1985 год. Август.
Экзамены в институт благополучно сдал кто-то другой. Кто-то другой гулял по ночам, во всей прелести познавая романтику юности. Тоня же, со всей ответственностью взяла на себя быт и хозяйство, приютившего ее дома. Готовила, стирала, прибирала, гуляла с хитрющей Белкой.
Эта умная дворняга, была своенравна и сама себе на уме. Она всегда четко знала заданное направление и мысли гуляющего с ней члена семьи. Могла сто раз пройти вдоль дома туда и обратно, при этом радостно подбегая к зовущему и позволяя потрепать себя по рыжему загривку. Стоило же только подумать, что пора возвращаться домой, дозваться собаку не было никакой возможности. В итоге получалось, что не Тоня выгуливает собаку, а собака ее. Впрочем, девушке это было только на пользу. Если бы не одно, но…
С момента ее ухода из дома началось светопреставление.
В квартире Беловых, не замолкая, звонил телефон. Все мамины друзья и знакомые спешили поставить на место эту отбившуюся от рук девчонку, вразумить, пристыдить, повлиять. Елена Владимировна, раздавала телефон квартиры Беловых налево и направо, посвятив всё свободное от работы время организованной травле вышедшей из повиновения дочери.
Разгневанная женщина часами просиживала возле телефона, бесконечно повторяя историю о неблагодарной дочери, променявшей мать на мужика. С каждым разом эта картина, обрастая всё новыми подробностями, становилась всё ужаснее. Знакомые не переставали удивляться: когда же из этой славной, весёлой девочки успел вырасти такой эгоистический монстр?
Те, кто был знаком с семьей Беловых, приходили лично. Просто считали своим долгом прийти и поговорить. Мирно, по душам: «Антонина! Как ты могла так поступить с мамой? Она воспитывала тебя одна. Тянулась на тебя. Ночей не досыпала! Немедленно извинись и вернись домой! Ты должна на коленях вымаливать у матери прощение!»
Чувство вины у семнадцатилетней девушки зашкаливало. Она понимала, что виновата. Очень виновата. Но не понимала – в чём? За ЧТО ей просить прощения? Душу переполняли стыд… и гнев от собственного бессилия. Ну, не садиться же ей самой на телефон и не обзванивать весь город в попытках оправдаться, рассказать, как было всё на самом деле? Да и кто ей поверит? А, если и поверят, то мигом попадут в опалу к Елене Владимировне, и тогда к этой страшной истории присовокупят и их. Пластинка заиграет с начала, с добавлением новых героев. Никто не желал оказаться на месте Антонины. Даже воздержавшихся тут же причисляли к рангу врагов. Значит, надо было быть «ЗА», чтобы сохранить статус в обществе и не бояться переглядываний и перешёптываний у себя за спиной.
Сарафанное радио вещало без передышки. Дух коллективизма работал на всю катушку.
Антонина, как затравленный зверек, вздрагивала от каждого звонка по телефону и в дверь, и скоро совсем перестала выходить на улицу.
В двадцатых числах августа Надюшка с Наташкой перебрались на жительство в Академгородок. Первая учиться, вторая работать. Им дали место в общежитии и девчонки с головой окунулись в веселую студенческую жизнь.
Положение Тони усугубилось. Они остались с Мишей вдвоем. И, если Антонина ещё лелеяла надежду как-то выкрутиться из этой ситуации, то Михаил уже всё решил и не допускал даже мысли, что девушка куда-нибудь от него денется. Жить ей негде, денег и работы нет, друзья все на стороне Елены Владимировны. Выбор не то чтобы не велик, его просто нет. Даже путь в любимый театр, где девушка отдыхала от жизненных дрязг всей душой, ей теперь был закрыт. Как бы то ни было ходила туда она к маме. А теперь? Театр – та же деревня. Все судачат и перемывают косточки распоясавшейся девчонке. В тихом омуте вот, оказывается, какие черти…
Со своей стороны Михаил этому был очень рад, считая влияние театра развращающим, а всех артистов – козлами.
Посовещавшись, старшие Беловы забрали из старого, осевшего в землю домика, на краю города, стариков, родителей дяди Юры, к себе в квартиру. Молодым было предложено переехать в этот дом и пожить отдельно.
Отступать было некуда. Антонина даже была рада такой возможности. Находится в районе, где выросла, не было сил.
Окраина, где они поселились, называлась ласковым именем «Инюшка», одноименно с протекавшей здесь речкой. Место было тихим и спокойным. Тоню тут никто не знал. Маленькие пустынные улочки с износившимися кривоватыми хатками, крики петухов и лай собак, вкупе с ядрёно пахнущим навозом воздухом, внесли в сердце Антонины какое-то тупое умиротворение. Начиналась новая жизнь и хозяйкой этой жизни была она сама. У неё теперь был свой дом, требующий тщательной чистки и обустройства, и девушка яростно взялась за работу. Сил было много, поэтому деревенские будни с водой в колонке, топкой печи и удобствами во дворе не казались обузой, скорее – романтикой. Весь запас знаний о полноценной семье, почерпнутый из книг и своего, ещё такого маленького, жизненного опыта, Тоня добросовестно пыталась воплотить в жизнь. Она вычищала все углы, отдраивала застаревший жир с доставшейся вместе с домом посуды, замазывала огромные щели в почти вросших в землю мутных окнах. Всеми силами старалась соответствовать сложившемуся в голове образцу.
Мишин семейный сценарий, как оказалось, значительно отличался от её. Он поступил учиться в институт и уходил из дома очень рано. После учёбы частенько заезжал либо к родителям, либо к друзьям и возвращался только к ночи. Правда, от родителей привозил продукты, так как его собственной стипендии в тридцать рублей ни на что не хватало.
Когда приходил пораньше – тащил Антонину по гостям, выкладывая на дорогие подарки последние деньги из скудного семейного бюджета. У парня было огромное множество друзей, которые радостно принимали, вкусно кормили, оставляли с ночёвкой. Кочевать от одних к другим можно было просто бесконечно. Антонине же хотелось своего дома, своего уюта, своей семьи.
Как-то вечером Миша принес печальную весть. У Тониной любимой подруги и одноклассницы, внезапно, в результате сердечного приступа, умер папа. Похороны через день.
С этой семьей было связано очень многое. Правда, это совсем другая история. Но влияние самоуверенной, а подчас и резкой подруги, наложило определенный отпечаток на характер моей героини.
Умение постоять за себя всегда дорогого стоит. И Антонина, очень ранимая в душе, всю свою школьную жизнь перенимала у любимой одноклассницы все способы словесной защиты, которой та владела в совершенстве. Одна только фраза: «Вот такое я говно! И горжусь этим!» - повергала обидчиков в смятение, полное нежелание продолжать «наезд» и стойкое понимание – здесь им «ловить» нечего. И, главное, никто никогда не догадается, что обидел.
Не пойти она не могла. «Игра в прятки» не могла продолжаться вечно. Жизнь текла по своим законам и требовала ее присутствия.
Помогая готовить, поддерживая и отвлекая бытовыми вопросами подругу и ее маму, Тоня вдруг поняла, что отношение к ней совсем не изменилось и, все, что произошло, не так уж и страшно, по сравнению со смертью близких.
Люди приходили, сидели молча, некоторые вполголоса переговаривались, плакали, прощались, уходили. Много было знакомых, друзей, одноклассников и их родителей. Дух коллективизма, в сущности, не такая уж и плохая вещь.
В какой-то момент, девушка, ощутила странное волнение в комнатах. Всё было ровно как и минуту назад. Но, что-то было не так. Кто-то пришёл. Пришёл, не как все. И она знала, кто это был.
Опасаясь скандала, она забилась в дальний угол кухни и, согнувшись в три погибели, рьяно взялась за мытье посуды, перебирая в голове возможные пути к бегству.
Мама, еще не видя дочери, явно знала о её присутствии. Она расположилась в коридорчике, между кухней и прихожей, внимательно следя за передвижениями вокруг.
Антонина оказалась в западне. Посуда закончилась. Стоять над раковиной дольше не было смысла.
Мысленно обозвав себя «трусом», Тоня набрала воздуху в грудь и с гордо поднятой головой шагнула из кухни. От матери ее отделяло два шага, от входной двери пять. Этот путь казался прыжком с самолета. Возврата нет. Дальше - повезет, не повезет.
Она уже была за маминой спиной, перед глазами маячил спасительный выход. Вдруг, посреди приглушенных голосов, раздался громкий, хорошо поставленный голос:
- Здравствуй, дочь!
Повисла оглушительная тишина. Все глаза устремились на них. Тоня словно вросла в пол.
- Здравствуй, - выдавила из себя девушка, почувствовав, как заполыхали уши.
- Ты не хочешь поговорить с матерью?
- Хочу, - ответила дочь, хотя желание было прямо противоположным.
Попрощавшись, они вместе вышли из квартиры. Антонина понуро плелась вслед за матерью. Чувства вины и стыда нахлынули с новой силой, но упрямая мысль – «Сейчас будет заставлять просить прощения. Я не буду! Не-бу-ду!» - рождала в душе огромную злость, позволявшую запрятать куда-нибудь подальше, накатившие на глаза слёзы.
- Ну, что, дочь, как живешь? – мама иронично усмехнулась.
- Нормально.
- Долго еще прятаться будешь?
- Я не прячусь…
Тоня опять оправдывалась. Разговора, явно не получалось.
- Ты бы хоть позвонила, поинтересовалась – может, я умираю, и стакан воды некому подать. Может мать сдохла уже давно… Какая жестокость! Вырастила дочь, а она у меня всю жизнь отняла!
Антонина молчала. Двинуться с места и уйти – не было сил. Она безучастно смотрела на маму, видела, как та открывает и закрывает рот, но уже не слышала этих бесконечных обвинительных слов. Чтобы не сойти с ума мозг лихорадочно цеплялся за всё, что происходило вокруг. Вот подрались и расчирикались воробьи. Подул лёгкий теплый ветерок. Сорвал с берёзы первый жёлтый лист и закружил, закружил…
- Ты бы хоть домой зашла, вещи теплые взяла. Скоро осень…
- А как бы я зашла? Ключа у меня нет.
- Ты прекрасно знаешь, когда я бываю дома.
- Зайду…
Помолчали немного.
- Там тебе письмо пришло…
Сердце больно кольнуло, но сдержав дрожь в голосе, Антонина равнодушно спросила:
- От кого?
- От жениха, наверное…
Эта издевка в голосе матери, всколыхнув, еще не успевшую улечься обиду, чуть не испортила, с таким трудом налаживающийся разговор. Тоня знала от кого это письмо. Она так ждала его последние четыре месяца. Первые два – с нетерпением и надеждой, последние два – с отчаяньем.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/03/31/1373