Ну что?! Что могло случится?! И когда? Неужели сегодня ночью, когда Он вдруг проснулся с ощущением реальности непоправимого. Чего?
- Нет, пусть только явится. Пусть только переступит порог. Бог свидетель, я не ангел терпеть подобное. Всему есть своя мера. И преступив черту должно осознавать, что возмездие неизбежно.
Вскочив, Он швырнул недокуренную сигарету в пепельницу.
- Так, все, возьми себя в руки и успокойся. Хватит маяться и сидеть как в клетке, мумифицируясь дымом. Пока не поздно надо что-то делать. Но что? Думай, или на что тебе котелок дан, только скулить?
- Да хотя бы сходи и позвони с таксофона. Давно кстати надо было это сделать. А то ждал все с моря погоды. Пока мобильник, зараза, не испустил дух в самый неподходящий момент.
Утром, Он только успел набрать Ее номер, прокашливаясь в подготовке к суровой проповеди, как прелестно дисплей телефона сначала вспыхнул ярче, затем поплыл и наконец потух, пророчески зашторившись трауром.
С психа, Он чуть об стенку трубку не разнес.
А чего психовать-то в принципе, если сам натуральным кретином оказался. Плюнул бы на глубину своей обиды к той паре друзей, что была среди прочих, собравшихся на днюхе подруги.
В конце концов, что ему дороже, всегда желанная возможность быть вместе с Ней или собственный гонор? Так нет, гордыня заела.
Никак не могла забыться давняя ссора, из-за которой как Он искренне считал, полетели под крутой откос все его планы на жизненную перспективу.
Вчера вот, например, какого рожна спрашивается, Он засел бирюком на кухне заливать пивом нахлынувшую обиду от наблюдения как Она радостно собирается, весело щебеча с подругой?
Опять гонор показывал? Кому, себе?
Потом, когда уже уходя, Она с какой-то особой нежностью поцеловала его, пожелав не скучать без нее, в сердце будто шилом кольнуло прозрение Ее красоты, давно уж вроде примелькавшейся, а тут прямо ошарашившей его.
Так прелестно, Она еще никогда не выглядела.
В чем Ей не откажешь так это в прирожденном вкусе, которому, как и таланту, невозможно научиться.
Дар или есть, или его нет. Третьего тут не дано.
За всеми своими заморочками Он совсем не заметил, как из сугубо домашней заботливой хозяюшки, только и знавшей что стряпню, стирку да уборку, Она стала постепенно преображаться в шикарную светскую львицу, познавшую что на постылом маршруте работа – дом, имеются притягательные отдушины из кафе и ночных клубов, в которых ей с каждым разом все уютнее.
И черты этой самой львицы, абсолютно незнакомые ему, негаданно проявились вчера, когда Он посмотрел на нее другими глазами.
В какой-то мере, это должно быть приятно, знать, что рядом с тобой расцвела неповторимая красавица, способная многих наповал сразить одним только взглядом, имеющая полную свободу своих действий, но при этом всегда верная своему семейному гнезду.
Однако, с другой стороны рыба ищет где глубже, а человек где лучше. А если еще учесть, что их гнездо все больше расшатывается под воздействием жизненных бурь, то как-то грустно все получается.
Может потому, Он и стал налегать в последнее время на алкоголь, заливая растерянность слабо помогающим в таких ситуациях пойлом?
Нет конечно, все не так. Все идет какими-то кривыми путями, далеко обходящими указательные столбы с надписью: «До вашего счастья, осталось столько-то».
Видимо и в самом деле, человеку всегда чего-то не хватает. Не было Ее рядом – натурально бросался на стену от тоски, не ведая про миг, в который они встретятся.
И вот Она с ним, вместе, казалось бы, живи да не нарадуйся, так нет опять мало. Сплошные перекосы.
А ведь вроде не дурак. Да что вроде, далеко не дурак. Но никак не может нащупать в трясине бытия свою точку опоры, от которой можно оттолкнуться.
Какой-то извилины чтобы ее найти не хватает. Архимед хренов. Тому тоже чего-то недоставало, чтобы одним махом сменить полярность у родного шарика.
Судить конечно всегда легко, особенно глядя через призму стороннего наблюдателя, но что сделаешь если не дано?
Если не можешь, не умеешь делать вполсилы, в полдела, если не торгуешься там, где можно, если не закрываешь глаза там, где нужно, если сам лезешь туда, куда не просят?
Что это, издержки воспитания или последствия привитых жизненных принципов, так называемый «совковый» синдром?
Нет не «совковый», это уж точно. Там как раз наоборот схема была - делай меньше, бери больше.
Он же не разгибаясь вкалывает как проклятый по двенадцать – четырнадцать часов в сутки. А за что спрашивается? За голую зарплату, которой только и хватает, что отдать за жилье да протянуть кое-как до следующей.
Кто-то скажет мол многие так живут, и ничего. Да, согласен, многие, подавляющее большинство. Но Он не многие. Он один. И Она у него одна.
И Он зубами грыз, чтобы вылезти. Чтобы кем-то стать. Только вот один вопрос холодным стволом в затылок уперся: вот вроде достиг вершин, к которым рвался, а дальше что? Пустота?
Потому что за неприступными скалами не оказалось земли обетованной. И что если Она об этом догадывается, чувствует своим безошибочным женским чутьем?
Она то может только догадывается, делая при этом солидную скидку на вероятность благополучия, но Он то, будучи старше, знает перспективу наверняка.
От того его и не тянет никуда, ни в гости, ни в кино, ни в театр. Оттого и расслабляется при первой возможности, так как на уме одно: работа, работа и еще раз работа, даже в выходные.
Забыл уже, когда они вместе просто по парку гуляли. А все из-за чего? Из-за той треклятой точки опоры, без которой как над пропастью даже на ровном месте балансируешь.
Ведь жить то как-то надо. И никого никогда не интересует - где возьмешь? В заданный срок вынь да положь.
А нет, так вали отсюда, на твое место всегда найдется желающий, имеющий что положить.
Это что касаемо самого больного – жилья. Так как они ведь оба не местные – ни Он, ни Она.
Да, тысячу раз был прав Булгаковский организатор представления в Варьете, заметив, что москвичей испортил квартирный вопрос. Вот именно – испортил! И не просто испортил, растлил!
И не только москвичей. Всех! Всех подряд и поголовно. Риэлтеры жируют не хуже банкиров. Строители тоже не кушаком подвязываются.
Да и владельцы свободного метража неплохо благоденствуют, зачастую нехило существуя на одну лишь ренту.
Зато им, где только не приходилось ютиться, переживая волнами накатывающиеся трудные времена!
В коридорах общаг, в халупах алкоголиков, встречавших квартирантов такими дикими сценами, что волосы в буквальном смысле дыбом вставали.
В квартирах с притонами через стенку, в которых устраивались оргии, перед которыми Содом и Гоморра покурят.
Чего только в их жизни не было! И везде, всегда, Она не ропща терпеливо шла рядом с Ним, оптимистично веря в лучшее.
А Его вера с каждым годом все хирела и хирела от того, что он напряженно, почти маниакально искал выход и нигде не мог его найти.
Всюду был бетон круто замешанного отчуждения, не пробиваемый ни профессионализмом, ни умением работать, ни желанием что-то улучшить в своей работе с перспективой компенсации за это улучшение.
Повсюду его труд воспринимался как должное, а советы и предложения либо просто игнорировались, либо первоначально подвергнувшись остракизму, брались на вооружение другими.
А нередко, попросту, без излишней дипломатии, отвергались с непечатным сопровождением основания.
И никто не понимал, не хотел понять, что Ему нужно только одно – уверенность в завтрашнем дне, в виде своего угла, в котором им наконец удастся построить свое тихое семейное счастье!
И что ради этой мечты Он готов практически на все, на любую кабалу!
Может быть, если бы Он запасся терпением и успокоившись, принялся терпеливо дожидаться своего единственного звездного часа, то этот час, поразившись силе и длительности терпения и не преминул бы настать когда-нибудь.
Да вот беда – Он не умел ждать. И для Него ждать было равносильно тому, что догонять. Да и не мог Он ждать, ибо время текло песком сквозь пальцы, оставляя все больше отметин на голове.
И Он становился только все более нетерпеливым, словно из мести за непонимание входя в опасный вкус смены мест работы как перчаток.
Себе Он цену знал хорошо, и долго на улице не оставался. Но приходил на одно место и не удовлетворившись, уходил на другое, откуда вновь переходил на третье, постепенно уподобляясь перекати-поле.
Так вот однажды, на ходу, под хмельком, Он и связался с автоматами. Будучи по природе не азартен, но не в меру напичкан голливудскими бестселлерами, Он счел себя достаточно умным и сдержанным, чтобы попробовать силы на новом поприще борьбы за право обладания суперпризом.
В другом то всегда выходил победителем, даже там, где шансов практически не было.
А тут зверь сам на ловца бежит. Чем черт не шутит, а вдруг и повезет?
Черт, судя по всему, не шутил, и поначалу, как и любому новичку, Ему и вправду везло.
Не ахти как, но все же везло. И это притягательно обманчивое везение словно окрылило Его, вселив надежду на возможность одним махом разрубить Гордиев узел всех проблем.
Сунув голову в клетку, Он опрометчиво решил, что сумеет не застрять если залезет полностью, выход то вот он, только руку протяни.
Так вот, Он и не заметил, когда капкан захлопнулся, намертво зажав еще одного умника, возомнившего в себе невосприимчивость к азарту.
Он втянулся в игру, и втянулся слишком серьезно, как проказой пропитываясь страшной болезнью алчности.
Увлечение, поначалу вроде не слишком заметное для их скудного семейного бюджета, вскоре оказалось все более обременительным.
Но Он уже не мог остановиться.
Скрупулезно считая сколько оставил в общей сумме, Он продолжал играть, терпеливо ожидая момента, когда окупит все с лихвой.
Вот уж где неожиданно проявилось Его умение терпеть!
Только на сей раз, звездный час видимо имел другой знак, полярный Его личной удаче. Хотя, впрочем, иногда ему все же удавалось выигрывать.
И надо же, что именно в такие моменты, когда финансовая поддержка была необходима как воздух!
Злодейская игра судьбы сытой кошки с мышью, не вразумляла Его, а наоборот, только укрепляла в уверенности обязательного чертовского везения.
Однако, краткий миг Пирровой победы уплывал в прошлое, возвращая все на круги своя, и заставляя Его, разведенного на бобах, переводить семью на режим блокадной экономии.
Естественно, что Ее не могло радовать подобное положение дел. Поначалу Ею все воспринималось довольно мирно, ограничиваясь благожелательными уговорами и увещеваниями, однако окаменев сердцем и поистине отупев разумом, Он вдохновлялся невесть откуда берущимся ораторским искусством, в самых красочных тонах противопоставляя в ответ неопровержимые доказательства грядущей фортуны.
Какое-то время, загипнотизированная его убежденностью, Она верила ему, однако при пустом кошельке, подобные мифы не могли долго кружить ей голову.
Начались ссоры, с каждым его официальным походом становившиеся все продолжительнее и сильнее, несколько раз закончившиеся буквально экспроприациями последней наличности, в крещендо с безобразными сценами, устраиваемыми им попутно для острастки.
Вот тогда между ними и пролегла первая трещина. Поначалу еще мало заметная, провал которой вполне мог зарасти за определенный отрезок времени.
Но Он продолжал играть, методично забивая тем в эту трещину клинья, делающие ее шире и глубже.
Все проходит. И вот однажды и Его азарт закончился. То есть не закончился в прямом смысле, а трансформировался в идею фикс: во что бы то ни стало вернуть вложенное.
Словно банковский депозит, разве что размещенный без процентов. Автоматы стали некоей работой, которую Он уже начал посещать почти столь же регулярно, как и собственно работу.
А где-то через год настойчивого сокрушения копий несбыточных мечтаний об гранит бездушных автоматов, Он сам неожиданно осознал, что превращается в своеобразного наркомана, которого ломает от недостающего дозняка, настолько его натурально крутило без ощущения дрожи в пальцах, сухости во рту и рези в глазах от ряби крутящегося барабана.
Ему стал интересен не столько итог игры, сколько сам процесс ожидания, когда кровь кажется вот-вот закипит от волнения.
До зияющего чрева бездны полной деградации вкупе с сумасшествием, Ему оставалось совсем ничего...