«Постарайся задавить в себе все проявления агрессии. Это становится заметным. Мы не можем бесконечно ждать нового человека. Ты нам нужен. Все, что мы делаем - в твоих интересах. Присмотрись к окружающим, выдели осведомителей. Не иди на близкий контакт ни с кем. Мы тебе укажем, кого можно будет привлечь к работе. Больше сосредоточься на своих обязанностях. Скоро мы тебе откроем твое задание и постараемся вернуть память. Для этого тебе нужно успокоиться, если хочешь, свыкнуться с текущей ситуацией. В противном случае возможен коллапс. Не ломай наших надежд на тебя. Будь терпеливее».
Подписи не стояло, да она и не нужна была. В авторе записки я видел того первого инженера. Бумагу порвал на максимально мелкие кусочки и спустил в унитаз. Выждал время, еще раз спустил воду. Потом вышел. Перед кабинкой стоял Миша.
- Ты чего там застрял? Веревку проглотил, что ли?
- Да, есть малость, - я скорчил мину и потер по животу. - Наверное, съел чего-то не то.
Мы непринужденно похихикали тогда, но меня этот случай несколько напряг. Я решил быть осторожнее с Мишей и, как показало будущее, решение мое было верным.
На следующую смену я шел честно работать на благо незримых хозяев, но включив по полной глаза и уши. В сердце была уверенность в себе. Я был не один, и это было важнее личных эмоций. Была задача и цель. Правда, я не очень ее себе представлял, но одно ее существование давало силы. Все постороннее, не касающееся моих обязанностей, я постарался выбросить из головы. Так стало легче работать. Вся моя последующая жизнь превратилась в мгновение - от письма до письма. И письма приходили. С четкими указаниями действий и поведения. С необходимыми предостережениями и запретами. Я потихоньку втягивался в конспиративную жизнь. Конкретного задания мне не давали. Похоже, что меня просто учили выживанию в условиях сопротивления, и это было ценно. Люди исчезали по любому поводу. За нарушение внутреннего распорядка, за попытки в чем-то разобраться или что-то вспомнить. Попытки вспомнить пресекались жестче, чем явные проступки. Это почему-то сильно пугало наших хозяев. И от этого жажда воспоминаний только усиливалась. Однажды мне пришло сообщение, что наступил момент, когда мне дадут ключ, который позволит мне сломать блокировки и вернуть память. Я должен был приготовиться. Этого письма я ждал с удвоенным нетерпением.
Новый мальчик, который заменил Илью, оказался достаточно веселым и общительным. Мы с ним сошлись. Старая компания наша не распалась. Мы так же встречались вечерами и проводили все личное время. Так же травили байки и ржали по пустякам, но все чаще то один, то другой как-то осекался на полуслове. Чаще я замечал странные взгляды своих товарищей друг на друга. Видимо и я бросал настороженные взгляды. Мы редко смотрели друг другу в глаза. Только один из нас был раскован и предельно искренен - это новый Илья. Его наивность и неосведомленность стала вдруг чем-то ценным для нас всех. Не сговариваясь, мы опекали его. По злой иронии хозяев Илью поставили за тот же станок, на котором работал прежний Илья. Не знаю, каким он был специалистом, но, бегая по цеху, я не замечал, что мастер делает ему замечания. Старый и новый Илья не были похожи. Новый был моложе, но что-то роднило их, может быть имя. Может чувство, что наш Илья что-то знал о нашей реальности и не говорил нам, щадя нас. Что мы не усмотрели того кризиса, толкнувшего его на бунт. Что мы эгоистично были заняты лишь собой, своими переживаниями. Кто-то из нас назвал однажды новенького «Молодой», и это прозвище было сразу принято с молчаливого согласия всех. Я задумывался о Молодом как о союзнике или напарнике в деле сопротивления, но открыто сказать ему хоть что-то не мог, а свое невидимое руководящее звено спросить не решался, тем более что связь наша была односторонней. Инструкции, которые давались в посланиях, я старался соблюдать точно, и поэтому самодеятельности решил не допускать. Сверху виднее, что делать и с кем сходиться. Все должно идти своим чередом.
Очередное послание, которого я ждал так долго и с таким нетерпением, наконец, пришло, и, как всегда, под конец одной из смен. Его, как и в прошлый раз, подбросил мне в корзину возле утилизатора кто-то из инженеров. Ребята работали профессионально. Я практически не видел никого из них в лицо. Да и со спины замечал часто уже мельком. Бывало, пытался пронаблюдать за поведением или мимикой кого-нибудь из инженеров, в надежде выявить союзников, но тщетно. Хотя инженеры и не ходили толпами по цеху, кто-то из их состава всегда был на виду, поэтому лица особо не запоминались. Некого было различать по лицам. Они были просто люди в голубом. Станочники с ними хоть и редко, но общались, не в пример мне. Может быть, они и различали инженерный состав в лицах, я - пока нет.
И вот я держу послание, которое должно вернуть мне память, и не решаюсь открыть. Как всегда ближе к отбою, как всегда запершись в кабинке туалета. Сижу на крышке унитаза и смотрю на сложенный листок. Что я помню на данный момент? Когда-то давно я пришел на завод. Лысый в халате. Лифт вниз. Лица друзей и соседей по койке. Маковое поле. Темный подвал какого-то дома, где жило невиданное чудовище, пожирающее маленьких детей. Лицо женщины, при воспоминании о котором, почему-то сдавливало грудь. У Кольки была большая машина, и мне страшно хотелось иметь такую же или больше, но ни дед Мороз, ни на День рождения мне ее не дарили. Этот факт, помню, меня очень удручал. Еще говорящие лошади. Или это был сон? Последнее время мне часто снились цветные сны, и я плохо различал, где отголоски памяти, а где фантазии. Белый клочок бумаги лежал на ладони, и пора было решаться развернуть его. Выдохнул резко воздух и развернул. Все послание состояло из одного предложения. Я не сразу понял смысл фразы, но тело мое среагировало сразу:
"Тебя зовут Андрей Николаевич Парфенов".
Далее: http://www.proza.ru/2016/02/24/613