(была у нас такая учительница К.З.Т.)
Несбывшейся подруге
Глядишь на меня, так долго глядишь,
Ни в чём не виня, о чём-то молчишь,
Молчанья боюсь, на нас вдруг
свалившегося,
Подруга моя, несбывшаяся.
Всё плохо? Ну, что ж! Это как посмотреть.
Прошло - не вернёшь, чего ж тут жалеть.
Рука на столе, в тонких пальцах
сломившаяся,
Подруга моя, несбывшаяся.
Мне боль прошлых дней тебе принести,
Ладонью твоей печаль развести,
Вдвоём бы всплакнуть над нелепо
сложившимся,
Подруга моя, несбывшаяся.
Я долгую грусть у сердца ношу,
Тебя не виню, простить не прошу,
И бьётся твой взгляд о темень
сгустившуюся,
Подруга моя, несбывшаяся.
Вечер встречи, как всегда проходил в конце февраля, через пять лет после последнего. Как всегда была метель, но, не смотря на это, выпускников собралось много. Да и учителя, что в школе работали, многие приехали. Среди них были те, с кем мы начинали рабо-тать там, в стареньком здании школы, за речкой под тополями. Бывшие девчата теперь почти пенсионеры. Милые родные лица. Они такие же вдохновенные и совсем не изменившиеся. Мы все вышли из той нашей общей далёкой юности. Мы были дороги друг другу, потому что знали и помнили друг друга ещё молодыми. Мы жили в памяти друг друга уже многие годы.
Было застолье, было веселье, тосты, воспомина-ния и, конечно, наш любимый тост «За бабс!». Потом были уединения, тихие интимные беседы о настоящем и о том далёком полуреальном прошлом, где мы были молоды, где мы были вместе. Мы с Маргаритой, моей обожаемой Марго, оказались в кабинете домоводства. Кабинет маленький, уютный, с вязаными зайчиками, пёстрыми собачками и прочим рукотворчеством. Марго моя несбывшаяся подруга. Бывает так: вроде люди созданы друг для друга, но жизнь распоряжается по-другому, разводит их, разъединяет. Мы вспомнили кое-что из той далёкой жизни. Там было всякое: и смешное, и грустное.
- Знаешь, что я не могу забыть из той жизни? – начала Рита, - это последний Новый год здесь в деревне. Он стал для меня каким-то пророчески - определяющим. Началось всё с новогоднего бала в школе. Мы тогда целый спектакль ставили, ты же помнишь, сама нам со сценарием помогала. Ну, дети навеселились, проводили мы их, ты тогда тоже рано ушла. А мы в тесном кружке праздник продолжили. Помню под ёлкой сидели, наряжались, песни пели, дурачились. Я сначала как все бы-ла в ударе: пела, плясала даже, что со мной редко бы-вало. Потом, помню, настроение резко изменилось, с чего бы это? Девчонки говорят, что я сильно побелела и куда-то засобиралась. Они пытались меня удержать, но бесполезно.
А я зов почувствовала странный, что это такое, трудно передать. Оделась, вышла на крыльцо. Темно, где-то за облаками осколок луны, метёт. Старая наша школа, где она находилась! На краю деревни, за каким-то ужасным болотом. Весной и осенью там все тонули в грязи, а зимой в снегу.
Мы жили тогда в двухэтажке на Центральной, ты помнишь. Чтобы туда, на центр добраться, надо было и мост над замёрзшей речкой одолеть, и гору могильную, а дальше мимо этих самых могилок по поляне пройти метров 300. А поляна, конечно, снегом занесена, хорошо, если тропинку вслепую нащупаешь. Так следы кое-где пунктиром намечены. Сейчас, наверное, зимой там никто не ходит. А тогда большая часть учеников эту тропку всю зиму топтали, сугробы мерили. Ну, вот я и подалась по этой дороге одна в странном своём состоянии.
Шла как во сне. До моста кое-как пробилась. Тут ориентиров побольше было, не заблудишься и ночью. На мосту, помню, стояла долго. Хотя смотреть-то было не на что. Речку замело. На мосту хорошо летом было постоять, на бегущую воду посмотреть, цветы в неё по-бросать. Романтика. А зимой, что я стояла, не знаю. Наверное, отдыхала. Тоскливо мне было. Но чувствую опять, что надо мне идти.
На ту гору и в хорошую погоду пока влезешь, три раза передохнёшь. А тут снег. Темно. Следов не видать. Потом, помнишь, там тропинка раздваивается наверху. Которая правее по полю к домам выводит, а которая левее - та к могилкам ведёт. А тут не знаю, что случилось. Может, я просто ошиблась, или ещё что, но я, видимо, влево подалась. Видно не очень я соображала ку-да иду.
Казалось мне, что я иду по следу. Потом чувствую, кружить начала, в снег проваливаться, но опять шла, не останавливалась. А метель разыгралась не на шутку, снег крутит, вертит. И вдруг я как очнулась. Соображаю, что стою возле какой-то могилки. Снег кругом по пояс, куда ступить не знаю. Нет мне хода ни вперёд, ни назад. Хотя я уже потеряла этот самый вперёд. Сразу и мысль прорезалась:
-Что я тут делаю? Где я? Куда иду?
Почувствовала, что очень устала и замерзаю. Уже и видения начались. Увидела я себя маленькой с братом - близнецом Вовочкой, потом вижу, мы с мамой пельме-ни лепим, мама что-то тихо напевает, вижу, мы с отцом едем на мотоцикле с коляской на покос. Опять маму вижу. И вдруг мама говорит:
- Дочка я тебе к празднику подарок приготовила, посмотри вниз, ты возьми его, не отказывайся.
И тут я увидела у ног своих маленькую чёрную собачку. Сидит она, молча на меня смотрит. Я понять не могу, то ли мне это кажется, то ли на самом деле собака возле меня. Наклонилась я к ней, пощупала, она от страха жмётся, но не уходит, даже тихонько заскулили как-то. Я, честно говоря, тогда этому не удивилась. Всё шло, как должно было идти. Это потом я долго над этим думала, откуда ночью, в метель на могилках взялась эта кроха.
Собачка сдвинулась с места. Она лёгкая была, а наст твёрдый, мело с силой. Собачка почти и не прова-ливалась, как скользила по снегу. Тогда и я поднялась с сугроба и за ней двинулась. Вроде сил прибавилось. Куда идём мы с ней, не вижу. Шли мимо оградок, мимо крестов покосившихся, долго шли, но, уверена, не плу-таем, верно идём. Вывела она меня к кладбищенской оградке, дальше по тропке на основную дорогу привела.
Иду, промажу мимо тропки, провалюсь, выкарабки-ваюсь. Собака ждёт меня. Наконец поворот на основ-ную дорогу. Тут осколок луны из-за тучи показался. Поляна по обе стороны тропинки блестит, как отшлифованная. Ветер её гладит лучше наждака. Мне тогда показалось, что я вижу себя со стороны: маленькая одинокая фигурка долго, устало движется по узкой дороге в слабом свете луны. Кажется, этой дороге нет конца. Пусто, одиноко, тоскливо.
Но, слава Богу, конец моим похождениям пришёл. Добрела я до переулка. И тут я поняла, что собачки-то нет, исчезла. Что убежала она, успела скрыться? Сразу фраза вспоминается: «А был ли мальчик?». А была ли собачка? Добралась я до дома. Поднялась на второй этаж по нашей очень крутой лестнице. Вошла в квартиру вся в снегу, опустилась на стул возле двери и зарыдала. Снег на мне тает, ручьи бегут, слёзы бегут, всё перемешалось. Потом рыдала на кровати и никак не могла понять, что же это такое со мной было.
Рита провела ладонью по лбу, как будто отгоняла прочь какое-то видение. Потом она продолжила уже более уверенно и обыденно:
– Вот видишь: я хороший учитель, устроилась непло-хо, дети меня любят. Но я одна. Понимаешь, как та фи-гурка среди зимнего занесённого снегом поля. Прошло столько лет, а я живу всё как под властью того события, того видения. Не было большой любви, нет семьи, даже ребёнка себе не родила. Мой удел – одиночество.
Я, глядя ей в глаза, сжала пальцы её руки и спро-сила:
- А ты не хотела бы пройти по тем местам. Может это твоё наваждение исчезнет, и в жизни будут перемены к лучшему?
– Нет – вздохнула Маргарита, – теперь поздно уже что-то менять. А к этому видению своему я привыкла, без него мне, пожалуй, скучновато будет.
Кто-то из гостей весело шумно ввалился в класс, разрушив наш интим. Что ж, пора возвращаться из прошлого в реальность. Мы ещё долго сидели с девча-тами за столом, всё шло, как положено в весёлой ком-пании. Когда мимолётно я бросала взгляд на немного плоское, широкое, круглое лицо Риты, такое родное и немного отстранённое, в голове звучали строчки Ахматовой, написанные, в общем-то, по другому поводу:
«Как будто вышедшие из тюрьмы,
Мы что-то знаем друг про друга ужасное,
Мы в адском круге,
А, может, это и не мы…»