на страницах любовь, трепеща.
Сентябрь 1993 г.
На дороге
Ожерелье и нож —
На дороге в крови,
Невесёлая дрожь
Пробивает с души.
Что случилось тут, с кем?
Не понять никому.
Стою мертвенно нем,
Погружаясь во тьму.
Сентябрь 1993 г.
С нами…
Тайною звёзд,
Нежностью роз
Я заколдован.
Синий пью яд,
Девушки взгляд —
Сердцу оковы.
Утро придёт,
Нас обольёт
Солнце лучами.
Звёзды сгорят,
Розы смолчат —
Было что с нами.
Сентябрь 1993 г.
Там…
Там небо другое,
Там чудо ночное,
В нём звёзды цветут.
Там розы мечтают,
Мечты же пылают
И в небо влекут.
Там днями веселье
От солнца иль зелья,
Как пьяный народ.
Там юная дева
Под песни, напевы,
Меня же всё ждёт.
Всё ждёт, ожидает,
О том же не знает,
Что месяцем я
Плыву к ней ночами
Ласкаться лучами,
Ласкаться любя.
Там розы мечтают
И нежно вздыхают,
Смотря в небеса,
Где месяц и звёзды,
Что рано и поздно
Творят чудеса.
Сентябрь 1993 г.
Под звоны звонниц
Толпа любовниц
Меня схоронит,
И сотни звонниц
По мне отзвонят.
Меня помянут
Вином застолья,
И песнь затянут
Широко, вольно.
Про то, как буду
С веселым видом
Искать подругу
В раю невинном.
И как оттуда,
Под взор любовниц,
Меня, как чудо,
Под звоны звонниц
Вернут грешить,
Как прежде жить.
Сентябрь 1993 г.
Прекрасно
Прекрасен мир,
В котором ты,
И монастырь,
И все цветы.
Прекрасна ты,
В которой мир,
Где монастырь
И все цветы.
Прекрасен мир,
Где монастырь,
Любовь и ты,
И все цветы.
Сентябрь 1993 г.
У моря
Девушка чёрная с розою алой
У волн голубых, замечтавшись стоит,
Тело её всё в цветах и кораллах —
У ног её жемчуг от солнца горит.
С белою кожей мужчина с ней рядом, —
Он держит в руках окровавленный нож,
Смотрит на море таинственным взглядом,
Собою на ангела дьявол похож.
Волны в тоске голубой к ним несутся,
К ногам их прильнут, отступают назад,
Губы у девушки чёрной смеются,
Мужские ж глаза непонятно горят.
Сентябрь 1993 г.
Осени чёрная шаль
Осень на плечи свои
Накинула чёрную шаль,
Плачет все ночи и дни
По ком-то, ушедшему вдаль.
Пью я вино и печаль,
Помин мой по ком-то угрюм.
Осени чёрная шаль
Затронула сердце и ум.
Кто-то погибнет вдали,
Вернуться не сможет назад.
Осень родимой земли
Проплачет о том все глаза.
Октябрь 1993 г.
Умирающий
Заприте двери, занавесьте окна,
Сегодня я её совсем не жду,
Пусть мимо дома с взглядом с поволокой
Она пройдёт, мечтая на ходу.
Зачем же зажигаете вы свечи?
Ещё не ночь, и в комнатах светло,
Мне окна льют закат в лицо и плечи,
Но странно почему-то тяжело.
Закройте ж окна, и заприте двери,
И свечи потушите все вокруг.
Когда пройдёт она — так пусть поверит,
Что где-то я ей в жизни встречусь вдруг.
Заприте двери, занавесьте она,
Сегодня я её совсем не жду,
Пусть мимо дома с взглядом с поволокой
Она пройдёт, мечтая на ходу.
Октябрь 1993 г.
Сны и взоры
Сны Бога — это ночи,
Его же взоры — дни.
Всю жизнь нам льются в очи
Снов нежность, дней — огни.
Октябрь 1993 г.
У камина
У камина я и пёс —
Мы на лепестках от роз,
Но в камине нет огня.
В окна льётся солнце дня,
Тут была она сейчас:
Разбросала искры глаз,
Лепестки оборвала
С роз, и рядом прилегла.
Не было нигде огня, —
Жар струился из меня,
Но ушёл прекрасный сон,
И остался только стон.
У камина я и пёс —
Мы на лепестках от роз.
Октябрь 1993 г.
Пир закончен
Ночь за окнами черна,
Томная и нежная.
В пятнах крови и вина
Скатерть белоснежная.
Разрывает темень свет —
Сто свечей по комнате.
За столом движенья нет,
Стихло всё, как в омуте.
Пир закончен навсегда
В этом доме дьявола.
Застилает дом звезда
Светом белым — саваном.
Октябрь 1993 г.
Мерцание
В паутине чудных грёз моих
Бьётся образ твой.
Он ещё живой,
Но мерцает смертью в этот стих.
Октябрь 1993 г.
Свет далёких дней
Свет далёких дней
Меркнет с каждым годом.
Юности моей
Нету в старость хода.
Октябрь 1993 г.
В следы…
Твое лицо — луна,
А волосы — лучи.
Глаза твои — мечи,
А губы — жар-страна.
В словах твоих огонь,
В душе веселье грёз.
Но в платье ты из звёзд,
И под тобою — конь.
Небесный конь несёт
Тебя от рук моих.
Как пыль ложиться стих
В следы твоих красот.
Октябрь 1993 г.
Россия
Лик свой от крови печально-красивый
Неба подолом утёрла Россия.
Синий подол стал по краю багряным,
Стал он по краю красиво-печальным.
Ранена в тело и душу Россия,
Звёздные слёзы текут к ней красиво —
Кто-то жалеет её и всё плачет,
В выси суровой и нежной запрячась.
Октябрь 1993 г.
Медальон
В медальоне у меня
Прядь волос твоих.
Запах розы в них,
Что дарил когда-то я.
Розы той, что в лунный свет
Красный вопль лила,
Что её вплела
В кудри девушка на смерть.
Октябрь 1993 г.
В губы молитв жар
Ветер несёт жар,
Дальних краёв дар.
Сердцу хочу чар,
Песен без зла, хмар.
Ветер несёт дар,
В нём никаких чар,
Видно, я стал стар,
Сердцу туман — кар,
В губы молитв жар.
Октябрь 1993 г.
Вышивка
На небе — синем полотне,
Из разноцветных звёзд узоры
Для украшенья чудных взоров,
Их вышил Бог — тебе и мне.
Октябрь 1993 г.
Не вернуть…
Больше в том доме никто не живёт,
Ставни закрыли — всех окон глаза,
Только невидимый кто-то зовёт
Внутрь, и услышать любви голоса.
Только невидимый кто-то всё лжёт:
В доме разбиты все двери, сердца.
И по ночам он — невидимый льёт
Слёзы о доме, грустя без конца.
Больше в том доме никто не живёт,
Ставни закрыли — всех окон глаза,
Пыль на пороге, и кто-то поёт,
Что не вернуть ничего нам назад.
Октябрь 1993 г.
Мы в снах
Ты в моих снах —
Роза в цветах.
В сжатых губах —
Имя твоё.
Ты в моих снах —
Вся в лепестках.
В алых губах —
Имя моё.
Ты мне в годах —
Луч на садах.
Ищешь в цветах
Сердце моё.
Я ж в твоих снах
Брежу в цветах,
Рву на губах —
Сердце твоё.
Октябрь 1993 г.
Осенние письма
Осенью листья —
Вечности письма
Мы получаем,
Нежно читаем
Строки цветные,
Вести чудные:
Солнце и звёзды,
Ветер и грёзы,
Лунных сияний
Сны и мечтанья
Встретятся с нами —
Песней, цветами
Нас окружая,
Мир выражая.
Октябрь 1993 г.
Дни
Как бабочки, мои цветные дни
По памяти моей порхают,
Но меж собою, поиграв, они
Прочь в Вечность спешно улетают.
Ноябрь 1993 г.
Молчание
Золотое молчанье твоё
Мысли мои украшает.
Благодарности море моё
Мысли твои окружает.
Ноябрь 1993 г.
Обещания
Тысячи звёзд обещали
Исполнить желанья мои,
Но почему-то сгорали
Пред взором, пред чьим-то вдали.
Ноябрь 1993 г.
Ларь
Сердце моё — ларь драгоценный,
В нём я храню радость, печаль.
Ключ от него — взор несравненной,
С кем меня Бог в снах обвенчал.
Ноябрь 1993 г.
Когда-то…
Я замер, смотря на восток.
Оттуда нёс яркий цветок
Таинственный путник, без слов,
Из ночи ушедший, из снов.
Ноябрь 1993 г.
В осколках грёз и снов
Моя душа — бокал,
Ты из него пила
Вино прекрасных чувств моих.
Но он теперь разбит,
Слеза твоя блестит
В осколках снов и грёз цветных.
Ноябрь 1993 г.
Цветок
Любовь — цветок моей души,
Тебе дарю я нежно.
Пусть он цветёт в твоей тиши
Сладчайших снов и яви вешней.
Ноябрь 1993 г.
Замело
Зимним днём вокруг меня
Хоровод невестушек-берёз,
Их жених, конечно, я —
Оттого и хохочу до слёз.
Рот от смеха мне свело,
Счастлив я, что я для них один,
Сердце негой замело,
А метелью — глаз весёлых синь.
Ноябрь 1993 г.
Коснись
Юности вино
Выпито давно.
Кубок винный пуст,
Винный запах уст —
Их прошу, коснись
Ты устами жизнь.
Ноябрь 1993 г.
Поиск
Жизни свет,
Смерти след
Я искал.
В вихрях слов,
В чудах снов
Умирал.
В блеске звёзд,
В мигах грёз
Оживал.
Только свет,
Только след
Ускользал.
Смерти блеф,
Жизни смех
Всё звучал.
Вихрем снов,
Чудом слов
В поиск звал.
Снова в путь
В радость, в грусть
Призывал.
Ноябрь 1993 г.
Путь земной
У берёзок белых кони алые,
Как заря они в рассвете дня.
В чёрном седоки на них усталые
Молча пьют вино небесного огня.
Из бокала-солнца небывалое
Льётся в души седоков вино.
Кони у берёз стоят усталые,
В пене, с думой о пути земном.
Ноябрь 1993 г.
Пред вечным сном
В платье ярких грёз
Я на людском пиру хмельном,
Хохочу до слёз,
Целуя жизнь в уста пред сном.
Ноябрь 1993 г.
Осенний дождь
Идёт алмазный дождь
На землю золотую.
Иду по ней, ликуя,
От счастья в сердце дрожь.
Богатый самый я:
В протянутых ладонях,
Спеша, несу с любовью
Алмазы для тебя.
Возьми, себя укрась,
Они пусть украшеньем
На шее ожерельем
Побудут, пусть хоть час.
Ноябрь 1993 г.
Плод
Зреет плод в саду печальных мыслей,
Он слезой с души сорвётся в мир.
Тот, кто жаждет видеть это скоро,
Пусть посмотрит молча мне в глаза.
Ноябрь 1993 г.
Вечером
Вечером у перепутья дорог
Солнце, прощаясь, целует цветок.
Он же, склонившись, смущённо поёт:
— Быть мне в слезах, ведь всю ночь напролёт
Буду тебя вспоминать, тосковать,
Будешь ли, встретив меня, целовать?
Декабрь 1993 г.
Вечер и ночь
Помню, коротал я вечер одиноко,
Было грустно, за окном мела метель,
И ждала меня холодная постель:
Ведь я холост был и жил от всех далёко.
Вдруг в окошко кто-то тихо постучался,
Громко я ответил: «Дверь не заперта, прошу.
Путник, для тебя сейчас зажгу свечу,
Грусть мою развеешь, я тебя заждался».
Дверь открылась, и свеча моя погасла,
Только женский голос нежно прошептал:
«Я пришла, о ком весь вечер ты мечтал,
И свеча недаром нам желает счастья».
Помню ночь, слова любви и жар постели,
Но не помню, что за женщина была,
Я уснул под утро, а она ушла,
След её исчез под саваном метели.
Декабрь 1993 г.
Любви мятеж
За луной — царицей ночи
Звёзд и облаков кортеж.
Ты сказала тихо очень:
Я твоя, мне сердце нежь.
Утром ты, поступив очи,
Прошептала, что кортеж,
Скоро вновь с царицей ночи
Возбудит любви мятеж.
Декабрь 1993 г.
Сонет
Пусть в память твою заколдует красиво колдун
Весенние ночи, когда ты любила меня,
Чтоб ты не смогла позабыть те цветы и звезду,
Которыми тело твоё украшал нежно я.
Пусть память мою заволнует весенний колдун,
Чтоб я не забыл твоих радостных слов о любви,
Пусть в них я, как в омуте вдруг от беды пропаду,
Спасусь от неё, у которой все мысли в крови.
Склонясь надо мной ты сказала, что умер колдун,
Он в саване белом лежит тут в весеннем саду,
Где розовый луч из утра лик ласкает его.
В саду тут любили в сиянье мы лунном бывать,
И телом друг друга касаясь, о том забывать,
Что кто-то умрёт со словами: «А жить для чего?»
Декабрь 1993 г.
Письмо гражданину директору
магазина насчёт валенок
Посвящается жертвам репрессий
Гражданин директор, Вас пора судить!
Ведь мне не в чем к Дуне миленькой сходить!
Ведь зима, а я без валенок сижу,
На невесту Дуню только в снах гляжу!
Гражданин директор, Дуня пишет мне,
Что как будто бы намедни, да во сне
С Ваших ног стянула валенки она,
Ими била Вас, всё целясь по мордам.
Гражданин директор, как мне сон понять,
Валенки от Вас мне ждать или не ждать?
Просьба: сообщите мне ответ скорей.
Вам привет от Дуни, тысяча чертей!
Остаюсь Ваш верный раб прилавка, Алексей!
P.S. Да забыл сказать, ведь я — животновод
И ответа ждать не стану до весенних вод!
Граждане, от этих слов, что я пропел,
Очутился я, где сладко уж не ел.
В тех местах Макар телят ещё не пас,
Но где валенки мне дали про запас.
Посадил меня директор в западню,
Где меня считают десять раз на дню.
Кабы ведал я, что он знаком с судьёй
Я б, конечно, проходил бы зимушку босой,
Я б, конечно, уж теперь не горевал,
С кем там Дуня лезет жаться в сеновал,
Кто и сколько, к ней ходя, уж валенок стоптал?
Декабрь 1998 г.
Заколдованные чувства моря и берега
В строчках волнистых письма непростого
Смысл голубой не разгадан никем.
Юношей славных и старца седого
Тайной он манит к себе насовсем.
Берег один то письмо понимая,
Веря во что-то, меняет свой цвет.
Сердце своё из цветочного мая
Радугой красит, замысля ответ.
Пишет кому-то он яркой весною.
В лето макает перо из цветов,
Лирику слога осенней красою
Вводит под снег заколдованных снов.
Тайнопись берега птицам понятна,
Кружат с восторгом они над письмом.
Взором их песня чужая приятна,
Что заколдована в мире земном.
Кто ж расколдует волненье чужое,
Песню озвучит у волн голубых?
Голосом сильным сквозь небо большое
Звук пронесёт до просторов любых?
Этот вопрос на Земле раздаётся,
В громе небес он слышнее всего.
Все ожидают, когда же споётся
Чувство волны и ответ на него.
Только за светлою тканью тумана
Умер певец в незнакомой стране.
Звуки о том журавлей каравана,
Что опустились при солнце к волне.
Чёрное платье
Чёрное с блёстками платье
В солнечный день ты весною наденешь.
Стану от счастья пылать я,
Видя в тебе распрекрасную леди.
Алые губы откроешь —
Два лепестка расцветающей розы.
Тайну свою мне раскроешь —
Платье пошито из ночи из звёздной.
Нежно тебя обниму я
И прошепчу: обнимаю я звёзды
Ночи прекрасной, ликуя,
Что ты под платьем, весенняя роза.
Любимой про любовь
Увлёк луну весенний ветер
В сады лилово-нежных грёз,
На горизонт потом повесил
Её фату из туч и звёзд.
Никто не знал, какую песню
Дарила им любовь весны,
Но был заброшен в реку перстень,
Что был из радуг и волны.
Всегда с тех пор у водной глади
С восторгом люди смотрят ввысь,
Где ночь и день в небесном саде
Цветёт луна на ветер вниз.
Летят к нему из поднебесья
Обрывки белых звонких снов,
Но он уже спешит к невесте,
К другой, красивой от цветов.
Шумят сады. Шумят метели.
Земля меняет платье вновь,
Но только грусть и сны слетели
От той луны в мою любовь!
У зеркала
В разноцветной памяти своей храни
Алые цветы и голубые дни,
Чёрные глаза на фоне пестроты
Платья, что носила, что носила ты.
В зеркало глядясь ты старость отстрани
И оставь цветы и голубые дни,
Платья пестроту на фоне черноты
Глаз прекрасных юных, что имела ты.
В зеркало глядясь, старушка, не стони,
Будут для тебя во сне цветы и дни,
Чёрные глаза на фоне пестроты
Платья, что давно уж износила ты.
Бокал с вином
Я был всегда бокалом для тебя,
И на него смотрела ты, любя.
Всегда плескалось в нём моё вино,
Вино весёлых нежных чувств моих.
Его пила ты, было то давно,
Но помню я касания твои,
Касания хмельной твоей любви.
Драгоценный груз дней
Из волшебства и яви сплёл мне кто-то плеть,
Но ею я стегаю не своих коней.
На них я мчусь туда, где должен умереть,
Где должен груз оставить драгоценных дней.
Я запалил своих коней и взял чужих.
Но эти привередливей моих коней,
Не слушают, поводья рвут из рук моих,
И норовят всё к пропасти свернуть скорей.
Туда косят глазами и тревожный храп
Несётся звонко в небеса из их груди.
А я такой отчаянный, чему-то рад —
Ведь снова риск готов я испытать в пути.
Вот кони понесли, поводья вон из рук,
Не удержать их мне по бездорожью влёт.
Вот ближе пропасть и оттуда эха звук:
Копыта бьют о земь, как будто бы об лёд.
Вдруг кони повернули и обрыва вдоль
Помчались с храпом, поднимая сзади пыль.
И я, закинув плеть, забыв про смерти боль,
С восторгом падаю в родную пропасть — быль.
Я драгоценный груз до цели не довёз,
Рассыпал дни, погибнув под копытный звук.
Но кто-то их найдёт в пыли при свете звёзд
У края пропасти и улыбнётся вдруг…
Погоня
(На мотив «Очи чёрные»)
Мне б только теперь на коне доскакать,
Мне б засветло к людям успеть,
Чтоб в тёплом дому, да к гитаре припасть
И песню любимую спеть:
«Очи чёрные, очи жгучие,
Очи страстные и могучие!»
С дороги я сбился и мчусь наугад,
А волки за мной по пятам,
Сквозь мёрзлые губы бросаю назад
Такие вот строчки к волкам:
«Как люблю я вас, как боюсь я вас.
Знать, в недобрый час повстречал я вас!»
Погони уж близок звериный оскал
И капает волчья слюна.
А мне так хотелось всё спеть до конца
Про скатерть, что в пятнах вина.
«Скатерть белая залита вином,
Все цыгане спят непробудным сном!»
Вот вышла луна, уж сама не своя,
Ко мне уж на помин спешит!
Ну дай же мне миг, ведь та песня не вся,
О друге мне спеть разреши!
«Он один не спит, пьёт шампанское
За житьё-бытьё, цыганское!»
Погоня отстала, но конь захрипел,
Растратив себя напослед.
И жаль мне коня, для него я запел
Мой самый любимый куплет.
«Подойди ко мне, молодой Кармен,
Ты мне нравишься.
Поцелуй меня да не отравишься.
Поцелуй меня, потом я тебя,
Потом вместе мы расцелуемся!»
Но конь мой красавец Кармен недвижим,
Лежит на снегу при луне,
И я повторяю: «Зачем мы бежим
И губим красивых коней!».
«Очи чёрные, очи жгучие,
Очи страстные и могучие,
Не могу я жить без шампанского,
Как без коня да без цыганского!»
Фантастическое стихотворение
Через пустыни и бури небес,
Солнца и лун я веду караван.
Мерно качаясь с поклажей чудес,
Двигаюсь я, как к любимой султан.
Млечных путей серебро у меня,
Золото нежности тихих ветров,
Много жемчужин веселья звенят.
Только любимой не дать всех даров.
Скрылась она в горизонт темноты,
Звёздною шалью укрыла себя.
И караван сколько лет с высоты,
Ищет её в той дороге, скорбя.
Песня летит по Вселенной о том,
В звуках печаль и тоска по любви.
Голос срывая, кричу ей потом:
«Эту мелодию сердцем сорви!»
Кружит Вселенная песню и крик,
Только любимой не слышен ответ.
Песню поёт караванщик-старик,
Смолоду мерно качаясь, как свет.
Цена любви
Песню печали я слушал до света
В нашем заросшем забытом саду.
Пел её нежно в потёмках тот ветер,
Что полюбил молодую звезду.
Тучи он рвал на узор до рассвета,
В небе скользил и всё падал вдруг вниз.
Только не смог он добиться привета,
Юной красы не услышал каприз.
Сотни веков проносились, как пыль,
Гасла звезда, но а ветер был свеж.
Сердце вложил он в цветы и ковыль,
Верить прося лишь в признания те ж.
Только осталась цвести без ответа
В нашей природе цветная любовь.
В людях теперь дорогая примета,
Чувства дарить лишь от мира цветов.
Помните, люди, о сказке небесной,
Глядя при ветре в бездонную высь.
Может, и в вас есть тот отзвук чудесной,
Яркой любви, бесконечной, как жизнь!
Рассказ
Расскажет тихий вечер
Про жизнь и смерть мою.
Луна рассказчика осветит,
А ветер всхлипнет на лету.
Гость
Я — жизненный гость.
Зачем же несу
На дряхлый погост
Не радость — слезу?
Зимний сон
Деревья зимою в восторженном сне,
Как будут цветущи они по весне.
Я знаю
Я знаю: мысль красивая ушедшая вернётся,
Ведь ждёт её жених — он чародей — умом зовётся.
Предвещает
Из окна на меня кто-то смотрит в тиши,
Занавеска отдёрнута чуть и дрожит,
А закат предо мной, умиряя горит,
Предвещает мне ночь долгожданной любви.
Жизнь
Родился утром я, когда заря цвела,
И солнце шло потом весь день со мной.
Казалось, нет конца пути, но жизнь прошла,
Закат теперь горит, такой родной.
Я вернусь
Я уйду на закат, не твердите,
                что нету дороги назад.
Я вернусь к вам с рассветом,
                пройдя вековечные сладкие сны,
Улыбнусь вам при встрече зарёю,
                небесный свой ласковый взгляд
Удержу я на вас,
               подводя к вам коней долгожданной весны.
Солнце и небо
Утонуло солнце в волнах моря —
Небо потемнело вдруг от горя.
Заброшенная могила
Вместо цветов на могиле моей
                золотое молчанье веков расцветает,
Брызгами песен небес окропился мой крест
                и кого-то зовёт, призывает.
Путник, присядь, отдохни и запомни, что ты для меня,
                как цветок на могиле.
Ты про цветенье цветов на Земле мне скажи
                мелодичною песнею милой.
Ковш
Ты мне обещала, что завтра придёшь, —
Мгновенья встречаю теперь.
Они в приоткрытую дверь
Идут и несут мне с мечтаньями ковш.
Солнце — роза всех цветов
Боже, обращаюсь я к тебе
                с мольбой, укрась
Мой последний день моей прекрасной
                краткой жизни чудной розой алою,
Чтоб никто не мог её ни смять,
                ни затоптать,
В голубую вазу неба ты поставь
                её с мечтою небывалою.
Говорит…
В моих днях и ночах —
В драгоценных перстнях
Ходит Бог по Земле.
Он в слезах, как в цветах,
Наяву и во снах
Говорит людям всем,
Что я буду его,
Что украшу душой
Его славный чертог в небесах.
Хрустальная ваза
В вазе хрустальной когда-то стояли цветы,
Им улыбалась улыбкою лунною ты.
Их аромат, опьяняя, к любви зазывал.
Но пролетели года, и не вспомнишь уже:
Чьими цветами забыт аромат в хрустале?
Кто же был тот, кто тебя, как цветок целовал?
Мечешься ты, вспоминая то время любви,
Смотришь на вазу, и чудятся ночи и дни,
Что в аромате цветов подарил он тебе,
Тот, кто тебя, как красивый цветок целовал
И о тебе не забыть, не забыть обещал,
Но без кого потемнела хрустальная ваза в слезе.
В вазе хрустальной когда-то стояли цветы,
Им улыбалась счастливая юная ты.
Книга песен
Книгу песен солнца я читаю,
На строках из зорь багровых в ней
Игры слов из света и теней,
В них красоты мира ощущаю.
Уже не встречают
Ветер сдул с моих губ твоё имя
И унёс его вдаль к ароматным цветам,
Что тебя не встречают и стынут,
И роняют слезу за слезой по утрам.
Сплетает…
Людские души, как цветы срывает Бог себе,
Из них венок сплетает в память жизни на Земле.
Гулял
Ко мне ты прильнёшь на заре,
Взволнованно скажешь, что звёзды погасли
На божьем небесном дворе,
Где ночью наш месяц гулял распрекрасный.
Пастушья песня
Месяц-пастух
Звёзды пасёт.
Нежно поёт,
Радуя слух
Юной Земли
Песней любви.
Знаки
Юность — солнца свет.
Старость — лунный мрак,
Но у смерти цвет —
Тайны вечной знак.
Монета
Жизнь моя полустёртой монетой блестит
В руках гениального Бога-творца.
И купить у него мне товары так льстит,
Но глаз не поднять на него — продавца.
Молчаливо монету он держит в руках,
Я тоже молчу, повторяя в уме:
«Ты продли мне, о Боже, мой взор на цветах,
Ковёр мне продай, что лежит на Земле».
Я стою и с улыбкой смущённой смотрю:
Ковёр полыхает цветами Земли,
А монета моя среди них, как в раю,
Заброшена Богом лежит и блестит.
Слов цветы
Слов цветы на губах на твоих
Для меня одного расцвели.
Потому проливаю на них
Благодарности дождь и любви.
Божий дар
Когда-то жизнь моя была красавицей,
Носила платья яркие, цветные,
Пила вино, провозглашая здравицы
В честь Бога, что дарил ей дни златые.
А ныне жизнь моя слывёт страдалицей
С потухшим взором, в платье блеклом старом.
Стоит и плачет о былом, о здравицах,
О днях златых, что были Божьим даром.
Полны…
Радостью волны морские полны,
Вижу на них я алмазы луны.
В отмеренный срок
В отмеренный кем-то мне жизненный срок
Красиво сказать о себе я не смог.
Слова не слетали с гортани моей
Певучими птицами дней и ночей.
Тоска окружала все мысли мои,
И солнце надежды чернело в груди.
Угрюмым я жил, без улыбки старел,
Но вдруг я, певчая птица, запел.
С гортани срывал я слова о любви,
Вплетая их с радостью в ночи и дни.
Я звёзды и солнце ловил в небесах,
Не то говорю: у любимой в глазах.
В отмеренный кем-то мне жизненный срок
Красивый вот этот приснился мне сон.
Хоть я и прожил без любви, одинок,
Но плачу о сне, что был даром времён.
В небесном храме
На алтарь небесный возложил Бог солнце,
Звёзд цветами нежно он его украсил.
И, венчая дни и ночи, он смеётся:
Будет между ними радость и согласье.
Вопросы и ответы
— Любимая, сколько же слов о любви у тебя?
— Их столько, мой милый, желанный,
                как звёзд во Вселенной,
— А столько позволишь им жить, мне сверкая блестя?
— Да столько уж, сколько у Вечности
                чудных мгновений.
Слово
Если слово скажешь мне с любовью, —
В солнце превращаю я его, любя.
Если ж слово скажешь мне с тоскою, —
В тьму топлю я сердце самого себя.
Устремления
Чудное солнце клубком золотым
Катится с края на край небосклона.
Я же из жизни в смертельное лоно
Взор устремляю лучом непростым.
Пыль
Отряхивая пыль дорог
                — с ног,
Помни, что когда-то Бог
                — смог
Пыль небес своих дорог
                — с ног
Отряхнуть в земную пыль
                — в быль.
Раб
Сказала, мне любовь: «Ты раб»
И заковала в кандалы прекрасных чувств.
Теперь иду за ней и рад,
Что я, невольник, песней стал из женских уст.
Любовь
В твоих словах вино и яд,
Ты их смешай — пить буду рад.
Купается…
Купается сердце моё в нежности волнах,
Когда устремлю свой взор в синь твоих глаз.
Кони
Как божьи кони, дни и ночи
Сквозь жизнь-туман несут нас в скачке
В тот край, где солнца грёзы так удачно
Ослепят навсегда нам очи.
Полевые цветы
Целует луна полевые цветы,
Они для неё — голубые мечты,
Они — васильки у тебя от меня,
В них радость и боль отшумевшего дня.
Экстаз
На брачным ложе я с судьбой —
Медовый век любви у нас.
У солнца разговор с луной
О том, что мы вошли в экстаз.
Что мы забыли рок и смерть.
Они с тоскою рядом ждут,
Когда из наших вдруг сердец
Уйдёт любовь в далёкий путь.
Цветение
Расцветает роза наравне с другими
Разными и, как мечты красивыми, цветами.
Расцветает жизнь моя и наравне с другими
Украшает мир своими лепестками.
Предел
— Скажи мне, учитель, о том,
Где же предел наших знаний?
— Предел наших знаний, мой друг,
Скрыт пеленою тумана.
— А где же тумана начало, учитель?
— Там он, мой друг, где кончается жизнь человечья.
С милой
Я на пути этой девушки стану цветком,
Чтоб целовать её ноги в сандалиях,
Чтобы с восторгом мне каждым шептать лепестком:
— Быть я хочу с милой девушкой, с Галею.
Я этой девушке стану луною в пути,
Чтобы лучами касаться к ней, к талии,
Нежно шептать ей сквозь тьму голубую ночи:
— Быть я хочу с милой девушкой, с Галею.
Девушку эту в пути я украшу собой,
Ей ожерельем я зорею алою
Буду вкруг шеи, шепча всё с мольбой:
— Быть я хочу с милой девушкой, с Галею.
Стану на девушку тратить я чувства свои,
И пролетят надо мною усталые
Птицы-года, все крича те слова о любви:
— Быть я хочу с милой девушкой, с Галею.
Любимая в чёрном платье
В снах мох голубых в платье ты чёрном,
Для меня одного танец любви всё танцуешь.
Я смотрю на тебя радостным взором,
Я твой зритель, и ты вечно любимой мной будешь.
Поджидая
— Кому-то новый год сулит печаль,
А мне он радости любви пророчит, —
Сказала ты об этом, глядя вдаль,
Оттуда, поджидая дни и ночи.
Огонь костра
Свет от меня —
Это мысли мои.
Искры мои —
Это чудо слова.
Скоро…
Скоро ночь, и мечтанья свои голубые лелея
Небо землю целует, стыдливо закатом алея.
Любимой
Золотые слова о любви
Берегу для любимой своей:
Они душу украсят её.
Гармония
В самое сердце сегодня меня подстрелила цветами весна,
Нежностью я истекаю, как кровью на поле один.
Рану мою небеса вытирают лоскутьями звёздного сна,
Чтобы я жил, наслаждаясь от дивных весенних картин.
Ночь хороша, и по полю ночные цветы серебрятся луной,
Жизнь бесконечно ликует, ликует в объятиях Бога.
Вижу я это один, замирая от боли счастливой весной,
Нежные думы приходят ко мне и уходят с восторгом.
Как-то раз…
Как-то раз попал я в гости
К девушке, в соседнее село.
Ей сказал: «Дороги замело,
Вьюга дарит смерти гроздья.
Отогреться дай мне в доме,
Где ты, милая, живёшь одна,
При свечах налей же мне вина
И ко мне подсядь в истоме».
Мы потом сидели рядом,
Пили долго дивное вино,
А потом запомнил я одно —
От любви уснул усталым.
Не вернулся после вьюги
Утром я домой, остался навсегда
Пить вино и целовать уста
Девушки — моей подруги.
Без названия
Свечи горят в канделябрах старинных,
В алых бокалах вино голубое,
В окна стучится к нам вьюга и воет,
Что-то пророча о далях нам синих.
Праздник
Запад каймою заката украшен,
Праздник в природе, ведь скоро же ночь.
После ночи
Скоро день откроет
Звёздные ворота,
И солнца яркие лучи
Войдут гостями в дом Земли.
Мысль
Вдруг иногда блеснёт, как солнце, мысль прекрасная,
И вновь за тучи грёз уйдёт, уму неясная.
Ты пришла
Ты, любимая, весной ко мне пришла.
Сердце ты моё цветами замела.
Может быть…
Разделила судьба мои годы на части:
В одной — беды мои, а в другой — моё счастье.
И лежат, как две груды, они в мир сверкая,
Одна — чёрного цвета, другая — цветная.
На одной серебрятся печальные слёзы,
А в другой лучезарятся солнце и звёзды.
Я стою ни весёлый, ни грустный пред ними,
Оставляю ведь их всем под куполом синим.
Пусть, взирая на них, все прекрасные люди,
Может быть, о судьбе о моей не забудут.
Весть
Из края в край земли
Проносит ветер весть любви,
Что я тебе, любя,
Разжёг костры из зорь не зря.
Вечные вопросы
Кто же ты, мотылёк иль свеча?
На огонь ли летишь, или пламя ты сам?
На веселье или на печаль
Ты сгоришь, бросив жизнь голубым небесам?
Цветок и месяц
«Месяц дивный, ты на мой вопрос ответь,
Сколько мне от взгляда твоего уж млеть», —
Так спросил цветок ночной порою, с нежностью вздыхая.
И с восторгом месяц слышал, слушать вечно то желая.
На стёклах окон
Льётся в ночь из дальних окон свет,
Он, как звёзды, тайною манит.
Но на утро виден тайны след —
Он на стёклах солнечно горит.
Жизнь
Души моей последний путь земной
Украсьте вы стихами,
Слагая их венками,
О жизни спойте ч;дной и чудн;й.
Корона
Ты сказал, что я красива
И подарил корону мне из солнца.
Я весь день её носила,
Сверкая ею на твоих оконцах.
Ожидание
Как только вечер поцелует небо алыми устами,
Приходит в сердце ожиданье тьмы любимой
                с звёздами-мечтами.
Находка
Ты пламя высокой любви принесла
В холодную тёмную душу мою,
И в ней драгоценность себе ты нашла —
Любовь, о которой теперь я пою.
Мечты неба и земли
Голубыми своими мечтами
Поделилося небо с землёй,
И в ответ земля небу цветами
Говорит о мечте о цветной.
Кто-то
На дороги-вены — картину голубой красавицы Земли
Кто-то смотрит, стоя у холста на звёздной солнечной пыли.
Розы и зола
Розы. Вино. Зеркала.
Девушка. Юноша. Взгляды.
Ночи. Смятенье. Награды.
Чувства. Огонь… и зола.
Для путников
Небо разостлано синею скатертью ночью и днём,
Звёзды цветами на ней разноцветно и чудно пылают.
Вечное солнце бокалом стоит с лучезарным вином,
Путником всех несчастливых, счастливых к себе поджидает.
В груди
К сердцу Бога не ищи пути,
Ведь оно стучит в твоей груди.
Птицы
Ум когда-то свил гнездо для слов,
И летят теперь оттуда
К свету, к чудным людям
Птицы-мысли разных голосов.
Надпись на могильном камне
Боже, мой след сохрани на Земле,
Людям пусть светом он станет во мгле.
Наказ
Солнце к Земле посылает с наказом лучи —
Днём к ней ласкаться и сниться ей в звёздной ночи.
Засмотрелась
В зеркало вод засмотрелась луна
Светлых мечтаний о ком-то полна.
Слова-цветы
Ветер нежные мои слова несёт тебе,
Рассыпая их в пути цветами по Земле.
Не в силах
Жизнь свой бутон предо мною раскрыла,
Взгляд оторвать от него я не в силах.
Узоры
Моим узорам мыслей радуется Бог,
Он ими украшает вечный свой чертог.
Солнце
Солнце с ликом утомлённым красным
В тёмную заходит спальню почивать,
Я ж всю ночь без сна, как месяц ясный,
В небе звёздам буду песнь о нём слагать.
Зачем?
Жизнь моя, зачем ты отцветаешь,
Лепестки мгновений осыпаешь?
В душах
В человечьих душах ночь и день —
Призрак дьявола и Бога тень.
Время и жизнь
Время мне соткало из мгновений полотно годов.
Жизнь на нём мой образ написала красками всех слов.
От всех не скрыть
Твой поцелуй нельзя мне скрыть,
Он солнцем на моих губах горит.
В саду
Сад моих мыслей цветёт —
Образ гуляет там твой.
Мне приятно
День и ночь молюсь я солнцу и луне,
В их лучах купаться так приятно мне.
Руки
Твои руки, как две молчаливые нежные птицы
Вспоминаются мне, и душа быть певучей стремится.
Солнце чувств
Я видел свет в глазах твоих,
То солнце чувств пылало в них.
О свече и мраке
Нежно отдаёт огонь любви свеча
Мраку в доме, где их вечер обвенчал.
Срок жизни
Солнце— мой бог,
Звёзды же ангелы.
Жизни мой срок
В свете их, в пламени…
Песня
Бродит ночами прекрасная песня моя одиноко,
Хочется в светлое сердце попасть ей к кому-то.
Бродит и бродит, пока не забрезжит с востока
И не появится сердце красивого утра.
Гордость за любимого человека
Ночной купол небес приукрашен луной.
Ты ж гордишься, что жизнь приукрашена мной.
Из оконца
С ночного двора кто-то выкатил солнце,
С улыбкой смотрю на него из оконца.
Чёрные глаза
Чёрная метель из глаз твоих
Замела цветной сад чувств моих.
И что-то
И что-то дорога мне станет цветами шептать,
Когда ты появишься вдруг вечерком из дали,
И сердце моё засияет звездою в груди,
Когда нам лампаду зажжёт молодая луна.
Карты
Скажите, карты, скоро ли увижу я её
При свете тусклых свеч иль солнца, иль луны, иль звёзд?
Скажите мне, как ей потом сказать про всё, про всё,
Как ждал любя, скучал, страдал средь гроз, средь грёз, без слёз.
Сумбур
Меня, наверно, больше нет на свете.
Свеча пылает дивным чёрным цветом,
В бокале жизнь у губ моих блистает,
Придётся ль пить её, увы — не знаю.
Во мне цветёт свеча волшебной смерти,
Вокруг чудной сумбур теней и света.
О доброй славе
Ходит по свету красавица-слава
                в добротной и тёплой одежде,
Ей не страшны холода клеветы
                и бесстыдные взоры невежды.
Я пью
Из бокала лет я жадно пью вино воспоминаний,
Пьян уже не в меру я, но пью,
И не знаю: на дворе закат ли иль рассвет уж ранний
Розам нежно говорит — люблю.
Колдун
Я смешал все туманы и слёзы людские,
Кровь заката пролил второпях на луну,
Уронил я цветы через звёздную мглу
И оставил Земле свои сны золотые.
И за это ко мне кто-то нежно прильнул,
Говоря, что есть в мире любовь к колдуну.
Старик
Кто сказал, что от жизни в моих волосах седина?
Нет — запутала то в них лучи дорогая луна.
Кто сказал, что морщины изрезали тело моё?
Нет — то Вечности знаки, что буду когда-то её.
Кто сказал, что согнула судьба мою спину, мой стан?
Нет, нет — это в поклоне стою перед жизнью, чуть пьян.
Нет
Нет, не гром гремит,
То ведь кони скачут в небесах.
Нет, не молния блестит,
То огонь у тех коней в глазах.
Нет, не дождь с небес идёт,
Слёзы то прекрасных седоков,
О которых нам поёт
Песню яркую земля цветов.
Одиночество
Боже, как я в этом мире одинок,
Ты сорви меня себе, я ж твой цветок.
Заблуждение
Журчат о свободе ручьи и не знают,
Что все они слуги морей, океанов.
Напев
С печальным криком журавли
С собой напев мой унесли
О том, что я в чужих краях
О милой загрустил в цветах.
Одеянья
Когда я был живым, всегда я светом одевался,
Но тьмой теперь одет, когда я мёртвым оказался.
В реке
Милой кольцо утонуло в реке,
В зеркале вод отражаюсь в тоске.
Ложится тень…
Вот и погас моей прекрасной жизни день,
И ночи вечной на меня ложиться тень.
С цветами
Ночь в одежде голубой ко мне придёт одна
И зашепчет о любви мне звёздными высокими словами.
Радостью наполнится моя душа, и вдруг она
Расцветёт цветком под утро, говорить с весенними цветами.
Утренняя радость
Солнцу навстречу тянулись цветы
Видеть его дорогие черты.
И посылало оно им зарю
Встречи — небесную радость свою.
Могильная надпись
о неизбежности человека
Не упрямься, родной,
Ведь ты рядом со мной
Будешь во мраке лежать,
Светлую жизнь вспоминать.
Мне сказали…
Мне сказали: грустила она,
Когда потемнел небосклон,
Когда в выси явилась луна
На звёздный сияющий трон.
Когда песня бродяги лилась
О далях весенних цветов,
Средь которых меня дождалась
Другая невеста с тоской.
В девичьи сны
Незнакомцем дивным я войду в твои девичьи сны,
Чтобы разбросать по ним расцветшие цветы весны.
Как луна…
В красоте моих песен ты ходишь одна,
Как по небу, средь звёзд, молодая луна.
Шепчут ветра
О дали весенней мне шепчут ветра,
Где девушка песню мне пела с утра
О том, что, как солнце пойду я за ней
Её прославляя потоком лучей.
Но ей теперь грустно — мне шепчут ветра,
Как солнце ушёл я под вечер вчера,
Покинул её и оставил одну,
Как в небе Всевышний оставил луну.
На земле
На земле моя жизнь — мотылёк,
Над сверканьями дней всё кружит,
И когда-то в неведомый срок,
Позабышись, в огне их сгорит.
Привет
Мама, в этом мире я страдаю,
Потому мне шлёшь привет небесный.
Он из рая — уж об этом знаю,
В снах я видел там тебя чудесной.
Голубой привет ты шлёшь из рая,
С солнцем и луною в обрамленье звёзд.
Твой привет я небом называю,
Ввысь смотрю с тоской, со взором, полным слёз.
Месяц и роза
Месяц в розу влюбился ночную,
Недвижно смотрел на неё свысока.
От счастья она же алея цвела,
Собой украшала природу земную.
Но время прошло, и красавец небес
Тоскливо взирает на белые снеги зимы,
Из сердца его льётся звёздная песнь:
Ах, где же ты алая роза — красавица тьмы.
Грешник
Говорят, что забавный я грешник.
Отчего же? Никак не пойму.
Потому, что люблю я не женщин,
А люблю же при звёздах луну.
Отчего же нельзя мне ночами
Край белого платья её целовать?
Почему не могу я очами
Красиво и нежно её раздевать?
Ну какой же тут грех, ну позвольте,
Ведь я же один и она же одна.
В небеса вы взгляните, постойте,
Поймите — в меня же она влюблена.
Всюду ходит, бледнея, за мною,
Ждёт ответа на взгляды свои.
И я — грешник порою ночною,
Провожу с нею время любви.
Давнишние письма
Когда-то Вы прочтёте то, что я писал,
Вздохнёте глубоко и скажете — любил.
Для Вас на строчках зори нежно разжигал,
А между ними солнце, звёзды уронил.
И слезы я по Вас дождями на строках
Развесил, над цветами, что любили Вы.
И ветер аромат от них несёт в века,
Теперь, когда уж нет меня давно в живых.
На лугу
В алых цветах у реки на лугу
Замерли чёрные лошади, с белыми гривами,
Кто-то на них надевает дугу —
Радуги неба, с бубенчиком солнца заливистым.
Узоры
Страданья людские для дьявола — чёрные розы,
Из них для себя он сплетает восторга узоры.
Разговор
Дни и ночи берёзки бредут по полям —
                к тополям,
Что стоят неподвижно в цветах у дорог —
                только рок:
Никогда им не встретиться, жизнь проживут —
                не дойдут.
В высоте кто-то плачет о том: весь в звезд;х
                и слезах,
Я об этом с любимой веду разговор
                с давних пор.
При встрече зимой
Обрызганный кровью и грязью
Из странствий к тебе подойду,
Арабскою сложною вязью
Слова нарисую на льду.
Ты молча прочтёшь, улыбнувшись,
И скажешь о розе на льду:
«Напрасно ты пишешь, согнувшись,
Ведь я же — она на виду».
Смущённо кивну головою,
Ведь правда, конечно же в том,
Что образ твой розой живою
Был в странствиях в сердце моём.
Дайте
Дайте уставшему тихий ночлег,
Солнце вы путнику дайте,
Мне же на сердце подайте на век
Песни любви — бриллианты.
К тебе
К тебе мои песни текут золотыми ручьями,
Ты смотришь душою с восторгом на них.
Как бабочки мысли о смерти порхают меж нами,
Садясь на прекрасные жизни цветы.
Навсегда
Этот дом над прудом
Не забыть никогда,
Жили в нём тьма с огнём
В развесёлых мечтах.
Тени птиц, свет зарниц
Окружали его,
Глас певиц — молодиц
Уплывал из окон.
И как сон в унисон
Проносились года,
Только стон, только он
Теперь в нём навсегда.
Казалось
Странником я по дороге по жизненной шёл,
Время меня осыпало златыми надеждами,
И трепетал надо мной неба синего шёлк,
Радуя солнцем, луною, звезд;ми прелестными.
Шёл я по миру, душой золотою украшенный,
След мой цветы заполняли, где я прошагал.
Нежно мерцали мне дали снегами и пашнями,
Где мне казалось, что кто-то меня ожидал.
Звёздная мечта
Красные розы у синего моря цвели,
Белые птицы над ними кружились.
Алое солнце за море садилось.
Ночью метели из звёзд небеса замели
Тот, кто любил, тот и знает, о чём я пою,
Глядя на берег цветущий бессонных цветов,
Где я цветком небывалым пою: «Я люблю
Ночью метели из мрака и звёздных миров».
Верю, что ночью оттуда на землю сойдёт
Чудная девушка чудного рая.
Песнею нежной цветы облаская,
Снова на небо в метельные звёзды уйдёт.
Тот, кто любил, тот и знает, о чём я пою,
Низко склоняясь до самой чудесной земли,
Где осторожно и нежно оставит свою
Поступь девичью та девушка звёздной мечты.
Скачки
Помню с вечерней зарёю мы белых коней оседлали
И сквозь чёрную ночку по красным цветам поскакали на них.
Помню потом, как пропел я негромко красавице Лале,
Что вот рядом она на коне, как оживший красивейший стих.
И что я готов повторять его строки под звёздами неба,
Смеяться и плакать от счастья, моля у Всевышнего жизни.
А кони пусть мчат нас то ль в сказку, или в непрерывную небыль,
Где райские яблоки сочно томятся на ветвях для тризны.
Слушая, девушка тихо поводья руками ласкала,
И скакун её верный, почуяв истому в любимых руках,
Вдруг чуть заржал, вдруг заржал он приветливо ласковой Лале,
Чтобы слушала та, как цветущи слова у меня на губах.
Краса их певучего слога и яркого лунного света
На сердце упали её бесконечно красивым узором,
А я продолжал напевать ей, что мы остановимся где-то,
Где райские яблоки чудно созрели для нашего взора.
Кошелек жизни
Прекрасной жизни чудный полный кошелёк с мечтами
Однажды утерял я где-то на дороге.
Напрасно я потом его искал и со слезами
Всем говорил, что он — подарок мне от Бога.
И плакал я навзрыд, мелодию плачевную в народ роняя,
Но тяжесть слов моих никто уж не хотел изведать.
Спешили мимо все, друг друга почему-то грустно обгоняя,
И было некому о горе мне своём поведать.
Но жизни чудо я опять познал затем уж вскоре,
За мною следом шла она, и в чудном месте
Мой кошелёк она нашла с мечтами той дороги,
Где одиноко я прошёл с немою песней.
И плакал я навзрыд, мелодию счастливую в народ роняя,
Но радость слов моих никто уж не хотел изведать.
Спешили мимо все, друг друга почему-то грустно обгоняя,
И было некому о счастье мне своём поведать.
Ночная жизнь
Белые пряди луны не целуют земные цветы,
Вижу, шлёт им луна свой привет из-за туч с высоты.
Я в плену цветочной грусти,
Кто мне лунный луч опустит,
Чтобы я с утра до вечера влюбленным и счастливым был,
Чтобы в солнечных лучах я на свидание с луною плыл?
Я лепестки к небесам распростёр, для любви приоткрыл,
Но в темноте без луны сиротой одиноким застыл.
Без неё в цветочной грусти
Я стою под небом смутным,
Жду её портрет увидеть в каждой капельке земной росы,
Что на мне сейчас, как драгоценности божественной красы.
И ностальгия по ней не даёт мне уснуть до утра,
Днём, как в бреду повторяю: «Луна, дорогая Луна!
Без тебя мне жить, тоскуя,
Думать — для чего живу я? —
Если ты не смотришь на меня влюблённым взглядом с высоты
И не даришь мне свои красивые, небесные мечты».
С неземною красотою
Днём солнечным цветком на небе синем ты красиво так цвела,
А ночью лепестки твои с тебя, с Луны, на Землю всё срывались,
Как было это всё давно, когда в цветы слова все превращались,
Когда я думал о тебе волшебно, нежно глядя в небеса.
С небес глаза я опускал на землю, очарованный тобою.
Но снова ты была со мною рядом набегавшею волной,
Что пеной слов любви ты говорила нежно радостно со мною.
И снова думал я, что ты с нездешней, с неземною красотой.
Потом, глаза полузакрыв, в мечту свой ум я наряжал цветно,
И в одеянии таком он мчался в небе за тобой,
Мешая пыль и звёзды с лунным блеском, с яркой чудной тьмою
И уносился в неизвестность он к цветам волшебницы чудной.
С небес глаза я опускал на землю, очарованный тобою.
Но снова ты была со мною рядом, убегавшею тропой,
Что яркими цветами, прядями кустов манила за собою.
И снова думал я, что ты с нездешней, с неземною красотой.
Ветер и я
Ветер шаловливый мне сказал,
Что тебя он в губы целовал,
Нежно гибкий стан твой обвивал,
И подол у платья поднимал.
Я в ответ, конечно, не смолчал,
И, конечно, ветру я сказал:
— Ты лети туда, где ты устал,
Где ты ноченьку проспал,
Где во сне всё это ты видал.
В эту ночь невесту я ласкал,
То есть, милою тебя всё звал,
Луч луны в твоих губах искал,
Звёздной пылью стан твой обсыпал,
И подол красиво платья смял.
Шлейф
Шлейф белого нежного лунного платья
Коснулся меня,
Духами небесного чудного счастья
Обдав вдруг меня.
И вспомнилось, вспомнилось мне, что когда-то
Был счастлив и я.
Касался я платья невесты богатой,
Любившей меня.
Но жизнь отцвела переливчатым счастьем —
Старик я в годах,
И шлейф необычного лунного платья
Держу на руках...
Слепой
С моих протянутых ладоней к небесам
Ты, Боже, забери страдания мои,
Верни мне, Боже, зрение моим глазам,
А сердцу дай любовь красавицы Мари.
Слепой и нищий я с молитвою такой
Стою который год на папертях церквей,
Но почему-то Бог не слышит голос мой,
Напрасно бьюсь я в паутине чёрных дней.
На папертях церквей забытый всеми тихо я пою:
«Моё не красят зрение голубые дни,
В которых скрылась чудная моя Мари
И всё же я с надеждою на папертях стою.
С моих протянутых ладоней к небесам
Ты, Боже, забери страдания мои,
Верни мне, Боже, зрение моим глазам,
А сердцу дай любовь красавицы Мари».
В букет
Жизнь мою — цветок сорвёт когда-то Бог,
И для чьих-то снов в букет земных веков
Вложит он его, любя.
Зимою
Когда зимою стыну о тоски и вьюг,
Вспоминаю нежно о цветах июля,
Они цветной метелью устилая луг,
Ног касались девушки прекрасной — Юли.
Когда зимою стыну от любовных мук,
Я хочу в цветы чудесного июля,
Чтоб на лугу цветком касаться ног и рук
Той весёлой девушки, чьё имя — Юля.
Когда зимою я в красе цветочных вьюг,
Значит, я любим, живу в цветном июле,
А за окном метели зимней грустный звук
Говорит, что я придумал всё о Юле.
Не помню
Когда уж не помню так вышло со мною
Из чужого бокала я выпил зачем-то вина
И сразу мне жизнь показалась вдовою
Весёлой, азартной с красой огневою,
Намекнувшая, что мне готова отдаться она.
Что было потом рассказать невозможно о счастье.
Времена те ушли, но чужого бокала красивая тень
Напомнила мне, что побыл я у хмеля во власти,
Теперь же похмелье меня разрывает на части.
И так каждую вечную ночь и так каждый безрадостный день.
Как сутки...
Как сутки, прочь ушла вся жизнь моя,
Был в ней рассвет, закат, и солнце между ними, и ночь была с луною в небе тёмно-синем,
Но всё ушло в сред; небытия.
Остались памятны кому-то на Земле
Мои рассвет, закат и солнце с ночью с ними,
А утром видит кто-то в небе светло-синем
Мою звезду одну, что плачет обо мне.
Носила бы...
Она закат любила
И мне одно твердила:
— Носила б я вечно с любовью то платье,
Что ты мне пошил бы из шёлка заката.
И вот её не стало,
И я твержу устало:
— Лежит напрасно в небе чудный шёлк заката,
Я из него не смог пошить любимой платье.
Если...
Если ночь с тобой сегодня будет хороша,
Заплачу тебе всем, чем полна моя душа.
Из неё тебе отдам алмазы слов,
Золотые слитки чудных редких снов.
Предложу тебе забрать я к ним мои,
Россыпью жемчужин — цветные дни.
И мечтаний украшенья пред тобою разложу,
Чтобы ты взяла с любовью их, тебя я попрошу.
С той любовью, что назвать земной никак нельзя,
Что небесной драгоценностью считаю я.
Если расплачусь за ночь, что будет хороша,
Станет ли ещё прекраснее твоя душа?
Несказанный вечер
Чтобы с милой мне была приятной встреча,
Разукрасил всё вокруг прекрасный вечер.
Он луны алмаз оправил жемчугами звёзд,
Облаков перистых серебро он к горизонту снёс,
При безмолвной тишине цветы мечтой одел,
Всем теням волшебно нежности вложить сумел,
Очертаньям гор вдали очарованье подарил,
Ангелов по ним с небес на Землю пригласил,
Чтобы мне с любимой рай земной открыть навечно.
Потому приятен мне он — этот несказанный вечер.
Спаси
Спаси меня, ночь, от великой тоски,
Укрась мои мысли прекрасными звёздами.
Ты мне улыбнись белоснежными розами,
Побудь же со мной, чтоб мы стали близки.
Чтоб мог я потом восхищаться тобой,
Любимою звать сколько б лет ни прошло в одиночестве,
Чтоб помнилось мне, как ты лунной фатой
Касалась меня, говоря, что любить меня хочется.
Королева
Молодой королевы я грудь целовал,
А теперь украшаю цветами её.
А за окнами Бог жемчуга разбросал
Для влюблённых по полю чарующих звёзд.
Королеве моей жемчуга не нужны,
Украшаю её королевскую грудь
Белоснежными розами, чудом весны,
А на сердце не радость, а чёрная грусть.
Королева уснула моя при свечах,
И цветы ароматно вздыхают о ней,
Смерть целует её, ну а жизнь — в зеркалах
Отражает мне счастье непрожитых дней.
О былом
Что же ты, сирень
Отцветаешь,
Каждый новый день
Всё страдаешь,
Лепестки с цветков слетают
Нежными слезами о былом.
Ива
Красавица-ива собою любуется в зеркале вод,
Солнечным гребнем ей волосы чешет любимый её —
Ветер певучий, что песнь ей поёт о любви.
Страдану-ка я...
Носовой платок я уронила,
Думала, его поднимет милый,
Но его поднял другой — постылый.
С той поры я без платка — неряха,
С грязной, потной и сопливой ряхой,
Без него я, как пряжи пряха.
Не вернул его тот хряк несчастный.
Он с платком, я ж сердце рву на части,
Без платка и без любви я чахну!
Три ожерелья
Утром и вечером носила Земля ожерелье из зорь,
Днём же красуется в солнечно-синем,
Ночью же — звёздное, лунное, с чёрным оттенком на ней.
Открыть...
О ком же грезит ночь звездами
С белоснежными садами,
О чём она весной мечтает —
Никто, никто о том не знает.
Но я хочу открыть любимой,
Что ароматными садами,
Цветными райскими звездами
Ночь думает о паре милой:
О нас, усыпанных цветами.
Месяц
Я видел свет в твоём окне,
Разгоралась в нём твоя свеча,
А странник-месяц в вышине
Что-то думал, глядя на меня.
Он видел, что, как мотылёк
Я летел в огонь твоей любви сгореть,
И песнь о том из звездных слов
Он с блаженством нежно миру начал петь.
Простынка
Моя простынка всё же многим женщинам казалась небом,
Они на ней сияли звёздами цветными.
А я, как месяц плыл из рук их в руки им, твердя, что мне бы
Спать всегда, любви свершая подвиг с ними.
Теперь моя простынка уж до дырок истрепалась,
И женщин больше не заманить на неё без слёз.
Сижу её латаю, но цветёт на сердце радость,
Что я, как Бог, латаю небо для своих прелестных звёзд.
Песня
Я песню свою нарисую на сердце твоём,
В ней будет прекрасное море цветов.
И двое красивых влюблённых, тонущие в нём,
Недвижно застывших от нежностей слов.
Узнаешь ты сразу, что это тонул я вдвоём
Когда-то с тобою. И нежно меня
Ты вспомнишь и скажешь кому-то, что ночью и днём
Ласкает тебя чудо-песня моя.
Многообразность
Да! Ты одна.
Но ты — луна,
И ты — цветок,
И ты — волна,
И ты — венок,
И ты — весна,
В которой я
Цвету, любя одну тебя.
Угощение
Кому какое льёт вино Всевышний
В бокал чудесный, многогранный, жизни.
Но все, по-разному пьянея, сходимся в одном —
Жизнь — это бокал, из которого нас
Угощает Бог познания вином.
Зимние мечтания
Мимо девушек весной в саду
Я, конечно, молча не пройду.
Я спрошу красивую из них:
— Для чего же сада белый стих
Ей желается, любя, читать?
— Ты, мой милый, можешь первым стать
Для кого потрачу ночи я,
Чтоб ты стих постиг через меня, —
Так ответит та, что краше всех,
Улыбнётся и раздастся смех.
Так когда же будут девушки в саду? —
Падает снежок на голову мою.
Бриллианты
Бриллиантами слёз вытекает страданье из глаз моих,
Ведь померкло могучее солнце любви моей —
Это значит, что вечная ночь у моих очей
Бриллианты себе соберёт для прекрасных небес своих.
Чародей
Я вечер украсил цветами, мечтами, звезд;ми.
Дарю его всем я навечно, замечу, беспечно,
Ведь, что ни дари вам на память — всё вянет иль тает,
Но верю, мой образ цветами, звезд;ми, мечтами
Из девушек кто-то украсит, поплачет, спать ляжет,
Чтоб в снах ей продлился мой вечер, замечу, навечно.
Безмолвный...
В душе моей родились песни,
Их рой бесчисленный чудесный,
Им хочется к твоей душе коснуться,
В мир звёздный твой великий окунуться,
О, небо, камень я — лежу безмолвный
В плену своей мечты большой бесплодной.
День
Юный день распахнул мне объятья,
Сердце в солнце своё превратив.
В саду
Было время — счастье бабочкой порхало
В саду, где расцветали человечьи души,
Но моя душа о том, увы, не знала,
Бутон свой не раскрыла, в мире самый лучший.
А когда раскрыла, счастье уж сидело,
Пило нектар с других цветов прекрасных ярких.
И душа моя печалью заболела.
С тех пор она в слезах, в бреду, в наряде жалком.
Поминки
Вы начните поминки по мне при цветах на рассвете,
Пусть вы их ароматом напьётесь, как чудным вином.
Ну, а если вам малым, ну малым покажется это —
Прикатите вы с неба бочонок пьянящего солнца.
Его пейте с утра и до вечера, ну а потом,
Приложитесь к бокалу с закатом и пейте до ночи,
                до донца.
И молитвою звёздной поминки закончите вы,
Пожелав мне в пути до прекрасного рая
                блаженных минут.
И, кто знает, возможно, потом вы увидите сны,
Что вас тоже когда-то красиво, как вы же меня,
                на земле помян;т.
Звезда
На цветное жизни полотно
Я смотрю и вижу лишь одно:
Свечу, цветы, вино
И девы взор в окно,
Где, за которым ночь, темно,
Где я — звезда — уже давно.
Подарок
На времени нить
Бог ночи и дни
Нанизал
И сказал:
Тебе я, Земля,
Ожерелье дарю,
Красуйся же в нём,
Ведь тебя я люблю.
При свечах
Благородные свечи заплакали ночью о жизни моей,
Слёзы их восковые на белую скатерть стола
                наплывали,
А Господь из родного Святого угла в мой смотрел
                недопитый бокал
И о чём-то бесстрастно молчал, тайну лья из очей.
Я сидел у печальных свечей, а из глаз, а из мрака
                души из моей
На их свет выплывали слезинки мои,
                как алмазы скупца,
И стекали к устам, на которых ещё сохранился
                жар девичьих губ,
На которых и мой поцелуй сохранится теперь.
Букет
Лет букет мне подарил Всевышний,
Он им украсил вазу сердца моего.
Но облетают быстро лепестки его,
Падая в пространство мира жизни.
Перед зимой
Когда ветер осенний вздохнул на цветы,
То подумала я, что, возможно, и ты
Так вздыхаешь, припомнив меня, как цветок,
Что последний сейчас уронил лепесток.
Прошептал...
Мне встречный ветер прошептал,
Что он мою любимую видал:
Она в цветах на склоне дня
Мечтает, как цветок, любить меня.
К образу
Ум, ты прекрасный, мой конь необычный,
Неси мои мысли скорее туда,
Где ожидает их образ красавицы-девы,
Который их любит, тоскует по ним.
Пролетел
Почему же ангел мой пролетел, не коснувшись меня,
Но, наверно, забыл, позабыл, что помочь-то мне надо,
Чтобы девушка та, по которой тоскую всё я,
Расцвела предо мною, как цветок необычного сада.
В пустыне
Я всегда одинок, как в пустыне цветок.
Вяну я без любви, как цветок без дождя.
Тот цветок, что поёт для меня,
Что он тоже, как я одинок.
Увядает вдали от дорог
Навсегда без дождя,
Без любви, как и я.
Под венец
Я однажды с удачей пошёл под венец.
Но священник от Бога печально сказал мне такое:
— Я могу обвенчать вас без злата колец,
Но не будет у вас ни минуты желанья к покою.
И тревога за вечное счастье потушит ваш свет,
И в потёмках на ложе прекрасных разбитых сердец
Ты проснёшься однажды один — и печален и сед,
Оборвёшь свою жизнь, как чудесную песню певец.
Я бледна
Я бледна, как луна,
Я без сна, как она.
Взор стремлю я к цветку
И шепчу я ему:
Милый ждёт,
Песней рвёт
Тишину,
Как фату
Вечных слов
Где любовь.
Я к нему, я к нему —
Вся дрожу, но иду.
Я одна, как луна,
И бледна, как она,
И шепчу: я люблю,
Я люблю, я люблю...
Венчание
С красивой прозой-
Розой
Стих-жених
Стоит,
Я венчаю их
В словесном храме образов.
Тебя нет
Ветер холодный печально гуляет в осеннем саду облетевшем,
Где в летнюю пору мелодии лунных лучей
                и цветных ярких звёзд
Среди листьев деревьев звучали, где нежное солнце
И пчёлы весёлые каждый цветок целовали,
И всё это видела, слышала ты, когда рядом со мною была,
А теперь тебя нет, и печальную музыку туч
                со звёздами холодными
Слушает немощный ветер.
Лелею
Смотрю, как ветер тишайший целует цветок,
И чудную мысль одиноко лелею,
Что это не ветер, а я на распутье дорог
Прощаюсь несмело с невестой своею.
Склонившись...
Однажды, склонившись к цветам, я спросила:
Чьи это чувства в цветы превратились?
Чьё это сердце их кинуло мне?
Но нежно, стыдливо молчали цветы, украшая мой взор.
Лебедь и роза
Нынче голубой луной обвенчан был
Чёрный лебедь с розой алой.
Утром мне об этом ветер сообщил
После свадьбы их, усталый.
В молитве
Мои дни в поцелуях могучего солнца
Помяни ты, любимая когда-то словцом,
В той молитве о них, что прочтёшь с просветлённым лицом
При лампаде луны, что зажжёшь у оконца.
Увы
Жизнь моя цветною нежной бабочкой порхала,
Наслаждаясь миром и любовью, и мечтами.
Ею любовался Бог и украшал цветами
Путь её к себе: увы, она о том не знала.
Закат
На белую простынь зимы
Ложится красивый закат,
В объятьях он песенной тьмы
Уснуть навсегда будет рад.
Стих
Месяц-красавец небесный жених
Радостно светом коснулся к невесте-Земле,
Звёзды о том вековечный свой стих
Из разноцветных лучей написали на мгле.
Сорву...
В цветущий жизни сад тебя зову,
Я в нём тебе цветок любви сорву.
Расцветает
Вечность расцветает разными цветами.
На Земле они нам — дни и ночи.
В последний путь
Когда в последний путь вы будете меня нести,
Подумайте, что я — цветок, желал ещё родной Земле цвети,
Но жребий Богом брошен был, и в райский чудный сад цвести
Поможете ему меня, цветок с Земли перенести.
Надгробье
Вы не верьте в то, что мир навек остался без меня,
Он со мной в тиши могилы, где его покою я.
Надпись на могильном камне
Жизнь пронеслась удивительным сном,
С Богом теперь говорю я о нём.
Цветник
Чувств цветник в душе моей разбил Всевышний,
Чтоб мне о нём с восторгом говорила милая моя.
Поток
Дней моих поток неудержимый
Мчится в Вечность необозримую.
Жизнь
Лошади, женщины, звёзды,
Свечи, погони, цветы,
Море, туманности, слёзы,
Счастье, единство, мечты.
Цветы...
Мои чувства — цветы, на которые ночи и дни
Прилетает любимой душа.
Скрипка
Где-то плачет о безвозвратном чья-то скрипка,
Я, её жалея, слёзы утираю на своих глазах.
Мысль
Я бросил мысль великую в века,
И от неё теперь на них круги годов.
В разлуке
Как осенью листья цветные слетают с деревьев,
Так и душу мою покидают все радости песен,
Когда я в разлуке с любимой.
Соединяются
Соединяются порою в поцелуе страстном лёд и пламя,
Чтоб паром в мир влетели грёзы их любви.
Занавес
Я на сцене жизни роль свою сыграл
И смерти чёрный занавес меня закрыл от солнечного мира.
*
Когда среди несчастий чёрных
Час спокойного веселья вдруг настанет,
То он, как месяц ясный ночью
Радости лучами сердце обласкает.
*
Мысли, как звёзды, мои.
Сердце, как солнце, в груди.
Месяц, луна — украшения их.
Неба же синь — есть мечтанья о них.
А облака же, как ширма, как стих,
Уж как в песне о них, да о них…
*
Вереница дней в сознании моём кочует,
Они любовью все моей освещены, как солнцем.
Да, некогда я с ними был здоров, певуч и юн,
Но теперь я болен и прошедшим я врачуюсь.
*
Приснилась мне в одежде белотканной,
Как женщина, красавица-луна.
Ты ходишь по небу одна, одна,
Тоскуя ночью средь красавиц-звёзд.
О ком, о ком же будучи без слёз,
Тоскуешь ты одна, прослыв чуть странной!?
*
Солнце свет проливает вокруг,
А я же из глаз своих — нежность.
И каждый из нас, как безбрежность,
Где и нежность, и свет неразлучны.
*
От серебра луны мерцает даль,
Она как Вечности любимая страница,
Которую читает с упоением каждый человек.
*
Ночь эта — дерево синее с гроздьями звёзд,
Утро в свой белый подол их цветной урожай соберёт.
*
Как будто бы невеста в белую фату
В иней принаряжена берёзка у окна.
Смотрит, смотрит нежным взором в комнату она,
Где спит мужчина и видит в снах её одну.
*
Луна запуталась в ветвях деревьев сада,
Её лучи на землю падают ажурно.
Ступаю я на них, и на сердце услада,
Что по ковру цветов и света я иду не бурно.
*
Лес большой, дремучий и тенистый
Приглашает путников к себе,
Там, где я — цветок цветистый
Пчёл, шмелей и ос влеку с небес.
*
Сердце зимы из снегов,
Сердце весны из цветов,
Сердце моё из любви —
Видишь, любимая, ты.
*
Зовёт меня пречистая любовь,
Пресветлый Божий луч с небес,
Чтоб осветить души природу
Той, в которой я цвету.
*
Милой глаза голубые при алом закате
С грустью при мне на цветы засмотрелись когда-то.
Слёзы их мне подсказали, что ангелы нам не вернут
Рай бесконечно красивой любви и цветущих минут.
Вдаль убегали от нас, пропадая вдали, неземные земные цветы.
*
Луна — краса-девица,
И её подруги — звёзды
На себя не могут надивиться
В зеркале воды Земли.
*
Я прихожу к тебе, когда луна со звёздами смеётся,
И говорю: желаю видеть их прекрасный блеск
                в твоих глазах,
Где прежде радуга играла красками и само собою 
                любовалось солнце,
Где снова будет утро голубым приветом вытекать из них.
*
Моя любимая в цветах ночных,
Как луна средь звёзд цветных.
*
Возле бокала с вином догорает свеча на столе,
А за окном поцелуи Луна шлёт безмолвной Земле —
Сердце трепещет моё в ожиданьи любви в полумгле.
*
Когда-то Земле подарила Луна
Бесподобное белое платье,
В котором с тех пор щеголяет она,
Навевая Луне мысль о счастье.
*
В саду бесконечно красивых веков
Цветы моих мыслей волнуют людей лепесточками слов.
*
Горят в моём храме души
Любимой зажжённые свечи любви.
*
Вижу я из окна:
Снежных дней полотно
Расстилает зима.
*
Я у костра надежд вино мечтаний пил.
Казалось, жизнь свою я в счастье утопил.
Но вдруг костёр потух, и кончилось вино,
И тьма по сердцу расстелила полотно,
И близкий к смерти путь мне грезится в ночи
Под отблеск чьей-то дальней вспыхнувшей свечи.
*
Из слов я сплёл венок,
В котором блещет мысль одна,
Что жизнь нам дарит Бог,
И заберёт её он в небеса.
*
В огне времён, как мотыльки сгорают дни,
Когда не любишь никого,
И как весенние цветы цветут они,
Когда к тебе придёт любовь.
*
Лет моих бесподобный цветистый ковёр
Наносит мой Бог в изумительный жизни ковёр.
*
Напоил меня Бог снами сладкими,
Окружил меня цветами яркими,
И вложил в уста мои слова любви прекрасные,
Чтобы с них они слетали — нежные и страстные.
Наделил меня мой Бог дарами разными,
Но забыл он голос дать мне — камню с метастазами.
*
Звёзды стыдливо купаются в речке.
Смотрю я на них из цветов на лугу.
Мысли мои украшает природа
Гармонией, чудом, призывами к вечному.
*
К Земле прижался лунный свет,
А у меня любимой нет,
И грустный соловей поёт о том окрест,
Что у меня любимой не было и нет.
Но звёзды говорят с небесных мест,
Что где-то для меня невеста есть.
*
Когда медленно ночь покатила луну в небесах,
Ветер нежно вздохнул и затих в высоте над цветами,
Он подумал, наверно: в последних осенних их снах
Лепестки их ласкало светило с дневными лучами.
*
За моим окном, раскрытым настежь,
День весенний солнце людям дарит,
Только я о ночи звёздной размечтался,
Поджидая с милой страстного свиданья.
*
Что-то невесело мне,
Розы в саду отцвели,
Тучами дни облекли
Грусть и тоску на Земле.
*
Земля сегодня ночью звёздную рубашку приодела,
Лунный гребень в волосы воткнула
И, как на выданье девица, с нежностью задумалась о чём-то.
*
Невестой мысль, ушедшая от Бога
В одежде слов прекрасных,
Походкой нежной слога
Пришла к рассудку моему.
*
Напрасно заря умирает.
Я плачу о том, что её не вернуть никогда,
Не вернуть, чтобы небо украсить,
Хотя будут другие, но вот такой — никогда.
*
Боже, жизни цветка лепестки обрываю:
Любишь, не любишь меня ты, — гадаю.
*
На сердце вновь моём ненастье,
Облака печали скрыли солнце-счастье.
*
В цветных одеждах слов
Блуждает по миру любовь.
*
На аромат цветка летит пчела,
Как я летел вчера
К цветку любви души твоей.
*
Чтобы радужно жизнь засверкала твоя
Среди тёмных печалей и бед,
Всевышний тебе посылает светлейшей надежды лучи.
*
Ветер юности бушует
В моём саду цветущих чувств.
*
Я опыт жизни накопил,
Чтоб расточать его другим.
*
Пройдись по полю моей любви
И чувств моих цветы сорви, любимая.
*
Тишине всегда приятен нежный звук,
Потому он  ей приятель, милый друг.
*
Моей любви сосуд разбила ты,
Теперь его осколки в днях моих сверкают.
*
Когда-то о любви своей любимой ветер песни пел,
Но, разлюбив её, слова тех песен растерял цветами по Земле.
*
Чудных слов вуаль ночь подарила памяти моей,
Чтоб днём она была загадочно красивой.
*
Ива стыдливо склонилась над старым прудом,
Месяц и звёзды нагие купаются в нём.
*
Из кудели тьмы и света
Бог создал ковры ночного неба.
*
Прожитый мною каждый день монетой золотой
Кладу в суму я жизни — страннице земной.

Обращение к залу
Погодите, подождите —
Я не всё ещё сказал.
Не шумите, не шумите —
Здесь, наверно, не вокзал.
Жизнь такая, жизнь такая
Привлекательна собой,
То в одежде, то нагая
Удивляет красотой.
Всем желает, всем желает
Всем отдаться навсегда,
Но заманит и проклянет
И погубит без труда.
Но проклянет и вспомянет,
И полюбит вдруг потом,
На себя она затянет,
Зацелует бабьим ртом.
Греховодники мы, люди,
С нетерпеньем ждём тех ласк.
И за то нас, верно, судит
Дама в чёрном — смерть сама.
Вот теперь вы уходите,
Я про всё вам рассказал.
И живите вы, живите
Так, как кто из вас желал.
И любите жизнь, любите
Так, как кто из вас желал!